Место под Солнцем. Глава 10. Сафьяновая папка

Город утопал в грязи. Дождь лил третьи сутки, ветер рвал вывески, стучал ставнями домов нерадивых хозяев. И казалось, что конца этой буре не будет.
Особенно худо приходилось тем, кто жил в нижней части города. Туда теперь обильно стекались все нечистоты, смываемые с мостовых потоками, лившимися с небес.
Часть улиц была затоплена, в домах стояла вода.

Таверна «Красный дьявол», расположенная на улице Брюно, между тем, несмотря на непогоду, была полна народа. Студенты и школяры, торговцы и ремесленники, парочка служителей церкви, расположившихся в глубине зала, несколько дворян, промокших и голодных, - все они в этот день укрывались тут от бушующего снаружи ливня.
Хозяин и пара его работников сбились с ног, стараясь услужить тем из гостей заведения, в наполненности кошельков которых они не сомневались.
Студенты, - шумные, пылкие, голодные, - к таковым не относились. Хотя это вовсе не мешало им чувствовать себя в этой таверне как дома. В те счастливые дни, когда им было чем заплатить за обед, они здесь ели, грелись у огня, отдыхали. И сегодня, вспоминая о том, как отвратительно в эти минуты там, снаружи, они были особенно счастливы тем, что могут себе позволить выпить кружку вина и съесть горбушку хлеба, густо пропитанную жиром с подноса, стоявшего у очага. Они были сыты и пьяны. И ни на кого не обращали внимания.

Когда Мориньер назначал деловые встречи, отсутствие любопытства у окружающих он почитал самым главным из достоинств заведения. Поэтому он выбрал именно это место и этот час.
Здесь сегодня он должен был встретиться с человеком, в чьих руках находилась теперь папка, поисками которой Мориньер занимался уже три долгих месяцев. Он мог бы отложить встречу, перенести ее на другое время, но он не желал больше оставлять эти документы в чужих, даже самых надежных руках, хотя бы на один лишний день. Именно из-за них он, привыкший в другие дни действовать в одиночку, сегодня решил подстраховаться – захватил с собой слуг, двух крепких парней, более всего похожих на мясников с улицы Экоршри. Едва зайдя в таверну, те уселись у самой двери, справа от входа и, взяв по бутылке вина и толстому кругу кровяной колбасы, слились с прочими посетителями настолько полно, что самый острый взгляд не отличил бы их от прочих завсегдатаев заведения.
Мориньер же занял место максимально удаленное от входа в зал – у стены напротив, справа от узкого окна, расположенного под самым потолком, которое теперь почти совсем не пропускало свет.
В таверне и в солнечный день стоял приятный глазу полумрак, а в эту погоду без обязательной свечи на каждом столе и вовсе ничего не было бы видно.
Мориньера, впрочем, это вполне устраивало.
Едва заняв место на длинной скамье, он приказал запалить свечу, отодвинул ее на середину стола, дождался, когда хозяин поставит перед ним кружку и бутылку бургундского и отослал его прочь. Отклонился к стене, скрылся в темноте. Принялся ждать.

