Врачи

Глава 1
   Сумерки уже опустились, когда Виктор приехал в город. Он вышел на привокзальную площадь. Тускло горели фонари, но в их свете было видно, как люди спешат к последнему автобусу, стоящему на остановке. Он бегом пересек площадь и вскочил в заднюю дверь тронувшегося транспорта. Еще подъезжая к городу, он решал, где остановиться. Ехать к родственникам не хотелось, начнутся расспросы и тягостные знаки внимания: куда усадить и положить дорогого гостя, коим он станет.
Осчастливить друзей своим визитом тоже обременительно, считай всю ночь придется посвятить воспоминаниям и возлияниям, а утром с тяжелой головой ходить по коридорам учреждений, говорить с начальством, боясь дышать собеседнику в лицо. Да и вид, после бессонной ночи и  выпитого, будет ужасный. Поэтому он вышел на остановке около гостиницы и направился к двери.
Вестибюль гостиницы был слабо освещен. На потертом диване сидело несколько бедолаг в ожидании чуда, в виде освободившегося номера. Судя по их сонным лицам, здесь они обитали давно, но их обреченный вид на мученичество говорил, что ждать они будут до победного конца. В дальнем углу располагалась стойка, за которой восседала скучающая, накрашенная дама неопределенных лет, с выражением значимости на лице, одетая в какой – то специальный халат. На стойке красовалась табличка: «Мест нет». Виктор без надежды на удачу, просто только для того чтобы выполнить долг, коль был здесь, подошел к стойке.
-Здравствуйте.
Лениво и с трудом женщина подняла на него глаза.
-Здравствуйте, - небрежно бросила она.
-Девушка, очень хочется провести ночь в этой гостинице, - витиевато начал он, но был прерван вопросом:
-Вы читать умеете? - и небрежный кивок на табличку.
Затем неторопливо и бережно дама положила руку на голову, морщась от чего-то неприятного.
-Как давно болит у вас голова? - этот жест характерен и Виктор механически отметил для себя.
-А вы что, доктор? - вопросом на вопрос ответила женщина.
-Да, я врач и могу вам помочь, - где-то далеко появилась надежда. И, не давая собеседнице расслабиться, добавил:
-Дайте вашу руку, - он взял запястье собеседницы.
Легко нащупал пульс и отметил его напряжение.
-Девушка, у вас повышенное давление, поэтому и болит голова. Есть лекарство?- он смотрел на женщину.
-Нужно посмотреть в аптечке. Сейчас пойдем и поищем. Зайдите в дверь рядом со стойкой. – Виктор, прихватив портфель, шагнул к двери.
Комната была служебным номером. Непритязательная мебель в виде стола, стульев, покосившегося дивана и шкафа с незакрывающимися дверками. Приходящую в негодность в номерах мебель добивали в служебных помещениях. В комнате была еще одна женщина, такая же по возрасту, внешности, как и первая. Дама, пригласившая Виктора, достала аптечку и подала ему. В аптечке было то, что не нужно, да и числилась она скорее для проформы и проверок.
-Здесь ничего необходимого нет сказал, - после осмотра Виктор.
-Жаль. Придется мучиться всю ночь, - обреченно отметила женщина.
-Сейчас посмотрю, может у меня есть, - вспомнил он о своем маленьком запасе лекарств. Часто приходилось помогать себе и страждущим, как в данном случае, людям.
Он порылся, достал пару таблеток, протянул больной. Другая женщина налила из чайника воды и подала ей.
-Запей, Марина.
Та взяла чашку, положила таблетки в рот, выпила воды.
-Спасибо, - это Виктору.
-Пожалуйста. Ну, я пошел,  – надежда получить номер вновь стала призрачной. Он нагнулся за портфелем.
-Погодите. Вы помогли мне, да мы просто обязаны отблагодарить вас. Люся, что у нас с местами? Найдем одно для доктора? – обратилась Марина к напарнице.
-Постараемся. Я сейчас, – та вышла в зал за стойку и вскоре вернулась с  бланками.
-Заполните и оплатите. Номер на двоих. Там уже есть постоялец, –  усадила его для написания.
Он быстро набросал необходимое  на бланке и протянул Люсе. Она взяла их, затем указала на другую дверь.
-Выходите через нее, чтобы не видели ожидающие. Третий этаж, налево. Спокойной ночи, - она закрыла за ним дверь.
С трудом веря в такое везение, Виктор легко поднялся на этаж, отдал ордер сонной дежурной, остановился перед нужной дверью. Он хотел постучать, но толкнул дверь  и она неожиданно открылась. В комнате горел ночник, а под ним, на кровати, повернувшись лицом к стене, спал мужчина. На тумбочке валялись газеты и журналы, висел легкий запах алкоголя. Виктор приоткрыл форточку, приготовил постель, выключил свет и нырнул в кровать. Приятно вот так лежать, никто не докучает тебе вниманием, расспросами, не лезет с  душеспасительными  разговорами, воспоминаниями. Постепенно он погрузился в сон.
Проснулся Виктор от того, что хлопнула дверь. Еще до конца не понимая, где он находится, окинул взглядом комнату. Соседа на кровати не было, но часть вещей висели на спинке стула. Вновь открылась дверь. В номер вошел среднего роста, слегка полноватый молодой мужчина. Увидев, что Виктор не спит, он кивнул ему и начал молча одеваться. Затем, без слов, он покинул помещение.
Виктор встал, посмотрел на часы, надел  брюки и побрел умываться. Ненавязчивый советский сервис присутствовал везде, поэтому туалет и умывальник находились в конце коридора. Вернувшись, он неспеша оделся и вышел на улицу. Гостиница, в лучших традициях соцреализма, находилась в центре города и выходила на площадь, где обязательно стоял идол коммунизма с протянутой рукой, указывающей в небо. На площади обязательно располагались все самые главные партийные и советские органы управления. Они-то исполняли указания каменного идола следовать по дороге  в никуда.
Виктор поднялся на третий этаж здания исполкома, где располагался облздравотдел. Первое, что он увидел - это прогуливающегося по коридору соседа по номеру. Оба еще раз кивнули друг другу и принялись изучать таблички на дверях. Рабочий день уже начался, из-за дверей кое-где доносились голоса или стук пишущей машинки. Вскоре Виктор нашел табличку с надписью:  Главный хирург. Он дернул дверь – закрыто.
-Опаздывает Михаил Моисеевич, – послышалось сзади. Виктор обернулся. Рядом стоял сосед и смотрел на него.
-Тоже ждете его? – спросил он.
-Да. Будет ли он сегодня?
-Будет. Такие, как он на работу ходят ежедневно. А вы кто – хирург или анестезиолог?
-Хирург. А вы?
-Анестезиолог. Давайте знакомится. А то живем в одном номере, оба врачи и не знаем ничего друг о друге. Замахов Николай Сергеевич, можно просто – Николай.
-Стародубцев Виктор Николаевич, можно - Виктор.
-Слушай, давай сразу без этих церемоний и на «ты».
-Согласен. – Виктор улыбнулся. Сосед нравился ему.
Они отошли в дальний конец коридора к окну, перебрасываясь изредка словами. Наконец показался маленький лысый, плюгавый шустрый мужичок, открыл дверь и скрылся за ней.
-А вот и сами Михаил Моисеевич прибыли. Кто пойдет первым? Могу я. – Николай вопросительно смотрел на Виктора.
-Давай. Удачи.
Николай быстрым шагом подошел к двери, постучал и вошел в кабинет. Его не было минут десять, затем он вышел, какой-то возбужденный.
-Ну, Миша! Ну, козел! – только и смог он сказать.
Виктор не стал выяснять, за что он сравнил чиновника с бородатым животным - сейчас сам увидит, так ли это. Он направился к двери, постучал и,   услышав «да», вошел.
Тилль Михаил Моисеевич собственной персоной, восседал за столом. Это был тот тип чиновника, который ради своего благополучия пойдет на все. Хотя можно ли найти другой образ? Только в кино.
Миша после окончания школы, по настоянию своего славного родителя папы Мойши, поступил в медицинский институт. Отец хотел, чтобы сын был психиатром или невропатологом, постоянно не уставая повторять, что все болезни от нервов. Но на последнем курсе  Миша воспылал любовью к сокурснице, веселой хохлушке Маше. Она видела своего будущего мужа только хирургом и настояла, чтобы Михаил им стал. Новая семья поехала работать на родину супруги, ореол оперирующего врача возвышал Мишу среди ее родственников, делал его всемогущим и значимым. Но на работе не все было так, как среди Машиной родни. Будущий главный хирург области оказался безруким. Нет, руки то были, но росли они не из плеч, а из другого места. И когда он это понял, было уже поздно что-либо менять. Поэтому он избегал операций, отсылая больных для этого в областной центр или вызывая оттуда хирурга на себя.
Еще раз оказался правым старый Мойша, когда говорил, что нужно слушать папу. В областном центре знали о его работе и все попытки перевестись в город были отклонены. Казалось все, тупик.
Но судьба была милостива к Мише. В один год в районе был огромный урожай, вот тогда, в лучших традициях того времени, на трудящихся пролился ливень из наград и дефицита. Особенно много привезли автомашин. Миша давно стоял в очереди на покупку желанного транспорта, но все никак не мог получить его. А здесь выделяли всем, перепало и ему. Радость от этого была огромной.
Но однажды с проверкой приехал заведующий облздравотделом и начальство уговорило Мишу вывести его на рыбалку на новой машине. Поехали, хорошо отдохнули и приглянулась гостю машина. Он стал упрашивать хозяина продать ему ее, да не просто, а по государственной цене.
В то время всеобщего дефицита подержанная авто стоила в полтора-два раза дороже изначальной суммы. Миша долго не решался, но затем поставил условие: госцена и перевод в город. Теперь в затруднении оказался гость. Он знал, что ни один главный врач не возьмет такого хирурга на работу. Но все же выход был найден. Заведующий взял его к себе, пусть перекладывает бумаги в ранге главного хирурга области.
     И стал Михаил Моисеевич грозным начальником хирургической службы области. Так уж водится и он не был исключением: из-за своей бесталанности и безрукости, люто ненавидел тех, кто хорошо оперировал, не прощал им малейшего осложнения, громил на всех уровнях и гнобил. Но городских врачей он не трогал, боялся. Знал, что эти себя в обиду не дадут, могут должности лишить, ведь их пациентами были руководящие товарищи. Поэтому он изредка приходил на планерки, мог принять участие в обходе, где с уважением относились не к нему, а к должности, которую он занимал. Но как это грело его самолюбие!
    Он всячески угодничал, лебезил перед своим непосредственным начальством, оказывал ему всевозможные знаки внимания в виде подарков и услуг. Ведь если будет у него прокол, то Михаил лишится должности. Тогда все, конец. И однажды такое недоразумение случилось. Приехал молодой хирург из крупного города, а Миша проявил свое административное рвение под влиянием родственников и хорошей взятки, устроил его в городскую больницу. А этот, неблагодарный, через месяц запил,  гонялся пьяным в голом виде за медсестрами больницы, отличился другими нелицеприятными похождениями. Стали разбираться, кто и как  рекомендовал этого типа. Высветился Миша. Он до сих пор помнит, чего ему стоило сохранить место. После этого он дал себе зарок: кадровые вопросы не решать. Ничего этого Виктор не знал, когда входил в кабинет Тилля.
-Здравствуйте.
-Здравствуйте. Слушаю вас, - ответил хозяин кабинета.
-Моя фамилия Стародубцев. Я – хирург. После окончания института работал в крупной медсанчасти, имею категорию. По семейным обстоятельствам переехал в ваш город. Хотел узнать есть ли вакантные места, - Виктор говорил спокойно, глядя в глаза Тиллю.
Тот ерзал, что-то перекладывал на столе, прятал глаза. Затем посмотрел на собеседника и произнес:
-Место хирурга есть только в райбольнице. В городе ничего нет. И вообще мы еще посмотрим, кто вы и что из себя представляете. Почему меняете место работы? Наверно, натворили там дел и сбежали сюда. Я буду звонить своему коллеге - главному хирургу, где вы работали.
Виктор на мгновение лишился дара речи. Хотелось врезать по этой тупой,  самодовольной физиономии. Ну, пусть ты сомневаешься, но зачем вот так, вслух топтать незнакомого человека. Едва сдерживаясь, он подошел к столу, отметив при этом, как Тилль отпрянул от него, взял ручку и набросал номер телефона.
-Вот номер телефона, – сказал он и добавил, как зовут адресата.
«Трус и негодяй» еще раз он отметил уже для себя, а вслух спросил:
-Когда подойти за результатом?
-Можете прийти завтра, – испугано ответил чиновник.
-До свидания,- не дожидаясь ответа, круто повернулся и вышел в коридор.
Внутри все клокотало. Даже со студентами так не поступают, а здесь отхлестали как школьника.
Николай ждал его, стоя у окна.
-Ну, как прошло?
-Это не козел, а настоящий козлопас. Сволочной мужичишка. Случись что-нибудь, этот утопит, не задумываясь.– Виктор задыхался от такой наглости и бесцеремонности.
-Успокойся. Давай сами проедем по больницам. Этот болван боится всего, он нам не поможет. Я с ним говорил до приезда, он обещал помочь. А сейчас сделал вид, что впервые слышит об этом.
Была первая половина дня, поэтому можно встретиться с начальством на работе. Они сели в автобус и вскоре вышли у городской больницы. В приемной главного врача народу было немного: два-три просителя,  да медсестры в халатах и с объемными папками на подпись. Подошли к секретарю, попросили доложить и принять. Она скрылась за дверью, а когда вышла, пригласила их зайти в кабинет. Они вошли. За столом восседал мужчина, который поднялся им навстречу и протянул руку. Он был среднего роста, атлетически сложен, с редеющими волосами и улыбался. Рукопожатие было крепким, чувствовалось, что руководитель больницы тренирован, спортивен.
-Здравствуйте, – они оба поздоровались.
-Здравствуйте. Меня зовут Василий Петрович Оченцев. По какому вопросу прибыли ко мне? – живые глаза рассматривали их.
-Хотели бы у вас работать. Я – анестезиолог, а товарищ – хирург.- Николай говорил не спеша, веско.
-Очень хорошо. На сегодняшний день нам нужны врачи и по этим специальностям тоже, – они не могли поверить своим ушам. Пресмыкались перед каким-то чинушей, а здесь сразу такое везение.
-Теперь я бы хотел взглянуть на ваши документы: дипломы и трудовые книжки.
Виктор и Николай поспешно их достали, вручили главному врачу. Тот уселся в свое кресло и принялся их узучать. Документы Замахова он быстро просмотрел и отложил, а вот бумаги Стародубцева его явно заинтересовали.
-Вы окончили институт в огромном городе, там же работали. Что послужило причиной приезда сюда? – спросил Оченцев.
-По семейным обстоятельствам, - коротко ответил Виктор.
-У нас есть выпускники этого института и они очень высоко котируются. Да, сейчас я приглашу заведующего хирургическим отделением, все обговорим с ним. Кстати, он тоже выпускник вашего вуза, – и набрал номер телефона.
-Где остановились, как устроились? - потекли обычные вопросы.
Послышался стук в дверь. В кабинет вошел среднего роста мужчина в халате и высоком накрахмаленном колпаке, который придавал ему недостающую высоту, но делал похожим на повара. Главный врач представил его присутствующим:
-Знакомьтесь, Темнов Сергей Алексеевич – заведующий хирургическим отделением. А это доктора, они хотят работать у нас. Вот доктор Стародубцев, он закончил тот же институт, что и вы. Он тоже хирург. Я помню, вы  говорили о вакантных местах?
Темнов поздоровался с каждым за руку, но как – то вяло, даже немного брезгливо, а на Виктора бросил недовольный взгляд.
-Василий Петрович, кое-что изменилось. Пусть доктора обождут в приемной, я вам все объясню, - говорил заведующий, пряча глаза.
Виктор и Николай вышли в приемную, присели на стулья. Кругом люди, поэтому они только переглядывались и молчали.
В кабинете остались Оченцев и Темнов. Последний смотрел в упор на главного врача, а затем сказал:
-Я уже пообещал это место одному врачу и тот скоро подъедет.
Василий Петрович Оченцев был очень давно на посту руководителя, а начинал он как районный хирург. Отработав три года в безумной круговерти постоянных операций и вызовов, он женился на дочери председателя райисполкома, враче-гинекологе. После этого он стал главным врачом и еще долго работал в районе, пока его не перевели руководить городской больницей по ходатайству тестя. Сейчас он видел, что Темнову не хочется иметь такого врача, как прибывший и он лукавит, что уже пообещал место. Но ссориться  не хотел, еще неизвестно, что новенький  собой представляет, а этот испытанный, опытный  доктор.
-В какое положение ты меня ставишь? Главный врач не знает, что у него с кадрами,- он видел, как заведующему не понравилось, что вновь прибывший закончил тот же институт.
Это удар по престижу и будет грызня, как в своре собак. Но лучше решить это сейчас, чем потом выслушивать постоянные нарекания в его адрес.
 -Какой выход ты видишь? – он пока выслушивал мнения.
-У нас нет врача в приемном покое. Пусть поработает там.
Должность, которую предлагал Темнов, обычно занимал начинающий врач – терапевт.
-Хорошо, это тоже решение, – задумчиво сказал главный врач.
-Я могу идти?
-Да, пожалуйста, – и нажал кнопку вызова секретаря.
-Пригласи докторов ко мне, - сказал он появившейся женщине.
Когда врачи вошли, он широким жестом пригласил их сесть на стулья и начал разговор.
-Я очень сожалею, но вакансию хирурга заведующий отдал только вчера другому доктору, поэтому вам, - Оченцев смотрел на Виктора, - могу предложить место врача приемного покоя. Давайте начнем с этого, а там посмотрим, может что-то изменится в ближайшее время. Подумайте. Если согласитесь, то я жду вас после обеда, в четырнадцать тридцать в приемной облздравотдела.
Он замолчал,  давая понять, что разговор закончен. Виктор с Николаем поднялись, поблагодарили и пошли к двери. Настроение у обоих было испорчено, особенно у Стародубцева. Начинать трудится в приемном покое, где работа близка к  медсестринской, убивало всякое желание. Николай понимал его состояние, поэтому сначала деликатно молчал, а потом выдал:
-Плюнь. Все равно это лучше, чем ничего. Поработай, может появиться вакансия. Ну не в район же ехать!
Виктор и сам понимал справедливость его слов. День не задался. Сначала ушат холодной воды вылил главный хирург, а затем заведующий отделением. Ведь ясно, что после его разговора с главным врачом, вакантное место испарилось. Они молча сели в автобус и поехали в центр. Делать было нечего. Они пообедали в буфете гостиницы и валялись на койках в номере. Мысли были тягостные, они ощутили свою ненужность в этом городе. Но так бывает всегда, затем постепенно человек привыкает к месту, кажется лучше и не надо. Но это будет потом, а сейчас испорченное настроение с тяжестью на душе.
Чтобы как-то отвлечься вяло перебрасывались словами.
-Как ты попал в гостиницу? Ты же видишь, у них - хроническая очередь, - спросил Виктор.
-Против этого, ну кто может устоять? – и Николай открыл портфель, достал и бросил на кровать несколько блестящих упаковок с чулками.
-Последний писк. Заграница. Да за это любые чинуши с их прихлебателями с потрохами сдадут всех коммунистов оптом и в розницу. А ты – гостиница!
-Откуда у тебя дефицит? – подозрительно спросил Виктор.
-Во, во. И ты туда же. Не волнуйся, Родину не продал, да и продают ее те, кто у корыта. Все им мало и секреты у них. Я работал врачом во Владивостоке, а он, если ты помнишь школьную географию, портовый город. Там этого барахла тоннами моряки привозят. На материк вывезти крупными партиями проблема, а по мелочи легко. Довели народ до ручки и еще за хорошие вещи судят, – он непритворно негодовал.
-А ты как проник на вожделенную территорию, дефицита у тебя нет, – он смотрел на Виктора.
-Помог даме избавиться от головной боли и тот же дефицит, только лекарственный.
-Довели богатейшую страну до нищеты. – Николай, не на шутку, расстроился
Как и условились, после обеда они вновь пришли в облзравотдел. Вошли в приемную заведующего. Встретила их секретарь - молодая, симпатичная женщина. Подали ей документы, она  вертела их в руках недоуменно поглядывая, явно пребывала в затруднении.
-Обычно оформляет на работу больница, а зачем к нам - этого я не знаю. Подождем Оченцева, он объяснит.
Потом посмотрела несколько раз на Виктора и вдруг спросила:
-А вы не родственник Григорьевых?
-Да, родственник.
-Вот я и пытаюсь вспомнить, где я вас видела. Вы же хирург?
-Да.
-А что предложил вам Василий Петрович?
-Врачом  приемного покоя, говорит, пока нет вакантных мест.
-А меня вы помните?
-Честно говоря, нет.
-Я – Ольга Ивановна, давняя подруга девочек Григорьевых, - она замолчала, на мгновение задумалась, а затем сказала:
-Мне недавно, перед обедом, звонил главный врач областной больницы, ему срочно требуется хирург и анестезиолог. Съездите к нему, может понравиться предложение.
-А какая больница лучше? – простодушно спросил Виктор.
Секретарь недоуменно посмотрела на него, только добавила:
-Поспешите, скоро конец рабочего дня, а я позвоню, что направила к нему врачей.
Через полчаса они стояли в больнице, перед другим секретарем. Эта смена приемных уже начинала утомлять и они равнодушно вошли в кабинет главного врача, без эмоций,  с одним желанием: скорее бы все закончилось.
За столом сидел мужчина средних лет, в белом халате и колпаке. Он поднялся навстречу вошедшим, подал руку и пригласил сесть. Он был выше среднего роста, с крупным, волевым лицом, живыми глазами и с интересом рассматривал докторов.
