Егоршино Тавда Устье-Аха

Первый набросок эскизов странных воспоминаний.

Краткий план-проспект намеченной книги:

Пред и Словие
                Порфи
                Любови
                Наталии
                Марине
Найти первые слова всегда трудно. Особенно тогда, когда они выражают Боль. А хочется подарить Читателю не Боль, а Радость. Однажды моя самая первая внучка – Марина – собрала всю семью вокруг себя (ей было лет пять или около того) и предложила всем сесть на пол и скрестить ноги. Когда мама, папа и бабушка выполнили это распоряжение и спросили: «Ну, и что мы будем теперь делать, Марина?» она ни на секунду не замешкавшись строго ответила: «Будем радоваться!».  Вот и я хотел бы предложить своему Читателю: «Давайте будем Радоваться!»
Моя мама – Лариса Порфирьевна Ратушная, более известная моим ученикам, как Порфи, написала воспоминания о своём пребывании в Гулаге, опубликованные под названием  «Этюды о Колымских днях». Воспоминания о сталинских зонах, как правило это рассказы об ужасах, тяготах, лишениях, боли. И у мамы можно обнаружить намеки на эти, несовместимые с нормальной человеческой жизнью, моменты, но… Но в целом это потрясающий рассказ о Первой Любви, о самом светлом и прекрасном чувстве девушки к прекрасному, удивительному, непостижимо глубокому поэту – Леониду Ковалёву. И настолько глубоко было это чувство, что радость их встречи (нет – нет! Они именно встретились, и больше ничего между ними не произошло!) всем своим внутренним светом освещает эту удивительную книгу.
Теперь я знаю, почему мама оказалась в зоне, и почему оказалась там под чужими именем, отчеством и фамилией. Об этом она не рискнула рассказать даже в своём потрясающем эссе. А ларчик открывался просто, и, незадолго до своей смерти, мама мне раскрылась.
- Я надеялась разыскать на зонах папу, ведь мы не знали тогда, что его почти сразу расстреляли. А чужие имя, отчество и фамилия позволяли надеяться, что нас не разведут искусственно подальш е друг от друга. Ведь родственникам не позволялось быть вместе. Знай я тогда, какова реальная действительность, вся жизнь могла сложиться иначе…
Эту попытку рассказать о самых прекрасных мгновениях моей, подчас такой нескладной и несуразной, жизни я посвящаю моей маме и всем мамам моих детей. Я очень сильно хочу подарить вам, мои великие Читатели, Радость. И желаю всем вам Счастья, Веры, Надежды и Любви.

Вместо Вступления или Свердловск – Урай

У меня есть песня об этой железной дороге.
     Ты мой нежный
     Ты мой строгий
     Путь к тебе в слезах солёных
     Вдоль железной
     Той дороги
     Зоны, зоны, зоны, зоны…
В Урай из Свердловска (вообще область по-прежнему Свердловская, городу возвращено первоначальное название – Екатеринбург, но железнодорожная станция именуется Свердловск – пассажирский и в билетах так и пишут: Свердловск – Устье-Аха) можно попасть двумя путями, двумя железными дорогами: Свердловск – Устье-Аха и Свердловск – Приобье, причём во втором случае достаточно добраться до Советского, хотя можно сойти и раньше – в Югорске. А далее по автострадам Устье-Аха – Урай или Советский – Урай. Возникает своеобразное кольцо, где часть пути выложена автомобильной дорогой, часть – железной дорогой. У автодорог есть объединяющая оба отрезка «идея» - речной путь – Конда. Конда – великая река – тысяча километров! Судоходна! По крайней мере от Устье-Аха до  Урая помимо барж ходили пассажирские суда. Ну а на лодках и катерах можно сплавляться от Советского до Иртыша.
Свердловск – столица горно-геологических изысканий по всему Уралу и его окрестностям. Не в последнюю очередь – в Западной Сибири. Урай – первая нефть Западной Сибири. Шаимский прорыв к стратегическим запасам самой жирной в мире нефти. Урай – авиабаза для вахт, рвущихся к подземным кладовым России. Через Урай пролегает трасса на Нягань и далее – везде! А в обратную сторону через Урай пролегают «нитки» нефтепроводов, идущих от месторождений к громадным нефтеперегонным мощностям.
Они не могли не соединиться! И они соединились в этом грандиозном проекте.
В тот миг, когда из Шаимской скважины забил первый в Западной Сибири фонтан «чёрного золота», судьба Ханты-Мансийского автономного округа (Югры) была решена. Сюда будут направлены неисчерпаемые людские и технические ресурсы. Здесь развернутся «стройки века». Отсюда начнёт стремительно пополняться государева казна. Здесь сойдутся самые конкурентоспособные люди. И концентрация их на каждый квадратный километр офисов и производственных площадей будет просто невероятной.
Свердловск – Золотой Узел России. Потому в одном из проектов Герба Екатеринбурга изображён, собственно, именно Золотой Узел. Его же символизируют чугунные узлы по углам Плотинки в центре города.
И вот два Узла экономической мощи России связались кольцом Большой Дороги. И главным звеном этой цепи дорог стала дорога Свердловск – Урай, а её центральным «шверпунктом» стала железная дорога Свердловск – Устье-Аха.
     Ты мой нежный!
     Ты мой строгий!
       Путь к тебе в слезах солёных!
     Вдоль железной
     Той Дороги
       Зоны! Зоны! Зоны! Зоны!

