Кормщиков Юрий Николаевич

Кормщиков Юрий Николаевич

     Поступив в Пермский горный институт Юрий почти сразу же уверился в правильности своего выбора. Учёба не тяготила, давалась споро. Сказалась и прежняя закалка. Дети войны вообще взрослели даже не быстро, а, можно сказать, мгновенно. С началом войны мгновенно стали осознавать вес и  значимость хлеба, мгновенно привыкли и к недетскому труду.  Скоро  появилась серьёзность отношения ко всему. К жизни в целом, выразившаяся в намерении любое дело доводить до конца и добросовестно.
    К институтскому обучению он отнёсся изначально со всей строгостью и, даже, с трепетной боязнью. Избранный факультет одинаково требовал, как умственной, так и физической нагрузки. На 4-5 курсах пошла шахтная практика и студенты работали проходчиками на молотках, наравне с другими шахтёрами, в шахте «Чёрная Тайжина» треста Осинникиуголь, что на Кузбассе. Помимо Кузбасса пришлось поработать в горнодобывающих объединениях Интауголь, Воркутауголь. До этих практик возили их для ознакомления и в Кизелуголь. Спускались там в шахту Ленина.
   Написав диплом по проблемам Воркутинских шахт, потом успешно и похвально защитив его в Государственной экзаменационной комиссии сам попросился на работу в Кизел. Был определён на должность горного мастера шахты №4 Производственного объединения «Кизелуголь».
  Там как-то так было поставлено, что молодых инженеров серьёзно как будто и не воспринимали. Наверное это шло от начальника  шахты Долженко Владимира Ивановича. Тот, нет-нет, да вставлял в свой разговор добродушно-умалительное «Пионэ-эр» относительно молодых горных инженеров, которые, по его мнению, ещё «пороха не нюхали». Кормщиков брал настырностью и своей задорной задиристостью. В ответ на «Пионэ-эр» появилось и, вскоре повсеместно прижилось, выдуманное им «Падрэ». Когда же молодой мастер самостоятельно привел на поверхность из шахты целый состав с углём на шахтном электровозе, при этом самостоятельно удерживая левой рукой пантограф, обеспечивая контакт сети (на Крупской этот провод был прозван «жигалой») заметное изумление перешло в заметное уважение. Это случилось, когда Долженко распекал начальника участка Плотникова Николая Алексеевича почему тот план не выдал. Тот отвечал, что всё в норме. Начальник шахты не поверил — он точно знал, что на участке даже машиниста электровоза нет. Плотников воочию показал уголь в вагонетках, уже находящийся на поверхности на руддворе
- Это кто ж его доставил? — спросил Долженко с одновременным удивлением, восклицанием, восхищением и одобрением.
- Кормщиков.
- Этот «пионэ-эр»! — расплылся в довольной улыбке директор. Не зря, видать, в институте учился, и руками умеет, и в голове знания есть.
     Этот «пионэр», как доказательство своей профессиональной состоятельности, через несколько месяцев работы на шахте, в свои неполные 24 так себя сумел зарекомендовать, что уже в начале 1961 был поставлен исполняющим обязанности начальника участка  вместо травмированного Лангемана Аркадия Тимофеевича. Однако, рано пойдя на повышение, начальника из себя «ломать» не стал. Он вообще зазнайством не страдал, не задавался. Напротив, всегда старался уважительно относиться к старшим, ценил и перенимал их умудрённый опыт. Благо было у кого. Здесь работали, на ту пору, такие корифеи, как Предеин Геннадий Андреевич, Плотников Николай Алексеевич, Филимонов Михаил Петрович.
    Особенно запомнился Плотников. Казалось, он знал характер чуть ли не каждого, кто работал у него на участке. С каким искусством он гасил конфликты. С восхищением наблюдал, как тот часто случавшийся бедлам мог выруливать. По утрам, бывало в нарядной такое творилось... Почти все горные мастера, находящиеся в ней, с плановой разнарядкой не соглашались; все «горлом брали», да «на нервы исходили». Кроме одного начальника участка. Тот молчал, как будто его ничего не касалось. Потом, когда уже все изойдут и сами успокоятся, поднимал одного из самых ретивых
- Ты, Ваня, этот план сможешь выполнить? — да так скажет, точно отец родной заботливо пригладит.