-Волосков Борис Николаевич, главный врач, – представился он и вновь сел в свое кресло.
-Теперь давайте знакомиться с вами, - и он участливо посмотрел на докторов.
Каждый представился и положил документы на стол главного врача. Доктор Волосков давно окончил институт, приехал работать в эту больницу врачом – анестезиологом. Он был местным: родился и учился в школе, здесь жили его родные, а  брат занимал ответственный пост в  соседнем городе. Когда прежний главный врач уходил на пенсию, кандидатура Волоскова прошла и осталась, как единственно приемлемая. Молодой специалист, член партии с института, авторитет – все это  сыграло свою роль, но еще большее значение имела поддержка со стороны друзей брата. У него был демократичный метод руководства, но иногда он нажимал на провинившегося и,  хотя это выглядело достаточно лояльно, тот чувствовал себя неуютно.
Борис Николаевич взял документы в руки и прочел вслух:
-Замахов Николай Сергеевич, врач – анестезиолог. Работал во Владивостоке. Когда была последняя ваша специализация и где?
-Город Казань, в прошлом году, четырехмесячное усовершенствование.
-Хорошо, у нас почти все проходили учебу на этой базе, так что проблем никаких, –  он отложил документы в сторону.
Затем взял следующую стопку бумаг и начал изучать.
-Стародубцев Виктор Николаевич, врач – хирург. Окончил, работал, владеет… Что привело вас в наш город, Виктор Николаевич?
-Пожилые родители. Не хотят переезжать на мое прежнее место жительства. Я – единственный сын, поэтому вынужден сменить место работы.
-Хорошо. У нас работает несколько врачей из вашего вуза и,  должен сказать, они высоко котируются. Уверен, что кузница кадров и на этот раз не подведет.
Он еще повертел документы в руках, а затем сказал:
-Когда сможете приступить к работе?
-Да хоть завтра, – выпалил Замахов.
-Ну и приступайте. Сейчас я приглашу заведующих отделениями, они познакомятся с вами, – он поднял трубку телефона и произнес:
-Пригласите заведующих хирургией и анестезиологией ко мне.
-Где вы остановились? – он снова обратился к врачам.
-В гостинице.
-Что оба?
-Да. Мои родители живут в районе, – сказал Стародубцев.
Раздался телефонный звонок. Главный врач поднял трубку, послушал и сказал:
-Хорошо, – и уже обращаясь к докторам добавил:
-К сожалению, по санавиации доставили тяжелого больного и оба заведующих заняты. Поэтому сейчас подойдут старшие ординаторы, они познакомятся с вами и представят в своих коллективах.
Первым в кабинет вошел небольшого роста человек в белом халате, который сидел на нем как то  особенно прилизано и приглажено. Высокий колпак был призван придавать рост владельцу, такой же накрахмаленный, отглаженный, как и все остальное. Угодливая, слегка слащавая улыбка, готовность все исполнить и этот, тщательно ухоженный внешний вид, выдавали в нем карьериста. Но, несмотря на весь этот антураж, кажущуюся вежливость и скромность - не было в нем теплоты, душевности и желание общаться исчезало. Он не вписывался в образ хирурга, обычно такая внешность характерна врачам других специальностей. Главный врач предложил жестом присесть вошедшему и представил:
-Миляев Вадим Андреевич, старший ординатор хирургического отделения. А это новые коллеги, один из них будет работать в хирургическом отделении.
Через минуту в кабинет почти вбежал другой врач, с характерной восточной внешностью, быстрый и энергичный. Он также был представлен:
-Хун Виктор Иванович.
Затем обычный ритуал представления и пожелания. И, наконец, было сказано:
-Вас познакомят с отделениями и скажут, когда явиться на работу. Документы отдайте секретарю. До свидания и удачи.
Вышли в приемную. Замахов и Хун остались в ней, о чем-то беседуя. Стародубцев и Миляев вышли в коридор. Вежливо улыбаясь, последний сказал:
-Сейчас в ординаторской никого нет. Приходите завтра утром к началу рабочего дня и сразу начнем. Все будут на месте. До свидания.
И он пошел к лестнице, весь такой правильный, учтивый, образцово – показательный.
Виктор заглянул в приемную. Хун с секретарем занимались документами, а Николай завладел телефоном и куда-то названивал. Он увидел Виктора и махнул рукой - мол, жди. Вскоре Замахов выскочил в коридор и затараторил:
-Конец рабочего дня, а расчет в гостинице в двенадцать. Так что автоматически мы будем оплачивать следующий день, поэтому завтра и съедем. Но мне нужно кое-куда заглянуть. Ты, пожалуйста, дождись меня в номере, я скоро буду. А сейчас поехали.
Виктор перекусил и от безделья слонялся по коридору, затем обошел гостиницу. Скука, уныние, однообразие советского реализма угнетали, давили. Но ехать куда-то не хотелось, тем более дал согласие дождаться Николая.
Он появился затемно. Виктор лежал в постели, когда вдруг зажегся свет и Замахов произнес виновато:
-Ну, извини, извини. Задержался.
От него несло спиртным, а из портфеля он достал бутылку водки и  сверток, развернул его. Там лежали порезанные кусочки колбасы и хлеба.
-Садись, отметим принятие на работу.
Затем взял стаканы и разлил водку.
-Давай, за нас.
Выпили, молча закусили.
-Ты где будешь жить? – спросил Николай.
-Пока не знаю, не думал.- Виктор слукавил. Он весь вечер был занят мыслями о том, где жить, куда пристать. У родственников будет тяжело, не откажут, но будешь чувствовать себя обузой. У друзей – это всего на несколько дней.
-Давай жить вместе. Я нашел старых знакомых стариков и у них свободная комната в благоустроенной квартире. Ну, немного посидели, выпили, поговорили. Так что утром пораньше, до работы, съезжаем из этого образца сервиса, отвозим вещи и с новыми силами примемся за лечение больных. – Николай говорил, не унимаясь и не забывая разливать водку.
-Как ты оказался на флотах российских?
-Не так громко. Я работал в рыбной отрасли, мать ее! Романтика! Черт меня дернул поехать на Дальний Восток. Приехал, пошел в пароходство, устроился на работу в порт и попал врачом на плавбазу. Случайно познакомился с таким же «романтиком», как и я. Он стоял у гостиницы моряков и клянчил на опохмел. О том, что он врач, бедолага просто забыл. А когда я узнал от персонала об этом, то пригласил его выпить к себе в номер, чем удивил всех до изумления. А еще больше удивил его самого. Ведь кроме брани и презрения, он ничего не видел за последнее время. Его звали Геннадием, окончил с отличием институт, захотелось романтики. Вот и хлебнул ее по полной программе. Выпив и узнав, что я тоже врач, он начал умолять меня бежать отсюда. Я расценил это, как раннюю деградацию личности у алкоголика. Какой же я был дурак! Наконец, первый выход в море. Плавбаза - огромная ржавая посудина, на ней расположен целый рыбный завод по переработке. Мелкие суда ловят рыбу и доставляют сюда, а здесь идет доведение ее до категории товара. Все работают, хотят заработать денег, болеть некогда. Понимаешь, это такая лихорадка, как у Джека Лондона. И если кто заболеет, то работает до последнего, пока не свалится. Санчасть пустая, я без дела. Сначала любовался морем, но вскоре безделье начало угнетать. Представляешь, целых шесть месяцев без дела. Первое плавание читал, спал и любовался морем. Вернулись в порт, куча денег, друзья, рестораны, женщины.
Так продолжалось еще два выхода в море по полгода. В порту ждали какие-то друзья и дешевые женщины. Но меня заинтересовала судьба Геннадия, ведь он ждал меня из плаванья больше всех, возможно потому, что тоже врач. Вот вернулся я и решил его пролечить. Был у нас на судне штурман, коряк по национальности. Моих лет, поэтому часто после вахты захаживал ко мне. Сидели, болтали. И как-то он сказал, что имеется у них в поселке шаман, который лечит от всех болезней, особенно от пьянства.
Тогда-то решил я помочь Геннадию. Вернувшись, я вместе со штурманом пригласили нашего алкоголика на пикник и поехали в поселок. Переговорил с шаманом о лечении, а это был маленький, внешне невзрачный старичок.  Тот долго отказывался, но узнав, что мы врачи, согласился помочь. Запер Геннадия в какой-то заброшенный дом и два дня камлал вокруг него. Когда открыли дом, Геннадий лежал на полу, в рвотных массах, в моче и кале, бледно-синий, слабый, с отсутствующим взглядом. Отмыли, отпарили и поехали домой. Зашли в магазин купить припасов, как увидел он витрину с алкоголем, выскочил за угол с приступом судорожной тошноты. И с тех пор не мог принять ни капли спиртного в рот. Все у него наладилось. Парнем он оказался талантливым, восстановился в больнице и вскоре стал заведовать отделением, а в один мой приход из моря, женился.
Но эта свадьба сыграла со мной злую шутку. Готовились к ней долго, а гуляли перед самым моим выходом в море. Я взял с собой на опохмел, кое-как пронес, у нас строго со спиртным на борту и немного выпил. Не хватило, начал потихоньку потягивать спирт, в общем, весь рейс в пьяном тумане. Кто стукнул в порт об этом, не знаю. По возвращению меня списали с судна, но появился Геннадий и стал настаивать поехать к шаману. Я видел это лечение на нем, поэтому категорически отказался. Тогда он купил мне билет на самолет, затолкал в него и отправил на Большую Землю.
Вот так я здесь очутился. Отец давно уговаривал меня вернуться работать ближе к дому, часто ходил к Тиллю, тот обещал посодействовать и помочь мне. Сколько отец оставил у него красной икры, денег, только им известно. А помощь, ты видел какая. Сволочной человечишка. На Востоке таких топят в воде, как выродков. Ладно, хватит обо мне. Рассказывай о себе, – и налил по рюмке водки. Не торопясь выпили, зажевали и Виктор начал.
   -После окончания института распределился на Север, хотя была возможность остаться на кафедре. Захотелось самостоятельности, чтобы никакой опеки. Хлебнул хирургии по полной программе, пока не стал более- менее смышленым. Потом вернулся в город, работал в крупной больнице. Был женат, но не сложилась семейная жизнь, расстались. И тоже переехал сюда, поближе к родителям. Да позже ты и сам про меня все узнаешь. Время позднее, давай ложиться спать.
Немного убрали со стола, погасили свет и вскоре крепко уснули, только равномерное сопение раздавалось в номере.

Глава 2
Было раннее утро, когда Виктор и Николай входили в больницу. От нетерпения успеть на свой первый рабочий день, ночью плохо спалось. Чуть свет оба вскочили, рассчитались с гостиницей и поехали на квартиру, найденную Николаем. Дверь, на удивление, открылась сразу после звонка. На пороге стоял высокий старик, одетый и, похоже, вернувшийся с прогулки. Он узнал Замахова, пропустил его вместе со спутником внутрь. Они поздоровались, оставили вещи и бегом бросились на автобусную остановку. Первый раз они пришли с большим запасом времени. В коридоре пожали друг другу руки, пожелали удачи и пошли по своим отделениям.
Виктор поднялся на второй этаж, спросил у пробегавшей медсестры, где находится ординаторская и вошел. Кабинет врачей был пуст. Он осмотрелся. Ничего нового, все то же самое, что и в тысячах других лечебных учреждений. Столы, расставленные по периметру, диван для отдыха врачей ночью и приема посетителей днем, шкаф для одежды с ширмой для переодевания. Он уселся на диван и стал ждать. Эта пустота помещения и ощущение, что придется очень долго привыкать к нему, сжало сердце. Неожиданно захотелось все бросить и вернуться на прежнее, привычное, такое дорогое место работы. Но дверь внезапно открылась, в кабинет быстро вошел мужчина, без халата, в обычном сером костюме. Он посмотрел на Виктора и протянул руку.
-Здравствуйте. Вы – новый доктор, которого приняли вчера? – увидев утвердительный кивок, продолжил:
-Я заведующий хирургическим отделением, Бычков Иван Иванович. Вы давно пришли? – он скрылся за ширмой для переодевания.
-Нет, за несколько минут до вас.
-А что дежурных докторов уже не было?
-Нет.
-Я немного припоздал, ну да ладно, – Бычков появился из-за ширмы в халате и колпаке.
Внешне он был грубоват, да и выглядел простовато: среднего роста, рыжий, с маловыразительным лицом.
-Пойду в отделение. Да, вот ваш стол. Его ранее занимала доктор Вакуленко, но она сейчас оформляется на пенсию, будет работать на полставки. Ей место мы найдем, – он вышел в коридор. 
Сразу послышались голоса, а затем дверь открылась и вошли два врача в халатах, с усталым видом. Оба высокие, но при ближайшем рассмотрении, такие разные. Первый из вошедших был мужчина с восточным лицом, умными глазами и тонкими, холеными, аристократическими руками. Он подошел к Виктору, протянул руку и поздоровался.
-Здравствуйте. Меня зовут Шек Алексей Викторович.
Виктор пожал руку, которая оказалась сухой, сильной и представился в свою очередь. Он смотрел в глаза доктору Шеку, но у того взгляд был бегающий и трудноуловимый.
Затем подошел другой доктор, грузный, с хорошо выраженным животом. Видно было, что тот молод, но, несмотря на это, обладал полнотой. Лицо маловыразительное, какое-то бабье. Он так же протянул руку и представился:
-Шваб Андрей Андреевич.
Рука была вялой, пухлой и, что неприятно, влажной. Маленькие глазки были заплывшими, взгляд неуверенный.
Несколько фраз ни о чем и в ординаторскую вошел Бычков. Оба доктора почтительно замолчали, было видно, что здесь авторитарный стиль руководства.
-Как прошло дежурство? – обращаясь к Шеку, спросил Иван Иванович.
-Хорошо. Но беспокоила больная в третьей палате, с холециститом.
-Я ее уже посмотрел. Дал команду готовить к операции, сразу после планерки возьмем на стол, – он начал перебирать истории болезни.
Обычная утренняя суета больницы доносилась из коридора, доктора углубились в истории болезни и только Виктор был не у дел. Он сидел за столом и от нечего делать стал рассматривать его содержимое. Обязательным атрибутом врачебного стола являлось стекло, покрывающее столешницу. Оно было везде, потому что было так необходимо. Под ним лежали графики дежурств, календари, анализы и еще много разной, нужной документации. И, по этому незначительному штриху, можно было судить об его обладателе.  На некоторых столах было оргстекло, помутневшее и выгнутое от времени, в беспорядке скопившимися под ними бумагами. Это говорило или об общем для всех столе или о невысоком статусе его обладателя. У главных врачей, заведующих отделениями, покрытие стола иногда изготавливались на заказ, по размеру, из толстого витринного стекла. На других столах из-за вечного дефицита, которым страдала «страна развитого социализма», можно было встретить обыкновенное автомобильное стекло от боковой дверки, а иногда и просто - оконное. Часто эти стекла были в пятнах от канцелярского клея, который не отскоблить и не отмыть.
На столе Виктора лежало идеальное стекло, чистое и по размеру. Под ним в образцовом порядке лежали необходимые для работы бумаги, фотография, на которой были запечатлены врачи отделения и полная женщина, с властным лицом. Скорее всего, это была хозяйка стола и никакая не прежняя, как представил Бычков, а настоящая.
Открылась дверь и шустро влетел Миляев, маленький, изящный, старательно одетый. Казалось, своему внешнему виду он уделял особое внимание, и было заметно, как он украдкой любуется собою в любом, отражающем фигуру, предмете. Он уселся за свой, такой же аккуратный, стол и стал прилежно раскладывать папки с историями болезни, преданно и угодливо посматривая на заведующего отделением. Виктору он просто кивнул, как старому знакомому и пожал руку.
В ординаторскую стали входить медсестры во главе со старшей и санитарки. И с ними буквально влетел еще один мужчина. Он, не переодеваясь, сел за свободный стол и сразу принялся копаться в папках. Виктор заметил недовольный взгляд Бычкова в сторону вошедшего.  Отчитались санитарки о дежурстве: что сделано и чего не хватило; затем доклад медсестер. Был представлен Виктор – новый врач-хирург отделения. Младший и средний персонал был отпущен, продолжался доклад дежурной бригады врачей; о чем-то лепетал косноязычно Шваб, но заведующий ему не задал ни одного вопроса. Полное пренебрежение выражало его грубоватое лицо, и даже взгляд, брошенный на докладчика пару раз, выражал недовольство, как от помехи в работе. Затем обсуждения текущих вопросов, предстоящих операций и заданий на день.
-Вам необходимо сегодня познакомиться с отделением, персоналом и вникнуть в работу, – это было сказано Виктору в заключение. Все поднялись и начали ходить между столами, а вошедший последним доктор пошел переодеваться. Вскоре он вынырнул из-за ширмы и сразу подошел к Бычкову, пытаясь что-то рассказать. Но тот осадил его.
-У нас новый доктор, познакомься – якобы только сейчас увидев Виктора, тот направился к нему и, глядя куда-то в сторону, промямлил:
-Фаршин, Михаил Ефимович, – небрежно подал руку. Затем вновь начал прерванный рассказ, наклонившись над столом заведующего. Виктор отметил, как ревниво смотрит за этими действиями Миляев.
-Сейчас работаем по плану, а вы, Стародубцев – знакомитесь с коллективом. Я пошел на операцию, - заведующий направился в операционную.
 Ординаторская опустела, все занимались своими делами, а Виктор начал изучать лежащие на тумбочках операционные журналы. Сюда хирурги записывают ход операции и состав бригады врачей, производящих ее. Львиная доля работы производилась заведующим, меньше - Миляевым и Шеком. Шваб был на подхвате, в основном ассистировал или выполнял мелкие операции. Фаршин числился сосудистым хирургом.
Пока все складывалось неплохо, но что-то витало в воздухе, какая-то недосказанность, а может недовольство и этим создавалась определенная напряженность. Это как гнойник, флегмона, зреет, болит и в один прекрасный момент появляется очень важный симптом – нарушение функции органа и тогда он прорывается наружу или его вскрывают.
 Такое случается в любом коллективе и это очень хорошо. Обычно после этого грядут перемены, обновление.
Виктор вышел в отделение. Все, как и везде. Утреннее сумасшествие с его беготней по коридору медсестер и санитарок, выписка и взятие анализов, перевязки и процедуры. Врачи оформляют истории болезни на выписку, спешат на операцию, кто - то пришел или ищет кого-то в палате. Идет заведенный раз и навсегда, ритм работы хирургического отделения. Он прошел по отделению, но бесцельно слоняться в этом броуновском движении себе дороже и, чтобы никому не мешать, он быстро вернулся в ординаторскую. 
За его столом сидела женщина, полная, ухоженная, в распахнутом халате, из-под которого виднелось импортное платье. Властное выражение лица, решительность и точность движений выдавали в ней хирурга, привыкшего быстро принимать решения и руководить коллективом. Она собирала бумаги в столе. Виктор поздоровался, предположив, что перед ним прежняя хозяйка стола.
-Здравствуйте. Вы новый врач?! – женщина посмотрела на него.
-Да, вы правы. Стародубцев Виктор Николаевич.
-И вы теперь сидите за этим столом?
-Да, мне сказали, чтобы я его занял.
-Ну, свято место пусто не бывает. А я вот зашла кое-что забрать. Все в делах. Буду работать на полставки. Очень трудно отвыкать от хирургии, – она говорила об этом с грустью, так трудно расстаются с чем-то дорогим и любимым.
-Зовут меня Вакуленко, Агния Семеновна. Сорок лет в медицине. Девчонкой пришла и вот, все пролетело как одно мгновение, ухожу на покой. Но буду еще приходить, работать в операционной. А пока веду прием в консультативной поликлинике, – обстоятельно доложила она.
-Ну как, привыкаете к новому месту работы? – И не дожидаясь ответа, добавила:
-А я пошла к администрации. Удачи вам, – все это шаблонно и дежурно.
 Она направилась к двери и вышла. «А видела ли она меня» - думал Виктор. После этого разговора осталось неприятное ощущение, что ты -  пустое место. Бывают такие люди, у которых сознание собственной значимости закрывает реальность происходящего, и они уже не видят никого, кроме себя, не замечают, что в результате своей надуманной важности, давно стали этой самой пустотой. Былое они продолжают выдавать за действительность, искренне считая, что прошлое величие навсегда с ними. Но жизнь давно ушла вперед, и то, что она делала, внедряла, чем гордилась, стала обыденностью доступной начинающему врачу.
История этой больницы похожа на сотни других и можно говорить, что они близнецы. Маленькая уездная больничка, расположенная в одноэтажном каменном здании, была по тем меркам не только шедевром архитектуры, но и основой научной мысли в округе. Во время войны ей был присвоен статус областной, работала она в глубоком тылу, помогая всем нуждающимся. Стали появляться отделения по профилю, земство кануло в лету. Хирургическую службу возглавил Филипп Филиппович Замаев, хороший врач, много лет отдавший медицине. Он и начал подбирать кадры в отделение. А с ними в то послевоенное время было негусто. 
И вот здесь появилась Агния, только что со студенческой скамьи. Нет, не эта, которую все привыкли видеть, а невзрачная девочка, худенькая, бледная от недоедания и учебы. Она сама попросилась в хирургическое отделение, потому что подрабатывала в госпитале, сначала санитаркой, а затем и медсестрой, совмещая работу с занятиями в институте.
После окончания института она приехала в эту больницу, стала работать, а жить ей пришлось в одной комнате при больнице с врачом-терапевтом. Звали соседку по комнате Мирко Полина Карповна и она приехала сюда после окончания института на Украине. «Гарна дивчина» Поля была дородна, ростом под метр девяносто, с громким голосом и мужскими манерами. Она была бы находкой для поэта Некрасова, такая, не то что коня на скаку – трактор на ходу остановит, а если в горящую хату войдет, пожар прекратится самостоятельно или она разнесет все вокруг. Горе тому, кто попадет под ее горячую руку, ибо дивчина была крутого нрава. Сначала Агнии с ней было трудно, у обоих характер не сахар, но затем она стала уступать Полине, продолжая делать свое, а та не замечала или делала вид. А потом и того больше, соседство переросло в дружбу, да не простую, а на всю жизнь.
