Наташино счастье

Дорога из Внуково была свободна. Шины весело шуршали по чистому, непокрытому снегом асфальту. Наташа любила бесснежные зимы: не нужно возиться с «переобуванием» летних шин на шипованные – как ни крути, а полдня потеряно, да и комфортно без снега – как в Европе. А если очень захочется поглядеть на снег можно съездить куда-нибудь в Альпы, год выдался удачный, и она может себе это позволить. В последнее время она вообще многое может себе позволить. И синюю пятерку БМВ, которая так весело катится по Киевскому шоссе, и белую шубку из стриженной норки, о которой столько лет мечтала, и приличный ремонт в квартире… Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! Ну кто мог подумать, что ее пригласят в сериал? Да еще в такой? Выигрыш, счастливый билетик… Продержав Наташу двадцать лет на голодном пайке, судьба, наконец, ей улыбнулась, послав продюсеров, которые искали на главную роль в своем проекте «нераскрученную актрису от 35 до 40». Наташе было 38… И выглядела она в аккурат на свои 38, ни больше не меньше. А как ты будешь выглядеть лучше, если у тебя копеечная зарплата, маленькие роли в средней руки театре и сын-безотцовщина. Разумеется, приходилось вертеться – драмкружки в школах, елки и т.д. Моталась Наташка по всей Москве, крутилась, как белка в колесе, благо мама тогда еще сносно себя чувствовала и «брала Димку на себя». Она, конечно, и сейчас мотается… Но теперь c квартирой справляется домработница, милейшая Анна Сергеевна. Она же встречает Димку из школы и следит за тем, чтобы он сделал уроки и вовремя лег спать, когда ее нет. Мальчик накормлен и ухожен. Да, ребенку нужна мать… Но зато она уже два раза за этот год вывозила его на море, а летом отправит в Лондон изучать английский. Да что там говорить, сегодня же что-нибудь придумаем. В конце-концов, надо поглядеть в интернете, что интересного сейчас есть в Москве, чтобы устроить «праздник души» восьмилетнему пацану. Где-нибудь после обеда заедет за ним к маме, выслушает лекцию о том, что «ребенок растет, как сорная трава», заберет Димку и устроит ему «именины сердца». Впереди пять свободных дней, и она постарается компенсировать сыну свое долгое отсутствие.
Наташа посмотрела на приборный щиток – часы показывали половину седьмого. Замечательно. Через двадцать минут она припаркует машину, пройдет мимо спящей консьержки, поднимется на седьмой этаж, тихонько откроет дверь, проскользнет в ванную и, через несколько минут, приведя себя в порядок, поцелует спящего Алешу… О том что будет потом, за рулем лучше было не думать – можно попасть в аварию. Алеша… В довершение всех подарков, посыпавшихся на нее в последний год, как из рога изобилия, судьба послала ей Алешу. Она и мечтать не могла о таком. Смирившись с судьбой, даже не смотрела в сторону подобных мужчин -  талантливых, успешных и красивых. Сценарист, поэт. Как сейчас говорят, крайне востребованный и раскрученный. Они познакомились на какой-то презентации, где оба должны были присутствовать, связанные контрактом своих продюсерских групп. Как и положено, Наташа бродила по залу с бокалом какого-то очень крутого – то ли Вдова Клико, то ли еще покруче – шампанского и считала минуты, после которых можно было смыться. Она терпеть не могла это бездарное времяпровождение: официанты разносят угощение – не попробуешь, вдруг в этот момент тебя снимают, и завтра в каком-нибудь глянце появится твое фото с набитым ртом; шампанское – брют, к любителям которого Наташа никак себя не могла отнести, но почему-то считается, что брют – это круто; вдобавок после полуторачасового хождения на каблуках очень болели