Распальцовка Первая: Егоршино

Эскиз Первый: Егоршино

На дороге в Устье-Аха есть совершенно особенная станция: Егоршино. Особенной её делает функция КПП для всех призывников Свердловской области. Да, да! Егоршино нельзя было миновать. Отсюда начиналось движение эшелонов с призывниками и в сторону Дальнего Востока и к северным широтам, и к южным границам необъятного Советского Союза. Отсюда попадали и на остров Кунашир, и в Находку, и в Североморск, и на Балтийское море, и на Кавказ…
Вы могли оказаться солдатом или матросом где угодно, но сначала вы попадали на поезд, идущий по моей любимой железной дороге в Егоршино! До своего призывая об этом пункте и этой дороге не ведал ничего. Ни разу. Ни словом, ни взглядом. Ни одним случайным упоминанием. Но наступила моя последняя допризывная ночь. Я рвался в Вооруженные Силы. Я боялся панически, что меня не возьмут, поскольку уже имел очень плохую медицинскую историю.
И вот именно в Егоршино решалась моя судьба. Возьмут или не возьмут? Если возьмут, то куда? Во флот или в солдаты? На два или на три года? Но еще до всего этого мне нужно было в восемь утра сдать курсовую в техникум (ССТ – Свердловский строительный техникум, здание с колоннами, что на улице Малышева, недалеко от радиозавода) и уж потом, завершив таким образом курс двигаться к девяти на Добролюбова, рядом все с той же Малышева, недалеко от плотинки и Рубина… Буквально в двух шагах от здания ДОСААФ…

Эскиз Второй: Ночь с Любовью

Ах, эта самая первая наша Ночь! Её величество – Ночь Влюблённых!
Она рисовала мне мою курсовую, а я сидел рядом и любовался ею. Ушли друзья «Кентавры». Отзвучала в их исполнении песня «Не умирай, любовь!»
Мы сидели на кухне, в бывшей комнате Варнавиных, и она рисовала мне   мой проект гаража за зданием моего техникума! Рядом стояла моя раскладушка, на которую я упал и заснул на три часа. Когда я проснулся, чертеж завершавший моё обучение в техникуме был готов, провожающая меня Любовь мирно спала на чертеже положив голову на сложенные на столе прекрасные руки. И над ней висел в моей памяти мой единственный первый робкий поцелуй в её волшебную шею. В следующий раз я поцелую её через два года. Точно также робко и целомудренно. До рождения Володи оставалось четыре года и двадцать один день…

