Вальс прошлой жизни

Ранняя осень подарила такое тепло, какого  и летом давно не бывало. Солнце, ослепительное, яркое, горячее, казалось, и не собиралось уступать место грядущим дождям и метелям. С самого утра оно жарило так, что всем отдыхающим приходилось прятаться под зонтики или сидеть в комнатах, опасаясь солнечных ожогов.  К вечеру пляжи были переполнены, и не случайно - вода в море была не просто теплой, а горячей. Раскаленный песок так обжигал голые ступни, что оставалось только скакать на одной ноге или передвигаться перебежками, если туфли или тапочки оказывались в зоне недосягаемости. Большая часть отдыхающих уже, конечно, покинула этот райский уголок, а те, что остались или только что приехали, надеясь на «бархатный сезон», совершенно не прогадали. Нынешний сентябрь был больше похож на июль или август, поэтому пляжи не пустовали, а на длинных набережных по-прежнему толпились отдыхающие, с удовольствием наблюдающие за передвижением небольших круизных лайнеров, катеров и крошечных яхт. Когда же солнце, огромным пылающим шаром, скатывалось за далекий горизонт, наступал момент истины. Главная улица, длинная и прямая, наполнялась людьми, которые словно и ждали этого часа, чтобы, как говорится, и себя показать, и на народ посмотреть. Загоревшие, нарядно одетые, беззаботные и веселые, отдыхающие и местные жители сливались в едином счастливом порыве – прогуливаясь ли по набережной, сидя ли в многочисленных кафе и ресторанах, танцуя ли на открытых площадках, - они веселились от души, совершенно не думая про завтрашний день!
В тот памятный день Софья Васильевна сидела на открытой террасе лучшего в городе ресторана. Есть совсем не хотелось. Было так тихо и спокойно на душе, так безмятежно и беззаботно, что казалось – каждая клеточка организма мирно дремлет, разомлев под южным солнцем. Достав из портсигара тонкую длинную сигарету, она, так и не прикурив, долго держала ее в холеной руке, осторожно разминая ухоженными, наманикюренными пальцами. Ветерок, долетающий с моря, чуть касался искусно уложенных коротких волос. Глаза, когда-то ярко-синие, и теперь не потерявшие своего очарования, задумчиво глядели вдаль. Софья, обернувшись к столу, взяла фужер, наполненный багрово-красным вином, и осторожно поднесла его к губам.  Сделав небольшой глоток, она на мгновение прикрыла глаза, словно оценивая вкус вина, а затем, поставив бокал на стол, опять глубоко задумалась. Она не то, чтобы что-то вспоминала или анализировала, Софья просто отдыхала, расслабляясь каждой клеточкой и каждым нервом. Впереди было две недели заслуженного отдыха. Она специально приехала одна, надеясь полностью отключиться от дел, проблем и каждодневных бытовых мелочей, которые так выматывают и нервируют.
Софье Васильевне было семьдесят лет. Семьдесят! Но никто и никогда (кроме самых близких, знавших это наверняка), не мог даже и предположить, что ей столько лет.  Сказать, что она выглядела хорошо, значит не сказать ничего. Она выглядела потрясающе! И дело было совсем не в пластических операциях, которых она никогда не делала, а в ежедневном кропотливом уходе, который она сама для себя разработала.  Сколько она себя помнит, столько она и ухаживала за собой, зато теперь, когда ей в семьдесят запросто давали пятьдесят, она лишь только снисходительно улыбалась, принимая комплименты как должное. Высокая, очень стройная, с длинной шеей, с короткой стрижкой светлых волос, с ясными, пусть не такими яркими, как в далекой молодости, но все-таки синими глазами, с ухоженными руками – Софья являла собой  образец современной женщины, пусть и не молодой, но достойной всяческих похвал и  поклонения. Софья была оперной певицей. Вернее, это раньше она была преуспевающей оперной дивой, а теперь преподавала в консерватории. Она стала мастером, к которому выстраивалась очередь, чтобы удостоиться хотя бы разовой консультации. Софья этим не кичилась, напротив, обладая уникальными  слухом и голосом, она сейчас щедро делилась знаниями и опытом с начинающими певцами. Работать она любила и умела. Не жалея себя, не жалела и своих талантливых учеников. И это давало поразительные результаты: ее ученики становились лауреатами и дипломантами почти всех конкурсов, проводимых в стране и за ее пределами. Но, как говорится, делу - время, потехе – час… Устав за год, Софья Васильевна приехала в этот очаровательный южный городок, чтобы отдохнуть, расслабиться и перевести дух после сложного и трудного периода.