ноги… Она бродила и бродила, перемещаясь от одного знакомого к следующему, от одной компании к другой, пока не столкнулась с бывшей однокурсницей Машкой Широковской. Машка теперь была «в шоколаде», имела свою передачу на первом канале. «О-о-о! Какие люди! Звезды сериалов! – Машка встретила Наташу с преувеличенно распростертыми объятиями и троекратно расцеловала, ухитрившись, однако, вовремя увернуться от ответного поцелуя, чтобы не испортить макияж. – Иди к нам, тут весело!». Она втащила Наташу в свой кружок, который, как позже поняла Наташа, сформировался около симпатичного молодого человека читавшего свои стихи. Стихи были явно написаны для капустника, но в отличие от многих «капустных» виршей имели прекрасный слог и форму, уж в стихах Наташа толк знала.  «Кто это?» – шепотом спросила она Машку. «Люди! – неожиданно громко и пафосно воскликнула Машка. –А ведь кто-то еще не знает величайшего творца современности Алексея Степанова!». Молодой человек оглянулся на них и вдруг залился краской. Широковская, воспользовавшись паузой, влезла в центр круга, втащив за собой Наташу, и опять же громко, словно шпрехшталмейстер в цирке, прокаркала своим фирменным со студенческих лет «карком»: «Алексей Степанов! Лучший сценарист 2007 года! Лауреат околовсяческих премий и вообще гениальный мужик». В это время устроители мероприятия стали толкать какие-то речи и вся компания, включая Машку, плавно перетекла туда, где потеющие от непривычного внимания публики дядьки говорили что-то о своей продукции. А Наташа и Степанов так и остались на прежнем месте. Это было как в старом кино, когда происходит первая встреча главных героев, не хватало только фоновой музыки. Они просто стояли и смотрели друг на друга, не решаясь заговорить. Прошла целая вечность, прежде чем Степанов тихо сказал: «Давайте удерем отсюда?». Наташа хотела что-то ответить, но у нее от волнения перехватило горло, и она просто кивнула.
Они тихонько выскользнули из зала и, держась за руки, словно сбегающие с уроков дети, стремительно спустились по большой мраморной лестнице. «Куда? Зачем? Что будет дальше?» - вопросы возникали и также легко гасли, словно елочные фонарики. Но было во всем этом что-то бесшабашно-веселое, как в незапамятные студенческие годы, когда можно было вот так сорваться и удрать со скучной лекции.
Выйдя на улицу, он хотел было ловить такси, но она, показав ключи от машины, потянула его за рукав плаща к своей синей БМВушке – голос по-прежнему отказывался ей повиноваться.
Когда сели в машину, он вдруг совершенно серьезно спросил: «Можно я вас поцелую?» Потерявшая возможность говорить Наташа только кивнула в ответ. Он целовался самозабвенно, как ребенок, и был в эти минуты совершенно беззащитен, как человек целиком и полностью отдавшийся какому-то процессу… Они минут пять целовались практически на виду у изумленных прохожих, пока Наташа, наконец, не собралась с силами и не прошептала: «По-моему, нам лучше куда-нибудь поехать…». «Поехали ко мне» - сказал он. Наташа уже давно не попадала в такие ситуации, поэтому просто не знала как себя вести, но понимала, что она ужасно хочет с ним поехать куда угодно, и, хотя первый вечер приличнее было бы провести где-нибудь в клубе или ресторане, она ужасно хочет просто оказаться с ним в постели. К ней, хотя она жила довольно близко, ехать нельзя -  дома Дима с Анной Сергеевной…
- Поехали, а куда?
- Улица Камвольщиков.
- Где это?
- Метро «Камвольщики», Кировоградский проспект.
«Господи! – подумала Наташа -  какая даль!»
- Не бойтесь, это совсем недалеко, просто так кажется… - сказал он, словно прочел ее мысли.