- Смогу — отвечает утихомирившийся Иван, подразумевая, да ещё, как будто, недоумевая, «как не смочь-то».
- Я так и знал — говорил Николай Алексеевич с завораживающей неподдельной доброжелательностью — вот тебе наряд.
     Тот подходил к столу начальника, безропотно брал распоряжение, следом другие подходили за своими сменными заданиями и никто уже не кричал, и чувствовалось внутреннее удивление: чего, вообще, глотку драли. Эта враз установившаяся покорность смотрелась, как гипнотический сеанс, как сценический спектакль. И такое было не разово. Запомнился Юрию Николаевичу поучительный эпизод, свидетелем которого оказался. Плотников, проходя мимо курилки, заметил в группе шахтёров, ждущих начала смены, двоих, явно подвыпивших. Пригласил их к себе в кабинет.
- Вы, ребятки, случаем, не болеете? Идите, отдохните. Как полегчает позвоните мне. — Те послушались, пошли, не зуботерили, а ведь могли наехать, характер был такой, лишний раз с ними горный мастер не связывался.
     Прогула им Плотников не поставил. Те, потом, стало известно, после ему и в самом деле  позвонили, извинились, отработали. И как отработали, с перевыполнением.
      У Долженко тоже многому можно было поучиться. В его смешливости, всегда виделась доброжелательность и забота. Ему тоже и молодёжь, и опытные платили уважением.  Когда Владимир Иванович услышал про себя «Падрэ» и узнал кто автор, Кормщикова журить не перестал. Или из-за случая с доставленным «на-гора» состава с углём, или из-за того, что виделся начальнику подход к делу у молодого специалиста  неравнодушный, с умом и самостоятельностью, а к людям незлобивый, стал он с Кормщиковым здороваться за руку, неприкрыто выказывая своё радушие.
     Через пять лет работы назначили уже полноправным начальником участка. Переход из помощников, в которых он уже два года ходил, в начальники внешне никак не сказался, добавилось, лишь, внутренней напряжённости и ответственности.  Подоспела пора решать масштабные проблемы. Как и везде и на их участке внедрялись проходческие комбайны «Темп». Не просто шло вживление новой техники, с осложнением. Одна из причин — человеческий фактор. Технологичное и производительное оборудование, предназначение которого — улучшить, облегчить шахтёрский труд, шахтёрами же стал приниматься «в штыки». Штыком для них была игла, которую изобретательный простонародный ум придумал, чтобы вывести технику из строя. Они её втыкали в электрический питающий кабель. Цепь закорачивали, Тэмп умолкал. Опять начинали весело стучать отбойные молотки, на которых шахтёры получали больше. Однако, к несчастью для них и к счастью для всей шахты повреждение скоро находили технику вновь запускали. С таким мытарством препоны и преодолевали. Дело пошло. «Темпы» набирали темп, да так успешно, что руководство шахты приняло решение оставить вместо 8 четыре лавы. «Горячие» головы целились 3 лавы оставить. Кормщиков, в 1967 став заместителем главного, а через год уже самим главным инженером шахты непреклонно отстаивал принципиальную позицию работать с четырьмя лавами. Так и порешили, и шахтный план в 350 тысяч тонн в год без надсадных натуг выполняли. Однако, повышенные тона словесных перебранок при распределении сменных завышенных норм вспыхивали. Благо, что завышенные планы случались не часто, но и этих моментов хватало, «крови» они тогда выпивали — мало не казалось. Отношения накалялись настолько, что кто чернильницу схватит, кто ручку сгоряча кинет. Однажды главному в глаза сказали, что мол, командовать легко, а ты пойди да сам попробуй этот завышенный план сделать. Тогда Юрий Николаевич пошёл, спустился в лаву и стал работать со всеми вместе и сменный план они сделали. Это, конечно ему чести добавило, но должность обязывала на такие импульсы не размениваться, надо было решать общешахтные проблемы.
