К происхождению культа Аныха в Абхазии

 
               
    Дольмены (франц. dolmen – от  бретонского  tol - «стол»  и  men - «камень») -  древние  погребальные  сооружения,  сложенные  из  огромных  каменных   плит,  весом  до  нескольких  десятков   тонн,  поставленных  вертикально  и  покрытых  одной  или  несколькими  плитами  сверху.  Причём  дольмен  является  одним   из  первых  типов  целостной   архитектурной  композиции,  основанной   на  законах  архитектоники,  который,  обычно,  содержит  останки  нескольких  умерших  с   каменными  или  бронзовыми  орудиями  и  украшениями. Как  установлено  учёными, на Кавказе  дольмены  сооружались  в эпоху  ранней  и  средней  бронзы (3-2 тыс. до  н.э.).  Предполагают,  что  дольмены   сооружались  для  погребения  родовых  старейшин, а  по  другой  гипотезе,  они  первоначально  служили  родовыми святи лищами  и  лишь  позднее  были  превращены   в  места  погребений. Дольмены  рас пространены  в  приморских  областях  Европы, Северной  Африке и Азии; в  бывшем  СССР  известны  на  Черноморском  побережье  Кавказа  и  в  Крыму. 
    Впервые  в  Абхазии  дольмен  был  обнаружен  В.И.Стражевым  в  высокогорном  селе  Азанта  (древнеабхазская  форма  Азантха),  в  среднем  течении  р. Кодор; кроме  того,  в  пяти  местах   пос.  Красная   поляна  (Адлерский  р-н);  пос.  Ковальское  (близ  Гантиади);  селе  Цандрипш;  южнее  г. Гагра (Гагрский  р-н);  в  низовьях  р.  Мчиш  (Чёрная рачка);  селе  Куланурхва;  в  трёх  местах  села   Ачандара  (около  центра  и  в  посёлках  Хабью  и  Ачмарда  Гудаутского  р-на);  селе  Верх.  Эшера  (в  14-ти  местах  пос. Кюр-Дере,  по-абх.  Перджентха, и  в  верховьях  р. Шицквара,  т.е.  «Самшитовой  речки»);  в  далёком  горном  селе  Псху - в  верховьях  р. Бзыбь; группы  дольменов  на среднем  течении  р.Решевю;  в  долине  рек  Агурипста  и  Баул,  а  также  на  вершине  перевала  Доу  -  на  дороге  Псху-Двуречье-Сухум  (Сухумского  р-на); сел. Азанта (недалеко  от озера  Амткел, на покатой  к селению  горе), а  также  в  верховьях  р.Джампал, правого  притока Кодора; четыре группы  дольменов  в  р-не  села Чхалта, в Рождественском  (близ  Цебельды); в  Екатериновке (Гульрипшский р-н).1
    Ближайшие  к  Абхазии  дольмены  вне пределов  Кавказа  находятся  на  терри тории  Сирии  и  Палестины, причём  именно  ближневосточные  дольмены  считаются  с а м ы м и   р а н н и м и,  т.е.   е щ ё   б о л е е   д р е в н и м и,   чем  Кавказские  памятники.  «Кавказские  дольмены, -  как  утверждает  Ш.Д.Инал-ипа, - в  т.ч.  и  абхазские,  до  сих  пор  остаются  слабо  исследованными».2
     Раскопками  были  установлены  многослойность  культурных  напластований  в  абхазских  дольменах,  свидетельствующих (не  только  - Л.К.)  о  их  древности  и  длительности  функционирования, существовании  в т о р и ч н о г о   захороне ния  и  других  местных  особенностях  погребального  обряда. Одним из важнейших  научных  выводов, вытекающих  из  изучения археологического материала  абхазских  дольменов, является   признание  их   б о л ь ш о й   а р х а и ч н о с т и.  По  мнению  же  исследователей, абхазские  дольмены  относятся  к  числу  крупнейших  по  своим  размерам  и  самых  древних  на  всём  Кавказе!
    Дольмены  строились  как  в виде  одиночных,  изолированных  сооружений, так  и  малыми  (в  Абхазии),  средними  и  большими  группами. 
    Например,  юго-восточнее  г. Майкопа,  в  9  км  к  северо-западу  от  ст. Новосвободной,  на  т.н.  Богатырской  поляне,  на  площади  всего около   50 га  расположено   363   дольмена,  вытянутые  правильными  рядами,  напоминая  собой  улицы  в  маленьком  посёлке,  на  расстоянии  10-15  м  друг от  друга (впервые  описаны  Фелициным).  В  1964 г.  на  р. Кизинке  (Кизинчи) -  притоке  р. Ходзь  -  адыгским  археологом  П.Аутлевым  открыто  другое  скопление дольменов (около  100)  и   даже  мастерская,  где  вырабатывались  плиты  для  стен  дольменов.1
    Причём  тот  факт,  что  ближневосточные   дольмены   являются  «ещё   более  древними, чем  кавказские  памятники»,   конечно  же,  заслуживает  пристального  внимания  каждого   добросовестного   исследователя   происхождения   дольменной  культуры  на  Кавказе,  которая   приписывается   к о л х а м.
    Как  отмечает   З.В.Анчабадзе:  «Памятники   раннего   бронзового   века  на  территории  Абхазии  были  обнаружены   в   дольменах…».2   И  далее:  «В период  бронзового  и  ранне-железного  веков  дольмены  были  широко  распространены  в  Азии,  Африке  и  Европе. Весьма  характерно  тяготение  всех  районов  распрост ранения  дольменов к приморским  областям. Они обычно отсутствуют во  внутренних  частях  материка,  безразлично  горных,  предгорных   или  равнинных»,3
    При чём  З.В.Анчабадзе   «не   касаясь  сложного   и  ещё   не  решённого  в  науке  вопроса   о  происхождении  дольменов  вообще»,  непосредственно  перешёл  к   характеристике   дольменов   Кавказа.
   «Не  все  известные  абхазские  дольмены, - отмечает автор,- были подвергнуты систематическому  исследованию. Более  или  менее  обстоятельно  изучена  только  эшерская  группа,  состоящая  из  15  сооружений».1
    «Самым  высоким  в  Абхазии  является  азантский  дольмен   № 1  достигающий  2,6 м  высоты,  а  самым  вытянутым  -  эшерский   дольмен  № 1,  имеющий  длину 3,64 м.
    О  массивности  дольменных  плит  можно  судить  по тому, что  некоторые  из  них достигали  весьма  значительного веса, превышающего  50 т. По своим размерам  абхазские  дольмены  являются  самыми  крупными  на  Кавказе».2
    По вопросу  о времени  постройки  абхазских  дольменов  большинство  исследо вателей  сходится  на  том, что  «…они  возводились  с  конца  111  и  в течение первой  половины  11  тысячелетия  до  н.э.  После   этого  такие   погребальные  сооружения  больше  не  сооружались, но  старые  ещё долго, вплоть до  античного  времени,  употребляли  для   захоронения  покойников».3
    По результатам  исследования  двух эшерских  дольменов  «отличавшихся  более  архаичным  инвентарём,  чем   ранее   известные»,  О.Джапаридзе   относит  их  к начальной  ступени  ранне-бронзового  периода   и  датирует  2400 – 2200 гг.  до  н.э. А  дольмены,  содержащие  следующий  слой,  он  относит  к  2200-1800гг. до  н.э. И,  наконец,  третий   строительный  слой  дольменов  Абхазии  -  к  средне бронзовому периоду, доходя  хронологически до середины  11 тысячелетия до н.э.4   
    З.В.Анчабадзе  подчёркивает, что:  «Вопрос  о  происхождении  абхазских, как  и  вообще  западно-кавказских,  дольменов   не   может  считаться   окончательно  решённым.  На  этот  счёт  в  научной  литературе  высказывались различные  пред положения».    
    Так А.С.Уваров считал, что  дольмены  были  возведены  на  Западном  Кавказе  пришлым  из  Азии  народом.5   Л.Н.Соловьёв  полагал,  что   идея  постройки  их  проникла  на  Кавказ  из  Сирии   и   Палестины,  минуя  области,  расположенные  южнее,  т.е. морским  путём.6  По мнению  Л.И.Лаврова  «появление  дольменов  на  Кавказе  нельзя  объяснить  иначе, как  следствием  дальних  морских  экспедиций  кавказских  народов  на  рубеже  неолита   и  ранне-металлической  эпохи».7  Чешский  учёный  Б.Грозный  считал, что  они  возникли  в  Закавказье  и  отсюда  распространились в Сирию  и  Палестину.8  А Б.Б.Пиотровский, наоборот, допускает  возможность заимствования  дольменов  как погребальных  сооружений  из  соседних  стран,  но  отвергает  миграцию  «культуры  дольменов»  на  том  основании,  что  «предметы,  найденные   в   кавказских  дольменах,  отражают   хорошо  известную  аборигенную  культуру  медного  века  Кавказа».1
    По  поводу  выше  изложенного   З.В.Анчабадзе   заключает:  «Таким  образом,  взгляды  исследователей   по   вопросу   о   происхождении   этих   погребальных  сооружений  различны,  и  лишь  дальнейшее   изучение   может  пролить  на  него  определённый  свет». 2
    Между  тем   вопрос   о  происхождении  дольменной  культуры   на  Кавказе объективно   представляется  достаточно  ясным.