Действительно, они доехали за какие-то полчаса, наверно столько же Наташа ехала бы к себе на Ленинградский. Пока  ехали, его рука лежала на ее колене, а на каждом светофоре они целовались. Она впервые оказалась в такой ситуации, в ее прежних романах обычно было все наоборот – мужчина сидел за рулем. Правда, у нее тогда не было машины…
Обыкновенная серая башня. С трудом найдя место для парковки, Наташа подумала, что машину или поцарапают или стукнут. «А-а-а, где наша не пропадала?» - пронеслось в голове. Они вышли из авто и пошли к подъезду. Почему-то Наташа подумала о том, должен ли был он помочь ей выйти из машины, если она сидела за рулем? Какая разница? Когда они ехали в лифте, он смотрел на нее в упор и повторял: «Какая ты красивая!». Наташа знала, что она совсем не красивая, и что от поцелуев в машине макияж «поплыл», и что под глазами уже есть морщинки, и что на нее вообще лучше вблизи не смотреть, потому что кожа «не очень»…
Степанов открыл дверь, и они вошли в маленькую прихожую. Инстинктивно, по наитию Наташа сделала шаг к нему… и словно вихрь закружил … через несколько мгновений она уже не понимала, где ее тело, где его. Первый раз в жизни от любви закружилась голова, и душа, потеряв всякие ориентиры, взмыла вверх, словно со стороны наблюдая, как два ненасытных существа овладевают друг другом.
Неизвестно, сколько продолжалось это сумасшедшее блаженство, только наступил вечер, стало совсем темно, и где-то в глубине Наташиной души всколыхнулось чувство вины перед Димкой: она обещала, что приедет домой пораньше и пойдет с ним в парк, кататься на роликах, одному ему этого делать не разрешалось – Анна Сергеевна не брала на себя ответственность. Чувство вины усилилось, когда Наташа поняла, что последние несколько часов совсем не помнила, что в ее жизни есть Димка, а ведь помнила о нем ежесекундно с тех самых пор, как он появился на свет…
Виновник Наташиного безумия спал детским безмятежным сном, обнимая ее, как ребенок любимую игрушку. Когда она выскользнула из его объятий, показалось, что у нее отняли какую-то часть ее самой. Подобно фантомной боли, когда болит ампутированная нога или рука, она еще какое-то время так остро ощущала его близость, что стоило подумать о нем, как горячая волна наслаждения обжигала самые сокровенные уголки. Больше всего не хотелось зажигать свет, и возвращаться обратно, в ту жизнь, где они существовали порознь. Но… Наташа тихонько оделась и, выйдя за порог, захлопнула за собой дверь. Уже в лифте подумала о том, что не оставила Алеше ни своего номера телефона ни какой-либо другой ниточки или зацепки, чтобы снова встретиться. Повинуясь какому-то мудрому инстинкту, который появляется у женщины после тридцати пяти, подумала, что так будет лучше…
Она села в машину, завела мотор и постаралась больше не думать о том, что произошло. На мобильнике, который она случайно оставила в машине, высветилась куча непринятых звонков… «Потом разберу…»  - подумала она и нажала педаль газа.
Машина катилась по Кировоградскому проспекту, который – вот удача – снова оказался не таким уж забитым. Тело было юным, легким и невесомым, каким не бывало уже давно, где-то с тех пор, как Наташа встречалась с Димкиным отцом. Но это была совсем другая песня… «Когда б мы жили без затей, я нарожала бы детей от всех, кого любила…» - пришла на ум строчка из песни Вероники Долиной. И Наташа подумала, что с удовольствием родила бы девочку от этого Алексея Степанова, девочка была бы похожа на него, такая же светленькая и кудрявая… Наташа усмехнулась, вспомнив, как недавно Димка просил братика или сестренку. Сейчас в мире бэби-бум, у всех одноклассников братья и сестры и для него это вопрос престижа, как PSP или новый велосипед…
Наташа ехала и улыбалась, вспоминая, как этот Степанов говорил ей: «Моя маленькая…». Так ей давно никто не говорил, хотя все Наташины мужчины всегда были намного старше – то ли от ее вечной неуверенности в себе, то ли «эдипов» комплекс – родители разошлись, когда ей было пять лет. Ни со своими сверстниками, ни, тем более, с мужчинами младше, у нее романов не было. Интересно, сколько ему лет?
Придя домой и отпустив Анну Сергеевну, предварительно выслушав рассказ о том, что Димка ел и какие уроки сделал, Наташа забралась в ванну. Димка уже спал, и она могла спокойно полежать в горячей воде и «переварить» случившееся. Тело пахло одеколоном Алексея Степанова, Наташа закрыла глаза и опять «поплыла»… Нет, так нельзя! Она решительно вылила на губку гель для душа, как будто хотела смыть с себя всякие воспоминания об этой случайной встрече.