Ждать пришлось недолго. Уже спустя четверть часа на пороге появился человек, при виде которого Мориньер на мгновение выдвинулся в круг света, создаваемый свечой. Увидев, что вошедший успел его заметить и направился в его сторону, вновь принял прежнюю позу.
- Добрый вечер, господин граф, - проговорил тихо человек, усаживаясь к столу напротив Мориньера.
- Вы оптимист, Данжен, - усмехнулся тот, оглядывая очевидно продрогшего мужчину, с одежды которого за те несколько мгновений, что он стоял перед ним, натекла основательная лужа. – Все в порядке?
- Да, монсеньор. Я все принес.
- Давайте.
Мориньер принял из рук Данжена сафьяновую папку. Отметил удовлетворенно, что та не успела вымокнуть. Положил ее рядом с собой на скамью.
- Кто бы мог подумать, что то, что мы безуспешно искали по всему Парижу столько времени, окажется под самым носом, - сказал Данжен, грея руки над пламенем свечи.
Мориньер не поддержал разговора. Спросил просто:
- Будете есть?
- Нет, господин граф. Но посижу, если позволите. Хоть немного согреюсь. На улице погода собачья. Давно такого лета не припомню.
Мориньер кивнул.
- Как поживает наш маленький друг?
- Парень оказался на удивление проворен и смышлен. За ту пару месяцев, что мальчишка провел в монастыре, он приобрел лоск и стал довольно бегло читать. А уж когда попал в эту обитель Муз – и вовсе переменился. Стал почти красив, взял себе новое имя…
- Как же его теперь зовут?
- Он назвался Габриэлем.
- «Божья твердыня»? Парень не умрет от скромности.
- И сомневаться не приходится, - засмеялся Данжен. – Несмотря на то, что в нем начисто отсутствует смирение, отец Жан был в восторге от воспитанника. Сетовал горько, что вынужден отпустить мальчишку в это гнездо разврата.
- Ничего, - усмехнулся Мориньер. – Насколько я успел заметить, характер у мальчугана что надо. Он выстоит.
- Габриэль прекрасно устроился в театре, - еще раз подтвердил Данжен. - Он подружился с труппой, девушки – те только и делают, что строят ему глазки. Да и сам господин Мольер от него в восторге. Он нянчится с ним, как с сыном. Водит к себе в дом, кормит обедами, оставляет ночевать.
- Господин Мольер – любитель мальчиков?
- Ничего об этом не слышал. Думаю, просто мальчишка очень ему по нраву. Он одновременно услужлив и горд, у него великолепная память и он все схватывает на лету. Еще позавчера он помогал актерам облачаться в платья, вчера – заменял суфлера, а сегодня – господин Мольер дал ему роль.
- Наш малыш делает такие успехи? – улыбнулся Мориньер. – Так он доволен жизнью?
- Более чем ожидалось, монсеньор.
- Он талантлив?
Данжен задумался.
- Во всяком случае, усердие его не знает границ. Господин Мольер утверждает, что со временем мальчик станет великим актером.

Когда, согревшись и обсохнув, Данжен оставил таверну, Мориньер тоже собрался было уходить. Поймал взгляд одного из своих слуг, качнул головой – пора. Стал подниматься неторопливо.
Но в этот момент дверь в таверну распахнулась, и на пороге показался человек, при виде которого Мориньер покидать свое место передумал. Снова сел, замер. Едва заметно кивнул своей свите – ждите. Внимательно смотрел, как, оглядываясь в поисках свободного стола, новоприбывший медленно продвигался в его сторону.

Когда мужчина приблизился достаточно, Мориньер проделал тот же фокус, что и с Данженом. Показавшись из темноты, он негромко произнес:
- Прошу вас, мсье Клод. Присаживайтесь, - сделал короткий приглашающий жест рукой.
«Мсье Клод» вздрогнул, отшатнулся, приготовился бежать, но слуги Мориньера, - последний одобрил кивком их сметливость, - поднялись из-за своего стола, встали в дверях, сложив руки на груди. Они выглядели так очевидно не склонными к полемике, что Клод Ле Пти, - «Грязный Поэт», как называли его в народе, - развел руками, усмехнулся криво. Вернулся к столу, за которым сидел Мориньер:

- Что вам нужно?
- Присядьте.
Он сел. 
- Кто вы такой?
Мориньер улыбнулся.
- Что вам заказать?
- Я не голоден.
- Что ж, - пожал плечами Мориньер. – Как угодно.
- Так что вам от меня нужно? – повторил Клод Ле Пти с непримиримой враждебностью.