    Так,  если   принять  во  внимание:  во-первых,   известный  тезис  Геродота (11, 104)  о  египетском  происхождении  Закавкаских  колхов,  который  ссылаясь  на  сведения  полученные  от  египетских  жрецов писал, что Сесострис (Сесострис 111 -  египетский  царь  1878-1841гг - Л.К.),3  «покоряя  все  народы  на  своём  пути»,   подошёл  к  реке  Фасису,  где  оставил  там  часть  своего  войска. «Я  не  могу  точно  сказать, - отмечает Геродот, - сам  ли  царь Сесострис  поселил  в  этой  стране  часть  своих  войнов,  или  же  некоторые   из  них, удручённые  долгим  блужданием,  самовольно  поселились  на  реке  Фасис» (Геродот 11, 103).  [По  крайней  мере  для  грузинского  исследователя  Дм.Бакрадзе,  который  ещё  в   1860 г.  писал  цитирую):  «Абхазы   получили  своё   начало  от  египетской  колонии,  которую  Сезострис  великий  в  Х11 в. до  Р.Х.  водворил  на  берегах  Понта  Эвксинского…»,4 -  вопрос  о  приходе,  по крайней  мере,  части  предков  современных  абхазов  из  Египта был  совершенно  ясен!]; во-вторых,  солидаризи руясь  с  мнением  русского  исследователя   П.Ушакова,  который   считает,  что  строительство   кавказских   дольменов   принадлежит   не  создателям  кобанской   культуры,   а   к о л х с к и м   племенам  грузинский   исследователь  И.Адамия   утверждал  (цитирую):  «Мы  должны   называть   эту   культуру   к о л х с к о й   культурой»;5  в-третьих,  что  дольменная  керамическая   посуда,  по  сведениям  З.В.Анчабадзе, ссылающегося  на  русского  археолога  Б.А.Куфтина, «представлена   в основном миниатюрными сосудиками, имевшими…  погребально-культовое назначение.  По-видимому,  эта  керамика  должна  была  имитировать образцы  крупных сосудов, которые по каким-то соображениям  избегали  класть  в дольмены»,1 то  египетская  природа   происхождения  дольменной   культуры  выглядит  довольно  очевидной!
   В  подтверждение  этого  вывода  следует  указать, что у  древних  египтян  в  т.н.  «мастабах» -  гробницах  частных  людей,  наряду  со  статуями  покойника,  обычно  помещались:  пара  кружек  для  воды,  несколько  статуэток  мужской  и  женской  прислуги.  Ведь  загробная  забота   живых   об  умерших,   связана  с   глубоко  архаичным  религиозными  представлением  египтян  о  т. н.  Ка, которое  рождается  вместе  с  человеком.   
   Вот почему  заботиться  о  могилах  предков  у  египтян  считалось  священным  долгом  семьи, и  нередко  знатный  и  благочестивый  человек  хвалился  в своих  могильных  надписях  тем, что  он  реставрировал  гробницы  своих  предков,  при шедших  в  упадок. На  обязанности  остающихся   в  живых  лежало  также   прине сение  даров  покойнику  и  молитвы  за него по большим годовым праздникам.2  Ка - не  умирает  и  может продолжать  свою  жизнь в  могиле, которая и  называется  поэтому  «домом  Ка».  Жизнь   его  зависит  от  степени   сохранности   тела  и  тесно  связана   с  последним.  Поэтому  представление  о  Ка  легло   в  основу всех  погребальных   обрядов.  Благодаря   ему,  труп   превращали   в  мумию  и  заботливо  прятали   в   закрытое  помещение  гробницы;  возможность  случайного  разрушения  мумии  также  была  предусмотрена:  в  таком  случае статуи,  переда вавшие  по  возможности  близкие  черты  покойного, могли  заменить собою  мумию  и  сделаться  местопребыванием   Ка.  Жизнь  Ка  зависела  не  от  одной  только  целости  мумии,  который  мог  умереть  от голода  и  жажды… Именно  Ка  предназ началась  вся  движимость, которую  клали  вместе  с  мертвецом  в  могилу. Надмогильное  служение   очень  рано  прониклось  магическим  элементом. Простая  молитва  о  хлебе,  пива,  жареных  гусях,  одежде  и  «о  всех  хороших  вещах,  чем  живут  боги,  для  Ка  такого-то (имя рек),  встречающаяся  в  стереотипной  формуле  на  каждой  могиле,  могла  как  нельзя  лучше  заменить  самую  жертву  in natura, ибо  магическое  слово  творит  то, что  само  означает; нарисованное  на стенах  имущество  могло  так же  хорошо удовлетворить Ка, как  и  настоящее,  помещённое  в  могиле. Картинно   изображенный  на  памятнике  жертвенный  стол,  переполненный  великолепными  дарами, не  был  простой  иллюстрацией  жертвенной  молитвы,  а  заменял  собою  саму  жертву….».  И  далее:  «Представление  о  Ка  имеет  очень  примитивный   характер.  Умерший  пользуется  только  условным бес смертием;  часть  его остающаяся  после  смерти,  тесно  связана  с  могилой  и  продолжает   вести  земную   жизнь.  Это  первобытное  представление  вызвало  в Египте  установление   погребальных  обрядов,  которые   сохранились  в  течение  всей  египетской  истории…».1
    И  хотя  изображения  на  кавказских  дольменах  встречаются  весьма  редко,  зато, -  как  отмечает  Ш.Д.Инал-ипа, -  «исключительно   интересным  памятником  в этом  отношении является передняя плита от  дольмена  из  ущелья  р. Кефара».2  Автор,  как  нам   представляется,   вполне  резонно   не   мог   согласиться  с   исследователем  Л.И.Лавровым  «отрицающим  всякое  магическо-смысловое  значение  дольменной  орнаментики».3
    «Это  целая  сюжетная  сцена. Трудно, правда, сказать, -  продолжает  автор, - относится  ли  эта  картина  сама  по себе  к  эпохе  строительства  дольменов  или  же  сделана  значительно  позднее  при  вторичном   использовании  плиты  в  качестве  стены  и  пр. На плите  в  сложном  сочетании  изображены  к р е с т ы  (вероятно  астрального  значения),  собака  с  задранным  хвостом   и  высунутым  языком, три  человеческие  фигуры, одна  из которых  разливает из  керамического  сосуда  жидкость, другая  опирается  на  какое-то орудие, напоминающее  алебарду или,  скорее,  «соху-кривулину»,4  а  третья  (женская)  держит  в  правой  руке  сосуд  наподобие   стакана», - пишет   Ш.Д.Инал-ипа  со  ссылкой  на  «Материалы  по  археологии  Кавказа».5   И  далее,  он  же  отмечает  (цитирую):
    «Нелегко  разгадать  смысл   и  содержание  этой  сложной  композиции.  Надо  полагать,  что  перед  нами  ярко  нарисованная  картина  жертвоприношений,  совершаемых  членами   семейно-родовой  общины   на  могиле  умершего  сородича,  рельефное  изображение указанного  выше (абхазского – Л.К.) обряда  «отправления  доли  души»  (апсху-ура),  причём  эта  «доля  включает  все, без чего, согласно  верованиям, не  мог существовать тогдашний  земледелец  или  скотовод  и  на том  свете,  а  именно:  пищу   и  напитки,  орудия  труда   и   вооружение,  символы  астрального  культа  и  домашние  животные,  нашедшие  своё  отражение  в фигуре  собаки,  возможно  олицетворяющее  божество».1
   Кстати,  автор  отмечает, что  изображение  другой  сложной сцены  имеется  и  на  одной  из  боковых  плит  указанного  дольмена  в  ущелье  р. Кефара.2 
   К  сказанному  добавим  несколько  важных, на  наш  взгляд, деталей  сюжетной  композиции:  во-первых  то,  что  все  три  фигуры  изображены   в  островерхих,  весьма  специфических  головных  уборах,  которые  в  старину  носили  абхазы;3  (здесь, по-видимому, имеет  место иллюстрация  головного убора использовавшегося  предками  абхазов, который  у абхазов  называется а-хылпа - «шапка»);4 во-вторых  то,  что  круглое  отверстие   в  центре  каменной  фасадной  плиты  дольмена  и  в  сложном  сочетании с ним  образует  три  стилизованных  к р е с т а,  которые  очень  напоминающих  собой  египетский  религиозный  знак - символ  Анх.   Этот  знак  изображался  в  виде  русской  заглавной  буквы  Т  с  поставленным  на   нём  кружочком, и который  кроме  значений  «клятва»,  «присяга», как  известно,  имел   ещё   значение  «жизнь»,  а  также   «неизменное   возрождение  солнца  после   его   захода».5    Так  что  крестная  символика   на  дольмене,  скорее  всего   должна  быть  осмыслена   как   вечная  жизнь  души  умершего  в  трёх  средах:  на  земле, в  небе  и под  землёй (по направлению  этих  крестов).  Всё  это  объективно  очень  сближает, если  не  роднит, этот  религиозно-магический   смысл  изображения  с  жертвоприношением  (известными в  науке  как  «люстрации» (из  лат. lustratio - очищение,  посредством  жертвоприношений) с абхазо-абазинс ким  древне-языческим  культом  «а-ныха».
   На наш  взгляд, на  дольмене  в  ущелье  р. Кефара,  несомненно, представлена  яркая  картина  магического  обряда  жертвоприношений,  традиционно  совершаемая  членами  абхазо-адыгской   семейно-родовой   общины   на   месте   погребенных  сородичей. У  абхазов  такой  обряд, известен  под  называнием  апсхура, который исследователи   переводят   как   «отправление   доли  души».  Однако,  как  мы  полагаем,  исконно  абхазский   сложно-составной  термин  апсхура,  по-видимому, генетически  восходит  к  своей  исконной  фонетической  форме  (праформе), кото рая  после  фонетической  реконструкции  представляется  нам  как  *апсхьх`ра (apsx;xra), где  произошла  фонетически  закономерная  трансформация,  т.н. синкопа  - с  выпадением  согласного  звука  хь (х;)  на  стыке  слов,  в  связи  со  стечением   четырёх  согласных!  В   фонетически   реконструированном   виде   этот   исконно  абхазский   сложно-составной  термин   в   буквальном   переводе    означает   «душе-покаяние»   [от абх.  а-псы (а-ps`; ) -  «душа»   и   а-хьх`ра  (а-x;x;rа)  «раскаяние»,  «покаяние»]. 
    В  древнеегипетском   иероглифическом  письме  знак,  подобный  изображенным   на   фасадной   плите  дольмена   в   ущелье   р. Кефара,  сопровождается   трёх звучной  фонограммой  читаемой   как   русское  «анх».    Причём   знак   «анх»   встречается   бесчисленное  множество  раз  в  египетских  религиозно-ритуальных   сценах,   да   и   сами  божества  часто   изображались   со  знаками  жизни  в  руках.1