Теперь, сидя на огромной террасе известного во всем городе ресторана, она чувствовала такую легкость, такую невесомость, такую воздушность всего тела, что от этого ощущения хотелось и петь, и плакать одновременно. Потягивая прохладное вино, Софья обернулась, услышав звуки настраиваемых инструментов. Где-то там, в глубине ресторана, начинали работать  музыканты.  Сначала послышались отдельные несвязные нестройные  звуки, потом кто-то робко пробежал по клавишам, словно на ощупь, стыдливо и несмело вспоминая гаммы, простые аккорды и трезвучия. Следом за этим, будто шутя и поддразнивая ее музыкальную сущность, пальцы невидимого  глазу музыканта легко встали в терцию и секунду, затем бегло промчались по клавишам, пролетели по диезам и бемолям, смешивая в этом чудном легком полете и яркое «форте», и нежное « пиано».  Было  смешно и странно, и, вместе с тем, очень интересно наблюдать за этой игривой разминкой ресторанных музыкантов. Они словно потешались над почтенной публикой, вызывая этим самым и неподдельный интерес к себе, и некоторое недоумение.  Однако, это нестройное, негромкое и шутливое состязание закончилось довольно быстро, а потом, как это, впрочем, и бывает в таких заведениях, последовало исполнение известных всей стране шлягеров, звучащих под звон наполняемых бокалов, стук вилок и ножей о тарелки, изредка прерываемых громкими тостами. Ну, что ж… Каждому свое! Софья Васильевна относилась снисходительно к ресторанным музыкантам, прекрасно понимая, что каждый зарабатывает свой кусок хлеба так, как умеет. Она, чуть улыбаясь и покачивая ногой в такт, сидела на террасе, слушая «вполуха» это нестройное, не совсем чистое исполнение известных шлягеров. Здесь был и любимый «Паромщик», и незабвенные «Листья желтые…», и вечно живая «Лаванда», - в общем, репертуар на любой вкус. Наконец, когда и ее профессиональное ухо утомилось, Софья Васильевна подняла руку, призывая вездесущего официанта.  Тот, как, кстати, и всегда на юге, не совсем расторопный и вышколенный, но очень дружелюбный, не торопясь подошел к известной гостье, улыбаясь при этом на миллион.
- Подай-ка счет, голубчик, - сказала Софья, подумав про себя, что улыбаются здесь гораздо охотнее, чем в Москве.
Расплатившись, она уже собиралась  уходить и встала из-за стола,  как вдруг внезапно раздались звуки, заставившие испуганно  заколотиться ее сердце. Она резко присела на стул, почувствовав, как кровь прилила к щекам и как неожиданно ослабели ноги. «Что? Что это?! Что такое? Как?! Кто играет?!!» - вихрем пронеслось в голове в ответ на зазвучавшие первые аккорды давно забытого вальса. Ей вдруг стало жарко и душно. Закружилась голова. Она опять встала, и, боясь обернуться, быстро отошла к увитой виноградом дальней стене террасы. Здесь, отвернувшись от громко и весело спорящих гостей ресторана, она прижала ладони к вискам, словно пытаясь унять  противную пульсацию в висках. Софья даже потрясла головой, будто пытаясь спрятаться, но звуки и сюда доносившегося вальса, ширясь и разрастаясь, переходя  в  полное «крещендо», так и лезли в уши, подавляя и, вдруг возникшую, ужасную тревогу, и поднимающееся недовольство, и еще неосознанную, но уже разливающуюся по всему телу печаль воспоминаний. «Не может быть, - упрямо шептала Софья, все еще не веря ни своему сердцу, ни своим ушам, - этого не может быть!» Но настырная память так и нашептывала, так и твердила: «Это он! Конечно, он! Никто другой никогда так не сыграет этого вальса! Никто другой…  Никогда!».
Софья Васильевна, наконец-то, взяв себя в руки, тряхнула головой, отгоняя и непрошеные мысли, и не нужные сомнения. 
«Нет! Не нужно бессмысленных вопросов и ответов, не нужно сомнений, - твердо сказала она себе, и, повернувшись лицом к залу, решительно шагнула навстречу несущейся, разливающейся по залам, будоражащей память музыке. Она шла, мысленно по привычке считая в темпе вальса: «Раз, два, три… Раз, два, три… Раз, два, три!» Она шла, надеясь, что ошиблась, но  втайне уже понимая, что ошибки быть не может. Пройдя по огромной тенистой террасе, она остановилась в дверях зала, пропуская официанта с огромным подносом в руках, и затем, смело шагнув вперед, подняла глаза на эстраду, где обычно находились музыканты.