Обе вступили в партию, скорее Полина затащила за собой подругу туда, вместе мотались по районам, ходили в кино. Полину скоро заметило руководство области, ей доверили возглавить партийную организацию больницы, а позже она стала главным врачом. Агнии административная работа не нравилась, она хотела простора на лечебной стезе. Но помехой был тогдашний заведующий отделением Замаев Филипп Филиппович. Он был из первых врачей, приехавших сюда и оставшихся на всю жизнь. Семья у него была небольшая, он да жена. Детей у них не было. Он пропадал все время в больнице, был фанатом хирургии, но в этом ничего удивительного нет -  все хирурги таковы, иначе не выдержать этой трудной, порой такой неблагодарной работы. Он частенько оставался в хирургии допоздна и спал в кабинете.
Вот его-то Агния решила убрать с руководящей должности и стать «звездой» на хирургическом Олимпе. Умная, но коварная, она понимала, что так просто Замаева не снять. Здесь приехали начинающие врачи Бычков и Темнов, напористые, честолюбивые, грамотные. Но они не представляли для нее конкуренции, только один Филипп Филиппович. И, хотя ей было еще далеко до его профессионализма, она ночами не спала, думая о том, как будут все трепетать перед ее величием.
Нужны были союзники и она стала тщательно отбирать кандидата. Темнов отпал по той причине, что был болтун и не менее ее честолюбивым, а вот Бычков – это трудяга, да к тому же, что-то не в порядке у него со здоровьем. Доходили слухи, что он страдает эпилепсией, но приступов никто не видел.  Она решила ему сказать, что знает о его тайне, тем самым поставить врача в зависимость. Ведь не будут держать хирурга – эпилептика, а если, не дай Бог, приступ во время операции. Кошмар. Оперирующий врач на полу в судорогах, а больной на столе с распоротым животом. И вот удобный случай для разговора настал. Однажды, после трудного дня, они задержались в больнице допоздна.
-Иван, извини меня за назойливость, но до меня дошли слухи, что у тебя не все ладно со здоровьем, – произнесла Агния.
По тому, как он напрягся, она поняла, слухи не беспочвенны. Он начал суетливо перебирать бумаги, пряча глаза и, конечно же, все отрицал. Она еще нажала и он выдал:
-Было раза два. После хорошей пьянки, на другой день, возникли судороги, но сознание я не терял, и что бы их облегчить, я опохмелился. А второй раз повторились после нового года, пришлось дежурить и в ординаторской за столом стало крутить. Я прилег на диван, но вошла медсестра и видела это. Я попросил принести стакан воды. Затем налил полстакана коньяка и выпил. Когда она принесла воду, все было хорошо. А по больнице пошла гулять сплетня: Бычков – эпилептик. С тех пор я не пью и судороги больше не повторялись.
Проверить то, что говорил Иван Иванович невозможно по причине отсутствия приступов, а до изменения личности далеко и Агния, как врач, это понимала.  Она вдруг, даже неожиданно для себя, предложила:
-А давай держаться вместе, если что-то надо помочь, скажи. Ты же знаешь мои связи, – она смотрела в упор на Бычкова.
-Спасибо тебя, Агния. Никогда этого не забуду.
Теперь остался на пути у нее только Замаев. И она начала комбинацию.          Сначала стала доверенным лицом у него. Кокетничая, напрашивалась на все операции, оттеснив в сторону Бычкова и Темнова. Затем стала восхвалять везде, где можно. Лесть - коварная штука. Человек привыкает к ней и теряет ощущение действительности и что самое плохое – ее хочется вновь и вновь. Ну, а как не отметить очередное достижение, пусть даже и незначительное? Обязательно, да так, чтобы запомнилось. Агния стала инициатором всех пирушек, по любому поводу организовывала посиделки. Благодарные больные после выписки всегда подносили докторам коньяк и конфеты, изредка цветы. Горячительного накапливалось достаточно, домой не уносили, а реализовывали на работе, разливая по стаканам. И, конечно же, во главе стола восседал заведующий, его восхвалял весь коллектив, а он, естественно, не пропускал ни одного тоста.  Вскоре Агния отметила, что по утрам Филипп Филиппович принимает спиртное у старшей сестры, а домой частенько его увозили с заднего крыльца. Еще чуть – чуть и заветное кресло будет ее.
Но появился новый врач, Акбулатов Маркс Ахметович. Восточный человек с почтением относился к старшим, к женщине. Особенно большим уважением он проникся к заведующему Замаеву, увидев в нем своего учителя. Он почти все время находился рядом с ним, контролировал его поступки и самое удивительное, заведующий слушал его. Возможно, сказывалось восточное почитание, а может быть отсутствие своих детей. Но для Агнии новенький стал «враг номер один» - и она этого не скрывала. Много каверзных вещей было сделано ему, но он не сдавался и не увольнялся.
Агния была в отчаянии. Война на два фронта тяжела даже для нее. Но она не отступала от намеченного плана. Если нельзя уволить, тогда нужно повысить.
В то время создавалось новое отделение – урологическое. Ее вызвала подруга Полина и предложила его возглавить. Нет, думала Агния, руководить буду только хирургией. Они долго обсуждали этот вопрос, но к решению не пришли. Тогда Полина спросила, кого она хотела бы видеть на этом посту, Агния ответила – Темнова. Она прекрасно знала, что подруга в силу упрямства и желания показать, что она руководит больницей, никогда не примет ее совета. Да лучше отдать это место неопытному Акбулатову, чем показать, что идет на поводу у Агнии. Так и случилось.
Теперь никто не мешал осуществлять задуманное. Застолья продолжались, приобретая такой шумный резонанс, что даже Полина реагировала. Но когда – то все кончается. В тот день дежурили вместе Замаев и Темнов. Вечером застолье организовала Агния по какому-то незначительному поводу, прекрасно зная, что после ее ухода последует продолжение. Но случилось непредвиденное. Доставили пострадавших после аварии, а дежурная бригада была пьяна. И, хотя быстро вызвали Агнию и Бычкова, все было сделано по правилам, Полина была в ярости. Приказ по больнице был строг: Замаева отправили в поликлинику, освободив от заведования, где он постепенно спивался. Темнову разрешили перевестись в другую больницу, там он добился своего и стал заведующим отделением. Вакуленко Агния Семеновна достигла своей цели – она глава хирургического отделения!
Вскоре за поддержку и участие она способствовала получению статуса парторга больницы Бычковым. Теперь она правила бал.
Агния начала с того, что запретила все пьянки в отделении. Твердой рукой наводила порядок везде. Постоянно находилась в больнице и много оперировала. Конечно же, результат сказался. Много пролеченных больных, хорошие показатели, но… муж завел любовницу. Она негодовала, рвала и метала, как тигрица в ярости, пытаясь решить эту проблему силой, переломив ее через колено. Но не тут-то было. Муж работал в той же больнице и заведовал отделением. Она попыталась нажать на него через администрацию, через «гарну дивчину» Полину. Та вызвала его на ковер и после разговора с ним, отказалась от дальнейшего содействия.
Вскоре Агния поехала на республиканскую конференцию врачей – хирургов. Среди огромного количества мужчин их было две женщины: она и обладатель «золотого скальпеля», профессор. Вокруг них был ореол обожания. Мужчины, знающие не понаслышке о труде хирурга, на фоне которого труд шахтера, так, баловство, буквально аплодировали им. И, естественно, домогались. Жили они с профессором вдвоем в одном номере и как-то вечером, перед отъездом, избежав пьяного общества остальных, за бутылочкой, душевно отдыхали.
-У тебя есть семья? – спросила ее соседка.
Агния махнула рукой, но затем в порыве откровения рассказала о своем горе: измене мужа. Та слушала ее внимательно, только подливала водку в стаканы, а в конце повествования сказала со вздохом:
-Счастливая.
Агния расценила это как насмешку и замолчала. Обладательница «золотого скальпеля» заметила это и продолжила:
-Да ты не обижайся, у меня вообще никого нет. И не видела я женского счастья из-за этой хирургии, все хотела кому-то, что-то доказать. А зачем? Жизнь прошла мимо. Нет ни семьи, ни детей. Да я сейчас бы променяла все свои регалии на семейные неурядицы, проблемы с детьми. А теперь послушай меня, подруга. Я постарше, да и прошла через многое. Пока ты отделалась изменой, но не потерей мужа. А можешь потерять и детей, у них как раз тот возраст, когда нужен глаз да глаз. Останься матерью, прежде всего. А мужики – они кобели, побегают и вернутся. Это здесь мы видим почтение мужчин - профессионалов. Но они не будут жениться на нас, жить с нами из-за нашей работы. Ведь мы наполовину мужики, даже сейчас водку пьем, как они, – и она налила еще раз по-полной.   
Утром, при расставании, они расцеловались. Профессор закурила папиросу и пошла, дымя ею, к машине, широким мужским шагом, как у себя на утреннем обходе. Сзади в ней, действительно, не было ничего женского. И Агния вдруг поймала себя на мысли, что вскоре будет похожа на нее. Она вспомнила рассказ пациентки, по профессии трактористки, которая этим хотела привлечь к себе любимого. «Ну, какая я баба после трактора? Я вылезаю из кабины, а от меня, вместо нежного аромата, льется запах солярки и мазута.  Они мужику за день и так надоели, ему ласки хочется».
Она задержалась в столице еще на один день, обошла все парикмахерские, накупила косметики и обновок, а затем отправилась в свой город. Вечером по приезду, сразу поехала к Полине домой с подарками. Упросила разрешить ей не дежурить ночами и готовить замену на заведование, ссылаясь на плохое здоровье, якобы выявленное женщиной профессором. Оно так и было, диагноз правильный – потеря женственности.   
После поездки она резко изменилась не только внешне, но и внутренне. Признание ее труда и заслуг коллегами – мужчинами не прошло бесследно. Ее постепенно стало заносить. Она почувствовала себя первой не только в хирургии. Она стала добиваться преклонения всей больницы, естественно, после Полины. В то время не было анестезиологии и реаниматологии, а она первая широко пользовалась масочным наркозом, а после поездки на специализацию по ведению тяжелых больных, стала единственным «спасителем» для всех. Вот здесь ее и понесло. Она могла по нескольку дней не идти на консультацию, если врачи этого отделения не раболепствовали перед ней. Могла в резкой форме унизить любого врача на планерке и особенно доставалось непокорному Акбулатову. Началось развращение хирургов, превращение их в особую, привилегированную касту в больнице, с сознанием собственной исключительности и непогрешимости.
Но время не стоит на месте. И вот в больницу приехал первый врач – анестезиолог, а через некоторое время и другой. Создалось анестезиологическое отделение с реанимацией. Новые знания и новый подход к лечению больных. Теперь не было нужды ломать шапку перед Агнией Семеновной, чтобы та соизволила снизойти до консультации тяжелого больного, а просто подать заявку и поместить его в реанимацию. Да, Агния руководствовалась старыми знаниями, что было особенно заметно на фоне вновь прибывших врачей анестезиологов-реаниматологов. Она это почувствовала. А когда ей на планерке, в присутствии всего коллектива, возразил врач Лункин, убедительно показав несостоятельность ее действий - она рвала и метала молнии, как тогда, после измены, скандаля с мужем. Помчалась к Полине с просьбой наказать «еретика», свергнувшего ее с Олимпа. Но та только развела руками. Ей и самой уже порядком поднадоели выходки подруги, постоянные жалобы коллектива на ее бесцеремонность, да и прав был молодой доктор. Агнии это пойдет на пользу, ну если не ей, то больнице точно. Переживет, ведь пережила же измену.
Но Агния не простила этому врачу и всей службе. Теперь во всех грехах и осложнениях виноваты были только анестезиологи. К этому приучила весь коллектив хирургов. Вражда была то открытой, то принимала тлеющий характер. Все-таки женские слабости сильнее разума. И хотя она понимала, что ее время ушло, она, как могла, цепляясь за былое, не сдавалась, пыталась еще хоть на миг продлить это сладкое упоение значимостью. Но после очередного разбора на больничной конференции ошибок хирургов, где она была бита, демонстративно ушла с заведования. Она была умна и поняла: ее поезд ушел. Так лучше уйти самой на высоте авторитета, чем ждать, когда тебя публично низвергнут.
И вот пенсия. Теперь она сидит в поликлинике. Пришли другие врачи, многие не знают о ее былой славе. Подруга Полина, «гарна жинка», давно руководит больницей где-то на Украине, приглашает приехать. Агния Семеновна живет в квартире с мужем под одной крышей, но порознь. Они даже телефоны поставили каждый себе и это при советском дефиците на отдельные телефонные номера. Дети выросли, создали свои семьи, редко приходят. Им уже порядком надоели эти бои на семейном фронте, ее стремление переломить все через колено и подчинить себе. Да, права была профессор, хирургия забрала у нее многое: женственность, чуткость и нежность. Но все же удалось сохранить обломки семьи и на том спасибо судьбе.
Преемником себе, как и следовало ожидать, она избрала верного Бычкова. И пусть у него внешность колхозного кузнеца, да речь и манеры не светские, но он предан ей, и со временем стал неплохим врачом. Она ушла с поста заведующего после публичных столкновений с анестезиологами, которые в чистую проиграла. Тягаться с ними в дальнейшем у нее не было сил и возможностей, необходимо было думать о тыле - своей семье.
Иван Иванович Бычков звезд с неба не хватал, но был пахарь и обладал завидным здоровьем. Он не пил спиртного, но много, жестоко курил. На работе выкладывался весь, этого требовал и от коллектива. Он не обладал умом и харизмой предшественницы Агнии, но был с ней в одной команде и частенько советовался по многим вопросам, не только медицинским. Она посоветовала ему подбирать коллектив врачей и попросила, остановить свой взор на Миляеве, сыне врачей, хорошо зарекомендовавшим себя на практике в больнице. Вадик был вежливым и славным мальчиком, маленьким, изящным, всегда чистенько, тщательно одетым. Он никому не противоречил, всегда соглашался и много работал. Сначала его баловала Агния, разрешив студенту Миляеву подрабатывать летом в хирургии, затем он проходил практику на их базе. Так постепенно он стал своим человеком в отделении. И вопрос при распределении, где работать отпал сам, конечно же, в этом коллективе. Поэтому его можно считать крестником отделения. Через год самостоятельной работы он стал комсоргом больницы, помощником Бычкова. Ему он разрешал все более сложные операции. А что больше всего импонировало самолюбию старших, так это пренебрежительное и даже враждебное отношение его к анестезиологам. К тридцати годам, он кое – что умел делать и считался баловнем больницы, таким образцовым юношей, которого хотелось потрогать, поощрить. Сам он ничего не читал, впитывал все то, что говорили Иван и Агния. Бычков сделал его старшим ординатором, не видя в этом вечном мальчике руководителя коллектива, а значит и соперника.            
Вторым был Шек, работающий к тому времени у Темнова. Агния видела его на одном обществе хирургов, и он произвел на нее впечатление. Затем была дана рекомендация Бычкову и пошло. Иван пригласил его домой «на рюмку чаю», где предложил работу. Шек был постарше Миляева, успел поработать в районе, был интеллигентен, с аристократическими манерами. Оно и не мудрено, мать была столбовая дворянка, прошедшая через все круги ада двадцатого века. Девчонкой ее вывезли, спасаясь от большевиков, в Китай. Там она вышла замуж за китайца, родила детей, а когда объявили амнистию, собрала детей и спросила, кто с ней поедет в Россию. Вызвался самый младший Алексей. Они жили там, где им разрешали. Трудности были непомерные, но Алеша окончил школу, затем и институт. Отработал три года в районе, влюбился в ветреную медсестру Любу, женился на ней. Она вышла замуж за врача-хирурга, это льстило ее самолюбию, любви к нему она не испытывала. Поэтому за ней тянулся шлейф измен и капризов. Алексей оказался толковым хирургом и вскоре стал одним из заметных врачей больницы. На нем и закончился подбор кадров Бычковым.
Давно произошла смена администрации. Митко Полина «поихала на ридну неньку – Украину» и стал у руля Волосков Борис Николаевич, работавший раньше анестезиологом. Все резко изменилось. На хирургов «накинули узду», но некоторые «взбрыкивания» все же случались. Теперь в хирургии властвовал Бычков, держа своих врачей в черном теле. Только с Агнией он был почтителен, она знала про него, а он многое о ней. Но из рук был выбит основной козырь – отбор персонала при приеме на работу.
И первым продуктом нового стиля руководства явился Фаршин Михаил Ефимович. Более случайного человека в медицине трудно было сыскать. В детстве он был слабеньким мальчиком, ябедой и подлизой, его частенько били. Повзрослев, он перед девочками терялся, за что был презираем ими. Его силой заставили заниматься музыкой, потому что, по словам папы, это - кусок хлеба. Он ненавидел пианино, ноты и с трудом окончил музыкальную школу. По настоянию папы поступил в мединститут, в город, где его не знали и окончил-таки ненавистный вуз.
Он долго выбирал, кем стать и решил – хирургом. Ему хотелось утвердиться в этой жизни, стать, наконец, смелым и решительным. Будущую жену он тоже выбирал по расчету, встречаясь с девчонками из торгово-экономического института. Он женился и его судьба была решена. Отец жены занимал немалый пост в партийной иерархии области и, конечно же, Мишу устроили работать в лучшую больницу. Вот теперь он мог в полной мере почувствовать женское внимание. Сыграть на разбитом инструменте что-то, зажать где-то в темном углу сестричку или санитарку, которым так нравится внимание врача. Но пакостность его натуры сказывалась и здесь. На другой день уже вся больница знала о происшедшем, в подробностях и красках. Он откровенно лебезил перед Бычковым, льстил и заискивал. Конфликтовал с Миляевым из-за этого, стараясь быть ближе к телу шефа, но не было в нем той детской непосредственности, и он оставался в отдалении. Вообще, ему был в яркой мере присущ цинизм, который люди выдают за ум. От этого человека всегда веяло подлостью и предательством.
И наконец, последний представитель славной плеяды хирургов отделения: Шваб Андрей Андреевич. Его трудно даже представить в медицине. Выросший в глухой деревне, не прочитавший ни единой книги, он просто взял и поехал поступать в институт и, как не странно, поступил. С горем пополам закончил вуз и женился. Затем - распределение, и молодая жена настояла ехать к ее родителям. Родная сестра жены была замужем за Греффом, Виктором Вильгельмовичем, он уже в то время был заместитель главного врача по лечебной работе.
Естественно, Андрей попадает, на свое счастье и на величайшее горе Бычкова, в отделение. Бычков держал его в черном теле, почти не давая оперировать. Внешне Шваб был жирный, малоподвижный, с толстыми, неуклюжими руками, которые дрожали во время операции. К тому же, он был недалекий человек. Он люто ненавидел чтение, особенно медицинской литературы, предпочитая легкий способ получения информации – просто смотреть, как делают старшие. Здесь они были схожи с Миляевым. Неуклюжий, косноязычный, с дрожащими руками, он предпочитал по-своему нравиться больным: он с ними заигрывал, поглаживал и чуть ли не облизывал. Все его за это презирали, а Шек его прозвал «доктором Сюсю». Он постоянно сюсюкал и, что удивительно, – это нравилось пациентам. Ну что же, это тоже один из видов мимикрии.
Ну и, конечно же, как в любом отделении есть старшая медицинская сестра. Здесь этот пост занимала Колотова Любовь Геннадиевна. Внешне – это была полноватая особа, с хитрыми, преданными глазами и безоговорочным исполнением пожеланий врачей. Но она была воспитана Агнией Семеновной, а эта школа остается на всю жизнь. Все, что происходило в отделении и больнице в обязательном порядке докладывалось заведующему. Это были его глаза и уши, потому что при своей занятости, он не мог знать о закулисной борьбе в коллективе, а о событиях ему знать было необходимо.


Глава 3
Прошло две недели, как Виктор работал в хирургическом отделении. Постепенно привыкал и втягивался в этот сложный коллектив, да оно и понятно. Врачи так необходимы людям, это публичная профессия. Каждый их шаг контролируется, их слова передаются из уст в уста, их поступки обсуждаются. Поэтому чувствуют они себя личностями и не только чувствуют, но и проявляют.
В этой среде идет негласное соперничество, как в любой другой. Идет борьба за лидерство, порою перерастающая в войны, а при военных действиях все средства хороши. Кто-то завоевывает авторитет у населения знаниями и умением, другие - выбиваются в люди, подсиживая коллег, третьи - занимаются написанием бесполезного труда и получением степени, а кто – то просто, заискивая и лебезя перед больными.  Но все врачи – люди, с их достоинствами и недостатками, радостями и бедами. А коль они люди, то они продукт того общества, которое существует на данный момент. Особенно трудно влиться в коллектив новенькому. Здесь существуют свои принципы и традиции, устойчивая иерархия первенства, да и никто не хочет подвинуться и уступить место вновь прибывшему, а другие, наоборот, стремятся возвыситься над ним.
Мы изучали общественный строй, уклад жизни, прочую общественную шелуху и все зря. Достаточно взглянуть на Ее Величество Природу, любую стаю животных. Ничего это вам не напоминает? Да, да, это наше общество. Только обнаженное, неприкрытое ложью и лицемерием, какими – то, нами созданными, условностями, поэтому хорошо видимое и оттого такое ужасное в своей убогости. Здесь ярко проявляется борьба за лидерство, с постоянной грызней и драками, подлизыванием и вылизыванием, тщательной охране своего места под солнцем, стремлением хоть на миг подняться чуть выше в статусе. Среди нас, людей, это тоже существует, но не так откровенно, как у братьев наших меньших. У нас многое зависит от воспитания, образования и, конечно, от нравственных качеств. Ничего нет плохого в том, чтобы стать лучше и занять достойное место в обществе, но идя на штурм намеченных позиций, мы забываем, что их немного, а претендентов сотни. И каждый стремится их занять: кто благодаря уму, а кто - подлости.
