Взаимодействие

Взаимодействие

Что такое взаимодействие? Согласно определению – это согласованные по задачам, месту и времени действия частей, подразделений различных родов войск.
 Взаимодействие в разведке – основа основ. Это только на первый взгляд, кажется, что разведчики действуют самостоятельно. На самом деле их связывают множество незримых связей: с органом управления, поддерживающими их средствами, соседями и т.д.
В Афганистане разведок было множество. Впервые столкнувшись с таким явлением, я был этим несколько озадачен. Подумайте сами, сколько различных официальных разведорганов:
- военная разведка 40 А (агентурная, специальная, воздушная, радиоэлектронная, войсковая);
- разведка КГБ (спецгруппа «Каскад»);
- разведка МВД (спецгруппа «Кобальт»;
- разведка пограничных войск (ММГ-1,2,3);
- разведка ВС. ДРА (18, 20 пд);
Приплюсуйте сюда разведывательные данные, получаемые от партийных, комсомольских, административных советников при соответствующих афганских органах. Казалось бы, при таком обилии разведок, данные о душманах должны были идти потоком, только успевай, записывай. Однако на деле это было далеко не так.
Количество наших разведподразделений в 40 армии было немалое: 25 рот специальной разведки ( в миру – «спецназа»), 30 разведывательных рот разведбатов дивизий, бригад, полков, ну и 42 оперативно-агентурных группы, подчиненные только начальнику разведки армии.
При этом, войсковая разведка, самая многочисленная, всегда стояла как бы на низшей ступени этой лестницы разведок. Нас в Москве (ГРУ) так и воспринимали,  как что-то второсортное: подумаешь, разведчиками называются, а на самом деле пехота обычная. Небритые пыльные рожи, нелепое потертое, зачастую порванное и прожженное у костров обмундирование. На ногах черт те что: кроссовки, тапочки, ботинки, сапоги. За спиной вещмешки - «сидоры» образца времен русско-японской войны 1904 года. Половина народу обмотана пулеметными лентами, как махновцы в гражданскую войну.
 В общем, героического вида никакого (скажу, что пулеметные ленты на бойцах были не для опереточного шику. Пулемет в бою патроны расходует очень быстро, а времени заряжать ленты нет. Поэтому на каждый пулемет приходилось носить с собой по 8-10 снаряженных лент по 250 патронов в каждой).
То ли дело десантники и особенно бойцы спецназа: спецформа песчаного цвета, тельняшки, голубые береты – есть на что посмотреть!
Нам, офицерам, было на эти атрибуты как-то наплевать, но солдаты, молодые парни, вздыхали, поглядывая на них. По «дембелю» очень многие пришивали на парадный мундир голубые погоны, доставали где-то голубые береты и тельняшки и в таком виде возвращались на Родину. Командование смотрело на это сквозь пальцы: парням крепко досталось в Афганистане, пусть покрасуются дома, ничего плохого в этом нет.
К слову, ни десантников, ни спецназовцев начиная с 1984 года в нашей зоне ответственности не было. Они были сосредоточены у границы с Пакистаном, где занимались борьбой с караванами.
Агентурная разведка - это вообще элита разведки. Как говорится – на козе не подъедешь! Сплошные тайны, загадочность, некоторая снисходительность. Мол, они посвящены в то, что нам не по разуму и не по чину. Да и методы работы абсолютно разные. Как говорил один знакомый острослов: применительно к Уголовному Кодексу, агентурная разведка – мошенничество, войсковая разведка – вооруженное ограбление.
На этой почве у меня с ними, на первых порах, случались, ну если не стычки, то, скажем так, непонимание.
И дело было вот в чем. Оперативные агентурные группы (ОАГр) вели разведку путем получения от своих агентов разведывательной информации в ходе периодических встреч с ними на конспиративных квартирах. Качество этой информации оставляло желать лучшего.