     Основной приоритет, бесспорно, устанавливала безопасность работы людей под землёй. Здесь неизменно главенствовала борьба с горными ударами. Их профилактикой надо было заниматься постоянно. Стали применять методику, разработанную авторским коллективом (Ю. Н. Макаров, И. М. Петухов, А. А. Филинков, Б. Т. Акиньшин, А. И. Лелеко, И. М. Иванов, В. Я. Неволин) Всесоюзного НИИ горной механики и маркшейдерского дела. Дабы свести на нет, или, как минимум, снизить риск горных ударов производили  подработку опасных пластов, тем самым нарушая сплошность массива вмещающих шахтных пород, снимая повышенные действующие напряжения. К сожалению эта методика вела за собой удорожание себестоимости угля. Это уже было уделом политики. Государство шло на такие повышенные расходы, проявляя реальную заботу о шахтёрах.   
      В большей степени в социальную плоскость переместились заботы Кормщикова Ю.Н., когда он стал в 1972 году директором шахты. Уж коли такое пошло по характеру, учиться у более опытных, решил он навестить своего давнишнего друга Голубчикова Бориса Васильевича, уже не первый год работавшего директором шахты имени Крупской. Работал не абы как, ни разу ещё не было, чтобы Крупская план не выполнила.
- Борис — спрашивал Кормщиков, когда уже сидели за столом — как тебе это удаётся?
- Юра, — отвечал друг, — чтобы оно получалось принимай любое решение сам.
    Многозначительно и мудро. Истинность этих слов много раз проверялась Кормщиковым позже, и когда он стал первым руководителем города, и когда, после этого, работал начальником Управления Западно-Уральского округа Госгортехнадзора. Если ты первый, то будь добр, не передоверяй, первым принимай решение и первым отвечай, и..... желательно за всё.
   Так и пытался. К слову, иначе и не получалось, потому как самой шахтной жизнью было установлено, что поглощала в ней не только социальная проблематика: директора касалось всё. В том смысле, что надо было заботиться и за организацию быта, и за добычу угля, и за безопасность труда, и за многое другое, из чего соткан шахтный организм, и, вообще, любое другое предприятие. Впрочем, на такое поведение, вернее неравнодушное отношение, были сориентированы все ведущие специалисты.  Все они безвылазно, с нервным переживанием, не находили себе места во время общешахтного аврала  летом 1973, когда случилось возгорание  в скиповом стволе близ первого горизонта. Понимали опасность. Пламя могло перекинуться на другие участки и тогда последствия могли быть самыми плачевными. Всё осложнялось ещё и тем, что туда группу спасателей не пошлёшь, к пожару мог проникнуть лишь один человек. Отважился Виктор Чувашёв. Его спустили на скипе с огнетушителем. Очаг был потушен. По настоящему радовались все. Директорская благодарность к спасителю была щедрой.
     Другой стороной директорского положения, как ирония, было то, что при равной ответственности, ответ держал только он один. Спрашивалось прежде всего за план. Заместитель генерального директора комбината «Кизелуголь» Шапаренко Иван Григорьевич, казалось, только Кормщикова и караулил. Улучив самый момент, бывало и в пять утра, позвонит: «Нет у тебя плана».
- Не правда, Иван Григорьевич — парировал директор — есть у меня план.
   Потом, много времени спустя, Шапаренко, как-то признался в кулуарах какого-то собрания
- Я ведь так тебя ни разу и не поймал — положил он ему руку на плечо, глубоко пряча добродушную усмешку.