Сказать, что вновь принятым врачам были рады, значит просто слукавить. Статус больницы был высок, многие хотели бы в ней работать, поэтому так рьяно не допускали других сюда те, кто был уже в коллективе, не хотели делиться местом и славой. А если есть коллектив, то обязательно существуют и интриги.
Первые дни были для Виктора просто ужасными. Его просто не замечали, обращались и говорили только из вежливости. Он даже закурил по -настоящему, хотя до этого только баловался. Порою, вечером стоя на автобусной остановке, он чувствовал это одиночество, пустоту вокруг. Было так горько, что хотелось все бросить и уехать в другой город, но там будет то же самое. Необходимо все пережить.
Все когда-нибудь кончается, кончился период безделья и у него. В понедельник Иван Иванович приказал взять одну палату и начать работать. А со следующего дня Виктор стал участвовать в операциях и дежурствах.
Палату ему передавал Шваб. Андрей Андреевич так долго объяснял ему о находящихся там больных, о том, что им сделано и что предстоит сделать, что невольно утомил. Затем он повел его в палату и торжественно представил обитателям. По тому, как он заискивал перед больными, можно было учиться угодничеству. Уважай больного, но не стелись перед ним.
И вот первые операции. Каждый хирург живет ими, из-за них он и пришел в эту тяжелую профессию, готов много дней не выходить из отделения, не спать, терпеть лишения. Сначала Бычков поставил Виктора ассистентом и доверял самостоятельно вскрытие гнойников. Шваб уже работал несколько лет, но занимался только этим. Иван Иванович не допускал его к более сложным операциям по причине невысокого интеллекта и дрожащих рук. А они предательски очень сильно дрожали.
В один день Виктор заканчивал работу, пора было собираться домой. Он вошел в ординаторскую. За своими столами сидели, писали истории болезни Фаршин и Шваб. Первый, увидев Виктора, спросил:
-Вы закончили, Виктор Николаевич?
-Да, Михаил Ефимович, – поддерживая эту шутливую манеру, ответил он.
-Вас спрашивала старшая сестра. Зайдите к ней.
Виктор послушно вышел в коридор и направился в кабинет Колотовой. Он вошел, как принято, без стука.
-Вы меня искали, Любовь Геннадиевна? – она обернулась, с недоумением уставилась на него, мучительно что-то припоминая.
-Кто вам об этом сказал?
-Михаил Ефимович.
Старшая сестра пыталась вспомнить, но затем вдруг выпалила:
-Ах, да. Я вам еще не дала свежей бумаги на вкладыши в истории болезни, – она протянула кипу бумаги.
-Спасибо. – Виктор покинул кабинет.
В ординаторской, едва за Стародубцевым закрылась дверь, Фаршин подскочил к Швабу.
-У тебя есть деньги?
-Сколько тебе надо?
-Любую купюру, ну, давай быстрее, – торопил он его.
Шваб предчувствовал какую – то каверзу, он знал, что Мишка способен на любую подлость, поэтому побаивался его. Он сам прошел через его пакости, сейчас безропотно достал крупную банкноту.
Фаршин схватил ее, положил на полку за ширмой для переодевания, да так, что увидеть ее мог только высокий человек. Затем бегом возвратился на свое место и принялся писать.
-Проверка на вшивость, – добавил он.
Виктор спокойно, не торопясь вернулся в кабинет. Положил бумаги на стол, нырнул за ширму. Купюру он увидел сразу и все понял. Его проверяют вот таким старинным способом. Его, врача, проверяют такие же врачи. А вдруг новенький не чист на руку. Но как примитивно! А еще обидно, очень противно. Захотелось выйти из-за ширмы и врезать по физиономии Фаршина. То, что это его рук дело, он не сомневался. Но появилась и другая мысль: Мишка как раз этого и ждет. По его фэйсу достаточно много били мужчины и женщины, так что одним ударом больше или меньше не имело значения. Но он поднимет шум и вой, новенький напал на него, избил, наверно был пьян. А потом докажи, что ты не верблюд.
-Успокойся, только успокойся. Выход всегда рядом, он есть, – шептал Виктор сквозь стиснутые, от такой оплеухи, зубы.
Спокойствие пришло быстро. Он уже натягивал штаны, когда его осенило, что сделать. Он взял купюру. Она была старательно сложена пополам. Виктор нашел половину с номером, вырвал из банкноты более трети, скомкал и выбросил в мусорное ведро, стоящее здесь. Затем положил оставшуюся купюру на место и вышел из-за ширмы. В ординаторской висела напряженная тишина. Оба сидящих за столом старательно, чуть не высунув языки, писали истории болезни.
-Мужики, там кто – то деньги забыл. Чьи они? Ваши?
-Не знаю, – почти хором ответили они.
-В следующий раз заберу, спрашивать не буду, – Виктор дал знать, что все понял.
Он повернулся и пошел домой. Внутри кипело. Теперь он понимал, что легкой жизни ждать не приходилось. Коллектив гнилой.
Едва за ним захлопнулась дверь, Шваб вскочил и бросился за деньгами. Он схватил купюру и не глядя, воровато сунул ее в карман. Затем сел на свое место и только потом почувствовал, что бумажка была не такая, как раньше. Он вытащил деньги и все увидел.
-Мишка, смотри, что он сделал. Оторвал почти половину, а главное ту, где номер. Давай мои деньги. – Шваб чуть не плакал.
Жирное, бабье лицо выражало страдание.
-Какие деньги? Я у тебя разве брал? Мы вместе положили их на полку, но я их не трогал. Они твои, - еврейские наглость, цинизм, который наш народ выдает за ум, вылезли из него.
-Что теперь делать? Кто виноват? – большой, с трясущимися руками и животом, не унимался Шваб.
-Ой, давай без Чернышевского. Завтра насядешь на Стародубцева, заберешь свои кровные. – отрезал Мишка, прекрасно зная, что тот откажется.
Это понимал и Андрей. Их же спросили, чьи это деньги, а они отказались от них. А теперь требовать и утверждать, что эта порванная купюра его – бессмысленно.
Фаршин задумался, чем еще насолить новенькому. Не сделаешь, зарвется шельмец. На ум ничего стоящего не приходило. Ничего, время поможет. Но он накажет и поставит на место этого выскочку.
Утром Виктор вошел в ординаторскую, поздоровался и поймал на себе злобные взгляды Фаршина и Шваба. Ну, ребята, да вы еще и обиделись. Ах, как вы хотели обратного. Теперь эти двое не утихнут, нужно добивать до конца. Таков закон джунглей, закон стаи. Прав был Киплинг, описывая дикую природу.
К концу рабочего дня Бычков вышел из операционной и устало присел к своему столу.
-Что трудная была операция? – заискивающе спросил Фаршин.
-Да. Пришлось перевязывать артерию в области паха.
Мишка назвал первую пришедшею на ум артерию по латыни, надо показать, что он сосудистый хирург.
-Нет, это другая артерия. – Виктор высказал свое мнение.
-Ты кому это говоришь? – Мишка стал в позу.
-Тебе. Пора бы знать такое.
Бычков с интересов наблюдал за боданием молодых, затем открыл стол и достал сосудистый атлас.
-Вот, возьми, найди и покажи, – протянул книгу Мишке.
Фаршин схватил атлас, долго водил по нему пальцем, как будто не мог найти необходимое. Все поняли, что он проиграл и каждый занялся своим делом.
Похоже, Стародубцев нажил себе врага. Но в коллективе нужно утверждаться, иначе будешь, как Шваб - на побегушках.
Наконец, наступила пятница. Впереди небольшой отдых, кто-то дежурит, кто-то улетит по санавиации. Редко кому выпадет быть дома. К концу рабочего дня принесли торт и коньяк, была выписана домой заведующая столовой. Быстро сдвинули столы, порезали торт и разложили, за неимением посуды, на бумагу. У каждого врача свой бокал для чая, придвинули их в центр стола и разлили коньяк. Приоткрылась дверь и дежурная сестра позвала Фаршина к больному. Он придвинул бумагу с тортом, написал: «Не ешьте, я туда плюнул…» и выскочил в отделение. Виктор, придвинул эту бумажку и дописал всего две буквы: «…,и я». Все прыснули, но дружно подняли кружки, стукнулись и выпили. Влетел Яшка, хотел начать есть, но его остановил Бычков.
-Прочитай, что написано.
-А зачем читать? Я же писал.
-Почитай, почитай - полезно, – все смотрели на Мишку.
Тот прочел, лицо побагровело. Вокруг довольные лица сотрудников, многим он насолил.
-Кто писал? - глухо спросил он.
-Я. Это для надежности, чтобы никто не съел. Хотел сохранить для тебя. – Виктор невинно смотрел на него.
Теперь уже кушать этот торт не имело смысла, да и честь не позволяла. Кто будет есть оплеванный, хотя и виртуально, продукт? Фаршин чертыхался, переложил торт на другой лист. Но вновь открылась дверь и вплыла мать – прародительница Агния Семеновна.
-Я, как всегда, вовремя. Вы меня ждали? - увидев нетронутый кусок торта, сказала она и попробовала на вкус.
Все произошло так быстро, что никто ничего не успел ответить. Это был нехороший знак, коллектив преподнес отвергнутый торт основателю сего детища. Все молча отошли от стола, а Агния весело переговаривала с Бычковым. Виктор сел за стол и поймал взгляд Фаршина. Теперь это был другой взор: побитой собаки и просящий пощады. Стародубцев понял, он влился в коллектив.
Прошло несколько дней. Агния Семеновна, со свойственной ей скрупулезностью, просматривала поступившую свежую литературу, которой снабжала ее подруга – профессор, наткнулась на замысловатый синдром. Если взять медицину, то вся она состоит из симптомов и синдромов. Симптом – это один признак, знак проявления болезни. Синдром – это несколько знаков, характерных для какого – то заболевания. Зачастую наиболее отличительные знаки называются по автору, впервые их описавшему. Агния Семеновна была в затруднении. Она позвонила Ивану и договорилась о встрече. После обеда она входила в свои владения, так она считала до сих пор. Бычков поднялся ей навстречу, поздоровался и принялся готовить чай.
-Послушай, Ваня. Что за синдром Н-ского? Профессор прислала литературу, и там, в центральных больницах страны, дискуссия идет на эту тему.
-Постой, дай подумать. – он стал перебирать в памяти все известное. На ум ничего не приходило.
-Может, спросим у кого-нибудь? – он посмотрел на Агнию.
-Это у наших? А кто из них читает? Никто. Все нам в рот смотрят. Ну, ты можешь представить себе Шваба с журналом? – и они оба рассмеялись. Этого невозможно сделать даже в самом смелом воображении.
-Тогда можно спросить у урологов. Эти ребята читающие, грамотные. Сейчас я им позвоню, – Иван направился к телефону и набрал номер.
-Здравствуйте. Это Бычков. А с кем говорю. Денис Петрович, у меня к вам чисто профессиональный вопрос. Вы знаете, что есть синдром Н-ского? Знаете, тогда напомните нам, здесь мнения ученых разделились, – пытаясь превратить незнание в невинную шутку. Прикрыв рукой трубку, он показал Агнии на листок, чтобы та записала услышанное.
-Так, я весь внимание. Пишем, – и он махнул рукой.
-При нажатии на пупок, закрываются глаза у Агнии, и она говорит «Ва-а-ня». Ты что, совсем охренел. Козел, – и дальше полетели матерные слова. Уж этим хирурги владеют в совершенстве.
Агния такого не ожидала. Она догадывалась, что урологи ее не любят, но чтобы вот так, откровенно, не думала. Совершенно потеряли страх. Она сидела и улыбалась.  Трудно было понять чего больше в этом: грусти или мести. Но так оставлять нельзя, придется подключать администрацию. Дожили. Конечно, прежних позиций не вернуть, но уважение через страх, тоже не мало.
Бычков закончил свой матерный монолог, сел за стол и произнес:
      -Извини, сорвался. Что делать будем? Обнаглели в конец, – он еще тяжело дышал. Затем посмотрел на Агнию.
     - Ты чему улыбаешься. Плакать надо, а не смеяться.
     -Я не смеюсь. Пойдем к главному врачу. Они еще узнают, что нас списывать еще рано. Позвони сначала.
Бычков набрал номер главного врача, поздоровался и попросил встречи с ним.
     -Сказал, что можем подойти через полчаса, а пока он занят.
     -Раньше нас с тобой принимали сразу, – еще раз грустно сказала Агния.
Но доктор Волосков Борис Николаевич действительно был занят. Он уже несколько лет руководил больницей и подбор кадров был его главной заботой. Времена, когда отделения сами подбирали персонал, канули в лету.  Он уже несколько лет разгребал эту клановость, а вот сейчас перед ним сидела очаровательная молодая женщина – терапевт и просила принять на работу. Мест не было. Но перед таким обаянием Борис сдался и пообещал что – то придумать. Он еще раз записал: Муралова Светлана Васильевна. Затем отпустил посетителя и долго смотрел ей в след.
   Пришли Бычков и Вакуленко. Оба были возбуждены, даже агрессивны. Вакуленко рассказала о том, как нехорошо поступили урологи и просила их наказать. Хирурги в кои веки обратились за помощью, а им выдали издевку. Это не этично, оскорбительно по отношению к женщине. Волосков выслушал их и обещал разобраться.
     -А все же, что это за синдром Н-ского? – спросил он их.
Но они только пожали плечами, молча поднялись и удалились. Униженные, поддавленные. Сколько слез было пролито сотрудниками в этом кабинете по их милости и вот на тебе. Конечно, он пресечет назревающую войну, накажет непокорных, а справедливость восторжествует.
   Пора поговорить с урологами, дать им отлуп. И хотя ему была понятна неприязнь между ними, но разговора не избежать. Он вышел в коридор и направился в урологическое отделение. Перед глазами вдруг встала доктор Муралова, да так остро и четко, что он даже испугался. Не хватало еще романа на рабочем месте ему, главному врачу, коммунисту.
    -Нет, я не такой, я из стали, – утешал он себя.
   Борис Николаевич поравнялся с лестничной площадкой, где всегда кто-нибудь курил. И сейчас он увидел новеньких, о чем – то разговаривающих и смеющихся.
   -А вот курить вредно. Минздрав разве вас не предупредил? – он насмешливо смотрел на докторов.
   -А мы не в затяг, Борис Николаевич, - шуткой на шутку ответил Николай.
   -И вы тоже курите? – спросил Волосков Виктора.
   -Крайне редко.
   -А синдром Н-ского знаете?
   -Да, конечно. Сейчас идет дискуссия на страницах хирургических журналов, – и он подробно объяснил суть проблемы.
   -Умные ребята,– подумал главный врач, идя дальше. – Но нужно беречь, сожрут, – он вновь увидел рассерженные лица хирургов.
   Вот и урологическая ординаторская. Это был целый бокс, с отдельным туалетом, коридором и двумя комнатами. Одна из них предназначалась для заведующего отделением Маркса Ахметовича Акбулатова, а в другой сидели еще два врача. Урологи славились своими шутками и горе тому, кто попадал на их язычок.
   Волосков вошел в ординаторскую. В первой комнате сидел Майзингер Иван Аронович, сорокалетний мужчина, но наивный до смешного. Сначала коллектив урологического отделения потешался над ним, но со временем они стали его оберегать, как реликвию. Нельзя быть настолько доверчивым и незлобивым, а значит, его нужно охранять, как юродивого. При виде главного врача, он поднялся навстречу, крикнул в открытую дверь заведующему:
   -Тише там.
   Из двери высунулся Денис Петрович, увидев Волоскова, поздоровался. Тот проследовал в кабинет. Акбулатов восседал на кресле. При виде главного врача, он встал и поздоровался.
    -Зови всех, говорить будем.
   Расселись по местам и главный врач начал промывать мозги. Слушали не перебивая. Было видно, что к этому давно все привыкли, никого это не трогало. Подумаешь, очередной разгон. Это равнодушие и разозлило Волоскова.
   -Все. Завтра, после обеда жду вас в хирургии. Я хочу, чтобы вы посмотрели в глаза вашим товарищам, прежде всего женщине. Я никому не позволю отсутствовать. Ни каких там уважительных причин, – по вытянутым лицам урологов, он понял, что на этот раз с наказанием попал. А чтобы эффект не исчез и его не заболтали, как часто бывало, Волосков быстро ушел. Оставшиеся долго спорили, предлагали различные варианты погашения конфликта, но ни к чему разумному не пришли.
   Утром звонок главного врача поверг всех в смятение. Будет расширенное собрание коллектива хирургов с участием урологов. Было приказано явиться в три часа в кабинет главного врача. К этому времени все постарались закончить все свои дела и в указанное время уже сидели по местам. Речь начал Волосков.
   -Мы уже неоднократно встречали шутки урологов, но последняя вызвала возмущение у руководства хирургического отделения, – он рассказал суть проблемы.
   -Денис Петрович, все правильно?
   -Не совсем. Мы ничего не имеем к Агнии Семеновне, просто думали юмор пройдет и его оценят. Не прошел, – со вздохом сказал он и вышел в коридор. Но тотчас же вернулся, положил цветы на колени Вакуленко и произнес:
   -Агния Семеновна простите меня, подлеца, я больше не буду, – он опустился на одно колено. Все получилось так забавно и трогательно, что многие рассмеялись. Мир был восстановлен.
   -Что касается этого злосчастного синдрома. Я позвонил в мединститут и мне его осветили. Но... – Волосков на какое – то время замолчал и продолжил:
   -Но перед этим мне рассказал о нем ваш коллега. Поистине, мы всегда думаем, что нет пророка в родном отечестве и… заблуждаемся. Вы дорогие, уважаемые Иван Иванович и Агния Семеновна, не поговорили с коллективом и вот результат. А знал об этом врач Стародубцев, он читает журналы. Когда я, после вашего ухода случайно встретил его в месте, где он курил «не в затяг», то получил нужную информацию. Затем позвонил в институт. Все сошлось. А теперь все свободны, - врачи начали расходиться.
   Все потянулись к выходу. Только внимательный наблюдатель мог заметить, как переглянулись красноречиво Бычков и Вакуленко. Выходило, что они еще и виноваты. А вот новенький не так-то прост.
   Дежурства. Ну как без них. Ночью должен же кто-то присматривать за больными людьми, оказывать им помощь, беспокоиться, принимать обратившихся людей в больницу. От этого зависит репутация учреждения, а также кошелек врача. В большинстве больниц дежурства платные, но есть и такие, в частности районные и ниже по статусу, где ночные бдения врачей не оплачиваются.
   Финансирование идет по остаточному принципу, поэтому считают, что врачи и так обласканы, а представитель чинов спит дома… «сыт, пьян и нос в табаке», в то время как бедный врач вкалывает, не имея порою необходимого инструментария и лекарств. Причем бесплатно или за мизерную плату. А попробуй заикнись об этом, сразу в ответ услышишь: «…но вы же давали клятву Гиппократа». Значит вся вина врача в том, что он дал в молодости эту альтруистичную клятву, в порыве наивного романтизма и безграничной веры в человека. А потом в течение всей своей жизни его в этом винят. А может и поделом? Не клянись, не бросайся словами. Нигде в мире таких клятв нет. Есть только деловой подход к здоровью.
   Сегодняшнее дежурство выдалось нервозным. Может это из-за большой загруженности работой или непредсказуемости первого врача-дежуранта, а им был Иван Иванович. Он порою капризничал, придирался по мелочам к персоналу, пару раз уже выговаривал Виктору о несущественных промашках. Но что поделаешь, шеф не в духах. Скорее он вообще без духов, без настроения.
   Вечером, после ужина, он углубился в бумаги, совершенно не замечая Виктора, демонстрируя полный игнор. А когда зазвонил телефон, он поднял трубку, послушал и сказал:
   -Сходи вниз, там что – то привезли. – Виктор с облегчением ушел от удушающего напряжения ординаторской.
   В приемном отделении из района привезли больного, пожилого мужчину, бледного и слабого. Уже одного взгляда было достаточно, чтобы определить наличие кровотечения. Виктор быстро заказал развернутый анализ крови, надел перчатку, проверил кал на наличие крови. Сомнений нет, у больного желудочно-кишечное кровотечение. Необходима срочная госпитализация, попытаться остановить кровотечение консервативными средствами и, в случае неэффективности, оперировать. Дав необходимые указания персоналу, Виктор поднялся и доложил обо всем Бычкову. Реакция была ужасной.
   -Кто разрешил тебе делать необходимые анализы и готовить к госпитализации? Больной из района. Что там нет хирургии? Привыкли по каждому поводу ехать в нашу больницу. Совсем распустились, никакого порядка. Бардак, – и он выскочил из ординаторской.
   Виктор был ошарашен бурной эмоцией Бычкова. Да, тот поверил в свою исключительность, а хирургическое отделение стало его частью, тем более это не рядовое подразделение в области, а элитарное. А коль так, то в нем могут лечиться лишь избранные, им, Бычковым, отобранные особые больные. Не все подряд, кто захочет и не простые смертные, а особо заслуженные и только он решает, кому нужно оказывать помощь, а кто ее недостоин. Фэйсом не вышел.
   Он прошел через школу развитого социализма, заведует лучшим в области отделением, да к тому же еще и парторг больницы. Ему ли не знать о дефиците услуг и избранности слуг народа. Их здоровье важнее состояния какого – то там простого смертного, ибо они вершат дела в области, облечены доверием партии и органов. А эти работяги превращают его отделение в проходной двор, что хотят, то и творят, болеют, обращаются, куда и когда им хочется. Не выйдет! Только через него и только для избранных! К тому же это была негласная установка администрации.