Во-первых, думаю, что добрая половина этих агентов-афганцев были «двойными», т.е. работали не только на нас, но и на душманов, давая больше дезинформации, чем разведывательных данных. Афганцев можно было понять: войне конца не видно, а жить и кормить свои семьи надо.
Во-вторых,  – устаревшая информация. Да оно и не диво. Не знаю, были ли вообще у ОАГр радиофицированные агенты, но мне они не встречались. И дело было здесь не в недостатке портативных радиостанций, а в самом простом – отсутствии необходимого питания для них. Все дело в том, что все наши войсковые радиостанции работали на аккумуляторах, имеющих весьма незначительную емкость и ресурс. А где их зарядить, если в кишлаке нет электричества?  А радиостанций, работающих на обычных батареях, как например, японская «Йоки Токи» у нас не было. К тому же, эти батареи можно было купить в любом дукане, что не вызывало подозрений. У каждого афганца был электрический фонарь, ведь я уже говорил, что электричества нигде не было.
Схема работы агентов очень простая. В назначенный день и час агент, обычно крестьянин из какого-то кишлака приходил в город, встречался с оперативным офицером и сообщал ему информацию о бандформированиях в его или окружающих кишлаках. Естественно, что это была информация двух-трехдневной давности.
Судите сами. Если в кишлак пришла какая-то банда, то первым делом они, что делают? Правильно, выставляют охранение и не выпускают никого оттуда без разрешения главаря этой банды. Это азы партизанской войны. В кишлаке, они, как правило, пребывают не более 2-х дней: собирают денежный и продовольственный налог. Потом идут в следующий кишлак за этим же.
Исключение составляют свадьбы либо самого главаря, либо его детей или родственников и религиозные праздники. Тут могут собраться вместе на несколько дней иногда до 4-5 главарей, естественно если не со всей бандой, то с десятком телохранителей наверняка. Все это тщательно охраняется, выставляются посты не только на окраине кишлака, но и вдали от него.
Любое нарушение этого режима местными жителями карается, как правило, смертью. Главарь – верховная власть в период пребывания в кишлаке: хочет – казнит, хочет – милует. Апеллировать все равно не к кому. Поэтому, агент может выйти на встречу, только когда банда покинет кишлак и информацию, которую получит от него оперативный офицер, будет доложена по радио в разведцентр в этот день только вечером или ночью.
Утром следующего дня после принятия решения по ней в штабе 40А, будет отправлено в нашу дивизию боевое распоряжение на ликвидацию данной банды. После принятия решения командиром дивизии, кому это поручить, в часть отдается соответствующее распоряжение и с утра следующего дня начинается практическое выполнение приказа.
Я специально так подробно расписываю ход прохождения разведывательной информации от источника до ее реализации (по научному это называется разведывательным циклом), чтобы читатель мог понять, что она безнадежно устаревала к моменту действий войск. А войсками-то была только наша дивизия, других боевых частей в зоне ответственности не было. Так, что основное требование к разведывательной информации – оперативность, не укладывалась ни в какие рамки.
Потом другой вопрос. Орган агентурной разведки как петух – прокукарекал, а там хоть не рассветай! Их мало интересовало, как мы будем выполнять эту задачу. Важен был только результат. Но он то ведь как раз напрямую зависел от внезапности! А ведь заданный ими район мог находиться далеко в горах, в «зеленке», болоте или пустыне. А какая уж тут внезапность!
Вот и представьте: за 30 километров до района реализации, по одной-единственной дороге идет колонна наших войск со скоростью пешехода. Впереди идут саперы с собакой, со щупами и миноискателями и проверяют ее на наличие мин. Если мина найдена, колонна останавливается и мину подрывают. Так, что средняя скорость движения от силы 3-4 км/час. Сколько времени необходимо, чтобы преодолеть эти 30 километров? Правильно, 8 -10 часов.
