Место под Солнцем. Глава 9. Праздник в замке

На следующий день в замок стали съезжаться гости. Одними из первых, когда солнце еще довольно низко висело над лесом, прибыла чета Монтозье.
Оливье де Лоранс, который как раз собирался устроить себе небольшую утреннюю прогулку, в изумлении замер на пороге дома, когда в ворота въехала карета с золочеными гербами на дверцах. Первой из нее вышла, опираясь на руку подскочившего к карете лакея, маркиза. За ней появился сам маркиз де Монтозье. Потянулся. По-медвежьи порыкивая, раскинул по сторонам руки, облапил порывисто графиню де Брассер, обнял подоспевшего графа, потрепал по плечу одного из сыновей графа де Брассер, хлопнул по спине другого.
Столпившиеся вокруг кареты домашние графа де Брассер и их слуги смущали Оливье де Лоранса. Оттого он остался стоять на месте. Ждал, когда возникнет возможность приветствовать именитых гостей.

Поговаривали, что маркизу де Монтозье, до тех пор придворную даму Марии-Терезии, прочили в воспитательницы королевских детей, первого из которых носила теперь королева в своем чреве. Маркиза была дамой высокородной и образованной. И многие при дворе мечтали о том, чтобы снискать ее расположение.
Она выступала горделиво, ослепительно улыбаясь. Чмокнула в щеку хозяина дома, обняла графиню де Брассер.
Оливье де Лоранс смотрел на маркизу издалека, любовался. Гадал, что может делать она, приблизившаяся к самой вершине придворной лестницы, в этой глуши?
Маркиза между тем отвечала на сыпавшиеся на нее со всех сторон вопросы.
- Нет-нет, - качала головой, - мы прекрасно провели ночь. Да здесь, неподалеку. Решили, что у вас и без того достаточно хлопот, чтобы добавлять их слишком ранним приездом. Комната готова? Замечательно! Маркиз с удовольствием подремлет до обеда. Он терпеть не может суеты. Не так ли, дорогой? Нет, мы не голодны. Свежеиспеченные булочки? Ну, если только булочки. С удовольствием! Да, конечно. Нет, благодарю.
Наконец, когда поток вопросов иссяк, оглянулась в недоумении, скользнула взглядом по замершему на ступенях Лорансу, по Севераку, остановила взгляд на Клементине, стоявшей рядом с женихом:
- А что же моя любимая крестница? Отчего она не встречает меня, как обычно? – спросила, едва заметно улыбаясь.
Клементина рассмеялась и, подхватив юбки, кинулась со всех ног к маркизе.
- Я здесь! Я так рада, мадам! – она обвила руками шею крестной. – Я очень рада.
- То-то же, - ворчливо произнесла Жюли де Монтозье, больше не скрывая улыбки, - а то я подумала было, - зашептала, - что этот твой новоявленный жених заразил тебя чопорностью, какой болеют все глупцы, полагающие, что открытые для них двери королевской приемной делают их выше прочих. Никогда не забывай, моя милая, что благородство всегда идет рука об руку с искренностью, а искренность – с естественностью.
Клементина фыркнула.
- Боюсь, мадам, господин де Лоранс в этом не убежден. Похоже, он не слишком доволен моими манерами.

Маркиза отстранилась немного, взглянула на крестницу, провела пальчиком по щеке Клементины, улыбнулась ласково, потом взяла ее под руку. Встречающие расступились, дали им дорогу. Сделав несколько шагов в сторону графа де Лоранса, маркиза приостановилась. Посмотрела на него будто бы удивленно.
Он понял, приблизился, склонился к руке маркизы.
Маркиза де Монтозье дождалась, когда он выпрямится. Проговорила нараспев:
- Рада видеть вас, мальчик мой, здесь, в кругу моих друзей. Тем более рада, что очень рассчитываю, что вы составите счастье моей любимой крестницы. Она наслышана о ваших проделках при дворе, однако уверена, моя дорогая девочка достаточно благоразумна, чтобы оставить прошлое в прошлом. Вам же отныне следует заботиться о будущем, - улыбнулась она так приветливо и тепло, что де Лоранс вместо того, чтобы возмутиться умело замаскированным выговором, покраснел от удовольствия.
Маркиза коснулась пальцами кисти молодого человека.
- Впрочем, ваша невеста тоже не без недостатков. Представьте себе, эта негодница прекрасно читает и считает. Не могу себе вообразить, о чем думал любезный граф де Брассер, занимая таким образом ум своей красавицы-дочери. Но вынуждена признать, что иногда, когда графу приходит такая фантазия, он позволяет ей проверять счета и книги налогов. Какая нелепость, не правда ли?
Договорив, она кивнула Севераку, слушавшему эту речь со вниманием и внутренним восторгом:
- Господин де Северак? Чрезвычайно рада вас видеть. Надеюсь, у нас будет время пообщаться с вами до того, как начнется праздник. 
Улыбнулась еще раз, направилась к дому, продолжая держать Клементину под руку.