   Он мчался в приемное отделение с чувством, словно ему нанесли личное оскорбление; он готов был порвать на куски нахала. И еще этот выскочка. Мало того, что осрамил перед всеми его с Агнией, так еще и поставил диагноз. Видели мы таких умников. 
   Но он хирург и забыл одну прописную истину. ЕЕ Величество Хирургия – дама с норовом, да еще с каким! Служить можно только ей, а использовать ее для своей значимости запрещается. И не стоит об этом забывать никогда и никому!
   Он влетел в смотровую, мельком взглянул в лицо больному и начал выговаривать о том, почему тот приехал сюда, минуя районную больницу. Порядок для всех один, а нарушать его, не позволено никому.  Напрасны были доводы о тяжести состояния больного, не положено и все.  Быстро написал соответственные бумаги и направил его в больницу по месту жительства. А с умником он еще посчитается, будет знать, кто в доме хозяин.
   Гром грянул через день. Шел обычный рабочий день, когда Волоскову позвонили из обкома партии и приказали срочно явиться. У аппарата был третий секретарь Шарыгин. По его холодному тону, громким выражениям Борис Николаевич понял, что произошло нечто непредвиденное. Он мгновенно явился пред светлые очи руководства. В кабинете, кроме хозяина, еще находился заведующий облзравотделом Кутепов Марат Равильевич, с озабоченным лицом и бегающими глазами. Шарыгин начал с места в карьер:
   -Что у тебя творится? Ты что, совсем заруководился, от народа оторвался? Больничку для избранных завел? Не выйдет. Не позволим, - и уже по одному тому, что интеллигентный Шарыгин говорил на «ты» и матом, да еще орал при этом, можно было догадаться, что произошло, действительно, нечто ужасное.
   -Но, что случилось? – недоуменно спросил Волосков.
   -Да уж случилось. Отказали в вашей больнице в госпитализации больному с кровотечением, а он, по дороге в райбольницу, потерял сознание и был доставлен умирающим. Да не просто больного, а отца кандидата в члены ЦК КПСС. Но звания здесь не причем. Вы просто отказали советскому человеку в помощи. – Шарыгин теперь играл на публику.
   Беспокоился бы он, если бы это был простой работяга, для которых принцип один: «помер Максим, да и хрен с ним». А здесь кресло закачалось под всеми.
   -А заслуженный человек обратился к нам с просьбой разобраться с вопиющим фактом равнодушного отношения к больным людям. Что мне доложить наверх, мои дорогие? Поручено сделать оргвыводы. Оба полетите к чертовой матери. Идите, разберитесь и через два часа я жду вас с предложениями.
   Кутепов и Волосков вышли побитые, как щенки. Затем сели в кабинете первого решать, что делать.
   -Кто автор этого безобразия? – глухо спросил Кутепов. Он сам был выходец из этой же больницы.
   -Сейчас узнаю. Ты только не волнуйся, может, пронесет, – Волосков придвинул телефонный аппарат.
   Он позвонил в приемное отделение и через минуту доложил.
   -Ты не поверишь. Дежурил Бычков, он и отказал в госпитализации, – молчание повисло в кабинете.
   А затем оба, будто сговорившись, принялись крыть матом этого долбана. Являясь парторгом больницы, Бычков бросал тень не только на нее, но на все руководство, вплоть до облздравотдела и обкома.
   -Хотя это и спасет нас, - сказал Волосков, после того, как они всласть отдали должное Бычкову. 
   -Расшифруй. – Кутепов с надеждой посмотрел на него.
   -Уволить его не сможем, посадить тоже. Парторг, руководитель местных коммунистов. Уберут и этим самым накажут руководство здравоохранения. Ну, а мы с тобой схлопочем по выговору. Пойдем к Шарыгину, доложим. И напомним, что именно Бычков оперировал первого секретаря обкома по поводу аппендицита, -  они направились в кабинет третьего секретаря.
   После обеда, когда в ординаторской было людно, раздался звонок. Поднял трубку Шваб и сказал:
   -Иван Иванович, вас вызывает главный врач, – никто не обратил на это внимание, за день таких вызовов бывает несколько. Бычков встал и пошел по вызову.
   Волосков был мрачен. Он долго смотрел на заведующего хирургическим отделением, затем произнес:
   -Вы что творите, коммунист и врач Бычков?
   -Не понял, Борис Николаевич. Я всегда работал не покладая рук. А что, есть жалобы?
   -Есть, да еще какие! Ты дежурил позавчера?
   -Да, я. Но было все нормально, как всегда, – и здесь Волосков взорвался.
   -Так ты всегда творил это и считал за норму. Выгнал умирающего больного и нормально? А он взял и умер.
   -Пусть не везут, минуя райбольницу, к нам, – пытался оправдаться Бычков.
   -А то, что умерший -  отец кандидата в члены ЦК КПСС, ты знал? – почва стала уходить из-под ног хирурга.
Это более чем серьезно, за это по головке не погладят. Он вспотел, появилась предательская дрожь в руках.
   -Что делать, Борис?
   Волосков был готов ко всему, только не к этому вопросу. Его спрашивал не просто провинившийся сотрудник, а коллега, врач, который честно служил много лет. Да, несомненно, вина его есть. Но сколько он спас жизней и сделал для больных, не жалея себя.
   -Накажем, лишим должностей. По-другому не получится, сам получаю строгача по линии здравоохранения и по партийной линии тоже. Кутепов получает такое же. Но дальше ходу жалобе не дадим, кандидат то наш выдвиженец, не с руки ему поднимать пыль. Да и сам виноват, домашние уговаривали везти сначала в район, в больницу, а он скомандовал доставить к нам. А о том, что это его отец не просигнализировал. Все сводится к ошибке врача, недооценил состояние больного.
   Бычков сидел сгорбившись. Он сразу осунулся, постарел. Надо же, всю жизнь разбирал чужие огрехи и вот, на тебе. Да, и «на старуху бывает проруха».
   -Кто будет заведовать отделением? – спросил он глухо.
   -Миляев. Он старший ординатор. Бывший комсорг больницы, активист.
   -Слабоват. Не потянет. Лучше поставить Шека.
   -Не могу. Не мне выбирать, сам сижу на птичьих правах. Не тот случай. Да ты сам знаешь, не поймут. Шек - выходец из белогвардейской семьи, эмигрант. Только заикнись в нашем положении и будет решаться вопрос по-другому.
   Понимали оба, что не до хорошего, остаться бы на плаву. А то ведь могут и в прокуратуру передать дело, тогда все, конец.
   -Ну, иди Иван. Готовь своих к смене власти. Переговори с Миляевым, что это мол, временно, а затем он напишет заявление и ты вернешься на заведование. Я с удовольствием пойду навстречу, да и сверху возражать не будут. И второе – никаких отказов от госпитализации. Переступил порог больницы больной – принимайте и определяйте в отделение, утром разберутся.
   Заметно постаревший Бычков поднялся и пошел шаркающей походкой к двери. Борис смотрел с жалостью ему вслед.
   Когда Бычков вошел в ординаторскую, многие занимались работаю, только Фаршин шуршал чем-то в своем столе. Миляев, как всегда, безупречно одетый, писал истории.
   Бычков подошел к нему и сказал:
   -Пойдем в кабинет к старшей сестре, я получил новые инструкции, рассмотрим, – и удалился.
   В кабинете, он придвинулся к Миляеву и начал:
   -Вадим, я залетел. Позавчера во время дежурства, я направил больного с кровотечением в район, но по дороге ему стало хуже, а в больнице он умер. Меня временно отстраняют от заведования, я рекомендовал тебя. Дай слово, что через три месяца, ты напишешь заявление об уходе с поста и я вновь буду заведующим, – он смотрел на меняющегося, шалеющего от свалившейся должности Вадика и ждал.
   -Да, да, конечно. Я не подведу и сделаю все, как вы просите.
   -Смотри, ты обещал. А сейчас пойдем и объявим о смене власти, – он горько усмехнулся.
   Вошли в ординаторскую. Иван Иванович бесцеремонно сказал:
   -Представляю вам нового заведующего отделением, Миляева Вадима Андреевича. Позавчера во время дежурства, мною было отказано в госпитализации больному, я направил его в райбольницу, где он и умер. Я понес заслуженное наказание, потому что недооценил состояние больного. Думаю, что по этому поводу еще скажет свое слово партийная организация, – вот так прямо, без словесных пируэтов, как и подобает хирургу, выложил всю информацию.
   Затем обвел всех присутствующих взглядом, отмечая выражения лиц. У Шека и Стародубцева полная растерянность. Фаршин уже влюблено смотрел на нового заведующего, а на бабьем лице Шваба читалось тихое злорадство. Он отметил, как вскочил Стародубцев, готовый что-то сказать и, упреждая это, Бычков выпалил:
   -Да, Виктор, помню. Ты просил посмотреть того больного. Я заведующий до конца рабочего дня, пойдем, взглянем, – и пошел к выходу, увлекая за собой врача.
   Не дав сказать тому ни слова, завел его в дальнюю перевязочную, где никого не было, рявкнул:
   -Чего-ты-то лезешь на рожон?
   -Но я тоже смотрел этого больного, значит, отвечать будем вместе.
   -Молчи, дурак. Тебя там не было, ты не в курсе. Я отделаюсь по мелочам. Виновата администрация, вся система, дававшая негласный приказ без договоренности и без направления больных не принимать. Больница для партноменкулатуры и избранных. Поэтому они и сводят все к врачебной ошибке, недооценил, мол, врач состояние. Но если влезешь ты, да еще с правильно поставленным диагнозом и отказом от госпитализации, это уже халатность, а за нее положен срок. Ты улетишь с работы на нары. Они то и прикроют свой зад тобой, – он смотрел на ошарашенного Виктора и добавил:
   -Молчи ради всего святого. Не лезь. И спасибо тебе. За честность спасибо. Пройдет время, ты все сам поймешь. А теперь, пойдем, посмотрим больного.
   На другой день вышел приказ о смене руководства в отделении, а еще через пару деньков состоялось экстренное партийное собрание, где Бычков добровольно покинул пост парторга, несовместимый с поступком врача.

Глава 4
Николай Замахов тоже медленно приживался на новом месте. Он часто говорил по этому поводу дома с Виктором, обоим было трудно привыкать к необычным требованиям. Но что делать? Коль начали работать, не бросать же на пол - пути. Николай с трудом вписывался в этот элитарный коллектив, где каждый считал себя личностью, хотя то и заслуга его была лишь в том, что работал данный человек в этой больнице. Статус больницы придавал значимости отдельно взятому субъекту. И вновь прибывшего считали ниже рангом, пришлым, отнимающим частицу чего-то важного, присущего только избранным, поэтому и косились на него, как покусившегося на что – то личное.
Первый свой рабочий день Николай запомнил надолго. Утром он пришел в отделение, поздоровался и сел в свободное кресло. Заведующего отделением Лункина Дмитрия Александровича не было, он находился в отпуске.
Отделением руководил Хун Виктор Иванович. Это был китаец, с раскосыми глазами, быстрыми движениями и действиями. Как он оказался на территории Советского Союза никто не знал, а он об этом не рассказывал. Известно, что он окончил институт уже после приезда из Китая, но до сей поры не имел паспорта, лишь вид на жительство. Он был покладистым и разумным малым, женился на враче из этой больницы и имел детей. Руководил отделением очень демократично, без различного рода капризов, так присущих хирургам. Вообще демократичность и доброжелательность были обыденны здесь. Это могло быть следствием того, что анестезиология больше наука, чем хирургия, которая сродни ремеслу, где многое зависит от рук оператора. Как и когда попал в эту больницу потомок древнейшей цивилизации неизвестно, он сам на эту тему не распространялся, а спрашивать его об этом было как-то непринято. Он мог много говорить на любую тему, но о своей стране не распространялся.
 Николай долгое время в дальнейшем контактировал с Хуном, но так и не подошел к нему ближе, чем после первого знакомства. Что этому мешало - не понятно, то ли различие культур, воспитания или возраста. Восточные народы очень трудно определить по годам, по внешности кажется перед тобой юноша, но когда он говорит о дате рождения, то с сомнением смотришь на него. Не может этого быть, он старше значительнее, чем можно было предположить.
Другой, не менее интересной личностью, был Фирсов Владимир Семенович. Среднего роста, с гладкой прической, энергичный и очень подвижный, он всегда оказывался в нужное время и в нужном месте. Он был общительным и контактным, со всеми находился в хороших отношениях, много знал и не только в своей профессии. В первый день прихода Николая на работу, он дал исчерпывающую характеристику всему персоналу. Он по многим вопросам имел свое мнение, часто ругал партию и правительство, но когда это происходило, собеседник тоже начинал ему вторить. И только немногие улавливали в этой критике фальшь, попытку глубже прощупать человека.
Запомнился первый день работы. Николаю пришлось полдня сидеть в кресле, чувствовать свою никчемность и ненужность в чужом коллективе. Все входили и выходили, куда-то спешили, бежали, постоянно звонил телефон, а он продолжал в одной позе, бессмысленно вертеть и листать телефонный справочник. С ним здоровались, знакомились, о чем-то говорили или это были просто слова вежливости, при этом пристально рассматривая так, что хотелось отгородиться ширмою от этой назойливости и исчезнуть. И когда самый молодой врач попросил его помочь в экстренной операционной, с радостью бросился за ним. Но и здесь не избежал поучений и наставлений со стороны юного коллеги. Пришлось молча делать все необходимое, зная, что за каждым его действием следят и так же неустанно фиксируют. Но что делать, все мы так устроены, замечаем все новое, потому что оно кажется нам таким необычным. А проходит время, все входит в привычный ритм и уже даже самые грубые просчеты не вызывают у окружающих повышенного внимания, а только сочувствие и поддержку. Все, ты член коллектива. Но еще некоторое время будет за тобой идти кличка «новенький», пока не появится следующий сотрудник.
Домой ехали с Виктором, оба были усталые, голодные и злые. Естественно первый рабочий день отметили, но не сильно, а так, чуть – чуть. Обменялись своими впечатлениями, понимая, как непросто и сложно будет влиться в чужой рабочий организм, не быть отторгнутым в силу несовместимости и непокорности. И вот здесь права народная мудрость: не лезь в чужой монастырь со своим уставом. А значит принимай все существующее, привыкай к новой жизни. 
На следующий день, чтобы новенький быстрее окунулся в жизнь больницы, его направили в приемное отделение дежурным анестезиологом. Работа заключается в том, что ему необходимо оказывать помощь больным, поступающим в экстренном порядке днем, ведение больных в палате реанимации, где властвует заведующий и самое главное – это выезды в районы по заданию санитарной авиации. Работа обычная для любого врача. Но для только что принятого, когда его еще никто не знает, а он не знает поведение и нравы других докторов - это испытание. И для многих оно порою бывает труднопреодолимое.
Дежурство началось. Сначала пошли на обход в реанимацию, где верховодил Хун. Он коротко отдавал указания, сестры записывали, а Николай вникал в процесс лечения. Затем пошел в экстренную операционную, осмотрел аппаратуру, на которой предстояло работать и снова уселся в кресло с телефонным справочником. Что-то притягивало его в этой книге, красивая обложка или множество организаций, о которых он даже не подозревал. Вошла его анестезистка:
-Николай Сергеевич, вас требуют травматологи.
Замахов вошел в приемное отделение. На каталке лежал больной без сознания. Лицо и одежда в крови, изо рта запах алкоголя. Рядом суетился молодой доктор, с восточным лицом. Он не представился, а немного высокомерно, профессорским тоном произнес:
-Здесь черепно-мозговая травма, больной в коме. Сейчас побреем голову и берем на операцию. Решайте, какой будет наркоз.
Все правильно. Анестезиолог на подхвате, его дело телячье – обмочился и стой. Обидно. Но он видел подобное и знал тоже медицину.
-Мне думается, здесь алкогольная кома.
Нужно было видеть, как блеснули глаза у травматолога.
-Не люблю, когда в лечебный процесс вмешиваются анестезиологи, – обернулся и вышел.
Да, еще желторотый, а уже не любит. И когда успел так вознестись? А может, слишком часто его поучают? Прибежала санитарка и начала брить голову. Николай велел поставить систему и ввести большую дозу кофеина. Волосы, когда – то ухоженной прически, падали на пол, обнажая некрасивый череп. Больной стал реагировать на боль, а затем открыл глаза. Сначала он ими дико вращал, пытаясь определить, где он: в раю или в преисподней. Но это ни к чему не привело и он робко спросил:
-Где я?
-В больнице, готовишься к операции, – ответила санитарка, закончившая брить.
Она еще раз взглянула на свое произведение. Это было не искусство, нет. Это был шедевр. Тупым лезвием «Нева» она так обработала голову, что та походила на что – то безобразное. В порезах и клочьях волос, а кое – где и с потеками крови, делали больного непохожим на человека.
Вбежал травматолог. Увидев картину, достойную кисти Репина и все это -результат его блестящей диагностики, он на мгновение остановился. Кажется, он потерял дар речи. Больной увидел еще одно лицо, сел и попробовал почесать затылок. Волос не было. Челюсть его медленно отвисала, затем он рухнул на каталку и успокаивающе произнес:
-Я сплю и мне снится. А побрили зачем? Во! -  дают, – и счастливо засопел.
Николай смотрел на травматолога и произнес:
-Мы подаем больного в операционную.
Тот переступал с ноги на ногу, а затем сказал:
-Пока не надо. Обработайте ему порезы, – добавил он сестре и как ошпаренный выскочил из комнаты.
-Как зовут доктора? – спросил Николай анестезистку.
-Хе Игорь Альбертович.
Вечером Замахов рассказал дома об этом Виктору.
-Скоро и ты, друг ситный, будешь не любить «когда анестезиологи лезут в лечебный процесс!».
-А ты не лезь, самому дороже. – Виктор откровенно смеялся.
-Вас оставь без присмотра, вы и здоровых уложите на стол.
-Уж, что правда, то - правда. Любим мы в организме покопаться.
На другой день Хун положил перед Николаем лист графика дежурств и произнес:
-Вот теперь ты будешь по-полной задействован в работе. Ночные дежурства в реанимации все платные, поэтому и прибавка к зарплате существенная.
Но днем произошло еще одно событие. Николая предупредили, что он дежурит днем по санитарной авиации. Ночью дежурант другой, кому – то придется ехать в район по очереди. Он сидел в ординаторской, с неизменным справочником, когда раздался телефонный звонок. Трубку поднял Фирсов, что – то сказал и, обращаясь к Николаю, добавил:
-Звонила сан авиация. Тебе предстоит полет с хирургом в район. Бери экстренный чемодан и двигай к ним. Там тебя подхватит заведующий этой службою.
Николай опешил.
-Что там делать? Я ни разу не летал по срочной.
-Привыкай. Делать будешь то же самое, что и здесь, но только на допотопном оборудовании и с бестолковым персоналом. Ну и по обстоятельствам. И еще. Заведующий санавиацией хоть и хирург, но оперировать в районе не любит. Везет все сюда, дежурная бригада за него пашет. Но запомни: за транспортировку больного, за его жизнь до нашей больницы отвечает анестезиолог, то есть ты. Будь осторожен в оценке. Ты всегда можешь отказаться транспортировать больного. Давай, пока.
Николай пошел в отделение сан авиации. Это было одиноко стоящее здание, со своим диспетчером, который постоянно, днем и ночью дежурил в помещении, и был на связи с районами. Диспетчер принимал вызова, соединял с врачами для консультации, а при необходимости направлял бригаду врачей в районную больницу для операции. Днем, если погода была летной, самолетом. Ночью выезд осуществлялся автомобилями.
Руководил этим всем хозяйством Галиев Гали Галиевич. Это был мужчина среднего роста, худощавый, очень нервный и подвижный. Он часто при разговоре с районами срывался на крик, обвинял их в тупости и бездеятельности. Причин этому было несколько, но самая главная была в том, что он был слабым хирургом. После окончания института ему несколько лет пришлось работать в районной больнице одному, учиться было не у кого. Он старательно все отсылал в областной центр, избегая операций и осложнений. Затем его поставили главным врачом района, он долго им работал. Но подросли дети, необходимо было подумать об их образовании и он перевелся в эту больницу хирургом. Но здесь его встретила довольно прохладно Агния, посмотрела на великовозрастного неумеху и быстренько сплавила его в сан авиацию.
Замахов вошел в помещение. Навстречу из своего кабинета вышел Галиев, поздоровался и пригласил в ожидавшую машину. До аэропорта ехали молча. Но Николай отметил для себя одну странную особенность: чем дальше они отъезжали от своей больницы, тем мрачнее становился Гали Галиевич. Подъехали к самолету. Это был «трудяга» АН – 2, а попросту, так называемый в народе, «кукурузник». Очень надежный, неприхотливый, но с отсутствием удобств и железными сиденьями вдоль бортов. Внутри стоял стойкий запах гранозана, вещества которым опыляли поля, чтобы уничтожить сорняки.
Никто не знает, были ли они ликвидированы, но одно, несомненно: окружающая фауна была уничтожена под корень. Не было зайцев, лисиц и многих видов птиц. Коммунисты не привыкли ждать милости от природы, они ни у кого ничего не просили, а варварски брали. А что говорить о каких – то врачах. Потерпите пару часов в самолете, где только вчера из него травили эту самую живность, не баре. Пилоты закрывались в своей кабине, у них вентилятор, который гнал ветром отраву на бедных пассажиров, да и на пенсию они уходили в тридцать пять лет. А кто думал об остальных? Коммунисты? Да, думали. О себе. У них было пару подобных самолетов для облета области, оборудованных столиками и мягкими креслами, но это для них, слуг народа. Порою врачей на носилках выносили из самолета с отравлением гранозаном и вместо оказания помощи больному, приводили в чувство доктора. Бездарная, хамская система, созданная когда – то пьяными матросами и люмпенами, под руководством выродков из интеллигенции и переметнувшимися предателями, трусами из белой гвардии, равнодушно уничтожала любую поросль живого.