Эскиз Третий: Военкомат 5 мая 1972

Мы дошли до военкомата. Около угловых ворот Дендрария мы обнялись, как родные. Почти не прикасаясь друг к другу. У меня больше не было никого во всём мире. И у неё тоже. Вскоре нас посадили на автобус и привезли на старый железнодорожный вокзал. Здесь нас построили в каре и мы простояли на одном месте четыре часа. После этого нас завели в прибывшие вагоны и началось моё самое первое путешествие по дороге на Устье-Аха.
Этот Военкомат пережил все трансформации общества и государства и по-прежнему находится всё там же, на Добролюбова. Всё тот же Рубин и всё то же здание ДОСААФ располагаются рядом.
Мимо шумит всё та же улица Малышевв. И в конце короткой Добролюбова всё также манит воротамим городской Дендрарий, который привёл в порядок Аркадий Чернецкий – многолетний мэр Екатеринбурга...               
Эскиз Четвёртый: Егоршино как воно е

Наша колонна месит грязь старыми изношенными ботинками. Мы по глинянной дороге на глинянных ногах спускаемся к лагерю для перемещаемых лиц. Здесь нам предстоит пройти первичную сортировку и отправиться в другие сборно-сортировочные пункты. Что нас ждёт не знает никто.
Чёрные бушлаты
Когда среди нас замелькали черные бушлаты я занервничал. Понятно, что мне туда не попасть. На флот не умеющих плавать не берут. Тем более не берут таких больных, как именно я. Ведь я и ходить-то  толком не научился после тяжелейшего ревматического осложнения на  сердце.
Поэтому  подходя ко врачу, на вопрос врача: «Жалобы есть?» я бодро отвечаю: «Нет!»
Врач смотрит мне в гпаза – в мои честные, правдивые, никогда не лгущие глаза – и пишет на моей карточке: «Годен ПЛ». Что такое это «ПЛ» я не ведаю, пока нас не начинают проверять и только тогда я догадываюсь: «ПЛ – подводная лодка». Тест я не прохожу и мне уверенно пишут: «Годен НК!» Это я вычисляю очень быстро: «Надводные корабли». Всё!!! Судьба моя решена!               
Эскиз Пятый: Сквозь сон через двадцать лет

Распальцовка Вторая: Тавда

Эскиз Первый: Тавда

Тавда - не Ревда!
Люблю этот старинный уральский город! Люблю просто бродить по его улицам. От него веет добротой и добротностью. Он сам по себе в себе и для себя. Мудрый город. Ласковый. Внимательный. Не напряжённый. Город со своим лицом, со своей историей и судьбой. Город, в котором ко мне приходили и Надежда, и Вера, и Любовь. Город - Новелла. Я любил в нём взять пакет молока и буханку белого хлеба и пообедать именно взятым. Всё это прекрасно продавалось чуть выше железнодорожного вокзала в угловой белокирпичной пятиэтажке. К вокзалу вёл аккуратный подтянутый скверик. И вот на его аллеях мечталось как-то особенно прозрачно! Но, что самое странное, мечты эти потом сбывались! Именно в нём я размечтался об успехе эксперимента в Урае. И сбылось!!

Эскиз Второй: Умань как развилка на Крым и Одессу

Есть такие города, которые не понять, пока не осознаешь их географического положения. Например я долго не мог понять Ханты-Мансийска, пока не обнаружил, что он стоит в месте слияния Оби и Иртыша! И Великий Устюг непонятен, пока не обнаружишь, что это точка слияния двух рек! Есть такие пункты, где либо соединяются, либо разделяются потоки. Потоки прибывшихв Крым и в Одессу соединяются в дальнейшем во вполне определенном месте – и это место как раз и зовут «Умань»! Под Уманью произошло окружение 6-ой и 12-ой Армий горячим летом 1941-го года. В плен было взято около ста тысяч наших солдат и офицеров. Де  факто был оккупирован важнейший стратегический пункт на южном направлении обороны. И будь наша страна размерами поменьше, такая стратегическая удача могла стоить всей кампании. Но немецко-фашистским оккупантам предстояло иметь дела еще со множеством таких важных стратегических пунктов. Сталинский генералитет проигрывал пока сражения, но выигрывал в мобилизационных ресурсах и успевал призвать больше, чем терял. И держава была спасена.