Таким образом, если мы вышли в 4 часа утра, то будем у цели где-то к 12 - 13 часам. А к этому времени даже безногий душман сможет уползти в безопасное место, ведь гул двигателей колонны слышен не менее, чем за 10 километров. Отсюда и результат: день потратили, ничего не нашли, да еще обстрелять могли издалека, и мину «поймать». То есть, результата нет, а потери есть.
Кроме того, надо такое же время и на обратный путь. То есть, в дневное время приходилось прочесывать кишлак, допрашивать пленных и задержанных, потом организовывать ночевку и только рано утром совершать марш назад. При этом необходимо было выбирать новый маршрут, потому, что на прежнем могли быть и засады, и мины. Да разве всего учтешь? Таким образом, «дальняя» реализация растягивалась как минимум на 2 суток, а иногда и больше.  А при действиях по ближнему объекту она составляла всего 6 – 8 часов. Причем, «дальше» не значило «лучше». Как я уже говорил, эффективность действий обычно напрямую связана с внезапностью. Разве мне, начальнику разведки, можно было с этим мириться?
Сначала я попытался это дело уладить «миром». То есть пошел к командиру ОАГр, изложил свои претензии и сделал предложение: прежде чем докладывать в Кабул, знакомить меня с разведданными и  совместно определять объекты для реализации, удобные с точки зрения достижения внезапности, а значит  и более высокой результативности действий. Какая разница? Душманы были везде, а вот условия их уничтожения были разными.
Однако, к сожалению, понимания я не достиг. Командир ОАГр встал в позу и начал мне доказывать, какие замечательные данные он нам дает, а мы в силу своей неумелости не в состоянии их использовать. Вот этого я уже ему простить не мог. Решил действовать по-другому.
Сильной стороной моей позиции было то, что, в конечном счете, оценивали работу агентурной разведки мы – войска. Ведь только мы могли дать оценку разведывательным данным, по которым вели боевые действия. Поэтому в ближайшие дни, после получения боевого распоряжения из штаба армии, я решил лично возглавить эту реализацию и на месте разобраться – что же мы на самом деле ищем. Мои ожидания полностью подтвердились.
В далеком горном кишлаке, куда мы добирались более 6 часов, никакой банды не было. Местные жители клялись и божились, что здесь никого нет, и не было никогда. Это, конечно, было не так и мы, в конце-концов, добились правды: банда здесь была, но 4 дня назад, причем абсолютно не та, на ликвидацию которой мы направлялись. Все было ясно! Захватив с собой несколько задержанных, мы вернулись в гарнизон.
Я представил начальнику штаба дивизии не только их показания, но и самих задержанных афганцев, которые лично подтвердили изложенные мной факты. После этого начальник штаба доложил комдиву, а тот  вышел по связи на начальника штаба армии и с возмущением доложил о том, что агентурная разведка «кормит нас тухлой информацией».
Дальше пошла обратная волна – начальник штаба армии отчитал начальника разведки – тот начальника разведцентра, а тот в свою очередь – командира ОАГр. Гнева начальника разведки армии за «подставу» я не боялся, так как для войсковой разведки только командир дивизии – царь и бог! Он нас и милует, и карает. А комдив был на моей стороне.
На следующий день я встретился с командиром ОАГр, и мое предложение было успешно принято. С тех пор мы жили, как говорится, душа в душу: и они давали нам на реализацию удобные объекты, и мы в свою очередь, не жаловались на устаревшую информацию. Так, что все были довольны.
Кроме того, ко второму году службы я обзавелся и собственной сетью информаторов из числа местного населения вокруг г. Кундуз. Не скажу, что она была большой, порядка 8-10 человек, но мы с переводчиком сумели найти нужных людей и имели ценную для нас информацию. Расплачивались с ними в основном трофейным оружием и боеприпасами, что было делом явно незаконным. Но что поделаешь? Ведь денег на агентурную работу нам не давали.
Хорошо помню одного из своих агентов. Официално они назывались «доброжелателями». 22-летний солдат Царандоя (МВД), по имени Карим, узбек по национальности. Познакомился с ним в ходе нескольких совместных действий, когда его рота нам придавалась. Я обратил внимание на его смышленность, неплохое знание русского языка.