Уже войдя в самолет, Галиев учинил разнос летчикам, но те равнодушно прошли в свою кабину и закрылись. Тогда он принялся ругать погоду. Солнце, оказывается, светило очень ярко, да и сидеть на железных стульях было неудобно. Когда подлетали к месту, он уже открыто материл летчиков, которые неумело заходили на посадку. Приземлились. Подъехал «уазик» скорой помощи. Водителю также досталось от Галиева, неизвестно за что. Оказывается, он поставил машину не так, как хотелось заведующему санитарной авиацией. Улицы поселка тоже получили свою порцию брани. Это продолжалось до самого приезда и входа в ординаторскую больницы.
Вот здесь Гали Галиевич почти кричал. Доставалось всем, кто попадался на пути, а на бедных местных хирургов смотреть без содрогания было нельзя. Он громил и обвинял их во всех смертных грехах. Затем предстояла процедура облачения в халаты и изучение истории болезни. Состояние было близкое к истерии у всех присутствующих, так взвинчивал обстановку прибывший консультант. Николай отметил, что глубоко в глазах у него засел страх. Он откровенно боялся всего, особенно ответственности за больного и своего неумения. И вот все вместе следовали к постели тяжелобольного, ради которого и была вызвана бригада. Галиев начинал осмотр, анестезиолог также осматривал больного, ему предстояло решать о том, какой наркоз необходимо проводить в случае операции. В это время Галиев спрашивал, смогут ли они доставить больного в свою больницу. Так случилось и в этот раз:
-Николай Сергеевич, как думаешь, довезем его к нам? – он смотрел на анестезиолога заискивающе.
-Думаю да. Немного подготовим к полету, кое-что введем, перельем и долетим.
Эти слова имели магическое действие. Словно был открыт клапан и воздух напряжения хлынул из хирурга наружу, постепенно превращая его в нормального человека. Он менялся на глазах, становился спокойным и милейшим человеком. Начинал участливо смотреть на местных коллег и что самое главное, давать дельные советы. Опыт длительной работы в районе здесь, как раз был незаменим и необходим. Оказывается, он много встречал подобных случаев. Он попутно консультировал других больных, чувствовал себя уверенно и непринужденно. Поведение становилось адекватным, четким и спокойным, а скажи ему в этот момент о необходимости операции, он бы ее легко выполнил. Но он не мог преодолеть страх неизвестности и ожидания, поэтому до осмотра больного с ним творилось что – то невообразимое.
Теперь он шутил, заполнял историю болезни и интересовался жизнью местных врачей, участливо спрашивал, чем им помочь и главное то, что он всегда выполнял свои обещания. Все знали о его странности прилета и прощали ему этот недостаток. Зато после его отъезда, к нему охотно обращались по другим вопросам и он реально помогал.
-Так, а чаем нас поить будут? – он весело смотрел на местных коллег.
-А как же, – и вот вплывали операционные сестры, неся нехитрую снедь.
Иногда это был обед с кухни или что-нибудь приготовленное местными кулинарами. Претензий к этому никто и никогда не предъявлял. Оклад врача везде одинаков, спасибо хоть накормили приезжих. Вот стол сервирован и как бы незаметно доставался спирт, благо его было много. Немного выпивали, ведь назад лететь нужно с больным и неизвестно, как он поведет себя в самолете.
Николай проследил, чтобы больного хорошо одели, укутали в одеяла, уложили на носилки. Это имущество местной больницы, но оно будет возвращено назад попутным транспортом. И вот машина скорой помощи вновь спешит к самолету, короткий разбег и назад, домой. К этому всему привыкаешь, но в первый свой полет Николаю врезались эти детали.
Как и обещал Хун, что теперь у Замахова будут ночные дежурства, а значит, период адаптации закончился и он начинает работать в отделении, как полноправный анестезиолог.
Первое дежурство запоминается надолго, как нечто экстремальное. Потом будет много различного рода бессонных ночей, но первое в любой больнице просто незабываемое. Вечером непременный обход в палате реанимации, назначения и запись в истории болезни. Затем ужин. У каждой больницы имеется свой ритуал этого действа. Где - то врачи кушают то, что принесли с собой и таких больниц большинство. В некоторых учреждениях дежурной бригаде дают пищу из общего стола с больными, но в других помещениях, чаще в ординаторской. Ну, а в этой больнице ужин принимался на кухне, причем дежурным врачам готовили отдельно, калорийно. Оно и понятно. Предстоит бессонная ночь. Может, это будет работа у операционного стола, у кого – то бдение у постели тяжелобольного, а кто – то будет всю ночь консультировать районы. Ночь приносит свои сюрпризы и хвала тем главным врачам, кто думает о своем персонале.
Затем было несколько наркозов на мелких хирургических операциях. Но не это запомнилось Николаю. В этот день дежурила операционная сестра, красивая и разбитная Лариса Утникова. Молодая, плотно сбитая, спортивная она летала по операционной и казалось, была вездесуща. Лицо закрывала марлевая маска, но над ней блестели озорные глаза. Она шутила с оперирующими и кокетливо поглядывала на Замахова. Казалось, ей было все интересно в нем. И только выходя из операционной, он услышал брошенную фразу:
-Что очередная жертва? Да, Лариса?
Николай не придал этому значения, мало ли у кого – то жертв. Он был занят, старался везде успеть, все сделать. Это уже потом, когда врач полностью втянется в работу, в коллектив, к нему привыкают, он становится необходимым и в какой – то степени незаменимым. А вначале его рассматривают как помеху, что – то не такое как все и обращаются к нему только в редких случаях, когда уже избежать этого нельзя. Отдав ту или иную команду, он ловит на себе изучающий взгляд. Чувствуется сравнение со старожилами, а поступили бы они так же в этой ситуации. Это запоминается не только новеньким, но и персоналом. Иногда какой-нибудь ляпсус, сделанный в этой ситуации обеими сторонами, будет долго гулять по больнице, пока не сменится другим.   
  Затем он был приглашен на чай. Операционные сестры накрыли нехитрый стол, выставили какие – то закуски и появился коньяк, принесенный кем – то из врачей. Немного выпили по рюмочке благородного напитка, вот уже одна из операционных сестер ныряет за ширму и появляется с ответным ударом в виде спирта. Ну как же без него. Благо такого добра в хирургических отделениях море разливанное. Хирурги даже руки им моют и не только.
Главенствовала за столом Лариса. Ее громкий голос и смех слышался постоянно, она летала по оперблоку. Она призывно постреливала глазами на Николая, постоянно шутила.
Но все было прервано самым прозаичным образом. Привезли очередного больного и все устремились к нему. Николай отметил холодный взгляд своей анестезитки, резкость движений и недовольный поворот плеч. И в конце услышал:
-Наши доктора пьют чай с нами. Мы ждем вас.
Вот и повторное чаепитие, но с анестезистками. Девчонки его стеснялись, так же, как и он их. Все прошло скомкано, но вновь поступил больной и это разрядило обстановку. Затем он ушел в ординаторскую, постелил простыни и завалился спать.
Но вот и следующее дежурство. Почти то же самое и он с удивлением отметил, что вновь работала Лариса. Теперь встретились, как старые знакомые, взоры и шутки стали более откровенными, а порою даже нескромными. Но в хирургической среде так принято. Может оголенность профессии или постоянное лицо смерти, которое видят много раз, откладывает отпечаток на лексикон. И посторонний человек, услышав этот юмор, поражается цинизму шуток. Но среда, общество рождает их, а не отдельно взятые личности, которые только озвучивают происходящее.
Все шло по одному и тому же сценарию. То же расписание, та же подготовка к ужину с персоналом, но уже со своими девчонками, обход и бдения у постели тяжелых больных. Где-то к полуночи Николая вызвали на наркоз, необходимо было произвести репозицию перелома костей. Лариса вновь летала по блоку, успевая везде и всюду. Наконец, операция закончилась и Николай поднялся в свою ординаторскую, прилег с журналом на диван. Но раздался стук в дверь. Он встал и пошел открывать. На пороге стояли Лариса и еще одна операционная сестра.
-Хотим убедиться, что вы живы и здоровы. Почему вы не пришли пить с нами чай? – Лариса откровенно его разглядывала.
-Да, знаете, завертелся. То одно, то другое.
-Не обманывайте, доктор. Скажите прямо, что вас не отпустили анестезистки. Боятся, что уведем.
-И часто вы уводите? 
-Всегда, когда захотим, – и они обе рассмеялись.
Они походили по ординаторской, посмотрели в окно, еще о чем-то пощебетали и ушли. Николай постелил белье и лег спать. Через некоторое время раздался стук в дверь.
-Минутку, – он вскочил на ноги, по пояс голый, только в операционных штанах. Их практически никто никогда не снимает. Неизвестно, что будет. Потребуется срочная реанимация, времени одеваться нет, поэтому халат сверху и ты готов к работе.
Он открыл дверь. На пороге стояла Лариса.
-Не прогонишь? Я пришла, как и обещала. Хочу погреть нового доктора, – и она распахнула халат.
На ней были лишь одни плавки. Крепко сбитое спортивное тело, без излишков жира, подтянутый живот и торчащие, как у девчонки, груди. И только слегка учащенное дыхание говорило, что она волнуется. Николай выключил свет, помог освободиться от халата и целуя, уложил ее на диван. Одним движением сбросил с нее плавки, мгновенно разделся сам и продолжал ее ласкать. Она изгибалась как пантера, готовая к соитию. Но за дверью послышался шорох, возможно, это уходила Ларисина подруга, а может там был еще кто-то? Николай представил на мгновение картину: он на Ларисе и кто-то входит, ведь дверь не заперта. Все. Он задрожал, но ничего не получалось. Фиаско. Позор. От стыда он не знал куда деться.
Лариса все поняла. Быстро, упруго она поднялась, молча одела халат и вышла. Он лежал подавленный и вконец расстроенный. Он давно не был с женщиной, желал близости и на тебе. Ну что стоило закрыть дверь на ключ? Спешка. Он знал себя. У него получалось всегда, даже с потасканными портовыми шлюхами, а здесь? Позор. Она всем расскажет, смех и шушуканье за его спиной. Только одна тема будет беспокоить больницу. Все будут теперь говорить, что он импотент. Нет, этого нельзя допускать. Завтра уволюсь и уеду, куда глаза глядят.
Он промучился всю ночь. Утром, делая обход в палате перед сдачей дежурства, прислушивался, о чем говорят сестры. Но странно. Казалось, до него никому нет дела. Каждый был занят своими мыслями и собой. Ларису видел издалека, кивнули друг другу. И ему показалось, на ее губах промелькнула усмешка. Увольняться.
-Сейчас расскажу Виктору, здесь никого ближе у меня  нет, а завтра пишу заявление об уходе, – он направился в хирургию.
Виктора поймал в коридоре.
-Привет. Ты мне нужен.
-Здоров. А попозже нельзя?
-Я хочу уволиться, – Николай смотрел в пол.   
-Опаньки. Ни хрена себе. Ты долго думал? Что случилось? – На лице Виктора читалась тревога.
-Понимаешь, ночью пришла дама и ничего не получилось. Теперь все засмеют, - Николай уставился на Виктора.
Тот сначала выдохнул, а затем, как безумный, начал хохотать.
-Замолчи. Я только тебе, как другу. И ты поднял на смех. Заткнись, а то ударю.
Тот так же резко оборвал смех.
-А раньше ты занимался сексом с «дамами» на дежурстве?
-Нет, это впервые. Но в других местах безотказно получалось.
-На дежурстве это случается. Напряжение, народ, усталость, да и женщина так себе. В общем, сотни причин для фиаско. У меня было, да и других тоже. И пусть волнуется об этом женщина, если она умна. Проблема у нее. На нее у партнера не встал член. А дура, если и расскажет об этом, только озвучит этот свой недостаток.
-Ты говоришь правду? – Николай стал живее, - А вдруг эта неуверенность останется навсегда? Тогда что?
-Тоже решается просто. Я поражаюсь тебе. Ты вообще врач или кто? – Виктор насмешливо смотрел на него.
-Врач. Но сейчас ничего не соображаю.
-Тогда беги, найди Ларису и назначь на сегодня ей встречу. И по полной программе займитесь любовью. Иначе комплекс может остаться. А теперь давай, иди работать. У меня нет времени.
Николай догнал Ларису на выходе из здания.
-Лариса, подожди.
Та стояла, опустив глаза, но через силу пыталась казаться независимой.
-Ну, что еще?
-Давай вечером встретимся. После дежурства я уйду пораньше. Ты отдохнешь к этому времени?
Лариса вспыхнула и ожила. Она была благодарна ему за этот шаг.
Обычная история любой больницы. Люди, врачи и медсестры, постоянно пропадают на работе, трудной, важной, несправедливой и плохо оплачиваемой. Операционные сестры всегда рядом, они видят все промахи врача и его удачи, они делят с ним невзгоды этой профессии, по сравнению с которой труд шахтера - детский лепет. Они боготворят врачей и хотели бы на них походить, преданы им не только душою. Условия стационара, где постоянно витает смерть, где многое зависит от умения и реакции на ее прикосновение, и когда уже почти бездыханное тело возвращается к жизни, заставляет по-другому смотреть на доктора. Любить его, жалеть его, делить радости и горести его жизни. Врачи старого поколения говаривали, что операционная сестра – это вторая жена и даже лучше.
Николай этого не знал, потому что романтику искал за тридевять земель, а она – вот рядом. Вечером он старательно приоделся и пошел на встречу с Ларисой. Вернувшийся с работы Виктор не нашел друга дома, посмотрел немного телевизор и рано лег спать. Где-то за полночь ввалился Николай, слегка поддатый и безмерно счастливый. Он бесцеремонно растолкал соседа и начал его благодарить.
-Витька, ты меня спас. А думал, что уже все, моя песенка спета. Начнутся перешептывания за спиной, а сомнения у меня. Чуть не уволился.
-Ложись спать, сомневающийся ты наш. Видишь сколько времени? А у меня завтра дежурство и приду я домой только послезавтра.
-Ты был прав. Лариска женщина что надо. Оказывается, она все поняла и не в претензии, что ничего не получилось. Зато сегодня вечером, вернее вчера! Поехали мы на квартиру к ее подруге, она сегодня дежурит в диспансере и что было! Не передать.
Николай живописал свои похождения, приукрашивая и привирая. Но одно было понятно, что он снова обрел себя и готов  встречаться с женщиной. А это главное. Виктор уже спал, а счастливый Николай укладывался, с трудом успокаиваясь. Впереди жизнь, где еще много интересного.
 
Глава 5
Понедельник – тяжелый день. Утром Виктор чувствовал себя не лучшим образом, сказывалось позднее возвращение Замахова. Тот последнее время пропадал где-то с Лариской. В автобусе он немного дремал, но вот вошли в больницу, и суета работы прогнала сонливость. Сегодня ему предстоит трудиться до вечера, затем дежурство, а завтра ехать в командировку в райбольницу, повышать уровень местных врачей и оперировать подготовленных больных. А после возвращения снова пойдут дежурства, санавиация. Бывает, что по несколько дней хирургов нет дома. И попробуй, посетуй на свою жизнь, особенно в бухгалтерии. Услышишь:
-А мы вас не заставляли быть врачами. А вы давали клятву Гиппократа.
Нигде в мире такого нет. Но коммунисты великие демагоги. Им главное выжать из человека все, прикрываясь лозунгами, присягами, клятвами. Начиная с пионерского возраста, дети клянутся, всему чему можно и нельзя. То стать тимуровцами, то комсомольцами, ну это куда ни шло. А то в пример ставили Павлика Морозова, калечили детские души, превращая в родства не помнящих людей. Только бы человек трудился, работал, не лез вверх и гордился тем, что он раб. Пусть работает и творит: все во имя человека, все для блага человека. Одного, сидящего там, на вершине партийной лестницы и для его прихлебателей, расположенных чуть пониже. Они слуги народа, а революция, как раз и делалась для слуг. Да, вот такой режим, лживый и порочный.
Беготня и суета понедельника начиналась с утреннего обхода. Общий обход проводил Миляев. Бычков терялся в толпе, или вообще не появлялся. Не мог смотреть на доклады врачей новому заву. Затем - обсуждение больных, идущих на операцию, составление плана и больничная планерка. Потом следовало написание историй болезни.
Вечер. После ужина Виктора пригласили в урологическое отделение посмотреть больного. Он взял историю болезни. Больной Ж., 65 лет, болен, обследован. Сегодня проведена цистоскопия. Диагноз – рак мочевого пузыря. Ничего необычного нет. После процедуры и без нее, часто возникают боли. Рак любой локализации в поздних стадиях сопровождается болевым синдромом. Азбука. Назначил введение обезболивающих препаратов и пошел в хирургическое отделение. В течение ночи так повторялось несколько раз. Виктор приходил, смотрел живот больного и делал назначения.
Утром, он сидел в урологии, писал в историю болезни больного Ж. последний осмотр, как внезапно дверь открылась и влетела медсестра.
-Доктор, больному Ж. стало плохо.
Виктор выскочил вслед за ней в палату. Больной корчился от боли. Он по привычке схватил руку и начал считать пульс. Странно! Резкая брадикардия! Пульс 55 ударов в минуту. Он осмотрел больного. Живот резко напряжен, болезнен, появились симптомы раздражения брюшины. Перитонит – сомнений нет. Но почему редкий пульс? Должно быть, как раз наоборот. Что может дать такое. Возможно, перфорация полого органа и в первые минуты развивается редкий пульс, а затем он становится частым. Теперь команду медсестре, чтобы ввела обезболивающее и начала готовить к операции. 
Он вошел снова в ординаторскую урологов. На работу пришли уже двое: Акбулатов и Максимов. Виктор подошел и поздоровался за руку.
-Маркс Ахметович, сейчас пришлось смотреть вашего больного Ж. Там перитонит, похоже на перфорацию полого органа.
Но реакция на слова произошла у другого доктора, Максимова.
-Это мой больной, я вчера его смотрел цистоскопом, не может там быть перфорации, – и он выскочил из ординаторской.
Виктор пожал плечами и сел дописывать историю болезни Ж. Все описание он закончил словами диагноза: Перитонит. Учитывая наличие брадикардии, следует думать о перфорации полого органа.
Ну что же ты натворил, Виктор? Это ему хотелось кричать уже через полчаса. Максимов весь напрягся, кому-то звонил, куда-то бегал и вскоре в ординаторской народу было, не протолкнуться. Здесь были все хирурги во главе с двумя заведующими, входили и выходили врачи из других отделений, все смотрели больного, с сожалением поглядывали на Виктора. Он вдруг почувствовал вокруг себя пустоту, он стал в одну минуту изгоем, отверженным. То, что у больного перитонит, сомнений ни у кого не вызывало. Но перфорация? Да еще после цистоскопии! Как может кто-то сомневаться в непогрешимости урологов. Тем более больной сам мочится! Абсурд.
К Виктору подошел Бычков и вполголоса сказал:
-Витя. Убери последние слова о перфорации. Тебе ничего не будет. Иначе урологи тебя съедят на завтрак и будут тобой закусывать всю жизнь. Уж очень плохие у них языки. Они уже пригласили заместителя главного врача по лечебной работе.
-Спасибо Иван Иванович. Но я так считаю и это мое мнение.
Он ушел в свою ординаторскую. Но вскоре прибежал Миляев и остановился перед Стародубцевым:
-Иди на операцию. Ты первый смотрел больного, выставил этот диагноз, тебе и оперировать. Перитонит – хирургическая патология. Ассистентом будет Денис Петрович.
-Мне ехать в командировку. Какая может быть операция?
-В обед в тот район будет идти наша машина, она доставит тебя и остальных. А сейчас иди в операционную мыться.
Для полного счастья не хватает еще поругаться с заведующим. В прескверном настроении Виктор побрел в оперблок, где уже торжественно мыл руки Максимов. Он закончил обработку рук, вальяжно пошел к столу, где лежал больной и около него хлопотал Николай. Увидев моющегося Виктора, подскочил к нему на минутку и затараторил:
-Ты что там натворил? Максимов перед операцией провел цистоскопию, мочевой пузырь цел. Они уже подбирают тебе кличку и готовят торжественные проводы. Больной крайне тяжелый, может умереть на операционном столе, а это крах тебе. Чем тебе помочь, даже не знаю?
-Занимайся своим делом, – холодок прошел по телу.
Все происходящее Стародубцев воспринимал не реально, как будто-то это происходило не с ним, а с кем-то другим. Теперь уже ничего не сделать. И он шагнул в операционную. Первое, на что он наткнулся, был насмешливо-торжествующий взгляд Максимова. И второе, что он отметил, на другом столе готовился к операции еще один больной. Анестезиологи начали наркоз, а к другому столу подошли хирурги, о чем-то весело переговариваясь между собой и Максимовым.
-Нашли время, – подумал Виктор.
Там оперировать собирался Миляев, а ассистентами были Шек и Шваб.
Виктор шагнул к столу и начал обрабатывать операционное поле. Максимов стоял напротив и великодушно ждал начала операции. На другом столе периодически раздавался смех, больные в наркозе, можно говорить и смеяться. Разрез кожи, остановка кровотечения, обложили рану и вскрыли брюшную полость. Виктору показалось, что из раны вышел газ, какой – то запах. Нет, показалось. Началась тщательная ревизия органов. Сверху все чисто. Идем вниз. Виктор почувствовал, как по спине потекла струйка пота. Мочевой пузырь плотный, с огромной опухолью, но цел. Максимов хотел что – то сказать, но не успел. Виктор отвел пузырь в сторону, открыв прямую кишку. Там зияло перфоративное отверстие, из которого выделялась струйкой грязная жидкость.