Мориньер ответил, вздохнув притворно-обреченно:
- Что мне от вас нужно? Итого? Что ж, начнем с конца. Чтобы вы забыли про то, что вообще умеете слагать стихи и убрались из города хотя бы на некоторое время.
- С какой стати?
Мориньер усмехнулся саркастически:
- Поистине с поэтами невозможно разговаривать. В их головах причины и следствия необратимо перепутаны. – Он взглянул на взбешенного мужчину. – Ну, скажем… чтобы не закончить свои дни, как господин де Бержерак. Или, - того хуже, - так чудовищно неприглядно, как этот ваш дражайший Шоссон.
Добавил насмешливо:
- Вы должны помнить. Это же ваши слова: «Когда ж огонь, пылая, Стал побеждать его, упал он, умирая, И небу показал свой обгоревший зад».

Он провоцировал. И он был настороже. А потому вполне успел заметить, как дрогнули ноздри Грязного Поэта, как вздулись вены на шее, как приподнялся тот в ярости, замахиваясь. Оттого и увернулся от неприцельного удара без особых усилий. Вернул сторицей. Коротким и точным ответным ударом разбил нос, рассек губу вспыльчивого упрямца.
Все произошло так быстро, что мало кто заметил случившееся. Только вскочили слуги Мориньера, готовясь прийти господину на помощь. Заметив короткое запретительное движение последнего, уселись снова на скамью у стены, раскинулись лениво, будто бы даже задремали.
Клод Ле Пти зашипел от боли, зажал ладонью нос.
- Ну и сволочь! – взглянул с отвращением. - Ищейка королевская! Как же я вас всех ненавижу!   
Мориньер кивнул – не сомневаюсь. Достал платок, протянул его Клоду Ле Пти.   
- В своих стихах вы более куртуазны, господин Маленький Поэт, - усмехнулся. - Какой дурак, кстати, придумал вам это имя?
- Одеты вы, возможно, как вельможа, - скривился Клод Ле Пти, рифмуя с видом презрительным, - но, зуб даю, что вы деретесь все же, как бешеный бандит-головорез, всю жизнь проведший во Дворе Чудес.
Мориньер рассмеялся:
- Рифма вошла в вашу кровь навсегда. Ладно, признаю, я понял, что забыть о том, что вы стихотворец, вы, по всей вероятности, не сумеете. Но исчезнуть из Парижа вы должны.
Дотронувшись до вспухшей губы, Клод Ле Пти поморщился. Потом произнес холодно:
- Покажите еще раз ваше лицо. Я не успел рассмотреть.
Мориньер выполнил просьбу, легко улыбаясь.
- Было бы недурно, - проговорил мягко, - если бы вы добавили вашему тону учтивости, господин поэт.
- Зачем?
- Для того хотя бы, чтобы сохранить зубы, - весело ответил Мориньер.

Клод Ле Пти долго не отводил взгляда от лица собеседника.
- Я встречал вас, кажется, - проговорил, узнавая. - На Новом Мосту? Вы из секретной службы Мазарини, не так ли? Кому там вы теперь подчиняетесь? Этому кардинальскому прихвостню – Кольберу? Как странно – итальянская дрянь подохла, а прихвостни его остались и живут-не бедствуют. Ну, где там ваши люди? Что они медлят?

Мориньер молчал. Смотрел на ввалившиеся щеки поэта, на прядь волос, пожухлой соломой падающую на высокий лоб, на чуть подрагивающие от напряжения ноздри.
- Успокойтесь, - ответил, наконец. – У вас проблемы с логикой. Я уже дважды произнес «исчезните», а вы лепечете что-то несуразное. Вы уйдете отсюда так же свободно, как пришли. Но я хочу с вами поговорить, коли судьба свела нас в этом заведении.
- Я не верю в случайности.
- Я тоже не верил, - ответил Мориньер. - До сегодняшнего дня. Между тем вы здесь, хотя я и не рассчитывал на встречу с вами.

Он взглянул еще раз на Клода Ле Пти, движением руки подозвал хозяина.
- Вина и что-нибудь поесть.
Пододвинул поэту принесенную хозяином таверны кружку.

