Про Любашу и Миколку

     Люба уродилась девушкой с характером. Да и как могло быть иначе, приданного хоть разбрасывай, хороша собой, и кто-то даже поговаривал, что через чур красива. Родители рано покинули ее, она их даже плохо помнила, кем там были мать с отцом нынче и не разберешься. Люди разное слагали, да только не очень было похоже на правду, а ей самой было наплевать. Росла быстро, словно в еду ей постоянно подмешивали дрожжи с витаминами. Став девушкой на выданье, у нее не было отбоя от кавалеров. Она и не отказывала почти никому. Молва потекла про нее, что уж что-что, а вот любить она умеет так, как  никто не умеет. Никакого «заднего ума» у нее в любви не было, на полную катушку, до слез. Всех бывших по любви одаривала щедро, многие попользовались ее добротой и простодушием. Было пару раз изнасиловать ее хотели, добра из приданного отобрать, тут Люба стала прям зверем. Запросто могла убить, да и убивала, а ей все прощали, настолько сильна она была, что не прощать себе дороже было. Как любила, так и ненавидела.
     Последним ее мужем был Миколка. Парень удалой, рубаха-парень, хорош собой, с чубом почти до подбородка, да с усами богатыми. Отплясывал красиво, пел протяжно, но тоже с душой, любил побалагурить по пьянке, сам не свой был до горилки, да жирной пищи, особливо сало ему нравилось. Работать не любил, ну  это и не главное.  А дело вышло так. Когда-то давно, ни Микола, ни Люба уж и не вспомнят, хотела Миколу замуж насильно забрать одна дама из высшего свету. Дама была так себе, если не сказать больше, жутко не симпатичная, да и говорила не по нашему. Микола ее не любил, более того, боялся ее, а тут Люба. Он как первый раз на нее глянул, так и подумал, что втюрился. Пал перед ней на колени и молвил, что любит, прям сил нет, да вот только дама с высшего света хочет забрать его. Люба, как особа любвеобильная, и завсегда до любви охочая, заступилась перед дамой за паренька-то, закрыв его подолом. Ну, та немного поворчала, да и отступила. А что ей оставалось-то, про тяжелую Любину руку молва и до мест где дама жила дошла. Приняла она горемычного в дом, и стали они жить-поживать. Люба, как всегда, влюбилась в него.
     Прошли годы, многое прожили они вместе, и безденежье, и голодуху, и болезни разные, даже вместе насильников побили однажды. И вот как-то Миколка задумался, что Люба не та уже, вернее захотелось ему с той дамой из высшего света замутить. Люба-то хороша, да вот простая она какая-то, а та дама ох какая вся правильная. Побрита во всех местах, наряды заграничные, трусы веревочками, кареты у нее особенные, дом весь ладненький, в котором все на своем месте. И замечталось Миколке, что дурнем он тогда был, когда за подол Любочкин прятался, надо было ему наоборот отдаться даме-то той, она бы его тоже одела в такие одежды, катала бы в каретах своих и поселила в хоромах сказочных. И хоть он и любил сало с горилкой, но попробовать даминой еды все равно хотелось.  То есть, чтобы совсем понятно было, он не просто изменить хотел несколько раз, Люба бы простила своей широтой души, а уйти жить туда, к даме той, насовсем. Думалось Миколке, что дама его любит также как и Любочка. Долго он собирался с духом, а тут еще и заморский дядька подзуживать начал, давай мол, сколько можно с этой простушкой жить, не ровня она тебе, ты, мол, вон какой гарный хлопец, а она что. Ой, не пара она тебе, а так, смотри, выйдешь за даму-то, и мы почти что родственниками станем, и даже если Люба захочет отомстить, то пусть Миколка не боится, он, дядька, поможет даме остепенить дурочку любвеобильную.  И вот в какой-то день  побежал Миколка к даме той, да и стал просится к ней жить, типа возьмите меня тетенька, пожалуйста, хоть на ковричек. Хочу мол, так же жить с вами, в любви и согласии.  А она-то не дура чай, говорит, чтобы он сначала с Любой развелся, оформил документики, а уж потом и посмотрит она. Ну и добавила, что быстрей всего, возьмет его к себе, но документики прежде всего.  Ну, Миколка бегом к Любе и излагает, что так мол, и так, не люблю тебя больше, не нравишься даже, у нас с тобой последнее время и секса-то толком нет, а при этом забыл шельмец, что как только мысль шальная в голову про даму забралась, так он ни разу Любу и не приобнял, в щечку не поцеловал, не то чтобы там приставать по серьезному. И продолжает, что Люба сама во всем виновата, и вообще, не ровня она ему, он-то чувствует себя господином, и жить ему положено с дамой, а не с простушкой какой-то. Попыталась Люба ему было напомнить, откуда он с ней рядом взялся, да бесполезно все, кричит только, ножками топает, что это ты о себе возомнила, не ровня ты мне и точка. Ну раз так, решила Люба, иди с миром, только вот что, добавила, то, что наживала я непосильным трудом, пока ты красиво мне пел и танцевал, я себе пожалуй  оставлю, а так тебе портки, которые прикупила отдам, а вот добро себе оставлю. Дама с высшего света начала было противиться, мол иди за добром и с ним возвращайся, но Люба тут и ей не преминула напомнить, что добро это ее, Любино. Дядька заморский громко кричал, да только не слышал его никто, далеко он, да и не его это дело.
     А кончилось все ожидаемо, не пустила дама из высшего света Миколку на порог, сказала не достоин простолюдин так жить, кинула ему подстилку собачью, да дядька печенюшку прислал. И сел тут Миколка на подстилку, отломал кусочек печенюшки, да та уж и засыхать стала, и залился он горючими слезами. А что там, работать не умеет, да и не любит, добра Люба больше не даст, любви тоже, а даме он вообще не нужен, это она все назло Любе устроила, не может простить то количество мужиков, что Люба у нее отбивала по молодости.  Вот и весь сказ про глупого Миколку, который по глупости своей Любу решил бросить.