-Вот, смотри,- сказал Виктор. И добавил уже сестре:
-Шить на кишку. Кетгут, затем шелк. 
Шваб бросился от их стола, отодвинул плечом Максимова и заглянул в рану. Затем также молча отошел и над вторым столом повисла гнетущая тишина. Максимов вяло, как-то подавленно ассистировал и вдруг резкий окрик Николая разорвал эту тягостную обстановку.
-Остановка сердца! Проводите закрытый массаж!
Виктор положил руки на грудную клетку и принялся ритмично нажимать на область сердца. Все прекрасно понимали, что завести его не удастся, но так положено: реанимация должна быть проведена в полном объеме. Николай отключил дыхательный аппарат и добавил:
-Смерть на операционном столе. Отметь в наркозной карте, – это уже анестезистке.
Виктор принялся зашивать рану. Это тоже необходимо, в морг труп поступит с выполненной операцией. Максимов пытался помогать, но из-за подавленности у него это плохо получалось, он скорее мешал работе.
-Можно я пойду? - сказал он тихо.
-Да, да. Спасибо, – ответил Виктор. Ассистента, да и всю бригаду, участвующую в операции, принято благодарить.
Максимов медленно, сутулясь, пошел в предоперационную. Николай освободил труп от всех трубок и дописывал карту. Наконец были наложены последние швы на кожу. Виктор взял историю болезни и пошел писать протокол операции.   
Волосков Борис Николаевич возвращался на служебной машине из облздравотдела. Кажется, все утихло. Шум вокруг происшествия с Бычковым исчез и можно дышать свободно. Он смотрел на свою больницу и наметанным глазом отмечал малейшие непорядки. У гаражей он заметил стоящий УАЗ и, повернувшись к водителю, спросил:
-Это кто там собирается по санзаданию. Вчера доложили, что две машины на ремонте. Давай к ним.
Он вышел из машины и вошел в гараж. На пороге он остановился оглушенный. В гараже, прячась от солнца, стояла доктор Муралова. Она задумчиво что – то рассматривала, но услышав шаги, быстро обернулась.
-Здравствуйте, Борис Николаевич! – первой поздоровалась она.
-Здравствуйте, Светлана Васильевна. Вы зачем здесь? – чувствуя, как во рту все пересохло, глупо спросил Волосков.
-Еду в командировку. Водитель пошел звонить в приемное отделение, поторопить хирургов.
-Впервые едете? И в какой район?
-Да, первый раз. А едем в Новопетровский, - и она улыбнулась.
Все. Борис просто погибал, падал куда – то в пропасть. Он растерялся, как школьник, забыл, зачем он здесь, только глупо улыбался. Из головы вылетели всякие хозяйские заботы, машины, врачи. Он только видел прекрасное лицо женщины и ему захотелось быть рядом с нею. Да, он принял ее на работу из-за внешности, но не думал, что потеряет голову. Она смотрела на него, не подозревая, что у всесильного Бориса творилось в голове и, что его душа уже была ею покорена.
И сколько бы он так стоял с идиотской улыбкою, если бы не послышались шаги. Это подходили Стародубцев и водитель. При виде высокого и красивого хирурга, да еще едущего в тот же район, а также хорошо знающий, какие они бабники, в душе Бориса, впервые за много лет, вспыхнула ревность. Первой мыслью было отменить поездку, но только громадным усилием воли он промолчал. Он, задыхаясь, смотрел, как галантно Стародубцев усаживал Светлану в машину и мгновенно созрело решение.
Быстрым шагом, чуть ли не бегом, он бросился в свой кабинет. Набрал номер санавиации и приказал диспетчеру соединить его с главным врачом Новопетровского района. Связь дали быстро.
-Привет, Сергей. Волосков беспокоит. Как поживаешь?
-Здравствуйте, Борис Николаевич. Пока Бог миловал, – послышался голос, немного недоумевающий по поводу звонка.
-Ты, помнится, хвастался об окончании ремонта в профилактории, о егере и озере. Я хотел бы отдохнуть и отметиться с проверкой. Так что сегодня прикачу. Готовься. Подумай и перезвони. Не прощаюсь, – и, не дослушав, положил трубку. Пусть знает, кто здесь старше.
Затем набрал номер заведующего облздравотделом.
-Марат Равильевич. Вернемся к нашему разговору. Ты говорил, что я мало езжу по районам. Начинаю исправляться. Сейчас беру командировку в Новопетровский. За меня остается Грефф. Не возражаешь.
-Ну, давно бы так. Если будет все очень хорошо, звони, подъеду. Пока.
Следующий звонок заму.
-Виктор Вильгельмович, остаешься на хозяйстве. Я уехал в Нопетровский.
Он думал о том, какие необходимо отдать распоряжения, когда вновь раздался телефонный звонок. Теперь звонил Сергей Алексеевич Агальцев, главный врач этого района и его дальний родственник.
-Борис Николаевич, я не понял. Ты что, сегодня хочешь приехать? Что нужно приготовить и с кем ты будешь? Где остановишься? – вопросы сыпались один за другим.
Сергей был прекрасным администратором, немного младше его.  После окончания вуза, он приехал к нему с желанием работать хирургом. Но Борис рассудил по-своему. Он поговорил с ним и предложил умерить рвение, стать хорошим администратором, аргументируя, что хирургия от него никуда не денется. Поехал Сергей, к огорчению родственников и друзей, в район. Мать его даже резко сказала об этом Борису, но он только ухмыльнулся. Проработал полтора года хирургом в районе и стал главным врачом. Теперь уже родственники поняли ход мыслей Волоскова и были ему благодарны. Сергей продолжал заниматься хирургией, но что-то там у него не совсем с этим получалось, но администратор был хороший. Обычно Волосков и Кутепов частенько отдыхали в тех живописных местах, славя Агальцева, как умелого руководителя.
-Ну что ты не понял? Командировка моих врачей и меня. Нас всего трое. Терапевт, хирург и я. Для начала - небольшой ужин, отметить начало работы. Хирурга я оставляю тебе, для обмена опытом, а сам, с терапевтом, еду по глубинке твоего района, изучать здравоохранение на местах. Предупреди пансионат «Колос» или егеря Сашу. К тебе домой не поеду, и вообще, для всех родственников: мы с Кутеповым зависаем, как обычно, в «Колосе».
Машина с врачами прибыла в район к вечеру. Их встретила женщина, заместитель главного врача, проводила в физиокабинет. Всегда и почти во всех больницах, командировочным предоставляется эти покои. Вновь прибывшие привели себя в порядок, с интересом осматривали помещения. Больница строилась в далекие времена, финансировалась, как и все в советском государстве - плохо. Но была опрятна и ухожена. Затем появился главный врач больницы, представился и поздоровался.
Это был мужчина, чуть выше среднего роста, полноватый, с маловыразительным лицом, неторопливый и слегка вальяжный. Он неторопливо осмотрел комнату, потрогал для чего-то кушетку и сказал.
-Я думаю, вам здесь будет удобно. Сегодня к нам прибыла большая бригада из вашей больницы, во главе с Волосковым Борисом Николаевичем, поэтому я приглашаю вас на ужин. Сейчас подойдет машина и мы с вами поедем кушать.
Действительно, вскоре вошел водитель и попросил пройти с ним. Подъехали к ресторану, но заходили с заднего крыльца в отдельный «малый» зал. И здесь их ждал «сюрприз» - сам Волосков Борис Николаевич восседал во главе стола. Конечно, всем присутствующим было ясно, почему и зачем он сюда явился. Но требовалось соблюсти приличия, поэтому игра необходима и ее следовало провести по всем правилам жанра.
Светлана сразу оценила ситуацию. Понятно, по чью душу и тело приехал главный врач и следовало продать последнее подороже. Она была замужем за врачом-хирургом, неоднократно уличенным в супружеской неверности, а последний его инцидент с операционной сестрой зашел так далеко, что пришлось переезжать в этот город. Долго искали работу, но затем все утряслось, оба при деле, хотя с жильем есть проблемы: снимают квартиру. Но обида на мужа была глубокая и рана еще кровоточила.
Стародубцев сразу понял, что он на этом пиру лишний и его держат за статиста, для декорации. Такая же роль предназначалась и Агальцеву, после того, как он сыграет хлебосольного хозяина. Этот вечер для двоих и они естественно будут проводить его по правилам, если один из героев не ужрется, не скомкает роль, забыв о приличиях. Все всё понимали - врачи умные люди, но грубость и хамство здесь неуместны.
Расселись за столом. Естественно Борис оказался рядом со Светланой. Напротив их разместились Виктор и Сергей. После небольшого смущения и легкой натянутости, вечер начал Агальцев. Оказалось, он давно ждал случая посидеть за одним столом с врачами из города, а их медвежий угол был обделен такою красотою в лице Светланы, за что он и предложил выпить. Пили по  полной, начали с коньяка, закусывая хорошей снедью. Вскоре разговор стал общим, тосты следовали один за другим и так быстро, что вскоре Виктор почувствовал - пора освежиться. Он вышел из-за стола, в туалете закурил. Следом вошел Волосков.
-Виктор, я надеюсь на твою порядочность, – слегка покачиваясь, сказал он.
-Могли бы и не предупреждать.
-Мы сейчас уедем, а ты погуляй от души. За все заплачено. Для всех я проверяю здравоохранение на местах. Встретимся перед отъездом домой. Пока, – и Волосков ушел.
Виктор выкурил еще одну сигарету и поднялся к столу. Было пусто, только официантка меняла блюда и ставила свежие приборы. Вошел Агальцев.
-Давай выпьем за хирургию, – без предисловий начал он.
Виктор понял, что вечер только начинается.
Подходил к концу срок в три месяца, о котором говорил Бычков, сдавая командование отделением Миляеву. Волновались оба, прекрасно понимая, что разговора не избежать. Казалось, прошло время, пора и честь знать. Но не все так просто, было много препятствий этому. И главное из них – мама Миляева. Вадим Андреевич рос маменькиным сынком. Был еще один брат, но большая ему противоположность. Умный, волевой, решительный - тот с детства сам принимал решения, окончил институт и работал строителем. А профессия обязывает быть мужиком.
Вадик вырос под крылышком мамы, без ее совета - никуда. Когда он познакомился с молодой и красивой девушкой, тоже хирургом, казалось, все закончится свадьбой. Но мама разглядела в ней сильную личность и поняла, что потеряет сына. Свадьба была расстроена, девушка ушла в другую больницу. Мама сама нашла ему будущую жену, педагога по образованию, чтобы не задирала нос перед врачом и свадьба состоялась. Но Вадик оставался под маминым крылышком.
Мама была по специальности врач, и хотя работала в другом месте, знала о своем Вадике все. Специально дружила с некоторыми врачами и медсестрами из этой больницы, собирала информацию, оберегая покой своего чада. Но кто в этом может упрекнуть мать? Для любой из них мы остаемся несмышленышами. Но слепая любовь и опека до хорошего не доводят.
Мама не спала ночами все эти месяцы, стараясь придумать и оставить должность за Вадиком. Ничего на ум не приходило, а когда Вадик спросил, как поступать в дальнейшем, она ответила:
-Ты не отдавай должность, – сама удивившись своей смелости.
-Как так, не отдавай? Я же обещал.
-Ты передумал. Тебе понравилось, ведь так? Пойми, если ты ее отдашь, то больше никогда не получишь ее назад. До пенсии Бычкову далеко, а там и другие подойдут, посильнее тебя, да и я умру.
-Но, что я скажу?
-А ничего не говори. Нет и все. И напомни ему о том, как поступили они вместе с Агнией, когда смещали Замаева. Не бойся, мама рядом.
Бычков изучал график дежурств, но нет ни одного совместного дежурства с Миляевым. Пришлось меняться со Швабом. И вечером, увидев Ивана Ивановича вторым дежурантом, Миляев все понял. Будет разговор. Из другой ординаторской позвонил маме.
-Бычков дежурит со мной.
-Без паники. Уходи на обход, или еще куда-нибудь в людное место. Может все и обойдется.
Так они бегали друг от друга по отделениям, пока к утру не столкнулись в ординаторской.
-Почему ты меня избегаешь, Вадик?- Бычков в упор смотрел на Миляева.
-С чего это вы решили? – вопросом на вопрос ответил тот, чувствуя неприятную слабость в коленях.
Да, права была мама, разговора не избежать. А коль так, то нужно выполнять то, что сказала она.
-Да я целую ночь гоняюсь за тобой, никак не могу поговорить.
-О чем? Сегодня, кажется, все спокойно, никому в госпитализации не отказали, – ответил Миляев, намекая на ошибку Бычкова.
-А ты злой Вадик. Кто прошлое помянет, сам знаешь. Ну, да ладно, я не в обиде. Сам виноват. Я вот о чем, – мялся Иван Иванович.
Было видно, что ему с трудом дается этот разговор. Но продолжить его нужно, выяснить и расставить все по местам.
-Помнишь разговор о заведовании три месяца назад?
-Да, помню.
-Мы договорились, что ты напишешь заявление, а я вернусь на заведование. Так?
-Нет, не так. Это вы так сказали. Я же утверждал, что справлюсь и не подведу. У меня все получилось, замечаний у администрации ко мне нет. Почему я должен уходить? – Миляев смотрел на Бычкова.
-Потому что это я рекомендовал тебя на эту должность.
-Нет, не вы. Меня поставила руководить администрация.
-Но я тебя сделал старшим ординатором, я твой учитель. А ты так со мной поступаешь?! – негодовал Бычков.
-Как хороший ученик. Я этому научился у вас с Агнией. Помните Замаева? Из-за вас спился ваш учитель и прекрасный человек. Разве не так? Или спросить об этом у Акбулатова?
Было видно, что Вадик хорошо подготовился к этому разговору. Долгие репетиции с мамой давали эффект. Подбородок у Бычкова задрожал, он был возбужден, лицо стало синюшно - багровым и по телу пробежала кратковременная судорога. Он упал на диван, рванул на себе халат и хватал воздух широко открытым ртом.
-Ненавижу. И будь ты…, - последних слов Миляев не услышал.
Он бросился к крану, схватил стоящий на раковине стакан и набрал воды.
-Выпейте Иван Иванович.
Бычков резко оттолкнул руку со стаканом. Вода залила халаты обоих. Он поудобнее сел. Его лицо начало принимать обычную окраску. Но говорил он еще с трудом.
-За все надо платить. Это тебе так не пройдет. Ты пройдешь по нескольким головам, но кара будет жестокой. Ты самовлюблен, считаешь себя хорошим хирургом и человеком. Но я то знаю, что ты подлец, трус и тупарь. Бог тебе судья, – он медленно поднялся и вышел в коридор. С трудом дошел до дальней перевязочной, где были включены кварцевые лампы, сел на кушетку и заплакал. Холодный, слегка синеватый цвет кварца делали лицо, халат, белье мертвенно неживым, казалось, что покойник оплакивает жестокость и вероломство бытия.   
Командировка запомнилась Виктору не только ужином. На другой день ему пришлось много работать, конец лета и многие доктора в отпусках. Он работал вдвоем с молодым хирургом, парень только начинал, многого еще не знал. Он честно сказал, что мечтает просто отоспаться, потому что вся срочная служба была на нем. Агальцев по экстренной хирургии ему не помогал, не дело начальства торчать ночью в больнице.
Уезжали со Светланой рано утром. Светлана приехала за минуту до отъезда, из машины долго не выходила, затем выпорхнула и забилась вглубь сиденья. По ее припухшим губам, довольному виду, Виктор определил, что работала она на благо здравоохранения интенсивно и плодотворно. За всю дорогу они не перебросились и парою слов. Да и зачем? Он помнил просьбу своего главного врача больницы, а ему в ней работать. Да и кто среди взрослых людей не без греха, особенно в медицине?
     Волосков оставался еще какое-то время в райцентре, вместе с Агальцевым съездили к местному начальству, обсудили вопросы улучшения помощи населению. Затем обед в кругу родственников, вопросы о городской жизни, пожелания и просьбы. Но из головы не выходила Светлана, ее образ постоянно стоял перед глазами. Нет, конечно же, она была не первая женщина в его жизни -  главного врача. Было очень много, но из своей больницы он никого не трогал. Они были просто работники, а если где-то что-то шевелилось, он старался подавить это чувство. Перед глазами стоял пример одного руководителя, когда врач родила от него ребенка, и он вынужден был на всех субботниках или других мероприятиях встречаться с ним, чтобы коллектив не заподозрил его в черствости. Но как это трудно и больно -  знал только Волосков. Мужчина приходил к нему, просил составить компанию и выпить. При этом он проклинал тот вечер, в который все случилось. А женщина демонстрировала, что она родила не от простого смертного, а от самого.
Они частенько выезжали на различные семинары с Кутеповым, прихватив с собой женщин из руководителей области, где отвязывались там по полной. Но то другое. Обе стороны хотели чего-то необычного, позволяли себе все, но при этом душа была холодна. А тело, даже в самых изощренных позах, не могло ее согреть. Затем иногда делились с Кутеповым о том, что может та или иная дама, прекрасно зная, что те тоже обсуждают их возможности. Марат Равильевич был большой любитель выпить, но женщин также жаловал. У него даже длительное время был роман с заведующей «Фармацией», но потом они охладели друг к другу.
То, что произошло здесь, пьянило и пугало. Пьянило тем, что это было необычно, скорее нестандартно, как с прежними женщинами. Не было той фальши, притворного возбуждения и желания, обилия фантазии, в которой хочется разжечь себя, стать пылким, как в юности. Было как-то трогательно, нежно и искренне. Это тревожило душу, хотелось видеть ее образ и повторения ласк. Он ловил себя на мысли, что теряет голову, но уже поделать ничего не мог.

Глава 6
Жизнь продолжалась. В хлопотах и повседневной суете незаметно пролетело два месяца, и уже на дворе стояла глубокая осень. Волосков был весь в хозяйственных заботах, подготовка к зиме забирала массу времени. Но мысли были о Светлане. Он усилием воли прогонял их, но они были не подвластны ему, снова и снова он ловил себя на том, что думает о ней. Встретиться с ней не получалось. Командировка еще была только одна, но в отдаленный район и с большой бригадой врачей. Повтор не получится, узнает вся больница, начнутся пересуды. Несколько раз звонил ей по телефону во время ее дежурства, выказывал желание встретиться, но где и как не мог придумать. Вне работы у нее семья, дети, муж, тоже Борис, хирург в небольшой больнице. Да и у нее во время работы трудности с отрывом от обязанностей врача ординатора. Нужно ставить в известность заведующую отделением, с последующим отчетом ей, где была и что делала.
Желание ее видеть было очень сильным, таким, что во время последнего ее дежурства, он задержался допоздна. Затем вызвал ее к себе в кабинет. Светлана вошла в халате, строгая и такая дорогая. Секретарь уже ушла, и Борис закрыл дверь приемной на ключ. Свет не включали и сидели, обнявшись на стульях. Оба подрагивали от желания, но постепенно, оно переросло в страсть. Светлана отдалась прямо на столе, благо он выдержал. Затем она неторопливо одевалась.
-Мы редко встречаемся, – произнес Борис смущено.
-Кто в этом виноват? – она с улыбкой смотрела на него, затем подошла, и стало гладить его волосы.
-Будем встречаться чаще, – продолжал он
-Как ты себе это представляешь? Новопетровского больше не будет, или если будет - то это один раз в год. Уйти во время работы я не могу, не поставив в известность мою шефиню, с последующим пристрастным отчетом. Ты же знаешь: бабы есть бабы. Да и какие дела могут связывать простого врача с руководителем?
-Ты хочешь сказать, что если бы была заведующей, стало бы проще? – эта мысль пронзила Бориса.
-А что? Это хорошая идея. И как мы до нее не дошли, – похоже, что и у нее она возникла впервые.
Оба поняли, что выход найден. Постоянные контакты на работе, поездки на совещания, семинары, выезды в районы, да зачем так далеко. Простая поездка в облздравотдел в любое, удобное для обоих время, по делам службы, что случается с другими заведующими ежедневно. Обычно заведующий отделением головной больницы, является нештатным главным специалистом области, а у того работы по организации хоть отбавляй.
-Ты хочешь сделать меня заведующей отделением? Но какого? Все вакансии заняты. Я не хочу смешать кого-то. Не делай этого, прошу тебя.
-Не бойся, моя дорогая. Я открою новое отделение. Благо сейчас тенденция к узкоспециализированным направлениям в больницах. Теперь я знаю, что и как предпринять.
Они еще долго сидели в кабинете, трудно было расставаться, но время подгоняло. Светлана пошла на вечерний обход, а Борис, вдохновленный новой идеей, направился домой.
Теперь началась интенсивная подготовка к открытию нового отделения. Для этого выполнялась огромная работа. Прежде всего, необходимо было согласовать с Кутеповым, тот постоянно напоминал о специализированной помощи. Затем Волосков обосновал развертывания нескольких новых подразделений на базе больницы, и эта бумага ушла на утверждение в министерство. И вот по истечению двух месяцев, к Новому Году, было получено разрешение. Теперь вопрос упирался в кадры. Волосков подбирал врачей, кого-то планировал послать на специализацию. Поистине – любовь огромная сила. Ради этого пришлось перекраивать всю больницу, кого-то передвигать, задвигать, учить.
После Нового Года, сразу же, он посылал на учебу Светлану и Стародубцева. Виктор с честью выдержал тайну летней поездки в Новопетровский район, да и срок поучиться подошел, поэтому Волосков настоял на поездке. К тому же он ехал на усовершенствование по здравоохранению и сам. Расчет был точен: он будет жить в одной комнате с Виктором, если необходима встреча со Светланой, то нет никаких проблем. Виктор всегда может погулять или сходить в кино. Главное - он умеет держать язык за зубами.
Он даже билеты на самолет решил брать через обкомовскую бронь, но все летели разными рейсами.