Выйдя из ванны,  достала из сумочки мобильник, чтобы все-таки ответить на непринятые звонки – мало ли, что могли быть за предложения – и увидела жёлтый конвертик сообщений. Странно, ей никто не писал smsок, разве что Димка, но он крепко спал в своей постели. Она нажала кнопку, чтобы открыть сообщение. «Я тебя чем-нибудь обидел?» – высветилось на дисплее. Она почти автоматически нажала кнопку ответа и, путаясь в непослушной клавиатуре написала: «Нет». Через несколько секунд телефон запищал снова: «Я тебя очень хочу!». «Я тебя тоже…», не думая, отбила Наташа. «Приедешь?». «Не могу…». «А можно я приеду?». «Можно…», Наташа отбила адрес и стала ждать. Интересно, у кого он взял номер ее мобильного?
Ей казалось, что с того момента, как она вышла из дверей его квартиры, прошло не каких-то полтора часа, а несколько месяцев, по крайней мере, дней. Казалось, что она и лица-то его не помнит, у нее вообще плохая память на лица. Помнит только свечение от него исходящее, биополе что ли? Неожиданно стало страшно: а вдруг он ей не понравится? А вдруг она ему? Они даже поговорить толком не успели…
Наташа снова пошла в ванную и сделала легкий макияж. Потом побежала в спальню и быстро поменяла постельное белье. Потом встал вопрос, что надеть. Нужно было что-то такое красивое, легкое и непринужденное… Она открыла шкаф и придирчиво осмотрела свои вещи: это слишком парадно, это слишком строго, это вообще будет выглядеть нарочито… С верхней полки, куда заботливая Анна Сергеевна уже успела положить летние вещи, Наташа достала рваные джинсы-капри и футболку цвета морской волны, она знала, что все это ей очень идет. На торшер в спальне набросила красный платок, потом притушила свет в коридоре, посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна. При таком освещении ей можно было дать лет 20. А если он останется до утра? «А-а-а, будь, что будет, однова живем!», - вспомнила Наташа присказку своей няньки Нины Семеновны.
В этот момент в дверь позвонили. Наташа скорее побежала открывать, испугавшись, что от повторных звонков проснется Димка…
Алексей Степанов стоял на пороге и улыбался, словно только что проснувшийся чеширский кот… Он зашел в квартиру, обнял ее так, как будто они уже сто лет жили вместе, по хозяйски открыл шкаф, повесил туда свой белый плащ и сказал, словно извиняясь: «Я ужасно хочу есть…» Как и днем, у Наташи опять перехватило горло, и она, словно глухонемая, жестом показала дорогу на кухню.
Они просидели на кухне до утра, рассказав друг другу все, что было в их жизни до сегодняшнего вечера. Оказалось, что также, как и она, в семнадцать лет он приехал покорять Москву, также жил в общежитии и также, чтобы заработать немного денег, мыл полы в магазине.
Наташе не хотелось впрямую задавать вопрос о том, сколько ему лет и она спросила:
- А в каком году ты приехал в Москву?
- В восемьдесят девятом
В восемьдесят девятом Наташе уже первый раз вышла замуж, ей был 21 год. А Степанову было 17 лет, значит он младше на 4 года… Значит, когда она училась на первом курсе, ему было 13. Четыре года разницы. Смешно. Но не так уж страшно. Это же не десять и не пятнадцать лет.
Вот так в ее жизни появился Алеша, Алексей Степанов.