    Так,  например,  египетский   бог  Атон   изображался   в   виде  солнечного  диска  с  лучами,  на  концах  которых  помещались  руки,  держащие  знак  жизни   «а н х»,  как  символ  того,  что  жизнь   людям,  животным  и  растениям   дана  Атоном.2 
    По  сведениям   известного    египтолога   Адольфа   Эрмана, -  та  же  трёх звучная   египетская   фонограмма  «анх»,  кроме  семантики  «жизнь»,  имеет   и   такие  лексические  значения   как  «клятва»,  «клясться»,  «божиться»,   «прися гать».3  То   есть  получается,  что  клятва  (=  присяга)  -  магический  обряд    и  вечная   жизнь  человека   в  мировоззрениях   древних  египтян  находились,  как  бы,  в   причинно-следственной   связи!  Указанное  заставляет  вспомнить   и  сравнить  егип.  «а н х»   с  абхазо-абазинским  языческим  культом  а-ныха// ныха,   который    в   абхазском   языке   хотя    и   имеет  ныне   семантику   «икона»,   «образ»,   но   у   близкородственных   абхазам   абазин  и  поныне  сохранился   в   значении   «клятва»,   «честное   слово»,  «ей-богу».4
   Такие   совпадения,   на   фоне   известного   у  абхазов   предания   об  их   египетском  происхождении,  конечно   же,  не  могут  считаться  случайными! 
   По  мнению   же  грузинского  археолога   О.Джапаридзе   и  др.,  в  Западной  Грузии  в  период  ранней  бронзы (вторая пол. 111  тысячелетия  до н.э. – Л.К.)  особого  развития  достигает  металлургия.  Надо  полагать,  что  именно  в  это  время  складывается  в  верховьях  р. Квирилы (левый  приток  р.Риони - древнего Фасиса!–Л.К.) мощный очаг металлургического производства.1 «Строители  абхазских  дольменов, - отмечает   по  этому  поводу   З.В.Анчабадзе, -  несомненно,  были  связаны  с  этим  очагом,  о  чём  свидетельствует, во-первых,  большое сходство  металлического  инвентаря  дольменов   с  изделиями  из  других  раскопок  этого  района  (Сачхерский  курган  и  др.)».2
   Солидаризируясь   с   мнением   русского   исследователя  П.Ушакова,  который  считает,  что  строительство  кавказских  дольменов  принадлежит  не  создателям  кобанской  культуры, а  колхским  племенам - грузинский  исследователь  И.Адамия  полагает (цитирую): «Мы  должны  называть эту  культуру  к о л х с к о й  культу рой». Однако  И.Адамия, - как отмечает  Ш.Д.Инал-ипа, - «голословно  приписывает  как  само  строительство  дольменов  г р у з и н с к и м  («колхским») племенам, так  и  их  датировку  У - 1У тыс. до  н.э.»3
    Между  тем  для  понятия  «дольмен»   у  абхазов   могло  быть  использовано  д в а   до  ныне  сохранившихся  в  номинативной  лексике  абхазов   термина:   а-дамра  (аdamra)-  «могила»  и  «а-хатгуын»  а-hatg;`n - «могильный  памятник», «надгробие». Последний   сложно-составной   термин,   по-видимому,   состоит  из  двух  основ:   а-hat   основы    абх.  а-хатыр   а-хat`r   «уважение»,  «почёт»;   и   абх.  f'8ys  а-;;n`  -   «дом»  =   абаз. g;`na   «домашний  очаг»,  «отчий  дом»;  «дом»,  хижина».4   То   есть   в   целом   исконное  значение    абхазо-абазинского  термина  a-hatg;`;n  должно  осмысливаться   как  «почётный   дом».
     Причём  известный   абхазовед-этнограф   Н.С.Джанашиа  отмечал  (цитирую):  «Абхаз,  в  смысле   бога,   очень   часто   употребляет  слово   ныха,  что  в  христианской  речи  понимается,  или  точнее,  переводится   иконой».5  А  акад. Н.Я.Марр,  со  ссылкой  на  работу  П.Чарая  «Об  отношении  абхазского   языка  к  яфетическим  (материалы  по  яфетическому  языкознанию 1У) и  его  же  статью  «Апхазети  да  апхазеби»  (Иверия, 1888),  термин   аныха  переводит  не  только  как    «икона»   и   «образ»,  но  и  как  «божество».   Причём,  как   отмечает  Н.Я.Марр  в  другой  своей  работе (цитирую): «У  абхазов  полностью  и  исключи тельно  в  реальном  восприятии  "икона", "образ"  слово   а-n`hа  употребляется  т о л ь к о  в  переводах  христианских  текстов».1
    Следует   особо  отметить,  что   с  культом   «аныха»  (аn`hа)  у   абхазов    изначально    и   традиционно   связаны   именно  языческие  святилищные  места,  где,  по  религиозным  представлениям  верующих   абхазов,   постоянно   обитали   духи  их  тотемических  и  реальных  предков,  и  потому  именно  здесь   отправ лялись   их   культы.  В  силу  чего  эти   места,  овеянные  святостью  памяти  духов  предков,  которым  они  постоянно  поклонялись,  служили  местом  дачи  очистительных  клятв  и  принятия  присяги, т.е. отправления  традиционных  очис тительных  языческих  обрядов  (т.н.  люстраций). Поэтому  более  значительные   из  таких  языческих  святилищ,  объединявших  иногда  собой  несколько  родовых  культов  и  соответственно  множество  верующих, усилиями христианских  миссионе ров,  со  временем  стали  местами  расположения  христианских  храмов. То  есть  христианские  миссионеры  планомерно и настойчиво стремились к последовательному   вытеснению  исконно  языческих   обрядов  абхазов  христианскими   культами   и  обрядами  и  в  чём  они,  несомненно,  имели   здесь  немалый  успех.  Ведь уже  с  середины  У1 века  христианство  было  официальной  государственной  религией  абхазов (абазгов)!
    Поэтому  совсем  не удивительно, что  со  временем, в эпоху  распространения   и  утверждения  христианства  среди  абхазов,  по  сути,  произошёл    языческо-христианский  синкретизм,  когда  исконно  языческий  культовый  термин  абхазов   «аныха»,  в  устах  христианских  миссионеров   и   их   последователей,  вместо   исконного   своего   значения    «клятва»,   «присяга»,   стал   означать  такие   христианские   понятия  как   «икона»,   «образ».   Причём,   хорошо   известно,   что    в   эпоху  христианизации   абхазов    иконы   и   образы   христианской   Божьей   Матери  располагались  не  только   в   христианских  храмах,  но  и  в  их  языческих   святилищах   (как,  например,  у  основания  самого   культового   дуба  у  подножья   святой  горы  Дыдрыпш,  в  селе   Бомбора   и   др. местах).
    Известно  и   то,   что   место  расположения    языческого   святилища  у  абхазов   называлось   сложно-составным   термином  аныхат`арта   an`xa-t;аrta,  которое   Ш.Д. Инал-ипа   переводит    как   «место   пребывания   божества».  Одним   из   таких   мест, -  по  сведениям  упомянутого  автора,  - называется    гребень   горы    близ    села   Блабурхва   в  Гудаутском  районе.2
    Однако  следует   особо   отметить,   что  самого  понятия   «божество»,   в   упомянутом   выше  наименовании  языческого  святилища,  конечно  же,  в о в с е    н е т ! -  Оно  здесь   может  только  подразумеваться  и,  каковым  фактически, очевидно были  родовые   культы   духов  как   мифических   (тотемических)  перво  предков,  так   и   духов   реально   существовавших   п р е д к о в!   
    Эти  святилищные   места,  которые,  практически,  имел   каждый  исконно     абхазский   р о д   (не  путать  с  фамилией,  т.к.  это  совсем   не   одно  и  тоже!),  традиционно   служили   местом  принесения  очистительных  душу  жертво приношений  (люстраций)   и   дачи  очистительной   к л я т в ы  (п р и с я г и)  в  невиновности.   Ведь  человек  давший   здесь   клятву  (присягу)  считался  навсегда   о п р а в д а н н ы м   в   глазах   общества!          
     В   генетической   связи    с   этим   древними    религиозными   обычаями   абхазов    находится    и   абхазский    сложно-составной   термин   аныхапаара   а-n`хаpaarа,   который    ныне,   хотя   и    понимается    как   «жрец  аныхи»   от:   аныха   +  -апаара  «заниматься  жречеством»,   однако,   в  своей  основе  последний   содержит:  глагольный   указательный   префикс    места    п (p)  и  *пы  (р`)  придающий   действию   значение   «перед»  в  сочетании  с   глаголом   а-ара   -  «приходить»,  «приезжать»,  «приход».  То  есть  этот  термин   имеет    исконное   значение   «приход  перед  аныха».  Человек  же,  который   профессио нально  этим   занимался,    назывался   по-абх.   а-пааюы  a-paа;;`  -  «жрец».  То  есть, фактически,  жрец  занимался   приведением  обвиняемого  в  каких-либо  грехах  человека   перед  аныхой   для  дачи   «к л я т в ы»   в   невиновности,  или   принесения   «присяги»  (нередко,  это  делалось  с  участием  нескольких  лиц  - соприсягателей   и,   конечно  же,   с  участием  обвиняющей  стороны!).