Клод Ле Пти сидел неподвижно. Смотрел на блюдо, заполненное холодным мясом и овощами, на кружку, в которую только что враг его плеснул из бутылки великолепного бургундского. Почувствовал, что сейчас потеряет сознание – от достигшего, наконец, кожи тепла, от голода и усталости. У него не осталось больше сил.

Перемена в нем была так очевидна, что Мориньер на мгновение прикрыл глаза.
- Ешьте. И давайте будем считать, что разговор наш начат вот только что. Вы виделись с Дегре?
Клод Ле Пти уставился на него с опаской.
- Кто это?
- Не валяйте дурака, - устало вздохнул Мориньер. – Он обещал поговорить с вами. Он сделал это?
- Я не знаю, что он должен был мне сообщить. Мы не встречались.
Помолчав, продолжил.
- Я только что вернулся в Париж.
- Зачем?
Ле Пти молчал.
- Хорошо. Не важно. Это, в любом случае, не отменяет моего требования – уезжайте.

- Я не могу уехать, - ответил Ле Пти насмешливо. - Я могу только уйти. Но не хочу. У меня дела в городе. И я не обязан менять свои планы по чьей-либо прихоти.
- Если, говоря «у меня дела», вы имеете в виду переиздание «Школы девушек», я не советовал бы вам…
- У меня есть договор.
- Считайте, что у вас нет его. Издатели не возьмутся за переиздание, а книгопродавцам запрещено принимать книгу к продаже. Всякого, кто ослушается, ждут неприятности.
Он посмотрел на Клода Ле Пти.

- У меня есть друзья, которые сумеют мне помочь.
- Вы имеете в виду господина Фуке? Боюсь, в этот раз рассчитывать на него не стоит. У него масса своих проблем.
Клод Ле Пти дернул плечом.
- Мои книги читает пол-Лувра.
- Половина Лувра? – засмеялся Мориньер тихо. - Не обольщайтесь. Кое-кто читает – да. Но ни один не подаст вам руку и ни один не вынет вашу голову из петли, если вы ее туда сунете.
Клод Ле Пти презрительно поморщился.
- Это доказывает только, что я прав. Все общество, вся верхушка власти, вся Церковь, от макушки до фундамента, – все двуличны и подлы.
- Ну, коли вам непременно хочется теперь изобличать, вам придется признать, что и друг ваш, уже упомянутый мною сегодня Жак Шоссон, навряд ли мог считаться образцом порядочности, - произнес Мориньер холодно. – Сутенерство, похищение детей, попытка изнасилования – что из этого вы считаете достойным хвалы?
На щеках Клода Ле Пти заиграли желваки.
- Я и не утверждал, что Жак был ангелом.
- Да, я помню, - усмехнулся Мориньер.

Прочел по памяти:

«За то, что сделал Жак Шоссон,
На пляс де Грэв он был сожжен,
Не завершив утех,
Но если интереса для
Взглянуть на свиту короля,
То сжечь пришлось бы всех».

- Своей «Апологией Шоссона» вы разозлили слишком многих.
- Я этого и добивался. 
- Зачем?
- Я хочу, чтобы люди знали… чтобы король знал…
- Король знает. Что дальше?

Клод Ле Пти смотрел на Мориньера. Молчал. Он испытал вдруг сильнейшую апатию. Привычную. Ту, которая являлась к нему всякий раз, когда он задавал себе этот вопрос: «Что дальше?»
Он не знал ответа.

- Ладно, довольно лирики, - произнес сухо Мориньер. – На днях Париж восторгался очередным вашим шедевром…
Мориньер процитировал несколько строк из недавно распространенного на Новом мосту памфлета.
- Почему моим? Он подписан моим именем? – вскинулся Клод Ле Пти.
- У вас достаточно узнаваемый стиль, дорогой мой Маленький Поэт.
- Ну, предположим. И что? Это же – то, что написано в памфлете, - правда!
- Правда.