Наташа прибавила скорость. Ей до боли захотелось скорей оказаться рядом с Алешей. Алеша… Совсем недавно ей казалось, что она уже никогда никого не сможет полюбить. Последней самой сильной ее любовью был Димкин отец. Это была любовь-болезнь, любовь-боль, любовь, не отпускавшая ни на минуту, иногда ей казалось, что если бы все сложилось по-другому и он ушел бы из своей замечательной благополучной семьи, она просто замучила бы его своей любовью… Он был на много лет старше, и когда-то она молила Бога о том, чтобы он забрал количество лет, отпущенное Наташе и разделил бы между ними, потому что не представляла себе жизни без этой своей любви… Но Бог послал ей Димку, и она уже не согласна была делить свои оставшиеся годы на двоих – ей нужно было поднимать сына. Постепенно Димка вытеснил из ее жизни всех и вся: даже театр, который она прежде самозабвенно любила, стал просто средством для зарабатывания денег. Она родила поздно, в 30, когда уже и не надеялась на такое вот продолжение своей, казалось бы, никчемной жизни. Но с рождением Димки жизнь приобрела свой особый смысл, стало для кого жить, для кого работать и даже для кого быть красивой – чтобы зарабатывать, актриса должна иметь «товарный вид».
Постепенно многолетние отношения с Димкиным отцом сошли на нет, Наташа уже не могла уделять ему столько внимания, и стала ему не интересна. Он регулярно передавал деньги для Димки, но сыном интересовался мало. Хотя и не скрывал Димкино существование от проявляющих к нему интерес СМИ. «Ну и слава Богу!» - думала Наташа, которой не хотелось делить Димку ни с кем, даже с его собственным отцом. И сейчас она была несказанно, горда, тем, что может даже без чьей-либо помощи обеспечивать своему сыну вполне достойную жизнь.
Показалась знакомая серая башня. Они с Алешей уже полгода были вместе, но жили преимущественно порознь, встречаясь то у нее, то у него. Разумеется, когда Наташа уезжала на съемки, Степанов жил у себя.
Наташа с трудом нашла место для парковки, загородив пару безнадежно заваленных снегом машин, нашла в сумочке ключи от Алешиной квартиры, на всякий случай посмотрела на себя в зеркальце заднего вида и выбралась из машины. Открыв «монеткой» дверь подъезда, прошмыгнула мимо спящей консьержки и вызвала лифт. Темное зеркало лифта польстило Наташиному самолюбию, продемонстрировав ей  почти идеальный портрет тридцатилетней женщины. «Ах, если б навеки так было… Ничего, летом «подремонтирую» лицо, - подумала она и с бьющимся, словно у шестнадцатилетней девчонки сердцем, ступила на лестничную площадку, осторожно открыла дверь и зашла в квартиру. Расстегнув молнии на ботинках Наташа хотела сразу влезть в тапочки, но тапочек на привычном месте не нашла. Ах, Степанов! Не ждал! Вот уж она ему попеняет… Уже открыв дверь в ванную, она заглянула в комнату, борясь с желанием броситься к Алеше немедленно… Сердце ушло куда-то в пятки… Рядом со Степановым лежала девушка. Словно окаменев, Наташа стояла на пороге комнаты и беззастенчиво разглядывала соперницу: на вид лет восемнадцать-двадцать, длинные волосы цвета спелой ржи разметались по подушке, высокая грудь, какой у Наташи не было никогда, даже в ее восемнадцать-двадцать, длинные ноги – Барби да и только. Алеша обнимал ее во сне, как будто боялся, что она убежит или исчезнет… Вот тебе бабушка и Юрьев день…
Наташа попятилась в прихожую, машинально протянув руку, чтобы выключить свет в ванной, она промахнулась и включила вентиляцию. В утренней тишине квартиры вентилятор заработал предательски громко. Девушка зашевелилась и приподняла голову. Наташа, проклиная свою неуклюжесть нырнула в ботинки, схватила сумочку и шубку, но было уже поздно, в комнате послышались осторожные шаги… Наташа не нашла ничего лучшего, как юркнуть в полуоткрытый шкаф-купе и задвинуть за собой створку.
«Леш, а Леш, - услышала она сипловатый со сна голос соперницы, - по-моему, кто-то пришел…». «Этого не может быть, потому что не может быть никогда…» - послышалось в ответ. «Да, а кто в ванной свет включил, и вентилятор?». «Я включил… вчера… и забыл выключить…». «Леш, давай посмотрим, мне страшно…» «Есть великолепное средство от страха…» «Какое?» «А ты догадайся…» По хрипловатым стонам, раздававшимся из комнаты, стало ясно, что страх победила любовь. Принимая во внимание Алешин темперамент, Наташа знала, что это надолго...