Эскиз Третий: Тавда как Умань Урала и Сибири

В Тавде можно сесть на поезд и доехать до Устье-Аха.  А можно доехать до Свердловска, то бишь – Екатеринбурга. Тавда в центре тетраэдра из Урая, Екатеринбурга и Тюмени! Причем прямые соединения Трёх окружающих Тавду узлов существуют реально: железная дорога Свердловск-Тюмень и две авиационные трассы –Урай-Екатеринбург и Урай-Тюмень.
 
Эскиз Четвёртый: Экспресс на Екатеринбург

Участок дороги Тавда – Екатеринбург насыщен уральскими городами.

Эскиз Пятый: Полёт на Тюмень

Если вы решили из Тавды направляться сразу в Тюмень, то все вопросы решаются при помощи одной или нескольких групп поддержки. И на первый план, как и в Устье-Аха, выходят те автомашины, хозяева которых занимаются этим обслуживанием лучше других.
 
Эскиз Шестой: Несеверная Двина ломает позвоночники

Об этом рассказывал мне один мой знакомый опытнейший инженер. Но несколько лет я в это не верил. И вот в конце девяностых в конце марта, если не в самом начале апреля мне довелось ехать из Устья-Аха до Тавды по параллельному железной дороге зимнику. Летом это двести километров болот и автолюбители переправлялись через море болот на платформах по железной дороге. Было это весьма хлопотно и дорого. Надо было выстоять немалую по времени очередь, загнать автомобиль на платформу и ехать в своем экипаже до Устья-Аха или до Тавды, где сгружаться с платформы и уже там становиться расправившим крылья орлом или соколом на собственном средстве передвижения. Дорого, хлопотно, накладно. А вот зимой, когда болото надежно замерзало, устраивался зимник – автомобильная трасса с укатанной как асфальт поверхностью.  И неслись караваны автоптиц не огорчаясь отсутствием железнодорожного билетитка. Жалких двести километров и вот она – Большая Земля! Или - Родной Дом!
А вот в период весенней распутицы, когда дни зимника подходили к концу, трасса сморщивалась и превращалась в гофрированное полотно под диаметр большого колеса грейдера. Вот по такой трассе мне и довелось прокатиться. Эти двести километров мы в кабине грузовика пронеслись за жалкие двадцать часов. Поездка заключалась в том, что автомобиль забирался на новую «волну» трассы и затем резко «проваливался» в  новую яму. Холмик за холмиком, ямка за ямкой, волна за волной нас подбрасывало и опускало. И вот тут я заметил, что борьба организма с подбрасываниями и проседаниями становится всё утомительнее для позвоночника, и вспомнил слова друга. Только теперь я ощутил всю «ломательную» мощь трассы. И вервые в жизни не на шутку испугался. Вернуться уже не получалось, оставалось только молиться Спасителю нашему и держаться принципов «спасение утопающих дело рук самих утопающих» и «на Бога надейся, а сам не плошай». Водитель держался за баранку обеими руками и подпрыгивал еще резче меня. Нам было не до бесед. День таял на глазах, километровые столбы, изредка проплывавшие мимо нас, показывали, что мы движемся с черепашье скоростью порядка десяти километров в час. Но мы двигались. Я чувствовал, что позвоночник на грани срыва-слома. Мышцы ног прихватывали легкие судороги. Пальцы рук вспотели. «Вот так и подкрадывается дец!» - понимал я осколочно возникающим сознанием. Прошли годы, но этот зимник я помню наизусть! Эти легкие зигзаги то ближе, то дальше от трассы, эти разъезды со встречными машинами, эти руки водителя и его отрешенное побелевшее от усталости лицо. И этот ужас осознания собственной ничтожности в борьбе с взбесившейся ледяной трассой.