- Сдается мне, - рассмеялся Северак, едва маркиза со своей подопечной отошла достаточно далеко, - вам только что устроили выволочку.
- Похоже на то, - усмехнулся Оливье де Лоранс. – Но как изысканно ее устроили! Я продолжал бы слушать и слушать. Как вы полагаете, Жан-Луи, моя будущая жена хоть что-то успела перенять у своей великолепной крестной?    

*

«Пир удался на славу!» - как заклинание повторяли на следующий день все, кому посчастливилось побывать на свадьбе.
 Приглашенных оказалось очень много, гораздо больше, чем ожидал Оливье де Лоранс. К моменту, когда последняя карета въехала во двор, все комнаты замка были заполнены до отказа. Гостей даже пришлось селить по прилегающим к замку домам, что, кажется, не входило в предварительные планы хозяев. 
Желающих принять участие в празднике оказалось так много, что возникла необходимость срочно сколачивать дополнительные столы. Несколько длинных столов поставили в нижнюю залу, - они заняли почти все ее пространство. Еще два - выставили во двор, чтобы жители окрестных деревень тоже могли поздравить молодых, выпить за их счастье и полакомиться приготовленными господской кухаркой угощениями.
Кухарка со странным именем Патэ* (фр. пирог, паштет) полностью оправдала свое имя, наготовив пирогов и паштета столько, что к концу дня гости, наполнившие ими свои желудки до отказа, уже не могли смотреть на еду.
Патэ командовала целой армией девушек, нанятых для помощи в приготовлении блюд для свадебного пира. Так что столы, несмотря на усилия, предпринимаемые гостями по их опустошению, до самой ночи ломились от яств.   

«Пир удался на славу!» - всякий раз, когда на следующий день, желая выразить свое восхищение праздником, к Оливье де Лорансу обращались с этими словами, он едва удерживался от болезненной гримасы.

Весь предыдущий день прошел для него, как в тумане. То есть он помнил, разумеется, как прибывали гости, как подъезжали одна за другой кареты, как высыпали из них незнакомые ему люди.
Большинство из них, - хозяева поместий, расположенных по соседству, - были вылеплены из того же теста, что и семейство де Брассер. Одеты они были в платья, давно вышедшие из моды. С ним, с Оливье де Лорансом, они вели себя одновременно скованно и надменно. Между собой же соседи держались запросто. Весело щипали за щечки невесту, подшучивали друг над другом и безудержно дразнили всех молодых людей, возрастом от шестнадцати лет и старше, подтрунивая над тем, как глупо те себя повели, позволив увести у них из-под носа такую завидную невесту.
Оливье прекрасно еще помнил, как ожидал Клементину у алтаря, стоя в маленькой, украшенной цветами, церквушке, выстроенной в романском стиле. Помнил расположившегося рядом с ним Северака. Тот, в отличие от самого Оливье де Лоранса, улыбался и выглядел очень довольным и расслабленным.
Лоранс помнил, как Клементина, под руку с графом де Брассер, шла по проходу к нему, как старый священник, проводивший обряд, ласково смотрел на его невесту. Да и сам он не мог отвести взгляда от ее светящихся глаз и слегка потрескавшихся, припухлых, обкусанных в волнении губ.
В какой-то момент Оливье де Лоранс даже подумал, что он может быть счастлив – так хороша она была. Он держал ее руку в своей руке, смотрел на гибкую шею, обвитую в несколько рядов подаренным им жемчугом. Видел, с какой любовью и радостью смотрят на них все вокруг. И понимал, что опьянен – ароматами свечей, музыкой, гомоном тех, кто, не найдя места внутри, остался стоять за дверями церкви.