    Так  Н.С.Державин,  свидетельствуя  о  наличии  в  Абхазии следов  жреческой   касты,   ещё   в  начале  ХХ  века   отмечал (цитирую):  «В  Гудаутском  участке    есть  священная  гора  Дыдрыпш.  Подняться  на  эту  гору  строго  воспрещается,  как   дело  оскорбляющее   н а ц и о н а л ь н у ю    с в я т ы н ю.  У  подошвы   горы   растёт    с в я щ е н н ы й   д у б,   на  котором  висят  медный   таз,  топор  с  арабской  надписью   и   шашка.  Здесь  абхазцами  совершаются  ж е р т в о п р и н о ш е н и я,   приносятся   к л я т в ы,   даётся   п р и с я г а.   Роль   жрецов,   посредников  между   народом   и   Дыдрыпш,   исполняющих   все   культовые   формальности,   принадлежит  членам  фамилии  Ч и ч б а.  Они  живут   здесь    же   у  священного   дуба    и    горы   в   деревне  Ачандара   (ачан  =  жребий;  дара  =  они) в  числе  20  дворов,  составляя   коренное  население  деревни.  Только  члены  фамилии  Чичба  имеют   п р а в о  приводить  н а р о д    к   п р и с я г е    и    имеют    свободный   доступ   к   святыне    Дыдрыпш…  При   этом   жреческие   обязанности   исполняют   не   все   Чичба,  а  только   н а и б о л е е   с т а р ш и е   и з  н и х, так  называемые  старосты  - а н ы х а п а в и»  (правильнее, аныхапааюы - Л.К.)…1 
    Именно   здесь, -  у   Дыдрыпш-ных  (более  полное  абхазское   наименование   святилища   «Дыдрыпшь  аныпс ных)   у   аныхи   обвиняемый   абхаз   традиционно   приводил   свои   оправдательные  доводы  и   аргументы,  давал  соответствующую  клятву. При  этом  употреблялись,  например,  такие   формулы   клятв   как:   «аныха   аныс»  (аn`xa   аn`s);   «аныха  иамачуп»  (аn`ха  iamaсup)  - «клянусь  аныхой»;  «аныха  алахь  соуааит» (an`xa   аlax;  sowait) - «да  будь я  проклят  аныхой»  (букв.  «чтоб   я   был  наказан  аныхой»)  и  т.п.  Обычно  обвиняемый   и   его  соприсягатели  (ахыкуаац`а  ах`k;;ac;a)  становились  поодиночке  между   священными   дубами   впереди   храма,   брали   в   руку   веточку   от  дуба,   поднимали   её  и,  произнеся:  «Клянусь  этой  святыней,  что  я   невиновен  в  том,  что  сегодня   мне  приписывают»,  бросали   веточку   и  отходили.  После  этого   они   считались  навсегда   оправданными.2
    «Для   разбора   всех  вообще  дел,  как  уголовных,  так  и  гражданских, -  пишет  Ф.Завадский   в  середине  Х1Х в., -  в  Абхазии  были  постоянные  суды,   называвшиеся   аныха-зхваз  (точнее,  аn`ха  z`h;az -  Л.К.),  что   в  переводе  означает  «давшие  присягу».   Судьи   избирались   в   общем  собрании  народа   под   председательством   Владетеля.  Срок  службы   и  время  выборов  не  были  определены.  Они  избирались   на   целую   жизнь,  и  выборы  производились  по  мере  их  убыли,  но  не  иначе  как   с  разрешения  Владетеля.  После  выборов  к а ж д ы й   из  выборных   приносил   перед   народным   собранием    п р и с я г у   в   том,  что  добросовестно   будет  исполнять  свои   обязанности…».3
     Причём   социальная    важность   и   популярность   клятвы  (присяги)   в   народе  некогда   была  такова,  что,  по   словам  С.Басариа:   «Даже   мировой   судья    в   своём   решении   часто   выносил    п р и г о в о р   -  «принять  очистительную  присягу  у  Илорской  иконы   св. Георгия».  Иногда  потерпевший  без   суда   непосредственно   обращается   к   иконе.  Это   называется  Аныха   ишьтеицеит   (по-абх.  аnэха  isteic;eit   -  Л.К.) [точный  перевод -  «пустить   по  следам,  натравить  икону»   или  «передать (дело)  иконе»]. Передача  иконе  заключается  в том,  что  считающий  себя  обиженным  является  в  Илори  к  свя щеннику;  тот   открывает   двери   церкви   и  слушает,   как   истец   просит  Илорскую   икону   наказать   такого-то».    «Наказание   это   заключается   в   неизлечимом   заболевании   проклятого   или    в   ряде   несчастий,   которые  постигают  его семью; это  называется  Аныха  ихарахуеит (икона  подействовала).  Тогда  «наказанный»  вынужден    бывает  выкупиться   перед   Илорской   иконой,  для  чего   туда   едет   с  подарками;   причём,   предварительно   он  должен   задобрить   проклявшего   его,  который   также   отправляется  с  ним  в  Илори  и  в  присутствии   священника  прекращает  дальнейшее   «гонение  иконы»,  т.к.  он  удовлетворён…».1
    Абхазский   исследователь   А.Кация  в   своей   специальной  работе   посвя щённой    Илорскому   храму   отмечает,  что   последний   был   построен    ещё    в    Х1  веке   «в   девственном  дубовом  лесу»   на   месте  языческого  святи лища   «пользовавшегося    огромной   популярностью».  И   далее,  автор  подчёр кивает,  что   ни  одна   «икона»,  ни  одно  божество  в   практической   жизни   абхазов   и   самурзаканцев   такой  громадной   роли   не  играет,  как   илорс кая  «икона».  «Она   окончательно   и  бесповоротно   разрешает  дела  и  споры    как   гражданского,   так   и   уголовного   характера,   не   изъятые  коронным  судом   из  рук  народного  правосудия.  И  те  дела,  которые   коронным  судом  разобраны,   но   резолюция   коих   не  удовлетворила   какую-либо  из  сторон,  выносят  на  её  же  суд.  Обвиняемый   клянётся  перед  иконою,  что  в  данном  деле  он  прав, и  этим  дело  кончается. Если  же  обвиняемый  не  мог  принять  п р и с я г у,  то   беспрекословно   исполняет  наложенное  на него  наказание.  Нарушение  этого  обычая, по  глубокому  убеждению  а б х а з о в,  безнаказанно  не проходит  как  и  л о ж н а я   п р и с я г а: «икона»,  карает  болезнями  и   даже  смертью,  если   во-время  не  образумиться  и  не  явиться  с   повинною.  Для  отвращения  кары  илорской  «иконы»,  провинившийся  должен   жертвоприноше нием  «отмолиться»  у  «иконы», но при  этом  обязательно  должен  удовлетворить  материальный  ущерб  противника   и  заручиться   его  согласием:  они  вместе   отправляются   с   дарами,  указанными   знахарками,  в  Илори   и  моляться,  чтобы   «икона»   отпустила  им  грехи  их:   ведут  козлят,  козлов,  быков   и  несут  деньги.  Это  называется  взаимное  прощение - моление   айбаны хвара».2
    А  вот  что  писал  К.Чернышев   ещё   в  середине  Х1Х  века  (цитирую):
   «Замечательно,  что   воровство,  считающееся   у   других   народов  Кавказа   удальством,   здесь    п о р о к,   который    наказывается   весьма  строго,  а  именно: с вора  взыскивается  в  пользу  хозяина  тройная  стоимость украденного  им,   и   кроме   того,   за   воровство   с т о   рублей   штрафа  -  в  пользу  владетеля.  Эта  строгая  мера  была   причиною,   что  воровство    в   Абхазии   случалось    р е д к о,    но   в   настоящее   время    порок   этот   усилился   именно  потому, что  к о р е н н ы е   а б х а з с к и е   з а к о н ы   в о о б щ е   н а ч а л и    т е р я т ь   с в о ю   с и л у... 
    Если  для   обвинения   виновного   нет   ясного  доказательства,  то  судьи   прибегают   к  п р и с я г е! Этот  обычай  существует  издавна, -  подчёркивает  автор;  но   вследствие   неясного,  тёмного   понятия   о   святости   п р и с я г и,   она   потеряла  свою   силу.  Ныне  верят  ещё  присяге  перед  образом   св. Георгия,  иконами  храмов:  Пицундского   и   Илорского,   и  перед  образом  Божией  Матери   в  стволе  дуба  (на  Холодной  речке, близ  Бомбор). Народ  до того  чтит  святость  этого  дуба,  что  даже  владетель  не имеет  права  взять  силою  безоружного,  бежавшего  под  сень  этого  дуба  и  покровительство   его   святой   иконы».1 (Разрядка моя  - Л.К.)
   А  позднее  сын  известного  православного  миссионера  К.Д.Мачавариани  отме чал (цитирую):  «Абхазы -  язычники    и   абхазы  -  христиане   по   настоящее  время  с  особенным  уважением  относятся   к  священной  горе  Дудрипш   и   к  Илорской   церкви   во   имя   Св.  Георгия.  Если   виноват  абхазец,  то  о н   н и к о г д а   н е   п о й д ё т   принять   присягу   ни   к   одному  из  ука занных   священных   мест…».2 (Разрядка  моя  - Л.К.) По сведениям  Ш.Д.Инал-ипа   известная   молитва  абхазов  - язычников   гласит:  «Аныха,  дай   нам  теплоту  своих  глаз,  боже   помилуй.  Народ,  да   будет   в  благополучии.  Благослави    тех,    кто   доставил   твою   долю»  (Уктамху  аазгаз  аж`лар  ныха -  wktamxu  aazgaz   аj;lar  nэxa)».3
    А   другая   молитва   абхазов – язычников   гласит:  «Великий  дом  великих  икон  (т.е.  богов)   и   адэыныkоу  (а-d;эnэq;ow  -  Л.К.)   покровители   сего   д о м а  (или    р о д а)!   Колено-преклонено   просим    Вас,   умилосердитесь    над   провинившейся   семьёю,  простите   им   грехи   вольные   или  невольные.  В  залог  верности  служения  Вам  приносится  сие  чистое  животное.   Простите  грехи  сему  больному   и  дайте  ему  возможность  свято  исполнить  свой  долг  перед   Вами  и   впредь»  и   т.д.   При  этом   даётся   обет  свято  принести  искупительную  жертву по  указанию  прорицательниц  и  гадальщиц. «Абхаз уверен,  -  отмечает  С.Н.Джанашиа, -  что   если  чистосердечно  исполнить  этот  обряд,  больной  выздоравливает,  и   его   болезни   переходят   к  животному,  которое   и   погибает…».4