На небольшом возвышении, среди пюпитров, усилителей, микрофонов и молчавших сейчас инструментов, в самом дальнем углу стоял старенький, плохо настроенный рояль. Среди современных гитар и барабанов он казался древним ископаемым. Лак, которым он когда-то был покрыт, давно потрескался, белые клавиши пожелтели, а черные будто выцвели, потеряв первоначальную яркость. Крышка рояля, словно тетрадь нерадивого ученика, была исчерчена глубокими царапинами. На ножках инструмента виднелись какие-то сколы. Раньше, обнаружив все это, Софья, относившаяся к музыкальным инструментам, как к живым существам, громко бы возмутилась, но теперь она, затаившая дыхание, этого безобразия даже и не заметила. Все ее внимание было устремлено на человека, сидевшего к ней вполоборота. Подавшись вперед, она в сильнейшем волнении, едва владея собой, глядела на музыканта, самозабвенно исполняющего вальс. Ее вальс. Тот самый!
Смахнув непрошеную слезу, Софья, чувствуя, как бешено колотится сердце, все смотрела и смотрела на мужчину, чьи пальцы, словно бабочки, порхали над клавишами, едва касаясь их. Низко наклонившись, покачиваясь в такт, профессионально держа спину очень прямо, он, будто забыв о присутствующих, упоенно и вдохновенно, будто в последний раз, исполнял известный вальс из «Маскарада». Вальс Хачатуряна. Их вальс…
Сомнений быть не могло. Это был он. Очень постаревший, совершенно седой, как-то странно одетый, но он. Точно он! Взглянув на него еще раз, Софья Васильевна, резко повернувшись, быстро пошла к выходу. Расталкивая отдыхающих и официантов, думая о чем-то своем, не замечая удивленных взглядов, она вышла из ресторана и судорожно вдохнула прохладный воздух. Она словно убегала от самой себя, а позади все звучал и звучал этот  вальс, то ускользающий, затихающий, то накатывающийся и стремительно рвущийся ввысь.
Ночь пролетела незаметно. Софья Васильевна, привыкшая всегда и везде контролировать ситуацию, чувствовала, что, пожалуй, впервые в жизни, она не может овладеть своими эмоциями. Мысли бежали и бежали вспять… Назад. В прошлую жизнь.
Когда-то, очень давно, она, совсем молодая, очень одаренная оперная певица встретила мужчину. Тоже музыканта. Просто музыканта. Не подающего надежды, не собирающего огромные залы, не имеющего долговременных контрактов. Но он был настоящим мужчиной  - добрым, честным, щедрым, а главное – он очень любил ее.  Он так любил Софью, что мог всю ночь простоять под ее окном, читая стихи! Он танцевал для нее под дождем, прыгая босиком по огромным лужам! Он учил ее загадывать желания в звездопад, плавать на байдарке, любоваться закатом… Он, которого все преподаватели консерватории считали бесталанным и не перспективным, умел преданно любить и не потерял способность удивляться простым вещам. Софью он боготворил. Он знал, что она любила вальс Хачатуряна и, выучив его втайне от нее, однажды вечером исполнил, тихо сказав: « Ты, конечно, звезда. Тебе многое дано, весь мир будет лежать у твоих ног, я верю в это. Но если тебе когда-нибудь будет плохо, ты вспомни о моем подарке, и все плохое отступит. Я дарю тебе этот вальс. Наш вальс…»
Они расстались. Она блистала на лучших сценах мира, пела самые известные партии, купалась в восхищении и любви поклонников. А он исчез. Софья ничего о нем не знала. Где он? Что делает? Чем занимается? Он будто растворился в этом огромном мире, растаял в будничной суматохе. Софья и поначалу не очень-то  переживала, ей было некогда лить слезы, потом забыла, считая, что все, что связано с ним, случилось в другой, прошлой жизни. И никогда, и нигде она с ним не встретилась ни разу за все ее долгую жизнь.
И вот теперь… Когда ей уже семьдесят! Услышав в ресторане этот вальс, Софья  сразу поняла, кто его исполняет! Он! Ведь так, как он, никто не чувствовал эту музыку, никто не жил ею, не растворялся в ней!
Подойдя к окну, она тихо заплакала. Зачем? Зачем он здесь? Почему именно сейчас, когда ей семьдесят, и ничего нельзя вернуть, она опять встретила его, свою первую любовь. Самую верную, самую искреннюю и настоящую?! Жизнь прошла, и не было в ней больше никогда такого чувства, такой страсти, такой преданности! Наверное, правду говорят, что такое дается только раз, однажды, и потерять эту любовь нельзя… Софья тяжело вздохнула. «Да, все было в этой жизни – и слава, и деньги, и мужчины. Все было. А любви не было!»
