Поэт и царь

В истории мировой литературы тема взаимоотношений поэта и царя – одна из вечных тем, начиная от Иисуса Христа и Понтия Пилата и кончая (не кончая!) взаимодействием Михаила Булгакова и Сталина. Жизнь А.С.Пушкина, как часть общего историко-литературного процесса, прекрасно сюда вписывается.
«Видел я трёх царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упёк меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвёртого не желаю; от добра добра не ищут...» (из письма Пушкина к жене, апрель 1834  г.).

«Первый» – Павел I; молодые родители Пушкина в его царствование держались подальше от двора и царского самодурства. «Второй» – Александр I. Трудно сказать, чтобы и Пушкин «жаловал» Александра Павловича. Ещё в Лицее Пушкин сочинял на него эпиграммы («Тот в кухне нос переломил, а тот – под Австерлицем»), В Лицее царил вольнолюбивый дух. Преподаватель гражданского права, выпускник Геттингенского университета, А.П.Куницын во вступительной речи 19 октября 1811 г. умудрился не упомянуть царя ни разу, обращаясь к юношам с призывом стать достойными гражданами и с честью управлять Россией: Лицей был задуман как привилегированное учебное заведение для подготовки высшей государственной элиты. Ещё в Лицее Пушкин познакомился с царскосельскими гусарами, которые побывали в европейском походе после 1812 г. Победа над Наполеоном породила в передовых кругах дворянской молодёжи надежды на освобождение крестьян в благодарность за спасение Отечества. Пушкин впитывал вольнолюбивые настроения и в обществе «Арзамас», куда входили и будущие декабристы Михаил Орлов и Никита Муравьёв. Выйдя из Лицея, поэт окунулся в бурную петербургскую жизнь, был в курсе европейских событий, приветствовал террористические акты (убийство герцога Беррийского студентом Зандом, герцога Коцебу Лувелем), писал эпиграммы на Аракчеева («Всей России притеснитель, а царю он друг и брат»), на Александра I:

Воспитанный под барабаном,
Наш царь лихим был капитаном:
Под Австерлицем он бежал,
В 12-м году дрожал.

Ярко сатирические «Сказки. Noёl»

Ура! В Россию скачет
Кочующий деспот.
Спаситель громко плачет
За ним и весь народ.
Мария в хлопотах
Спасителя стращает:
«Не плачь, дитя, не плачь, сударь!
Вот бука, бука, русский царь!»
Царь входит и вещает:

«Узнай, народ российский,
Что знает целый мир:
И прусский, и австрийский
Я сшил себе мундир.
Возрадуйся, народ: я сыт, здоров и тучен,
Меня газетчик прославлял,
Я ел, и пил, и обещал,
И делом не замучен...» и т.д.

В доме Никиты Всеволожского на заседании «Зелёной лампы» (преддекабристского общества) Пушкин в 1818 г. (в 19 лет) пишет оду «Вольность», глядя из окон на Михайловский замок, где был убит Павел I:

Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоем челе
Печать проклятия народы.
Ты ужас мира, зло природы,
Упрёк ты богу на земле!

Ода «Вольность» воспевала торжество закона. Убийство Павла I совершилось с согласия наследника престола Александра, т.е. закон был нарушен. Автор обращается к царям:

Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас закон.

(В 1830-е годы в поэме «Анджело» по мотивам Шекспира Пушкин сравнивает диктатуру закона с милостями доброго царя, ища свой идеал в просвещённой монархии).

В 1819 г. Пушкин посетил деревню, Михайловское, но, в отличие от предыдущей поездки с её «беспечным миром полей» и «легкокрылыми забавами, «мысль ужасная здесь душу омрачает». Картины «барства дикого» и «рабства тощего» он видел, конечно, не в материнской усадьбе Ганнибалов, но в соседстве было немало «неумолимых владельцев». Надежды на освобождение крестьян от рабства опять же связывает он с царской милостью:

Увижу ль, о друзья, народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя?!