   Примечательно,  что  даже  в  Западной  Грузии   «поземельные  споры,  жалобы  об  удовлетворении за оскорбление, поранение  и  убийство  разрешались  п р и с я г о ю;   она   в   народном   сознании    считалась   такою   святынею,  что  хотя    царь   и   суд    и   налагали   её,   но   сам   царь,   суд    и   посторонние  лица  уговаривали   стороны   не  принимать  её  и  кончить  спор   миром.   Случалось,  что    правая   сторона   соглашалась  на  все  жертвы,  лишь  бы не  принимать присяги», - говорится в сноске  автора,   опубликовавшего   одну  из  грузинских  грамот,  датированных  1791 годом.1 И  весьма  примечатель но,  что  даже   при  встрече   со  своими  соплеменниками   правоверный   абхаз   на  традиционное   приветствие,   обращённое   к  нему  и  вопрос:  «Ушпакоу?», то  есть  «Как  твоё  здоровье?»  (букв.  «Как  ты   есть?»)  обычно  отвечал:  «Хар  сымам»  (Хar  sэmam),  что   хотя  ныне  и  понимается   как  «хорошо»,  «благополучно»,  но  исконное  значение  которого  буквально  - «вины  я  не  имею»   от   хаra  -  «вина»   и   sэmam  -  «я  не  имею». (Кстати, от   одного  моего  знакомого  абхаза,   я  лично  и  неоднократно  слышал  такой  же  ответ, только  выраженный  во  множественной  форме   как   «хаr  h;amam»  -  от   xar   «вина»   и  -h;amam   «мы   не   имеем»).  [Типологически,  по   природе   происхождения,  абхазское  «хар  сымам»  можно  сравнить  с  исконно русским  «спасибо», которое   хотя   ныне  и  понимается   как   выражение   чувства  благодарности,  но   его  исконное   значение   восходит   к   *«спаси  Бог»,  где   по  законам  фонетики  произошло  отпадение  конечной  согласной  «г»  в  безударном  слоге!].   
     «По  глубокому  верованию  а б х а з о в, -  подчёркивает  Н.С.Джанашиа,  -  всякая  болезнь,   ниспосланная   абхазу   свыше,  это  кара   богов  или  духов  за  неповиновение   или   ослушание  их…  Заболеть  -  это   значит  провиниться  перед   б о г а м и   или  д у х а м и   у м е р ш и х   п р е д к о в,  которые    (боги  и  духи)  держат  правоверных  абхазов  в  своём  безусловном  подчинении  под   страхом    болезни    или     смерти.   Вот   почему  так   свято   служат  абхазы    своим   богам    и    д у х а м    п р е д к о в.   Свои  прегрешения,    свои    «в и н ы»   абхазы   искупают   «искупительными   жертвоприношениями».2  (Разрядка  моя  -  Л.К.)               
    То  есть,   именно    в и н а   перед   богами    и   духами   предков,   по  глубоко  традиционным  религиозным  воззрениям  абхазов, является  первопричиной    всех   болезней    и    неблагополучия,    как   для   самого  непосредственного   виновника,   так    и    для    его   ближайших   сородичей.  Поэтому-то,   если   абхаз   заболел    сам    или    его   ближайшие   сородичи,   то   он,   прежде   всего,   спешит    узнать   у   знахарки    причину    болезни   и   перед   кем   именно   у  него   есть  не искупленная   вина,  и   консультируется   о  жертво приношении   с  целью   снятия   вины   или   наложенного  на   него  проклятия.  (Более  подробно  об  этом  читай   в  указанной   работе  Н.С. Джанашиа).
    То  есть  в   болезни   человека,   по   глубоко   традиционным  религиозным    воззрениям  абхазов, как следует понимать, выявляет  себя  духовно-нравственный,   а  не  физический  феномен!       
     Так,   древне-абхазский   языческий   культ  аныха,  имевший   родовую   при роду  функционирования,  своими  корнями  уходит  в  эпоху  дородовой  структуры   организации   протоабхазского   первобытного  общества (поскольку,  практически,  каждый    исконно   абхазский    р о д    в   прошлом   имел   свою  собственную  аныху!),  идейно  переплетается  с  древнеегипетским  культом   Анх,  семантическое  значение  которого  не только «жизнь» (сравни  с  абх. а-нха-ра – «жить», «остаться  живым»  (не   погибнуть)»,  но  так  же   как   и  у  абхазов   «клятва»,  «присяга». (Примечательна  в  этом   отношении   и  сама  идеограмма,  которая   сопровождает  иероглифическое  египетское  письмо:  вместе  со  знаком   Анх   и   фонограммой,    рядом  от  них -  с   правой   стороны  -  содержит  и  изображение  коленопреклонённого  человека!).         
    Причём,   как  выше   уже   упоминалось,  знак  Анх  не  только  встречается    бесчисленное   множество   раз   в   египетских   религиозно-ритуальных  сценах,  но   и   сами  божества  часто  изображались   со   знаками   жизни   в   руках  (например,  богиня   Исида).1
    Таким   образом,    египетскую   трёх-звучную   фонограмму   читаемую   как   «Анх»  по своему  фонетическому облику, семантике  и  практическому  применению,   объективно,  невозможно отделить  от  широко  известного  абхазам  до  недавнего  прошлого  религиозно-магического   по   значению   термина,   известного  у  них  под  названием   «аныха».  Этот   сакральный   термин   у  абхазов   ныне   хотя    и   известен   в   значении   «икона»,  «образ»,  но  зато  у  близкородственных   абхазам   абазин,  -  в   форме   «ныха»   сохранился   в   значении   «клятва»,    «честное  слово», «ей-богу». То  есть  первичность  значения  абхазо-абазинского  термина   а-ныха//ныха   как  «клятва»,  «присяга»,  по  отношению   к  значению  его   как   «образ»,  «икона»,   -  не   оставляет  никакого  сомнения   и,  как   следствие,   закономерно  уводит  нас   в   древне-египетскую   филологию   и   мифологию!
     Примечательно,   что    ещё    первый   абхазский   этнограф   С.Т.Званба   переводил   значение   абх.   а-ныха   на    русский    язык   как   «святыня»   и   вообще   все   святые,  как-то:   кресты,   образ   и   т.п. 2   Генетически   абхазо-абазинский   термин   а-ныха // ныха,   по-видимому,  восходит  к  основе   абхазского  глагола  а-ныхра  а-n`xra  со  значением: 1. «тратить, расходовать».   2. «снять,  убрать,  взять  (то,  что  лежит  на  чём-то)».  Именно  с  этим  же   глаголом,  как  очевидно, и  имеет  генетическую связь традиционный  религиозно-магический   обряд  абхазов   известный  под  названием   иныхра,  под   которым  собственно   понимаются  1. «пышные поминки»; 2. «угощение  всех  присутствующих  в  день  похорон».   
    Взаимный  характер  очистительных  душу обряда  жертвоприношений  участников   поминок   в  честь  усопшего  (люстрации!)  является  характерной  чертой   маги ческого  обряда   иныхра,   о   чём   собственно   и   свидетельствует   наличие  глагольного  префикса (приставки)  и-  указывающий  на  взаимность.1
    В  этом  отношении   весьма   примечательно,   что   абхазский  традиционный  религиозно-магический   обряд   иныхра  in`xra,  между  прочим,  упоминается   и   в  цикле  абхазских  сказаний   о   «Нарте  Сасрыкве»,  что  само  по  себе  уже  свидетельствует о глубочайшей  степени его  архаичности  с учётом  положительной  этимологии  самого  термина   «нарт»  из   египетского  языка!
    Примечательно  и   то,  что   известный   абхазовед  Ш.Д.Инал-ипа   и   осетинский  учёный    Ю.С.Гаглойти   высказались   за   возможность  генетически   увязать  абх.-абаз.  термин   «аныха// ныха»   с   осет.  «ныхас»    и   адыг.  «хаса».2  Причём  это  же  мнение  разделяет  и  абхазский  языковед  Т.Х.Халбад   и   др.  Научный  интерес    этого   мнения  заключается   не  только   в   том,   что   семантика  осет.  ныхас  - 1.  «слово»,  «речь»;  2. «разговор», «беседа»;   3.  «собрание  мужчин  аула   для  беседы,  обсуждения   текущих   дел»,  «место  (полщадка), где  обычно  собираются  для беседы  мужчины»,3 объективно  сближает  их   с   исконным   значением   абх.  а-ныха   «клятва»,  «присяга»  и  «местом,  где  традиционно  собирался   народ   для   решения   своих   наиболее   важных   проблем»,   но,   н е   м е н е е   в а ж н о   и   то,  что  осетинский  термин  «ныхас»  наличествует   и  в  осетинском    н а р т с к о м   э п о с е!  (Тогда  как  и  сам  загадочный  термин    «н а р т»,  что  не  менее  важно,   получает  положительное  этимологическое  толкование  из  египетского  языка!).
     Так,  согласно  осетинскому  исследователю   Б.А.Колоеву:  «На  ныхасе   в  прошлом,  согласно   сказаниям,  у  осетин  решались  общественные  дела,  улажи вались  спорные  вопросы   между  односельчанами…  Постановления  ныхаса    подлежали  исполнению  всеми  членами  общества.  На  ныхасе  молодёжь  жадно  слушала   стариков,  исполнявших,  как  правило, под  аккомпонимент  народных  музыкальных  инструментов  предания, легенды,  песни  и  сказания  о  нартах».1
    Причём   в   осетинских   фольклорных   материалах   связанных   с  нартами,  встречаются  такие,  например,   выражения   как:  «Оразмаг  лежал  навзничь  на  камне  забвения   нартского  ныхаса»;  «нарты  построили  общественный  дом  для  ныхаса»;   «нартский   ныхас»  -   площадь   в  селении   Лац   в   Куртатинском  ущелье,  где  по  преданию  восседали  нарты  и т.д.
     То  есть   как  абхазский   нартский  эпос   и   культ  «аныха»  - с  одной  стороны,  так  осетинский   нартский   эпос   и   социальный  институт   «ныхас»  -  с  другой,    по  сути,   выступают   неразделимыми   понятиями!  А  это,  в  свою  очередь,  позволяет  полагать   не  только  то,  что  эпоха  возникновения   самих  терминов  «нарт»,  «аныха//ныха»    и   «ныхас»,   по  сути,   одна   и   та   же,  но,  что   они   возникли   в   одной  этнической   среде!  -  А  если  это  так, то  оно  может стать  объективным  свидетельством  е г и п е т с к о й   природы   их  происхождения! 