Он чувствовал себя одурманенным весь вечер.
После нескольких, выпитых за здоровье молодых, кружек, наполняемых вином и сидром из расставленных по всему столу высоких кувшинов, все поднялись танцевать.
Оливье не танцевал. Сидел на скамье во дворе, смотрел, как отплясывает его невеста… жена, сменившая прямо тут, у сколоченного наспех стола, парчовые, украшенные лентами и жемчугом, туфельки на тяжелые сабо. Смотрел, сквозь навалившуюся на него усталость, как Северак, до тех пор терпеливо составлявший ему компанию, поднялся, чтобы тоже принять участие в этом сумасшедшем деревенском веселье. Какое-то время Лоранс еще наблюдал, как Северак, обхватив его молодую жену за талию, притоптывал вместе с нею в такт музыке, а она, подняв к нему лицо, весело и бессмысленно смеялась. Какое-то время он еще слышал звуки свирели и громкие голоса, невпопад подпевающие инструментам. Потом, отодвинув от края стола фаянсовую тарелку, странно соседствующую с простой деревенской кружкой, наполовину наполненной вином, положив руки на стол, а голову на руки. И провалился в сон.

Он проснулся в исключительно дурном расположении духа. Смотрел на вертевшуюся у зеркала Клементину. Пытался воскресить в памяти, что было потом – после того, как его разбудили, напоили под дружный хохот гостей традиционным горячительным напитком и проводили с молодой женой в спальню.
В его памяти всплывали какие-то картинки, но они были разрозненными и не вполне отчетливыми.
Он внимательно наблюдал за Клементиной – пытался по выражению ее лица определить, как прошла ночь. Боялся разглядеть в ее лице недовольство.
Закончился завтрак, прошел обед, уже гости, одни за другими, начали разъезжаться, а он все раздумывал, задать ей мучивший его вопрос или не стоит.

Наконец, когда они остались одни, спросил:
- Надеюсь, я не был с вами вчера груб, Клементина?
Она с недоумением взглянула на него. Потом, сообразив, о чем он ведет речь, ответила весело:
- Грубы? Нет! Если не считать того, что вы храпели, вы ничем не потревожили моего сна!
- Не потревожил? – переспросил растерянно. - А как же простыня, которую сегодня с такой гордостью поутру выносили из этой комнату ваши слуги?
Он обернулся в сторону свежезастеленной постели.
Клементина рассмеялась легко:
- О! Это просто объяснить! Увидев, в каком вы состоянии, нянюшка дала мне бутылочку с куриной кровью. Я и разлила ее на простыню, чтобы не пришлось оправдываться перед гостями.
Она вынула из вазы цветок, приложила его, уже слегка поникший, к волосам.
-  Дурацкий обычай! – проговорила, глядя в отражение.

Заметив, как похолодело лицо мужа, Клементина подошла к нему, усевшемуся на край их супружеской постели, коснулась его плеча:
- Да ладно. Не думайте об этом. Так многие делают, - улыбнулась лукаво. – Большинство, правда, совсем по другой причине - они так нетерпеливы, что не находят в себе силы дождаться венчания…
Он стиснул зубы.
- Не слишком ли вы хорошо осведомлены о подобных вещах, моя дорогая? – спросил зло.
Дернул плечом, скинув ее руку.
- И многие в доме в курсе этих ваших вчерашних махинаций?
- Не знаю, - Клементина обиделась, поджала губы, вернулась к зеркалу. – У меня не было ни малейшего желания это с кем-нибудь обсуждать.

 Он смотрел, как его жена возится у зеркала, прикладывает к ушам серьги, вытягивает шею, по-прежнему украшенную жемчужным колье, как, закусив губу, разглядывает переданный накануне маркизой де Монтозье подарок от его величества – перстень, главным украшением которого был довольно крупный изумруд, обвитый тонкой золотой нитью, образующей своими сплетениями всем известный вензель.
Вспомнил, как дружно заахали гости, когда им было позволено рассмотреть украшение.
Перстень оказался Клементине велик. И, когда тот, пройдя по кругу, вернулся к своей хозяйке, она надела его на большой палец.