Эскиз Седьмой: Тихой сапой до Мортки

А из окна поезда, сонно постукивающего по рельсам картина открывается просто благостная. Кроме станции «Куминская» (вот где вспоминается слово «кума» во всех его значениях!) – ни одной заминки! Как правило именно на этом участке хочется прилечь и вздремнуть. Четыре часа и поезд изящно касается своей тенью платформы в Мортке или платформы в Тавде! Почти бесшумно!  По партизански! Тихой сапой! А за окнами болота и лес – низкорослый, редковатый, размытый, как картинка импрессиониста. Здесь негде выходить и нет ни малейшей надежды, что подберут и подбросят. Скромные двести километров бесконечно разнообразной поверхности планеты. Сколько-то там Монако и Люксембургов. Маленький изящный болотный пустячок. Именно на этих километрах однажды я породил такое понимание устройства Ханты-Мансийского автономного округа – Югры. Югра – это океан болот, где то тут, то там располагаются едва приподнятые над поверхностью «острова» и вот на этих-то «островах» и стоят молодые города округа.

Распальцовка Третья: Устье-Аха

Эскиз Первый: Третья Версия пути – Конда!

А было! Было Время!! Из Устья-Аха по реке мы добирались до Урая! Лёгкий катер вез порядка восьмидесяти пассажиров. Река вьётся полукольцами, извивается, петляет. Дорога в триста километров по водной глади! Спящие, но вечно манящие берега, красивые заводи. Здесь нередко прячутся громадные щуки и стаи весёлых щурят. Здесь водятся и плотва и уклейка, и ёршики и чебаки. А как хорошо у костра на берегу! А как манящи прозрачные струи во время летней жары!
По Конде шли бесконечные караваны барж со всем, что постепенно превращало поселение именно в город! День за днём, ночь за ночью шли по этому извилистому пути песок, цемент, кирпич, железобетонные аэродромные плиты, автокраны и фермы, сваи и трубы, гигантские насосы, тяжелые трансформаторы, гигантские катушки с проводами и кабелями, окна, двери, кубокилометры леса и десятки и сотни тысяч тонн оборудования для вахтовых поселков, буровых вышек, нефте и газостанций. На сотнях квадратных километров развёртывались гигантские цеха предприятий добывающих нефть. Большую нефть! И всё это доставлялось по реке Конде на длиннющие причалы в Урае. Теперь уже тех причалов и не отыскать. Исчезли, растворились в тумане бытия. Редко-редко пройдёт печальная баржа, промелькнет обезлюдевший катерок. Река притихла и затаилась. Задумалась о себе и о своей судьбе. Где она теперь – Половинка? Чем живёт, чем дышит? Как оно там – Ягодное? Куда пропало Золотое Дно?

Эскиз Второй: Медвежья Ночь

Я привёз семью в Устье-Аха. Нам предстояло утром улететь на вертолёте в Урай. Но до утра ещё нужно было дожить. В аэропорту (красиво сказано: «Аэропорт»!) стоял вагончик. Вот в нём мне и  предложили с семьёй провести ночь. Звёздную октябрьскую ночь 1988-го года. Володе – 12 лет. Светлане – десять. У нас собой набор сумок с вещами первой необходимости. Детям предстоит осваиваться в новой школе с новыми одноклассниками. Любе предстоит устраиваться на пока неизвестно какую работу. Мы взяли с собой маленький магнитофон и слушаем то Пугачеву, то итальянцев. Удобства на улице. Холодновато. Кутаем детей в одеяла, благо взяли парочку на первое время. И вдруг за окошком слышим сквозь завывание ветра какую-то возню.
Вообще это уже стало доброй традицией в моих семейных практиках. Всё началось еще на Дальнем Востоке, куда приехала ко мне на нашу свадьбу Люба. На ночь я убыл в часть, а её оставил ждать меня на пасеке. А на пасеку, как позднее выяснилось, забралась тигрица. Забилась под крышу какого-то домика и там уснула. Так Люба провела некоторое время неподалеку от тигрицы, даже не догадываясь о столь приятном соседстве. Потом что-то подсказало ей правильное движение и она на попутной машине добралась до гостинницы в Реттиховке. Где я её нашёл утром и мы благополучно отловили двух свидетелей для ЗАГСа прямо тут же, около «отеля» состоявшего из одного этажа в одном подъезде пятиэтажного дома. О тигрице Люба узнала много позже.
И вот теперь у нас выпала дивная Медвежья Ночь. Впрочем хозяйка аэропорта предупредила меня, что мишка тут порою заглядывает в мусорные баки с целью подкормиться, чем Бог пошлёт. До утра я не смыкал глаз. И только с первыми лучами Солнца рухнул на кресло и «вырубился». Но уже через час мы садились в прилетевший из Урая «кукурузник».
Так он и остался в моей памяти – аэропорт в Устье-Аха. Пронзительная звёздная ночь, одинокий голодный медведь, кибитка на краю большого пустынного поля и три комочка родной крови укутанные в мягкие одеяльца.