     В  этой  связи  весьма   примечательно   мнение   Ш.Д.Инал-ипа   по  поводу нартских   абхазо-осетинских   параллелей,  отмечал:  «Во  всяком  случае,   срав нительный   анализ  нартского  эпоса, -  абхазо-осетински   этнографические  параллели,  не   говоря   об   абхазо-адыгских,   свидетельствуют   о  том,  что   далёкие  предки  этих  народов,  или   часть   из   них,   некогда    находились  в  непосредственном   длительном   общении   друг  с  другом.  Более  того,  не исключено,  что  тот  этнический   субстрат,  или   какая-то   его  значительная  часть,  с   которой   в   процессе  длительного   исторического   взаимодействия  органически    слились   позднейшие    ирано-язычные   пришельцы,   воспринявшие  целиком  местную  культуру,  в  том  числе   героический   нартский  эпос,  и  в  свою  очередь  давшие  части  аборигенного  населения  свой   язык,  представлял  собой  родственную  или,  во всяком  случае, близкую  прото-абхазскую  среду  не только  в  культурном,  но,  может  быть,  и   этническом  отношении».2
    При  этом,  автор  со  ссылкой  на  В.И.Абаева  указывает, что  самоназвание  одного  из  осетинских  племён  -  дигорцев  генетически  связывается  с адыгами - черкесами.   
    Однако,  если  же  дигорцы   в  действительности  имеют  генетическую  связь  с   адыгами-черкесами,  то  этот  факт,   как   очевидно,   и   проливает   свет   на  происхождение  нартского  эпоса  у  осетин,  которых  генетически  связывают  с   иранскими   пришельцами! 
     А  у  абхазов   месяц   август   носит  название   «Нанхва»  (Nanha),  что   в  букв.  переводе  означает  «моления  Нан». Причём  Нан (nan) есть  звательная   форма   от  абхазского   нарицательного   ан  (an) «мать». А  у  занов   тот  же   август   месяц   называется   mariasina,  что  в  переводе   буквально  означает   «поминание  Марии».
    По   сведениям  же  И.А.Гильденштедта1  и  Н.Данилевского2   «перед  походом  или  набегом  войны  –  абхазы  собирались   у  старого   д у б а,   вонзали   в   него   сабли   и   устраивали   хоровод   вокруг   священного    дерева.   Затем  следовало   пиршество».   А   С.Броневский,   подтверждая   существование  этого  обычая  у  абхазов,  у  которых  «всякое  колено  имеет  у  себя  такой  д у б»,   уточняет:  «сих  языческих   обрядов  держатся  наипаче  горские  абхазы».3 
    В  1913 году  Ал.Толстой   так  описал  один  из  священных  дубов  Абхазии:  «У  селения  Лыхны  стоит  вот  уже  вторую  тысячу  лет  кряжистый дуб, вершина  которого   расщеплена  грозою  (точнее,   молнией  - Л.К.),  и  только   к  югу  над  землёй  протянул  он  кривую  и  крепкую  ветвь, покрытую листьями. Проходя  мимо  всегда  оглянётся  путник   и,  быть   может,  припомнит  предание:  когда   весь   д у б   ещё  шумел   зелёною  листвою,  собирались   под   ним  в  лунные  месяцы  абхазские  князья  и  наездники  судить  и  решать  важнейшие  дела. Дуб  этот  считался   священным».4
     Свидетельствуя   о   культе  дуба   у   абхазов  Г.Ф.Чурсин   в  1925  году  отмечал: «И  теперь  довольно  часто  места   молений  оказываются   окруженными  дубовыми  деревьями,  считавшимися   священными   и  неприкосновенными.  Так,  в  сел.  Лыхны,  около  усадьбы   Хватхвата  Шакрыл   доживает  свой   век  старый,  полузасохший  д у б,  пользовавшийся  репутацией  священного». 5 
    По  свидетельству  же  К.Д.Мачавариани   ещё  в  начале  нынешнего  столетия   (т.е.  ХХ-го),   не  доходя   до   вершины   горы   Дыдрипш,  место   пребывания   Аныпс-ных   лежал  большой  камень  под    д у б о м,   в   который  был  врезан  образ  божьей  матери,  а  под  ним  лежали  стрелы,  копья  и  складной  медный   образ  с  изображением  божьей  матери.6 
   Другой  грузинский  исследователь М.Джанашвили  в связи  с  абхазским культом  святой  горы  Дыдрыпш   в  своём  сочинении  так  же   упоминает  о  находящемся  там  священном   д у б е.7 
    Абхазский  религиовед   Л.Х.Акаба,  по поводу  культа  дуба  и  дубовых  рощ  у  абхазов,   отмечала:  «Подавляющее   большинство   языческих   святилищ   на территории  Абхазии  до  проникновения  сюда   христианства  представляло  собой   дубовые   рощи   или   отдельные   экземпляры   этого   дерева…». Там же   автор   отмечает,  что:   «Поклонялись   дубу   и   в  Грузии, особенно  в  западной  её  части.   В  Мегрелии   некоторые  лесные   пространства   считались  священными,   где   вырубка   леса   воспринималась  как  святотатство.  Монастырь   Мартвили,   являвшийся   резиденцией  епископа  Мегрелии   и   Имеретии,  по  преданию,  был  построен   на   месте   гигантского   дуба,   именовавшегося   «Чкон  диди»,  а  епископ  Мартвильский  носил  имя   «Чкондидели». 1
    Согласно  преданию,  спустя   некоторое   время  после  Рождества  Христова,  место   языческого   капища   располагавшегося    на   высоком   холме,   где   позднее    возник  Мартвильский  монастырь  (в  верхней  Мингрелии, в  Сенакском  районе),  посетил    апостол   Андрей   и   велел   срубить  культовый   дуб.  И  когда  язычники   из   страха   не  согласились,  то   апостол  сам,  с  помощью  своих  приверженцев,   срубил   этот   знаменитый   дуб.  Причём   на  удивление  язычников  апостол   Андрей   остался  невредимым,  после   чего   они  потеряли  веру  в  могущество  своих   богов  и  этого  дуба   в   частности,  и   приняли   веру  проповедуемую   апостолом.  По  совету  апостола  Андрея   на   этом   же   месте  богомольцы  выстроили  церковь.2 
     Следует  отметить, что  вообще  о  месте  и  роли  культа  дуба  у  абхазов   довольно  подробно  описано  в  литературе  на  примере обрядов жертвоприношений  совершавшихся   представителями   абхазского  рода   Лейба.  Так,  в  частности,  отмечается,  что   обряд   жертвоприношения  совершался   ежегодно   весной,  на  седьмой  среде  после  пасхи,  в  честь  своей  «аныхи»,  и  который  происходил   в  священной  дубовой  роще  под  названием  «место   м о л е н и я»  (аных`арта   аn`h;arta).  Причём  в  порядке  подготовки  к главному  молению  в  роще,  весь    посёлок   во  главе  со  знахаркой,  жрецом  и  выбранными  старухами  собирался   в  доме   очередного   сородича,   чтобы   под  руководством  знахарки,  сообща,  возвести   посреди  сакли   о ч а г  (ахуштаара  ахw;taara).  Через  две  недели   вновь  собирались   у   очередного  сородича,  чтобы  в  этот  день  первый  раз  на  священном  огне  из   дубовой  коры  и  щепок,  специально  привезенных  для  этой  цели.  Затем  каждое  утро  вновь  и  вновь  разжигался  огонь  священного   очага   оставшимися   дубовыми   щепками.3 
   Причём, как отметил  Ш.Д.Инал-ипа: «Неприкосновенность рощ  и  находящихся  в  них  предметов  распространялась  у   абхазов   и   на  п р е с т у п н и к о в,   искавших  убежище  в  роще.  Подтверждая  существование  такого    п р а в а   в  Абхазии,  акад. Шифнер  указывал, что   в  абхазском  языке  есть  особое  слово «абналара», означающего «бегство в  лес».1
  К.Чернышев   ещё   в  середине   Х1Х  века   отмечал,  что:  «Ныне  верят  ещё   п р и с я г е   перед   образом   св.Георгия,    иконами   храмов:   Пицундского  и  Илорского,  и  перед    образами  Божией   Матери  в  стволе   д у б а    (на  Холодной  речке, близ  Бомбор). Народ  до  того  чтит  святость  этого  д у б а,  что  даже  владетель  н е   и м е е т    п р а в    взять   силою   безоружного,   бежавшего  под  сень  этого   д у б а  и  покровительство  его  святой  иконы».2
     Что  же  касается   происхождения  названия  села  Илор-и   и  одноимённого   храма,  то   его   абхазская   природа  также  несомненна,  как  и   несомненна,  например,  абхазская   природа   названия    сёл:   Лдзаа,   Аацы,   Лыхны   и  др.,  получивших  своё  название  в  связи  с  наличествовавших   там  языческих   святилищ.
    Так,  например,  абхазское  название  села  Лдзаа,  происходит  от  названия  языческого   святилища   Анан -  лдзаа – ных;   села   Аацы   -   от  языческого   святилища    Еириг -  ац – ныха  села  Лыхны  - от  языческого   святилища  Анан - лых – ных;  села  Илор-и  -  от  языческого  святилища   *абна – илар – ных.