Оливье и вчера с трудом удерживал на лице легкомысленную улыбку, видя, с каким восхищением приняла она королевский подарок. Сегодня же перстень в руках у жены выводил его из себя.

Он понимал: две причудливо переплетенные буквы должны были служить напоминанием Клементине о том, что все они: ее родители, ее муж, она сама - вассалы его величества. «Такова моя воля!» - кричало оно. Она же увидела в подарке благословение и указание на то, что великий король помнит о ней и ее семье.
- Nec pluribus impar (И для многих равный – девиз Короля-Солнца), - прошептала она, в порыве восторга касаясь губами перстня.
Оливье де Лоранс заметил, как, услышав, с какой легкостью слетела с уст его молодой жены латынь, изумленно вскинул брови Северак. Он тоже был бы удивлен, если бы не чувствовал себя уязвленным. Даже больше того - оскорбленным.
Именно в то самое время, когда его молодая жена благоговейно прижимала к груди драгоценный перстень, господин де Монтозье вручил молодому супругу письмо, в котором его величество предлагал не медлить с отъездом.
Внизу листа рукой самого Людовика была сделана приписка: «Надеюсь, что ваша супруга достаточно хороша, чтобы возместить потери, кои выпали на вашу долю». 
Оливье де Лоранс нашел в этой фразе одно злорадство.
- Наш король мстителен и низок, - прошипел он Севераку, когда тот вынул письмо из его рук, желая взглянуть, что могло так испортить настроение новобрачному. – Ему мало удалить меня от двора. Он еще насмехается, делая вид, что верит, будто нашел в лице моей жены равноценную замену принцессе.
Северак пожал плечами:
- Вы слишком раздражены, чтобы быть справедливым. Его величество не отнял у вас любовь, он дал вам ее. Что же касается Генриетты… Не смешите меня, господин де Лоранс. Вы забыли о своих чувствах к ней в тот момент, когда вас едва коснулась королевская немилость.
Они замолчали тогда: один, чтобы не раздражать друга, второй – чтобы не привлекать к себе внимания гостей.


Оливье де Лоранс больше не заговаривал и, кажется, даже не вспоминал о королевском письме. Не желал он больше говорить и о вчерашнем своем промахе.
Он молчал. Но досада осталась. Досада, замешанная на уязвленном самолюбии, не могла рассеяться сама собой. Она могла быть только утоплена в уверенности, что он по-прежнему на высоте.  Во всяком случае, он был убежден в этом в тот момент, когда, взглянув в очередной раз на свою жену, произнес тихо:    
- Идите сюда, Клементина.
Она обернулась удивленно. Подошла. Коснулась платьем его колен.
Он поднялся ей навстречу. Развернул ее спиной к себе, взялся расшнуровывать корсет.
Она попыталась обернуться, он не позволил, удержал жестко.
- Не дергайтесь.
- Но что вы делаете?
- Собираюсь исправить свою вчерашнюю оплошность.
- Это вполне может подождать до вечера.
Клементине совсем не нравился тон, которым говорил с ней теперь муж. Она попыталась еще раз вывернуться. Он хлопнул ее по попе.
- Не может. Я не желаю, чтобы у вас оставался повод снова укорять меня в чрезмерной терпеливости.
- Я не укоряла.
- Помолчите, - он закончил возиться с ее одеждой.
Взял ее за плечи, развернул к себе лицом, оглядел с головы до ног. Толкнул легонько.
Ей некуда было отступить. Попытавшись сделать это, она потеряла равновесие, упала на кровать.

В тот момент, когда он вошел в нее, она, дернувшись, вскрикнула, а он зажал ей ладонью рот, он уже не был так уверен в своей правоте. Более того, он вдруг почувствовал себя еще хуже прежнего. Оттого, едва все закончилось, он поднялся и, не глядя на жену, стал одеваться.
Клементина уселась на кровати. Растерянно смотрела на мужа, - на его сомкнутые, жесткие губы, на бьющуюся на виске жилку.
Заметив на постели пятно, попыталась пошутить:
- А как мы теперь объясним это?
Вздрогнула, когда он произнес сухо:
- Придумаете что-нибудь. У вас это хорошо получается.