Наташа стояла в шкафу и тихо плакала, вдыхая запах Алешиных вещей. Там в комнате, контрапунктом ее слезам, текла совершенно другая жизнь, в которой Наташе не было места, а она, жалкая и обманутая стояла здесь в шкафу-купе и рыдала… Выйти не могла – гордость не позволяла обнаружить себя при таких обстоятельствах. Стоять уже не было сил, и она опустилась прямо на аккуратно сложенные коробки Алешиных ботинок. На ум пришел детский рассказ Драгунского «Двадцать лет под кроватью», она когда-то читала его Димке. Наташа улыбнулась сквозь слезы. Там мальчика, который играл в коммунальной квартире в прятки и забрался под кровать к старенькой соседке, «спас» папа… А вот ее, Наташу, даже спасти некому. Подумав об этом Наташа заплакала еще горше.
Ну что ж, спасение утопающих – дело рук самих утопающих.  Принимая во внимание Алешин темперамент, она знала, что из комнаты никто не выйдет еще минут пятнадцать. Наташа встала с коробок и попыталась раздвинуть шкаф. Дверь не поддавалась. Наташа присела и стала изучать рельсы, по которым двигалась дверь. Неполадка заключалась в упавшем и застрявшем там Алешином шарфе, который Наташа же ему и подарила. Наташа с силой дернула створку и освободила себе путь. Она осторожно вышла из шкафа, на цыпочках добежала до двери, открыла замок и выскочила на лестничную клетку. Обрадовавшись избавлению, забыла придержать входную дверь и та, довольно шумно захлопнулась. На всякий случай Наташа поднялась на этаж выше и уже оттуда вызвала лифт. Консьержка еще спала. Была только одна опасность быть замеченной – машина стояла в зоне видимости Алешиных окон. Но, как говорится: «Все равно в этом доме больше не бывать!». Стараясь не поднимать голову и не смотреть не Алешины окна, Наташа села в машину, завела мотор и поехала. Впрочем, когда разворачивалась, все-таки поглядела наверх, и ей показалось, что Алеша стоит у окна и, отодвинув портьеру, смотрит на нее.
 
На светофоре Наташа достала из бардачка сигареты и закурила. На душе стало легче, прямо как в анекдоте про алкаша, который собрался вешаться, нашел на шкафу окурок, а на балконе недопитую бутылку и подумал: «А жизнь-то налаживается!». Но потом душу, словно в тиски схватила тоска, от которой хотелось просто «не быть». Но просто «не быть» Наташа не имела права, из-за Димки, поэтому она стала судорожно придумывать, как жить дальше. Придумать, разумеется,  ничего не могла, потому что последние полгода вся ее жизнь была замкнута на одном человеке – Алеше. На нем в прямом и переносном смысле «сошелся клином белый свет». Наташу охватила паника: куда бежать, что делать? Бежать плакаться к маме - бессмысленно: мама ничего не знает о Степанове. Из суеверия и боязни потерять Алешу, Наташа с мамой его не знакомила. У мамы при всей ее любви к дочери была печальная особенность, в личную жизнь Натальи она вмешивалась с грацией слона в посудной лавке. Подруг у Наташи тоже не было – в жизненной круговерти просто не было времени дружить: встречаться, ходить вместе в баню, спорт-клуб или спа-салон… Была еще косметичка Нина, но к ней идти тоже не хотелось. Примерно полгода назад, когда у Наташи началась вся эта история со Степановым, Наташа заехала к Нине «поработать над лицом» и попала на «девичник», так  Нина называла ситуацию, когда уже обслуженные клиентки не уходили, а оставались потрепаться. Как всегда, в перерыве между масками и массажами, сварив крепчайший и вкуснейший кофе, Нина гадала клиенткам на кофейной гуще.
Когда Наташа потянула ей свою чашку, она улыбнулась и сказала: А тебе-то что гадать, Наташа! У тебя сейчас глаза, как блюдца, и в каждом глазе по Степанову!