Затем вызвал главного бухгалтера больницы. Это была, знающая себе цену, женщина высокомерная и наделенная профессиональным презрением к окружающим. Почему-то все счетные работники считают, что все зависит только от них, а люди – это просто разновидность материальных ценностей. Но Любименко Мария Васильевна наделена была всеми этими качествами в десятки раз больше остальных своих собратьев по счетам. Это была молодящаяся, хорошо одетая в дефицитные шмотки, не замечающая окружающих, женщина. Она даже своего мужа презирала, унижала, считала его человеком последнего сорта, ибо была уверена, что ей можно и дозволено все. Волосков помнил свой разговор с ней, когда отправлялся в свою первую поездку. Он также вызвал ее и попросил денег. Тогда Мария начислила смехотворную сумму, при этом добавила, что он может прийти в бухгалтерию и получить ее. Борис назвал нужную ему цифру и услышал:
-А вам не кажется, что вы путаете свой карман и государственный? –  так нагло и вызывающе она глядела на него.
Волосков с трудом овладел собой, уж очень хотелось врезать по этому самодовольному и раскрашенному фэйсу, но только тихо произнес:
-А вам не кажется, что место, где вы изволите трудиться, не купленное вами?  Вы можете его легко потерять из-за своей некомпетентности, – и также вызывающе смотрел на нее.
Любименко так растерялась, что ляпнула:
-Но куда я эту сумму вставлю и как спишу? – она растерянно смотрела на него.
-Значит я прав в отношении компетентности? Вы ничего не знаете и не можете. А если это так, то вы просто не на своем месте. Только мне не понятно, как вы умудряетесь недоплачивать персоналу и экономить фонд заработной платы, чтобы получать премию? Или на это ума и знаний хватает? Идите и подумайте в отношении своей профпригодности. В конце рабочего дня я вас жду с выводами.
Вечером она вошла совершенно другой походкой, помня, что она всего лишь работник организации и положила на стол необходимую сумму.
-Впредь, деньги я буду получать у себя в кабинете. Я должен знать обо всех доходах и расходах. Я думаю, мы найдем общий язык, – диктаторски холодно сказал он.
Сейчас Мария принесла необходимое и попросила списать сумму потраченную на подарки. Росчерк пера и все готово. Затем телефонный звонок Стародубцеву и короткое распоряжение, чтобы тот пришел к главному врачу.
-Разрешите? – Виктор пришел быстро.
-Проходи, садись. Ты в курсе, что мы едем на специализацию. Жить будем вместе, ты и я. Так надо, объясню потом. Билеты на самолет вот, прилетишь, поедешь в общежитие и на доске объявлений, где почта, будет для тебя письмо. Там будет номер комнаты, где мы будем жить. Не беспокойся, я тебя не стесню. И, пожалуйста, я очень прошу, чтобы все знали, что мы проживали в одной комнате. Рассказывай об этом везде. Ну, все, до встречи.
Волосков прилетел первым из врачей их больницы. Нашел коменданта, это была женщина предпенсионного возраста, с отметками на лице бурно проведенного прошлого с хриплым голосом. Она с трудом понимала происходящее, а когда Борис попросил комнату на двоих, уставилась на него, как на что-то необычное. Тогда он достал пакет, в котором был коньяк и коробка шоколадных конфет, - обычный стандартный презент врачу от больного и выставил на стол. Взгляд ее стал более осмысленный, но еще холодный. И только купюра в десять рублей растопила лед в отношениях.
-Ох, ну что я могу с вами поделать. Вы такой настойчивый мужчина, не устоять. Наверно хирург? Нет. А кто? Анестезиолог. Все равно хорошо.
Она показала двухместные комнаты для курсантов, так обзывались врачи при прохождении усовершенствования или специализации. Волосков выбрал понравившуюся и взял ключи. Теперь только нужно дождаться остальных.
Утром он уже был на занятиях. Здесь собрались главные врачи, заместители, работники облздравотделов. Борис сидел рядом с солидным мужчиною, полноватым, пятидесяти лет. Он был вальяжен и независим. И когда стали представляться, кто есть кто, он услышал, что Костя, Константин Павлович, - главный врач местного дома отдыха. В перерыве Борис отловил его и завел разговор.
-Слушай, у меня нескромный вопрос. Ты главный врач местного дома отдыха?
-Ну, я, - тот вопросительно смотрел на него.
В глазах читалось, что он уже знает, к чему клонит его собеседник. Он приценивающе смотрел на Бориса, думая, как бы получше с него содрать что-нибудь.
-Мне необходима комната. – Борис просительно произнес фразу.
-А мне нужна диатермия.
-Не понял? Какая диатермия?
-Аппарат диатермия. Ты сам, откуда, я прослушал?
Борис назвал адрес и еще раз переспросил:
-Ты, что серьезно об аппарате?
-Да серьезней некуда. Если есть варианты, поговорим.
-Куда тебе его привести и когда? – теперь озадаченный был Костя.
-Слушай, мне не до шуток. Я год его ищу, ничего не могу пробить. Знаю, получишь комнату и поминай, как звали.
-Я похож на болтуна? Сейчас пойдем после занятий, позвоним при тебе и забирай свой аппарат в упаковке, – он знал, на складе у него было три аппарата. Результат советского планирования: где-то густо, а у кого - то пусто.
-Да я тебе отдам лучший номер. Как я понял на двоих? С питанием. На два месяца. Дорогой ты мой. Пойдем в кабинет к заведующему кафедрой, он мой сокурсник, звони к себе.
Вошли к заведующему, тот отсутствовал. Но Костя был здесь свой человек, придвинул телефон к Борису и тот набрал номер своего заместителя Греффа.
-Виктор Вильгельмович! Отправь машину с новым аппаратом диатермии сюда и оформляй, как передачу с баланса на баланс. Постарайся сделать это завтра. Очень необходима товарищам диатермия.
-Я выполнил, что ты просил, – он смотрел на Костю.
-После занятий едем ко мне, и ты получишь, что я обещал.
Через два дня Волосков встречал Светлану. На машине Кости он отвез ее в дом отдыха. Ежедневно утром за ними приезжала та же машина и отвозила на занятия. Затем прогулки по городу, театры и рестораны, выставки и загородные поездки. Борис потерял голову.
Виктор прилетел в этот город в срок. Самолет приземлился утром в аэропорту, и он добирался до общежития на двух автобусах. Войдя в здание, он направился к доске объявлений, где его ждало письмо. Ну, прямо как в лучших традициях детектива. Он вскрыл конверт, на листе был только номер комнаты. Спросил у вахтера ключи и получил ответ, что в комнате кто-то есть. Он поднялся на этаж, постучал в дверь. Послышались шаги, дверь распахнулась, и на пороге стояли сам Волосков Борис Николаевич. Он был без пиджака и галстука, но одет, словно готовился куда-то уйти.
-Ну, наконец-то. Я думал ты еще долго не приедешь. С приездом. Как добрался, – он говорил быстро, помогая Виктору внести вещи.
-Проходи. Мой руки и за стол. Отметим это событие.
Виктор прошел в умывальник, затем вышел в комнату и осмотрелся. Номер был на две койки, у окна стоял стол и стулья, в прихожей шкаф для одежды. Ничего лишнего, но по советским меркам - роскошные апартаменты. Стол был прикрыт газетою и когда Борис Николаевич ее поднял, под нею оказалась бутылка коньяка, нарезанная колбаса, хлеб и открытая баночка дефицита – шпроты.
-Садись, садись, – торопил его Волосков, разливая в стаканы коньяк.
-Ну, за начало учебы, – они чокнулись и выпили по полной.
-Ты кушай, кушай, – суетился Борис.
-Как дела в больнице?
-Все нормально, все на месте, – Виктор приготовился отвечать.
-Да ты ешь. А я завтра поселюсь в доме отдыха, а заеду туда уже сегодня. Так что жить будешь один, но официально вдвоем со мною. И я прошу тебя, говори всем, особенно общим знакомым, сотрудникам, что живешь со мною. Если кто будет интересоваться, где я, отвечай: вышел, оставьте номер, вернется - перезвонит. Там у меня в комнате есть телефон, я позвоню. Мне можешь звонить в любое время суток, номер телефона я записал, – и он протянул лист бумаги.
-Я все понял Борис Николаевич. Сделаю, как сказали, – у него, после дороги, разыгрался аппетит.
-Не удивляйся, если будешь звонить и услышишь знакомый голос. Светлана будет жить со мною. Как ты к этому относишься? – он в упор смотрел на Виктора.
-Нормально. Вам хорошо, а мне какое дело до этого, – налегая на еду, говорил Виктор.
Действительно, его совесть была спокойна. Ну как можно осуждать взрослых людей, которые нарушили какие-то условности советского общества, лживого и лицемерного. Если какой-нибудь старый партийный пень из отдела нравственности, с пеной у рта, рассуждает о верности супружеских уз, а вечером требует к себе в постель «комсомолку» из райкома, то здесь, по крайней мере, все честно, по обоюдному согласию.
Борис выпил еще немного коньяку, начал собираться.
-Поймаю ли я такси? – рассуждал он с собой.
-Я очень надеюсь на тебя и на твою порядочность. Я убедился, что ты мужчина и можешь держать язык за зубами. Не хочется, чтобы были разборы на партсобраниях или еще где-то. А людской молвы я давно не боюсь. Но ты же знаешь наш бюрократический аппарат, с ним бороться невозможно.
Борис Николаевич оделся, пожал ему руку и ушел. Виктор еще немного посидел за столом, допил коньяк, прикончил копченые кильки. Что только люди в них нашли такого, что они стали дефицитом? Он выбросил банку в ведро, прикрыл остатки пиршества газетою и лег немного отдохнуть.
Проснулся он в темной комнате. За окном был поздний вечер. Виктор нашел чайник, набрал воды и вышел на кухню, которую заметил еще днем. Поставил чайник и направился изучать коридор. Было тихо и спокойно, только где-то снизу, с первых этажей доносился шум. Спустился еще на один этаж ниже. Здесь было многолюдно, сновали женщины, редко встречались мужчины. Он заметил бытовую комнату с утюгами, пока еще пустую. Затем снова пошел на свою кухню, чайник закипел и он отнес его в комнату. В шкафу он нашел заварку, сахар и печенье. Хозяйственный мужик Волосков, все предусмотрел. Виктор заварил чай и начал раскладывать вещи. Халат был сильно помят, поэтому его необходимо было погладить. Но сначала хочется попить чайку.
Спустился в бытовую комнату. Утюг был еще теплым, он его снова включил. Затем начал гладить халат.
-Мужчина с утюгом – это, конечно, нонсенс, – рядом стояли две женщины, лет сорока, и откровенно его рассматривали.
-Так же, как женщина без него, – вяло ответил Виктор, чтобы не показаться невежливым.
-А вы кто? – высокомерно спросила высокая. Было видно, что у себя она какой-то начальник.
-Вы что забыли очки? Мужчина, – продолжая гладить, ответил он.
-По специальности? - немного раздраженно, его мнимой бестолковостью, спросила та же.
-Хирург.
-А почему вы не пьяны? На первом этаже одного уже потащили под руки в комнату.
-Я предпочитаю, чтобы тащили в комнату женщин. Особенно таких заботливых, – дамы фыркнули и отошли.
Обычное явление на циклах. Хирурги уже расслабились и немного выпили за приезд. Скоро начнется хождение в гости к дамам, затем совместные банкеты, прогулки при луне и без нее.
Виктор спустился на первый этаж, в комнатах слышен был приглушенный шум, пока незначительный. Оно и понятно, кто-то приехал, а другие в дороге. Вновь прибывшие еще друг друга не знают, возможно, стесняются. Хотя чопорные дамы, корчившие из себя выпускниц из института благородных девиц, сказывали, что кого-то уже увели под белы рученьки в коечку спать. Он выглянул на лестничную площадку, обычно здесь всегда курят. Так и есть. Несколько мужчин дымили и что-то шумно обсуждали.
-Мужики, хирурги есть? – он спросил у них.
-А что хотел? – ответил один в возрасте, седой.
-Где завтра начнутся занятия?
-Военка. В главном корпусе института, начало в восемь часов.
-Спасибо, – и Виктор пошел к себе. 
Военная кафедра располагалась там, где сказал седой. Виктор пришел к восьми часам, небольшая аудитория была полна. Но вот вошел подполковник, все встали, и началась «премудрость» воинской Мысли. С военными говорить или что-то доказывать бесполезно. Это аксиома. Курсанты, образованные врачи, приводили доводы в пользу того или иного вопроса, но его ответ был всегда четкий и категоричный. И не зря в народе принято считать, что у военных одна извилина и та от фуражки. Вот начинаются военные действия, характеризующие отсталость и тупость «шпака», так презрительно военные зовут между собой гражданских. Да, когда-то военные были эталоном образованности, но уровень знаний на гражданке вырос, а армейские уставы превратили парней в недумающих, тупых мужиков. И вот на курсах военной подготовки они пытаются это показать.
Прежде всего, прошла перекличка, затем подполковник искал старосту группы, но узнав, что такого нет, приказал его избрать и удалился. Группа хирургов состояла из двадцати пяти человек, восемь - из этого города. Поэтому предложена была кандидатура местного парня и все дружно проголосовали. Три дня занятий, когда сводит скулы от «блеска» армейского остроумия, наконец, закончились и все облегченно вздохнули.
Немного познакомились друг с другом, но еще все было натянутым. Недаром говорится в народе о пуде соли, а здесь всего какие-то жалкие дни. Но вот они утром вошли в клинику, где теперь их будут готовить к последующим деяниям.    
Все одели привычные халаты, расселись за столы, любопытные и доверчивые, как первоклашки. Заходили и выходили какие-то люди, что-то вешали на стены, вносили учебные плакаты и пособия, освобождали первые ряды стульев. Затем вдруг все стихло.
Дверь аудитории открылась и в нее торжественно, вошел весь состав кафедры во главе с профессором. Руководство село на подиуме, за столом. Остальной состав кафедры разместился на свободных местах впереди. Началось представление преподавателей и учеников друг другу. Естественно, сначала шла история кафедры, какими тернистыми путями она дошла до жизни нынешней, что она преодолела, открыла в науке и над чем работает сейчас. Тема изучения была самая передовая, без нее немыслимо дальнейшее существование медицины вообще, а хирургии в частности. И, конечно же, вокруг были сплошь больные, только по их тематике, люди. Начиналось восхваление нынешнего руководства кафедры и до каких вершин оно их довело.  Дух захватывало, как высоко они взлетели! А вдруг падать? Кошмар. Общая часть закончилась и группе был представлен куратор, преподаватель, отвечающий за них и их образование. На этот раз им оказалась женщина: Баранова Маргарита Анатольевна. Это была красивая, стройная, черноволосая женщина, с большими глазами и ярко накрашенным, чувственным ртом. Она осталась, когда весь состав кафедры торжественно удалился. Затем пригласила, избранного на военной подготовке, старосту с собой и тоже удалилась. Группе разрешили сделать перерыв и все потянулись в курилку.
Перерыв закончился, все вновь расселись по местам. Вошла Маргарита Анатольевна, обвела взглядом зал и выдала:
-Сейчас мы посоветовались с вашим прежним старостою, он живет не в общежитии, поэтому там постоянно находиться не сможет. Он от предложенной нагрузки отказался и теперь мы должны выбрать другого человека. Я предлагаю… -  и он сделала длительную паузу.
За это время каждый боялся услышать свою фамилию. Ведь все ехали сюда не столько учиться, как отдыхать. А это назначение - сущая кабала. Нужно отвечать за всю группу, да никого-нибудь, а хирургов. Эти точно ничего не боятся, они повенчаны кровью со смертью. Для них алкоголь не прихоть для веселья, а профессиональный антидепрессант. Пьют много, пытаясь заглушить все: тяготы жизни, многие смерти, бесправие на работе, нищенскую зарплату и свой фанатизм. И вся эта толпа сильных мужиков на воле, без какого-то контроля. Вмиг забыты нравственные устои, наказы жен и близких, служебные ограничения. Они вновь студенты, беззаботные, бесшабашные и любвеобильные. Они вновь гусары. Они наслаждаются жизнью по полной программе. Ведь скоро это кончится, а впереди тяжкий труд. Работа докера в порту по сравнению с практикой хирурга, так, баловство. Когда ты по несколько дней не выходишь из больницы, попадая из обычного рабочего дня в дежурство, затем летишь в район по санзаданию, и вновь на работу и дежурство. Это сочетание физической работы с высокой степенью умственного труда, да еще моральные переживания за осложнения у оперированных больных, давления администрации и других надзирателей. И вот среди этого ада выпадают такие каникулы!
-Я предлагаю Стародубцева Виктора Николаевича,- закончила она.
Свет померк для Виктора. У всех вырвался вздох облегчения, не я назначен. Сколько Стародубцев себя помнил, он всегда был старостою: в институте, на любой специализации. Скорее всего, это была дань его физическим данным: высокий, физически крепкий. Ну, кто сможет противостоять пьяному? Конечно, он. Теперь главное нужно умело отказаться, еще есть время и шанс.
-К сожалению, я не могу. У меня нет никаких организаторских способностей, да и со здоровьем проблемы, – он еще что-то мямлил.
Но кто поверит в эту сказку? Посыпались диагнозы его немощи, один другого позаковыристей.
-Вот видите, даже товарищам видны симптомы моей болезни, – он надеялся отделаться, но вызвал только хохот.
Но его убила хитрость Маргариты Анатольевны, отработанная уже не на одном поколении курсантов. Она произнесла:
-Я прошу вас, Виктор Николаевич, помочь мне. Очень прошу.
Ну, а кто после этого устоит? У здорового, сильного мужика просит помощи слабая, беззащитная женщина. Конечно же, истый гусар тут же протянет руку и все, что она потребует.
-Хорошо, хорошо. Я сделаю все, как вы просите.
-Тогда зайдите в мой кабинет, и мы обсудим план работы, – она направилась к двери.
Виктор последовал за ней. Кабинет – это громко сказано. Это была простая, небольшая учебная комната, но здесь был хозяин тот преподаватель, за которым она была закреплена. Лекции проходили в аудитории, а по подгруппам занятия проводили в этих помещениях. Под стать ей, было и убранство комнаты. Длинный стол с рядами стульев вдоль него, а во главе еще один для учителя. Вешалка, шкаф с книгами, в углу потертый, кожаный, старый диван. И только горшок с цветами говорил о том, что хозяйка - женщина.
-Проходите, садитесь, где вам удобно. Давайте поговорим о том, как будем работать. Здесь, понятно, я сама разберусь. А вот в общежитии сложно. Хотя наши преподаватели постоянно там дежурят, но это только до одиннадцати часов. А потом, после их ухода, там такое, - какое именно она не уточнила.
-Очень прошу, проследите за порядком в общежитии. Если что-то нужно, сообщайте, помогу.
Виктор усмехнулся. Уж не хочет ли она сделать его стукачем? Пока ни у кого не получалось, а уж тебе, красавица, подавно.
-Несравненная Маргарита Анатольевна, – несколько витиевато начал Виктор – мы оба взрослые люди, врачи и прекрасно понимаем необходимость нашего пребывания здесь. Люди приехали за корочками. Они знают и могут больше многих из ваших кафедралов. И нет ничего предосудительного в том, что они немного расслабятся вечером. Главное, чтобы все было в рамках дозволенного. Ведь вы тоже, когда едите в центральные институты, ведете себя также. Я прослежу, чтобы ничего, из рук вон выходящего, не произошло. Спите спокойно.
-Спасибо Виктор. Вы прекрасно меня поняли. Теперь, пожалуйста, займитесь посещаемостью. Вот список всех зарегистрированных на цикле курсантов, с домашними адресами. Перепишите себе и отмечайте их присутствие, – она протянула листок.
Обычная практика на цикле. Но кто это отмечает и проверяет? Все это для формальности. Некоторых курсантов вообще не бывает, они договариваются с руководством кафедры, ставят в известность старосту и уезжают по своим делам. Другие посещают периодически, обычно - это местные доктора, у которых множество своих забот и… знакомых среди работников кафедры. Но староста также в курсе событий. Ведь бывают неожиданные институтские проверки, вот тогда необходимо закрыть отсутствующих. Но всегда это проходит гладко, никому не хочется представать в плохом свете.
Но вот все формальности окончены и Виктор покинул кабинет куратора. Теперь переполненный автобус и поездка в другой конец города, домой, в общежитие.
Вечером он пошел на кухню ставить чайник и вновь столкнулся с дамами «высокой нравственности», как он их прозвал про себя. В роскошных халатах, красивые и недоступные, они что-то готовили на плите. Увидев Виктора, одна из них хмыкнула и что-то сказала другой. Та повернулась к нему и спросила:
-А права ли народная молва в том, что у хирургов золотые руки, но медные лбы? – намекая на то, что хирурги думают руками.
-Вы с какого цикла, уважаемая?
-С организации здравоохранения. Я руководитель.
-А как зовут руководителя?
-Людмила Матвеевна.
-Так вот, уважаемая руководитель Людмила Матвеевна. Молва исходит от таких, как вы. Руки хирурга, которые вас раздевают, кажутся золотыми из-за нежности и хорошего знания анатомии. Но вас много, всех не запомнишь, отсюда и утверждение, что у нас медные лбы, – он с интересом смотрел на собеседницу.
С ее лицом происходила метаморфоза. Оно из насмешливого, постепенно, превращалось в негодующее, оскорбленное. И, наконец, застыло в фазе возмущения.
-Хам! – домашний халат, презрительно шурша, выскочил в коридор.
-А то! – и он пошел к себе в комнату.
Здесь нет руководителей и подчиненных, все равны - как в бане. А кто это забывает, ему деликатно напомнят. Обычное явление - уколоть мужчину, заставить обратить на себя внимание. Другие будут стесняться еще немного, но только до первого приглашения в постель. Да здравствует студенчество посреди взрослой жизни.