    Г.Ф.Чурсин   посетивший    Илорский   храм  8  мая  1925  года отмечал,  что   у  абхазов  под  названием  «Елыр – ныха»  или  «Айлыр-ныха» («Илорская  икона»,  «Илорская  святыня»)   известна   «святыня»,  связанная   с   Илорским  храмом.   «Что  это  за   «святыня»  или   «икона», -  отмечает  автор, -  абхазы   опреде лённо   не   знают,  но   они   уверены,  что   это    могущественная   святыня,   карающая  всякую  несправедливость   и  являющаяся  как  бы  божеством  справед ливости.  Самурзаканцы  - христиане  имеют  некоторое  представление  о  Георгие  Илорском (Илорский  храм  во  имя  св. Георгия); остальные абхазы  в большинстве  ничего  или  почти  ничего  не  знают  ни   о  Георгии,   ни  об  его   иконе  в  Илорском  храме».  Если  же    кого-либо   обокрали  или  обидели,  он  приходит  в   Илор   с  железной  стрелой  и,  произнося  проклятие  на  своего  обидчика,  втыкает  её  в  стену.  Некоторые  вместо  стрел  втыкают  в  таких  случаях  в  дерево  железные  гвозди»  -  уточняет  автор.3
     Однако   эта   информация   Г.Ф.Чурсина   прямо   противоречит  тому,  что  писал   ранее   первый   абхазский   этнограф   С.Т.Званба,   который   отмечал,  что  при  отправлении  молитвы  св. Георгию  в с е  члены  абхазского  семейства  становились   на   колени    и   после   произнесения  старшими    в   семействе    молитвы,   отвечали   «аминь»,  кланялись   востоку,   «не   делая,  однако   же  крестного  знамения,  хотя  бы  они  были  крещёные».1
     Причём    ещё   задолго   до   упомянутых   выше   авторов,   христианский  миссионер  Арк. Ламберти  в  середине   ХУ11  века,  довольно  подробно   описал   праздник   быка   в  Илорском  храме   в   день   св. Георгия  (20  ноября).   Автор  говорит  о   «празднике  быка»  как   о   «важнейшем  празднике»   и  при  этом  подчёркивает,  что:  «Не   только  одишцы  (т.е.  мингрельцы  - Л.К.),  но  даже   и   а б х а з ы   и   с в а н ы   в  большом    числе  приходят  на  этот  праздник».  Далее   автор,  подробно  описав  обряд  жертвоприношния  быка (мясо  которого  коптят  и  с  большим  благоговением  сохраняют  для  употребления  на  случай  болезни,  считая  лучшим  средством  против  недугов)   заключает:  «Не  легко  проследить  происхождение   этого   праздника   у   народа,  у   которого  отсутствует  литературная  деятельность  и  поэтому  не  может хранить  память о  прошедшем   в   полной   чистоте».2 
     Причём   совершенно   ясно,   что,  говоря   о   происхождении   «праздника  быка»,   автор,   конечно   же,  имел   в   виду   именно   абхазов,   поскольку    литературная    деятельность   отсутствовала   тогда   именно    у   них.   Этот  праздник   у   абхазов   так   и   называется   «ацуныхва»   ac;nэh;a   от   ac;  «бык»   и  -nэh;a  «праздник»  (но  никак  не  «поселковое   моление»   как  это  полагал  С.Н.Джанашиа).
     Более  того,   редактор   издательства   делает  примечание   о  том,  что:  «Празднование   быка   в   память  св. Георгия   в   Грузии   совершается    при   многих   церквах,  называемых   К а п о э т с к и м и   и   св. Георгия   Абхази (Абхазского).  Древние    писатели    не   объяснили   начала   и  происхождение   устного   сказания   по   которому   чудесно   являлся   сам   по   себе  б ы к.   Католикос  Антоний   (ХУ111  век)  называл   это  празднование  «дьявольским».3
     Всё  вышеупомянутое   позволяет   вполне   определённо   считать   именно   абхазским   по   происхождению  «праздник   быка»  и   не  только  потому,  что  он,   праздник,  - как   указывает   редактор, -    «совершается   в   память   св. Георгия   Абхази   (Абхазского),  но    и   потому,  что   эти  же   церкви называются  «Капоэтскими». Ведь  последний  факт  прямо корреспондируется  с тем   обстоятельством,  что  в  грузинских  источниках  термином  «Капоети»  (груз.  –  ети  означает   «страна»)  называется   не  только  страна,  лежащая  в  области   Бзыбской   Абхазии,   но   и  сама   река   Бзыбь. [Так,  например,  на  карте  Вахушта  река   Бзыбь  названа  «Капоетис   цкали».  Это   же  название   реки  (Капоети)  упоминается   и   в  надписи   на   иконе,  которую   мингрельский  владетель  Леван  Дадиани   пожертвовал   Илорскому   храму  (1647 г.).1
     Кроме   того,  в   параллель   названию   Абхазской   страны    и    реки    «Капо-ети»  -   с   неизвестной   семантикой,   можно   привести   однокоренное   наименование  языческого  идола  «Капуниа»,  который,  согласно  преданию, стоял  на  месте  знаменитого  Мартвильского  храма   в   Мингрелии,  и   известного  в  народе   под  именем   «Чкон-диди»,   что  с   ингрельского  языка   переводится   букв. как  «Большой  дуб». Согласно  преданиям  в  древности  здесь  приносились  в  жертву  даже  дети.2
     Как  можно  видеть   в  указанных   терминах   содержится   одна   и   таже   основа   «кап-»  (k;ар;-),   которая,  судя   по   всему,   имеет   генетическую   связь   со  старославянским  капь - «изображение», «статуя»,  «идол»;  и  капище  -  «идол», «кумир»;  «храм  идольский,   жертвенник»;  «храм».3
    То  есть  грузинская   форма   именование   храма   Ilor-i  «Илор-и»  (с  наличествующим  здесь   грузинским   окончанием   именительного  падежа –i)  и   одноимённо -  топонима,  по-видимому,   находится   в   генетической   связи  с названием языческого святилища  абхазов, некогда располагавшегося, по  сведениям  искусствоведа  А.Кация,  «в  девственном  дубовом  лесу»  и на  месте  которого,  ещё  в  Х1  веке  был  возведен Илорский  храм.  Причём,  как  было  установлено  А.Кация, проведшего  здесь и археологическое  исследование, нынешняя  маленькая   одно-зальная   церковь  с  обычной   двускатной   крышей,  была   построена  на  месте  более  раннего  храма,  разрушенного  турками  в  сер. ХУ11 века, который  на  рисунке   Кастелли  выглядит  как  «большое   купольное   строение». 4
    Исходя   из   вышеизложенного,   можно   заключить,   что   более   полное,   исконно   абхазское,   название   языческого  святилища,  где  возник  Илорский   храм,    было  *«Абна-аилар-ных»    *«Абна-еилыр-ных»,   которое   в   своём  составе  содержит  следующие  морфологические   элементы:  абна  -  «лес»;  аи-  аффикс  взаимности,  который, по  определению  абхазского языковеда  К.С.Шакрыл,  «выражает  взаимное  двустороннее   одновременное   действие   или   содействие,  взаимопомощь»;   что  же  касается   аффикса   еи- , то  он, -  по  определению  того  же  автора, -  «есть  фонетически  видоизменённая  форма  аффикса   аи-….»   «Это  явление, вполне  закономерно  в  абхазском  языке»,  - заключает  автор.5  ла-  (лы  на  почве  рефлекса  а  -  ы) корень   глагола   а-ла-ра   «находиться   внутри  чего-то  (в лесу,  посеве  и  т.д.)»; - р  от  а-р  «большое  количество  людей»;   и  -ных  «клятва»,  «присяга». В  целом  это  выражение,  по-видимому,  должно  осмысливаться   как:  «совместная  клятва  (присяга)  людей  находящихся  внутри  (священного)  леса».
     Причём  у  абхазов,  по-видимому,  уже  в  глубокой  древности  (с  эпохи  неолита   У – 1У тыс.  до  н.э. ) с  распространением  земледелия  и  появления  первых  домашних  животных   (т.е.  с  началом   доместикации)  возникшего  из  охотничьего  промысла  (тура,  серны   и  пещерного   медведя   и   др., которым  покровительствовал  Ажвейпш), существовало  и  божество  под  именем   «Гьаргь»,  покровитель  домашнего  скота.1 Его  главной  функцией,  судя  по  происхождению   имени  божества,   было  одомашнивание  диких  животных.  Имя  Гьаргь  (g;arg;),  очевидно,  восходит  к  абх. нарицательному  а-гьаргьаласа (а-g;a r g;a l а s a)  - «плетеный  из  прутьев круг, надеваемый  на  шею  животных при приручении».2
     Причём  известно, что  «праздник  св. Георгия»  по-абхазски   называется   «Ацкьа  Гьаргь  ины`f » (Асk;a  G;arg; in`h;a) или  «Гьаргуаба»  (G;arg;;bа),  у   грузин  -  «Гиоргоба» (Giorg;ba).  В  этом  термине,  кроме  исконно  абхазского  имени «Гьаргь»   наличествует  и  характерный  абхазский  формант  - ба  (- ba),  который  оформляет   исконно   абхазские  фамилии  (точнее,  родовые  имена).3
    Что  же   касается   культа   св.  Георгия,   то   известно,  что   он   с  давних   пор  сделался   до   того  народным,  что  чуть  не   в  каждой  стране  имя  его   переделывалось  на  особый  лад:  так,  у  средневековых  немцев   он  известен  под  именем   Иорге;  у  французов  -   Жорж;   у  русских  -  Егорий   и   Юрий;   у  болгар  -  Герги;  у   поляков   -  Jerzi;  у  чехов  -  Jiry;  у  арабов  -  Джерджис  и  т. д. Иногда  Георгий   прославляется   под   туземными  именами,  принадлежавшими   языческим  божествам,  напр., Уастырджи -  у  осетин   или  Хызр,  Кедер   на  мусульманском  Востоке.
     Причём  праздник  Его  пользуется  высоким  уважением  во  всех  славянских  землях  и  сопровождается  множеством  обрядов,  в  которых   Георгий  является   покровителем   земледелия   и   скотоводства.4
   Известно  и  то,  что  после  распространения  культа  христианского  святого   Георгия   с  последним  отождествлялись   многие  древние  божества   Грузии  -   Джарг  (у  сванов),  Джеге  (у  мегрелов),   локальные  божества   грузинских  горцев   (джвари).5
   У  армян   праздник   святого  Георгия   звучит   как  Суер   Джераг;  на  турецком  -  Arjos,   Jorios.1
 