- Ну, скажи, что будет…
- Пока твои очи снова не научатся отражать что-либо другое, ничего хорошего не будет.
Тогда Наташа обиделась, надулась и через какое-то время потихоньку ушла. А сейчас она с удовольствием вернулась бы туда, в уютный кабинет маленького салона, возле театра, где когда-то Наташа выходила «с подносом» и куда сейчас захаживает иногда на премьеры, как почетная и желанная гостья. Нынешний худрук пару раз предлагал ей главные роли в своих спектаклях – театру нужны медийные лица – но Наташа отвечала отказом, театр требовал огромных физических затрат, не давая взамен ни популярности, ни денег.
В Москве уже почти не осталось таких маленьких салончиков, бывших парикмахерских, где было также уютно, и можно было поговорить по душам, как на интеллигентской кухне где-нибудь в 60-х.  Опять же экономия – косметичка и психоаналитик в одном лице. Вот бы сейчас лечь под Нинкины теплые руки и говорить, говорить, говорить… Поплакать, покурить, попить кофе… Но слишком не хотелось Наташе сейчас «сдаваться», признавая тем самым Нинкину правоту, слишком уж ожесточенно они спорили тогда:
- Для нас, девушек под сорок, главное не обольщаться, и не думать, что это навсегда. «Навсегда» бывает только в двадцать, правда тоже ненадолго.
- А если это судьба?
- Даже, если судьба, обольщаться не надо. Слишком больно будет, поверь. Слишком уж он востребован во всех отношениях.
- Разве это плохо?
- Для него – нет, для тебя – …  зависит от тебя. На  этом многие зубы сломали.
Как ни странно, раньше эта мысль просто не приходила в голову. Она даже представить не могла, что ее Алеша мог быть не ее, а чей-то еще, даже до встречи с ней… Когда-то Степанов был женат ранним браком, сыну его, кажется, было лет шестнадцать, но уже лет семь жил один. Разумеется, она, чисто теоретически,  понимала, что у него были женщины, и, наверное, немало, но… Тогда она списала все на Нинкину зависть. Нина была одинока и, в отличие от Наташи, у нее даже ребенка не было.
Наташа приехала к себе на Ленинградский. Привычно припарковала возле дома машину, автоматом дошла до квартиры, открыла дверь и, прямо у порога скинув шубу и сапоги, прошла в спальню и рухнула в кровать. Поплакала еще минут пятнадцать и заснула.
Проснулась Наташа, когда на улице уже сгущались сумерки. Так и есть, вместо лица – одна большая подушка. Стало стыдно, что Димка так и остался сегодня без «именин сердца», но с таким лицом на люди все равно нельзя было показываться. Наташа  прошла в ванную. Набрала воды, разделась, бросив сразу все вещи в стиральную машину, и нырнула в горячую ванну. Думать ни о чем не хотелось, но думалось. Когда Наташе бывало особенно плохо, она сама с собой проводила душеспасительные беседы, «приводила себя в порядок». Вот и сейчас попыталась «сыграть в психоаналитика».
- Что, собственно говоря, случилось?
- Застала любовника на бабе.
- А ты думала, что у него никого нет? Тебе просто нравилось так думать. Всегда приятно верить в сказку.
- Но ведь его никто не просил говорить, что он любит ее, Наташу. Что она единственная, замечательная, красивая и т.д.
- Но ведь тебе это нравилось. А потом, может быть, когда он произносил эти слова, то действительно так думал.
- А зачем тогда…
- Какая тебе разница? Он ведь звонил тебе вчера?
- Ага, звонил. Шептал, что скучает, хочет видеть и т.д.
- Значит, скучает, хочет видеть и т.д.
- Но почему?!!!
- На этот вопрос ты найдешь ответ только в следующей жизни, если придешь на этот свет мужчиной…
- Но ведь он звонил вчера!!!