Наступившее утро не принесло облегчения. Она долго смотрела на тихое, словно уснувшее море. Потом переоделась и быстро вышла из номера.  Решительно прошагав по еще не нагревшемуся тротуару до ресторана, она, медленно потянув за ручку, вошла в полутемный, пустой зал. Никого не было, только у дальней стены заспанный официант перетирал столовые приборы, да где-то  за стеной слышалась перебранка уборщиц, гремящих пустыми ведрами. Увидев Софью, официант, несказанно удивленный появлением столь ранней гостьи, направился к ней, надев на лицо, как и полагается, дежурную улыбку:
- Доброе утро! Вы что-то хотите? Чаю? Кофе?
- Нет, нет… Спасибо. Я только спросить.
- Да, да. Слушаю.
- Скажите, – Софья замялась, не зная, как поточнее выразить то, что ее волновало сейчас больше всего, - подскажите, где ваши музыканты?
- Музыканты? – молодой человек недоуменно пожал плечами, - как где? Отдыхают. Приходите вечером, они с удовольствием для Вас споют все, что захотите.
Софья, понимая, что выглядит смешной, заволновалась и заторопилась:
- Нет, нет. Вы меня не поняли… Я хочу узнать, где живет этот пожилой мужчина, такой седой… Ну, тот музыкант, который вчера вальс исполнял. Помните?
Официант покачал головой, разведя руками:
- Нет. Простите, я не помню. Да я тут совсем недавно работаю, не всех еще знаю.
Он оглянулся вокруг, словно о чем-то раздумывая, а потом, внезапно улыбнувшись, сказал:
- А вы спросите Михалыча… Он здесь уже лет двадцать работает. Он повар, вот уж кто всех знает наперечет. Сейчас позову, он как раз пришел.
Софья присела на стоящий рядом стул, чувствуя, что силы покидают ее. «Зачем я здесь? Кого ищу? Для чего?» В голове сотни мыслей толпились, подгоняя одна другую. Ответов не было. Но Софья сердцем чувствовала, что обязательно должна увидеть того, кого не забыла за всю свою суматошную, такую долгую жизнь.
К ней подошел седой, полный, чуть прихрамывающий мужчина. Внимательно взглянув на присевшую на стул ухоженную худенькую женщину с поразительно красивыми руками, он, поздоровавшись, тихо спросил:
- Чего хотите-то? Кого ищете?
Софья долго и терпеливо объясняла Михалычу, что ей нужен мужчина, исполняющий вальс вчера вечером. Тот, поняв, наконец, о ком идет речь, спокойно выдал:
- Так напрасно вы его тут ищете…
- Почему? Почему напрасно? – не поняла Софья.
- Да не из наших он музыкантов. Не наш… Это отдыхающий. Он здесь недели две отдыхал, так вот каждый вечер и приходил к нам.  Как только  наши музыканты отдыхать уходили, так он и садился за рояль. Все этот вальс играл. И как играл!
Михалыч восхищенно закатил глаза. Софья взволнованно вскочила со стула:
- И где он? Где он теперь, где живет?!
- Да кто ж его знает!- Михалыч развел руками. А потом продолжил:
- Он вчера последний раз здесь был. Уезжал, пришел попрощаться с нашими ребятами, музыканты наши его сильно уважали, говорят – настоящий мужик!
Услышав это, Софья почувствовала вдруг такую опустошенность, что ей стало страшно. Будто внутри что-то умерло, потерялось, исчезло безвозвратно.
- Боже, - беззвучно прошептала она, - за что?
Не попрощавшись с Михалычем, Софья растерянно вышла на залитую солнцем улицу. Весело хохотали девчонки, сидя на лавочке, в траве громко щебетала какая-то птаха, высокий мужчина ласково утешал плачущего малыша, неспешно шагали по дорожке старики, держась за руки. Все были счастливы. А ее счастье осталось там, где-то далеко… В прошлой жизни. Сегодня она попыталась его вернуть. Но поздно. Прошлого не вернуть. Да и нужно ли…
Софья медленно шла по берегу моря. Прибой ласково лизал босые ноги, с шумом накатывая на песчаный берег прозрачные волны и разнося по необъятному простору все еще звучащий в ее ушах вальс  Хачатуряна.  Вальс ее любви. Вальс прошлой жизни…      


                10 марта 2011г.