Эпиграммы и стихи Пушкина принимались в публике с восторгом, расходились в списках и дошли до царя. Александр I сказал: «Пушкин наводнил всю Россию возмутительными (т.е. призывающими к бунту – прим. авт.) стихами; его надобно сослать в Сибирь». За Пушкина вступились придворный историограф, друг семьи Пушкиных, Николай Михайлович Карамзин и поэт Василий Андреевич Жуковский, старший друг, советчик и неформальный опекун Пушкина.

 Петербургский генерал-губернатор Милорадович, герой 1812 года, благородный офицер, вызвал Пушкина к себе. Тут выяснилось, что в отсутствие поэта кто-то приходил к слуге и выпрашивал на время рукописи. Верный Никита Козлов сказал, что ничего не знает, а Пушкин, придя домой, сжёг все компрометирующие бумаги, поэтому посылать за ними бесполезно. Но юный Пушкин в порыве благородства записал в присутствии Милорадовича всё, что сочинил «противу правительства». Милорадович, растроганный, объявил Пушкину прощение от имени царя.

Однако Александр I был этим недоволен. Карамзин передал царю обещание поэта не писать ничего недозволенного. (Пушкин обещал: два года, – а Карамзину показалось слишком нахальным установление сроков.) И 6 мая 1820 г. Пушкина отправили в Екатеринослав как бы в командировку от Коллегии иностранных дел.
Наместник Новороссии генерал Инзов был добрый старик, поэтому Пушкин в Екатеринославе и Кишинёве имел полную свободу, ездил с семейством генерала Раевского на Кавказ и в Крым, встречался с членами Южного общества в Каменке, попал даже на их собрание. От Пушкина скрывали наличие организации, но идеи, цели и задачи высказывали открыто. Братья Давыдовы, М.Ф.Орлов, С.Г.Волконский, Д.Якушкин, В.Ф.Раевский, П.И.Пестель были его хорошими знакомыми. Пушкин переписывался с А.Бестужевым-Марлинским и К.Рылеевым. И.Пущин и В.Кюхельбекер – его ближайшие лицейские друзья. Стихи Пушкина были в бумагах всех декабристов.

Поначалу Пушкин держал слово, данное Н.М.Карамзину. Но в 1822 г. появляется «Птичка»:

Зачем на Бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать, –  когда на просьбу об отпуске в Петербург ему ответили отказом. В 1823 году – «Узник». Пушкин подрался с молдаванином, и Инзов посадил поэта под домашний арест.

1823–1824 – годы пребывания в Одессе. 1823 г. считается годом кризиса, когда Пушкин испытал разочарование в прежних кумирах и идеях. Он уже не одобрял революционные методы переустройства общества.

Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя,
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды...
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич. (1823)

Известно, что декабристы в своих планах не отводили места народу.
В Одессе Пушкин попал в совершенно другое общество: роскошные дамы, театр, итальянская опера, масса живописных иностранцев, ежедневное прибытие новых кораблей из Европы. Любовь – Амалия Ризнич, а позже – Е.К.Воронцова, жена генерал-губернатора, наместника царя в Одессе, графа М.С.Воронцова. Этот «европеец» сильно отличался от генерала Инзова. В нём не было доброты, а были зависть и стремление первенствовать. Наверное, были и ревность и обида, но, похоже, не они оказали главное влияние на пушкинскую участь. Воронцов не желал видеть в Пушкине поэта, автора известнейших новаторских поэм: «Руслан и Людмила» (вышла в 1820) и «Кавказский пленник» (вышла в 1822), – а обращался с ним как с чиновником Х класса. Известна история с командировкой на саранчу. Воронцов забрасывал начальство Пушкина в столице просьбами убрать от него непокорного чиновника. Бюрократическая машина провернулась только через год: ответ пришел к июлю 1824 г. К тому же было перехвачено письмо Пушкина, в котором он писал, что берёт «уроки чистого афеизма». В стране, где цензура не позволяла даже такие невинные эпитеты, как «небесные глазки», атеизм – страшное преступление.