Словно желая убедиться, что он действительно вчера звонил, Наташа вылезла из ванны, вытерлась, пошла в прихожую и стала искать в сумочке телефон. Не найдя, проверила карманы шубки… Для полного счастья не хватало только посеять мобильник в степановском шкафу… Она вернулась в ванную, открыла дверцу стиральной машины и, присев на корточки, стала проверять вещи, которые недавно туда положила. Слава Богу, телефон нашелся в кармане джинсов. За сегодняшнее утро пять непринятых звонков, все пять Алешины… Конечно, она отключила звук телефона, когда сидела в шкафу… Что хотел ей сказать Степанов? Что все кончено? Или?.. Словно протелепатировав, телефон снова замигал входящим  вызовом. Опять Алеша. Наташа нажала зеленую кнопочку: будь, что будет…
- Алло.
- Где ты, я искал тебя весь день? Ты все еще в Астрахани?
- Да, а почему ты спрашиваешь? – совершенно неожиданно для себя, Наташа говорила бодро и весело.
- Мне приснился совершенно жуткий сон, я места себе не нахожу! Слава Богу, дозвонился до тебя!
- Что за сон?
- Любимая, плохие сны рассказывать нельзя. У тебя все в порядке? Почему ты не отвечала?
- У меня была ночная съемка, приехала в гостиницу под утро, отключила телефон и легла спать.
- Когда прилетишь?
- Завтра.
- Тебя встретить?
- Нет, не будем нарушать традиций. Я приеду сама.
- Буду ждать. Ты только не планируй ничего на завтрашний день. Я так соскучился, что, по крайней мере, сутки не выпущу тебя из квартиры.
- Насчет суток, не ручаюсь -  обещала Димке, что как только приеду, схожу с ним куда-нибудь.
- Неплохая мысль. Давай сходим куда-нибудь втроем. Димке пора привыкать к тому, что в твоей жизни есть я. Как ты на это смотришь?
- Положительно.
- Знаешь, о чем я думаю?
- О чем?
- О том, как мне дожить до завтра.
- Я тоже…
- Вот и хорошо. Целую, любимая.
На мгновение Наташе показалось, что происшедшее утром было сном, страшным сном. Если бы не испорченный Алешин шарфик, который ей пришлось прихватить с собой, можно было бы с уверенностью назвать все это сном. Она достала из сумки зеленый шарф и вдохнула Алешин запах. Она вспомнила, как выбирала этот шарфик, как Алешины глаза становятся зелеными, принимая его цвет…
Слезы снова полились рекой. Надо было останавливаться, не то лицо и до завтра не придет в норму. А зачем ей завтра лицо? Неужели она действительно завтра поедет к Алеше? А почему нет? Она ведь могла и не приехать к нему сегодня утром. Или могла предварительно позвонить и ничего этого не увидеть, более того, никогда не узнать… Так стоит ли оставаться у разбитого корыта, только потому, что увидела то, что не должна была видеть? Еще несколько часов назад такой вариант был для нее неприемлем. Бескомпромиссная всегда и во всем, Наташа шла на разрыв, как Матросов на амбразуру вражеского дзота. Но сейчас к ней, словно на цыпочках, подкрадывались совершенно другие мысли, нашептывая: «Если он не собирается бросать тебя, почему ты должна это делать? Тебе ведь нравится проводить с ним время? Тебе нравится появляться с ним на светских тусовках? Красиво, престижно, пиарно. Зачем же отказываться от всего этого?»  Наташе даже странно было, что она может так думать, и рассуждать о Степанове, словно о БМВ или белой шубке, но ведь думала же…
Она посмотрела на себя в зеркало. Как ни странно, после ванны и новой порции слез, отек спал, осталась милая припухлость, удачно маскировавшая первые морщинки. Лицо стало другим. Наташа даже не могла понять, нравится ей это новое лицо или нет. Теперь все воспринималось, как данность. Завтра она посмотрит в зеркало и подумает, что делать со всем этим дальше. А сейчас, пока еще не совсем поздно, поедет к маме и заберет Димку.
Она решительно вышла из ванной и пошла собираться. Привычные вещи казались ей совсем другими, словно она не видела их долгое время, была от них изолирована. Как будто действительно двадцать лет простояла в шкафу у Степанова…