Мориньер оперся на локти, приблизил свое лицо к лицу Клода Ле Пти. Заговорил тихо и очень жестко. 
- Я знаю, на основании каких документов вы писали этот текст. И догадываюсь, кто передал вам их. Более того, я допускаю, что какие-то бумаги еще могут попасть к вам в руки.
Помолчав мгновение-другое, снова надел на лицо улыбку.
 - Так вот, мой Маленький Поэт, я сегодня сказал вам больше, чем намеревался. Из человеколюбия, разумеется, - усмехнулся. – На этом запас его иссяк. Теперь я скажу вам то, чем, собственно, собирался ограничиться. Если продолжение появится, я лично отправлю вас на виселицу. И меня не будет интересовать, подписан памфлет или нет. Если уж вам так надо шокировать чернь, пишите свои любовные истории. Не лезьте в политику. В ней вы при любом раскладе – пустая карта. А болтаться на виселице во имя чужих интересов – не только не романтично, но и глупо.

Он встал. Бросил на стол несколько монет – плату за обед. И, не глядя больше на Клода Ле Пти, вышел из таверны.


*

Мориньер сразу отправился в свой дом в Марэ. Ужинать не стал.
Отпустил слуг отдыхать. Сам заперся в кабинете, раскрыл папку.

Он просидел над бумагами несколько часов. Разложил их по пачкам. Первой, самой объемной, оказалась группа, представленная векселями и расписками. Мориньер просмотрел их быстро. И бровью не повел, встретив более двух дюжин знакомых имен. Подумал только, как были бы рады должники получить свои обязательства обратно. Но благотворительность не входила в его намерения, хотя эти документы и не представляли пока для Мориньера никакого интереса. Так что он спокойно отодвинул их в сторону.   

Вторая группа была образована письмами Мазарини и Кольбера – в основном, деловыми.
Пара писем привлекла его особое внимание. Он пробежал их глазами, вскинул брови. Какое-то время просидел в изумлении, постукивая пальцами по краю стола. Перечел их еще раз, потом еще. Два этих любовных послания могли стать спасением и погибелью – и тех… теперь уже - той, которой когда-то были написаны, и того, в чьих руках теперь находились. Интересно, знал ли уже Кольбер об их исчезновении? Или полагал, что они по-прежнему находятся в одном из его секретеров? И как вообще они могли попасть в эту гору деловых бумаг?
Мориньер раскрыл книгу, лежавшую на краю стола, расщепил переплет, привычным движением заложил за него исписанные аккуратным женским почерком листы. Поднялся, поставил книгу на полку – эти письма достойны того, чтобы храниться отдельно от всех прочих документов.
Вернулся к остальной пачке. Часть бумаг была зашифрована. И Мориньер, промучившись какое-то время, отодвинул и их, сложил все вместе, спрятал в тайник за одной из картин. Качнул головой недовольно - не слишком укромное хранилище. В самое ближайшее время надо будет перевезти их в место понадежнее. Позднее, когда придет время, он займется расшифровкой. Теперь - некогда.

И, наконец, последнюю, третью группу - составили счета. Сделки, даты, цены. Комиссионные.
Мориньер усмехнулся. Общая сумма комиссионных значительно превышала настоящую стоимость заказов.
Ничего неожиданного. Но неудивительно, что Кольбер так взволновался, обнаружив пропажу этих документов. Так ювелирно заставить короля отказаться от инвентаризации имущества Мазарини, с таким изяществом разыграть сцену с дарственной, и вдруг, когда, казалось, опасность разоблачения миновала, влипнуть в настолько неприятную ситуацию!
Эти бумаги со всей очевидностью доказывали, что Мазарини и Кольбер  славно наживались все последние годы. Благодаря сети подставных лиц и махинациям с векселями Мазарини с Кольбером ухитрились только за последние полгода получить несколько сот тысяч ливров чистого дохода.
Закончив знакомиться с добытыми документами, Мориньер удовлетворенно потянулся. Сложил счета обратно в сафьяновую папку. Остальное тоже убрал в тайник.