И 9 августа 1824 г. Пушкин уже в Михайловском, в «далёком северном уезде», где нет ни театров, ни моря, ни синего неба, ни жаркого солнца, ни «милых южных дам». Пушкин взбешён. В Михайловском он под неусыпным контролем. Со стороны дворянства его осуществляли А.И.Львов – псковский губернский предводитель, А.Н.Пещуров – опочецкий уездный предводитель, со стороны духовенства – настоятель Святогорского монастыря отец Иона. Параллельно шел и секретный надзор. Южная любовь Пушкина Каролина Собаньска была секретной агенткой и следила за Пушкиным и другими поэтами. Её сожитель Витт в 1826 г. посылал тайных агентов в Михайловское. После восстания декабристов агент был послан узнать о поведении, образе жизни и мыслей Пушкина с открытым листом на арест. Но все опрошенные твердили, что «Пушкин живёт как красная девка».
Пушкин в деревне сочиняет «Воображаемый разговор с Александром I», в котором продолжает подтрунивать над царём: «Дела не делай, от дела не бегай». Однако в стихах «19 октября» (1825) прощает ему «неправое гоненье», так как и царь тоже человек. Зато и заслуги его велики: «Он взял Париж, он основал Лицей!»
Узнав о смерти Александра I (19 ноября 1825), Пушкин засобирался в Петербург, нелегально – по поддельному паспорту, изготовленному им самим же. Но 13-14 декабря он пишет поэму «Граф Нулин», вместо того чтобы на Сенатской площади разделить с друзьями ответственность за идеи, в справедливость которых он уже не верил.

А 3 сентября 1826 г., когда свершилась уже казнь декабристов, посланный из Пскова сообщил Пушкину, что его ждет губернатор, и безо всяких сборов поэт был увезён в Москву, прямо в Чудов Дворец, к новому императору Николаю Павловичу, чья коронация как раз и проходила в тот период. Содержание разговора с царём Пушкин, верный слову дворянина, никогда не разглашал. До нас дошли только некоторые обрывки, типа знаменитого вопроса, был ли бы Пушкин на Сенатской площади, если бы он 14 декабря находился в Петербурге.

Ещё в конце ноября 1825 г. он писал Вяземскому: «Душа моя, ей-богу, я пророк! Я велю Андрея Шенье напечатать церковными буквами!» Андре Шенье – французский поэт эпохи Великой французской революции, казнённый якобинцами. Но Пушкин не знал ещё, насколько пророческими окажутся строчки:

«..Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас, о позор!»

А слова:

«В наш век, вы знаете, и слезы преступленье;
О брате сожалеть не смеет ныне брат», –

вполне соответствовали настроениям после казни декабристов, и сами стихи Пушкина связывались не с Францией, а с недавними событиями в России.
В 1828 г., когда Пушкин успокоился и хотел жениться, ему пришлось оправдываться на двух судебных процессах. Один был связан со стихотворением «Андре Шенье», а другой – с поэмой «Гавриилиада». В 1821 г. ещё в Кишинёве Пушкин написал богохульственную поэму о деве Марии, из которой следует, будто бы архангел Гавриил не сообщил Марии благую весть о зачатии Спасителя, а сам поспособствовал её беременности. В 1828 г. Пушкин – совсем другой человек, автор «Бориса Годунова» и почти всего «Евгения Онегина», автор «Пророка», поэт, понявший своё божественное предназначение и исключительную роль в развитии общественной мысли в России. Он пережил не один мировоззренческий кризис, глубокую личную трагедию в связи с разгромом декабристов, ссылкой, арестами и казнью друзей. Он поверил новому царю в том, что тот желает добра и ему лично, и его друзьям, и всей России. И вот всплывает эта богопротивная поэма, о которой он и думать забыл.