    Сам Кормщиков тоже мог спросить. Причём так, что пронимало серьёзно. Правда это было всего лишь раз. Тогда доложили директору про вредительство. Кто-то сунул бревно в транспортёрную цепь, она донесла его до приводной головки, потом всё заклинилось и в итоге весь агрегат, вместе с электродвигателем вышел из строя. Поломка серьёзная, последствия многозначительные — под угрозой оказывалось выполнение шахтного плана. Кормщиков  немедленно распорядился отыскать злоумышленника. Нашли и привели в кабинет
- Ты сам уволишься или тебя встретить — бесцеремонно и грозно спросил директор.
Тот понял и подальше от общего гнева убежал с шахты.
    Больше такого, к счастью, не было. Не любил высокие тона. Гораздо лучше когда по-доброму. Давно для себя прояснил, что спрашивать надо уметь и тон тоже подбирать надо.    Выработал для себя правило: как кого спрашивать. Можно кому-то просто сказать и не спрашивать после и быть уверенным, что там всё сделается. Это, конечно же про Опарина Игоря Васильевича — начальника добычного участка. Он, правда, всегда вытребует, что ему надо для работы, но после обеспечения, можно не интересоваться. На участке будет порядок. Вот к Бушуеву Валерию Петровичу — начальнику другого участка, подход другой. Утром выполнение у него надо прозвонить обязательно и не потому, что директор в нём сомневался, а потому, что так заведено было. От Бедрицкого — начальника транспортного участка зависели конечные итоги. Он, если пообещает, не подведёт никогда. Вот, вспоминает Юрий Николаевич, ёкнула какая-то тревога внутри, не вытерпел, позвонил ему в двенадцать ночи
- Фёдор Константинович, как с планом? Сделаешь?
- Утром позвоню.
     Звонок в 5 утра.
- Всё в порядке, Юрий Николаевич.
   Вот так и выстроил все отношения — на доброжелательности и доверии. При этом усматривая и подбирая способных.
    Всегда пытался беречь дружбу. Считал — это бесценное. Это — когда, более чем на сто процентов  уверен, что ни ты не откажешь и поможешь и тебя ни в чём не подведут.
  Когда, в восьмидесятых, Кормщиков Ю.Н., будучи уже начальником Управления Госгортехнадзора, в ведении которого входило несколько областей и был величиной сравни министерской, встретился по-свойски со своим другом и, когда заметил, что директор шахты невольно стал применять подобострастные нотки в общении с ним, поспешил успокоить
- Борис Васильевич — ты мне друг. Я не хочу и не намерен посылать к тебе инспекторские проверки. Давай договоримся работать вместе на доверии.
     Они пожали друг другу руки.
- Должен сказать, что Голубчиков не подвёл. Ни разу на его шахте не случилась «пожарная» ситуация, когда была бы необходимость в проверочной комиссии — помятуя произносит Юрий Николаевич — По поводу того, насколько обосновано было закрытие всего угольного бассейна — стал, затем, отвечать мне на вопрос, который задавался каждому горняку в конце беседы — считаю, что поступили недальновидно. Да, шахты были убыточны, но экономика —  это не цифры, это — живой организм.  У нас ведь не хватает ума немедленно обрезать какую-то часть тела, если она начала страдать. Любая система живёт по принципу взаимодополнения. Слабое подпитывается сильным и слабое тоже как-то поддерживает общее. Да, закрыв шахты, мы что-то сэкономили, но кто считал сколько потеряли на одних только социальных депрессиях? А взять экологию? Потом ведь были и явные перспективные месторождения, такие как Обманковское в Гремячинском регионе или, наиболее мощное, в районе Старой деревни, где была заложена и законсервирована Косьва-глубокая. Угля там минимум лет на 100 работы.
    Потом мы ещё сколько-то посидели и уже при расставании, Юрий Николаевич, словно чувствуя недосказанное, как в продолжение своих размышлений о теперешней судьбе закрытого угольного бассейна, сказал, что неправильно это, когда вдруг ломается то, что долгими годами, потом, а то и кровью нарабатывалось.

А. Симаков
26.05.2014