Он был родом из-под Кундуза, имел обширную родню в узбекских кишлаках. В Кундузе его часто навещали родственники и друзья, иногда в части ему давали увольнение, и он сам ездил домой. Короче говоря, парень был очень перспективный в смысле разведки.
Я «влез» к нему в душу, подарив ему маленький трофейный пистолет «Стар» испанского производства.  Этого добра у нас было хоть пруд-пруди, причем без особой отчетности. Для афганца оружие – святыня, самый дорогой подарок, особенно в тех условиях. На этом пистолете он мне поклялся служить, как он сам сказал – «как собака».
Не обманул. Обладая аналитическим умом, он не только сообщал известные ему факты деятельности душманов, но делал выводы и прогнозы на будущее, что наиболее ценно в разведке. Недостатком в его работе было то, что его информация касалась только определенных нескольких кишлаков и местных бандгрупп в них. Идти в другие кишлаки он не мог – не было правдоподобной легенды, это стоило бы ему жизни.
Работал с ним в основном мой переводчик Намоз, периодически выезжая в Кундуз. Там он с ним встречался в условленных местах, получал разведывательные сведения, ставил новые задачи. Полученную информацию мы проверяли по другим каналам, практически они всегда подтверждались. По его «наводке» мы провели несколько удачных реализаций, и было предотвращено несколько террористических актов в самом Кундузе и его окрестностях. Однако здесь надо было действовать очень осторожно, чтобы не раскрыть источник получения информации.
 Я и сейчас иногда вспоминаю Карима, что с ним стало, жив ли он?
Еще одним способом работы с местными жителями, разработанный нами, было следующее. В базарный день (это пятница, суббота, воскресенье) на одной из центральных дорог, ведущих в Кундуз, располагалась наша группа: это я, переводчик Намоз, несколько солдат-таджиков. Водитель БТР копался в машине: менял колесо, изображал ремонтные работы. Надо было убедить проходящих крестьян, что стоянка здесь вынужденная.
Мы разводили костер, кипятили и заваривали чай, выставляли конфеты, лепешки, пиалы. Крестьяне шли по дороге группами и поодиночке. Переводчик Намоз обладал замечательными качествами разведчика – мог влезть в душу кому угодно! Надо знать восточных людей, для них невозможно отказаться от приглашения к чаю. Завязывалась беседа, в ходе которой мы получали иногда и ценные сведения.
Здесь только было одно табу – нельзя расспрашивать о «духах» той национальности, к которой принадлежал  опрашиваемый. То есть, таджика о таджиках, узбека об узбеках и так далее. Так как север Афганистана был таким многонациональным котлом, где сами кишлаки, как правило, были мононациональными, то надо было спрашивать таджиков об узбеках, а узбеков о таджиках.  Достоверность этих данных была, конечно, невысокой. Но, учитывая некоторые межнациональные распри, личную неприязнь, даже обиды на отдельных национальных главарей, кое-что из этого потока информации можно было извлечь. По крайней мере, не меньше, чем получали из официальных источников.
Конечно, возникает вопрос, а какие меры мы предпринимали для собственной безопасности? Ведь так можно было заговориться, что самим в плен попасть или подвергнуться нападению. Для постороннего глаза это выглядело заманчиво: вблизи дороги стоит одинокий неисправный БТР, рядом с ним костерок и 3-4 «шурави» около него.  Никто, конечно, не видит, что в БТР у пулеметов сидит пулеметчик и 2-3 разведчика, внимательно наблюдающих за местностью. Кроме них, не менее 2-х секретов, скрыто расположенных в 100-200 метрах вокруг. Ну и конечно, местность выбиралась такая, что было невозможно скрытно со стороны подойти к БТР.
Короче, смесь засады «на живца» и процесса опроса местных жителей.
***