Пушкин изо всех сил отпирался, приписывая авторство умершему Д.П.Горчакову, автору матерных стихов. Но дело не прекратили до тех пор, пока сам царь не попросил Пушкина ответить письменно в запечатанном конверте. Говорят, Пушкин честно признался. Хотя кто знает, что там было?!

С началом нового царствования Пушкин связывал много надежд на реформы, на милость к падшим. Он написал серию удивительных стихотворений: «Стансы» («В надежде славы и добра», 1826), «Во глубине сибирских руд» (1827), «Арион» (1827), «Друзьям» («Нет, я не льстец...» (1828).

Два из них хорошо известны по школьной программе, с ними традиционно связывается мысль о верности Пушкина идеалам декабризма. А.Одоевский в ответе Пушкину пообещал: «Из искры возгорится пламя» (ух, оно и разгорелось!). Но как же тогда понимать остальные два стихотворения? Валентин Непомнящий поясняет: Пушкин поучает царя! «Во всем будь пращуру подобен». Мол, «начало славных дел Петра мрачили мятежи и казни», но он умел прощать («Пир Петра Первого» (1835), сцена из «Полтавы» (1828); «И за учителей своих заздравный кубок поднимает», т.е. за врагов, шведов, которые научили воевать). Надежда на прощение царя «в мрачном подземелье разбудит бодрость и веселье» – вот что имел в виду Пушкин. Он видел в царе дворянина, верного своему слову. О вере в царские обещания он пишет в стихотворении «Друзьям»: «его я просто полюбил», «тому, кого карает явно, он втайне милости творит», «освободил он мысль мою» (пообещал быть личным цензором).

Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.

Он не хотел молчать, хотел в честном разговоре убедить царя продолжать дела пращура, Петра Великого. Царь был великий актёр и хитрец. Усыпив бдительность поэта, он не позволял ему даже перед друзьями читать произведения, не прошедшие цензуру. В 1830 году нескольким литературам было предложено составить записку о народном просвещении. Это была проверка на верноподданнические чувства. Пушкин показал в записке государственный ум, но тест не прошёл. Его трагедию «Борис Годунов» Николай I отдал на рецензию Фаддею Булгарину (бывшему другу декабристов и Грибоедова, тайному агенту III отделения).
 
 18 февраля 1831 г. Пушкин женился и увёз молодую жену в Царское Село, где прошла его юность, где жили Карамзины. Но туда же переехал и царский двор, и прелесть Натальи Николаевны была замечена. И также была замечена любовь Пушкина к жене, а свет не прощает искренности чувств. В 1833 г. Пушкин занялся историей – историей Пугачёва, историей Петра I. Ему нужны были архивы – для работы. И ему нужны были деньги для издания своих произведений. И царь принял Пушкина снова на службу после отставки с 1824 г. А чин у Пушкина был небольшой, царь повысил его до XI класса, что соответствовало при дворе камер-юнкеру. Камер-юнкерами становились обычно 18-летние отпрыски знатных фамилий. Узнав о таком «рождественском подарке» царя, Пушкин пришёл в ярость, так что Жуковскому пришлось держать новоиспеченного придворного и отливать его холодной водой.

«История Пугачёва» («Пугачёвского бунта», по настоянию царя) доходов не принесла. Ссуду, взятую у царя, возвращать было не из чего. Пушкин согласился, чтобы жалованье шло в счёт погашения долга. «Медный всадник» был изуродован царственным цензором, а в таком виде Пушкин не хотел его печатать. В довершение всего Наталья Николаевна, которую хотели видеть на придворных балах в Аничковом дворце, на одном из последних балов перед Великим постом выкинула. Ей был 21 год, и у неё было уже двое детей. Пушкин очень за неё испугался и, как только появилась возможность, отправил её с двумя детьми, едва не грудными, к её родным под Калугу. Проводя лето в Петербурге без семьи, Пушкин сунулся было с прошением об отставке. Но царь не захотел отпускать поэта с короткого поводка. Переписка шла через Бенкендорфа с советами В.А.Жуковского (он был воспитателем наследника). Жуковский ничего не понял, велел Пушкину извиняться перед Бенкендорфом и царём. Пушкин, по собственным словам, «получив суровый абшид», «струхнул». После смерти поэта, разбирая бумаги Пушкина, Жуковский понял, что заблуждался и что у Пушкина был единственный выход – держаться подальше от царя, т.к. Пушкин был свободным человеком. Внутренне свободным:

...Никому
Отчёта не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам...
…Вот счастье, вот права! (1836 г.)

Пушкин много ездил по России, но никогда не был за границей – не пустил царь. Он не позволил поэту жить в деревне, припугнув тем, что не допустит тогда в архивы. У Пушкина не было доходов с поместья. (Он в шутку говаривал, что «деревенька» его – на Парнасе, а оброк он берёт не с крестьян, а с 36 букв русского алфавита.) Перед свадьбой отец ему выделил 200 душ в Болдине, в деревне Кистенёвка, – они были заложены ради денег. Михайловское принадлежало его матери, а когда в марте 1836 г. она умерла, то перешло в совместное владение к отцу, брату, сестре и самому Пушкину. Муж сестры настаивал на том, чтобы продать Михайловское и разделить деньги. Пушкин мечтал выкупить его в своё владение или, на худой конец, купить Савкино близ Михайловского. Но денег у него не было, жили в долг. Поэтому с этой затеей ничего не вышло.
Дантес не был агентом царя, но весь скандал в свете был царю на руку. После смерти Пушкина Николай вздохнул: «Насилу заставили Пушкина умереть христианином». С подачи Жуковского царь выплатил частные и простил казённые долги, обеспечил кое-какой пенсией вдову с детьми; сыновей позволил обучать в кадетском корпусе бесплатно – в общем, окружил заботой и обласкал сирот.
После дуэли Пушкина с Дантесом по столице пошли ходить стихи Лермонтова. Слова о «надменных потомках», «Свободы, Гения и Славы палачах» звучали в унисон пушкинской лире и получили в списках название «Воззвание к революции». Царь опасался демонстраций в Петербурге, запретил печатать некрологи. Но А.Краевский напечатал всё же в «Литературных прибавлениях к «Русскому Инвалиду»: «Солнце нашей поэзии закатилось!» Министр просвещения С.С.Уваров сделал ему выговор: какое такое «великое поприще»? – умер всего-навсего камер-юнкер, и как это «во цвете лет»? – покойному, мол, уж почти сорок лет было.

Отпевали Пушкина тайно и не в той церкви, которая была обозначена в пригласительных. Десятки тысяч побывали у дома Пушкина, это были люди самых разных сословий, национальностей и т. п. Вся Россия пришла поклониться гробу своего поэта.

Но царь был очень доволен, что может Пушкина унизить еще раз. Он узнал, что весной 1836 г. Пушкин, похоронив мать в Святогорском монастыре, выкупил местечко и для себя. Гроб положили в деревянный ящик, завернули в рогожку, и метельным февральским днём А.И.Тургенев в сопровождении жандармского офицера повёз тело Пушкина в Псковскую губернию. Верный дядька, Никита Тимофеевич Козлов, по рассказу Тургенева, не отходил от ящика с гробом ни есть, ни пить, ни днём, ни ночью. Кроме них троих и монастырской братии, на похоронах присутствовали две барышни Осиповы – 13-ти и 16-ти лет – и крестьяне.
Секретный надзор был снят только после похорон, хотя царь уверял Пушкина, что секретного надзора над ним нет.

У могилы поэта вспоминаются его слова, ставящие поэзию выше царей и их государственных дел:

Я памятник себе воздвиг нерукотворный.
К нему не зарастёт, народная тропа.
Вознёсся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.