      Москва,
               Март  1997  год
   
    П Р И Л О Ж Е Н И Е:
                ХАР  СЫМАМ               
               
                «Хар  сымам»  –  гласит   абхаз   абхазу,
                Когда   о    здравии   справляются   его,
                Их  тайный   смысл  поймёшь   не   сразу,
                В  них   мудрость  веры  в  Бога  самого!

                Ведь  те   слова   буквально  означают,
                Что  «нет   моей   вины»   ни   в  чём,
                А  значит,  горя  тот  абхаз  не  знает,
                И  все   проблемы   жизни   нипочём!

                Аныха1  -   древний   культ   абхазов,
                Его предназначенье – клятву утвердить,
                Создать  всей  жизни  праведную  базу,
                И   Справедливый   мир   установить!

                Вина  ж  как  грех  живёт  в  сём  мире,
                А  он -  причина   всех   недуг  и  бед,
                И Божью  истину  ту  познаём  всё  шире,
                Чтоб  не оставить  жизни  жалкий  след!

                Кто  верит   в  Бога  -  тот  греха  боится,
                Лишь атеисту  все  пути   и  способы  годны,
                Он  в  жизни   зло  творить  не  постыдится,
                Ему,   ведь,   все   насилия   сродни!

                Обман  иль  кража  -  суть  насилья,
                Где  есть   они -  там   духа  тлен,
                Они  свидетельства   ума   бессилья,
                А  доброта   не  поднята   с  колен!

                Пусть  мудрость   в  жизни  воцарится,
                И  все  поймут,  в   чём   смысл  её:
                В  ком   луч   Добра   не  возгорится
                Тех  сам  Всевышний   не   спасёт!

                И нет вопроса: нужно  ль  в  Бога  верить?
                Он  в  том  лишь, что есть  Бог  для  нас?
                Как  благодать   Его  познать,  измерить,
                Как  дух  свой  вознести  нам  на  Парнас?
               
                Но  без  абхазов  –  нет   и   апсуара,1
                Как  без   аныха  –   Божьего  суда,
                И   как   без   Солнца   нет  загара,
                Так   нет   без   Совести   стыда!

                Так  пусть  же  все гласят  «хар сымам»,
                А   Бог   дарует   духа   Добрый   свет,
                И  если  жизнь не пронесётся Истин  мимо,
                Тогда  поймём – без  Бога Счастья  нет!!!

   г. Москва
             28  апреля  2005 года