Эскиз Третий: Оборванный Полёт

А сам я впервые попал в этот аэропорт еще 17-го сентября 1988 года. И здесь около четырех вечера мы сели на борт большого вертолета (Ми-8? Точно не помню). Взлетели, зависли над Устье-Аха, двинулись было в сторону Урая и вдруг резко стали садиться и сели в Луговом, за рекой от Устья-Аха. Старший пилот о чем-то поговорил с местным руководством и сообщил нам, что вытекло масло и что могло в любой миг заклинить винты. Так что возможно будем здесь ночевать, а утром придёт другой борт.
Но борт пришел через час и всех нас забросил таки в Урай. А для меня 17-ое сентября стало вторым днём рождения. Так с оборванного полёта и медвежьего предупреждения и началась самая прекрасная эпоха моей жизни – Урай!

Эскиз Четвёртый: Вдоль берега Озера Слёз

А контейнер с вещами пришёл через месяц с лишним. В конце ноября. Но снега еще не было. А была непролазная грязь. Получив свой контейнер на контейнерной площадке в Устье-Аха мы погрузили его на Зил-157 - была такая замечательная машина на трёх осях! И поехали в Урай по имевшейся тогда в наличии дороге – вдоль озера Туман, вдоль берега.
О! Это была настоящая советская дорога. Та самая, о которой в великом анекдоте русский доверительно сообщает французу, американцу и англичанину следующее: «А я сажусь в Зил сто тридцать, выжимаю тридцать, и лезу в кузов к своей красотке! И люблю её там до полусмерти! – А как же машина? – интересуются потрясенные иностранцы. – А куда она из колеи денется!»
Наш Зил сто пятьдесят семь тоже напряжно шёл по колее. Контейнер покачивало и то и дело грозило завалить на бок. Особенно опасно было на одном крутом перевале, где по словам водителя перевернулась не одна хорошая машина. Резко разворачивая поперек дороги поволокло вниз и нас, но Бог миловал, выправились и скатились-съехали-соскользнули без катастрофы. Эти сто двадцать километров мы ехали шесть часов. И только когда Зил замер около дома номер 39 в микрорайоне «Д» города Урая, я поверил, что мы добрались!

Эскиз Пятый: Трасса До аэродромных плит

О трассе Устье-Аха – Урай я могу рассказывать бесконечно! Строили её узбеки из «Уздорстроя». Строили долго и очень добросовестно. Сначала её отсыпали песком. Шли вереницы тяжелых КРАЗов и сыпали песок на дорогу. А песок уносило в болото. Они сыпали а песок исчезал в бездонной пропасти болот. Но они не унимались и болото не переставало отнимать привезенное добро. Состязание человека с природой было поразительным, невероятным, невозможным.  Баржи привозили песок по реке и его грузили на КРАЗы и везли «на съедение» болоту. А таких мест, где песок беспощадно уносился болотной рекой было много. И, бывало, к концу лета вроде бы насыпь возникала, а по весне её смывало на большом отрезке и ехать по остаткам трассы на глубине до метра воды было невозможно. Вновь везли песок, а трассу закрывали. В те года редкий смельчак ехал по трассе на легковой. Застревали вездеходные УАЗики с номером четыреста шестьдесят девять. Нам, познавшим мощь и проходимость ГАЗ-69 эти новые модификации казались сказочно красивыми и мощными. Но трасса их беспощадно загоняла в непроходимо глубокую колею. А из Устья-Аха в Урай ездили на «коломбинах» мощных автомобилях возивших вахтовые бригады или просто «вахты».
Однажды я ехал в таком «автобусе» и смотрел, как по параллельным колеям едут зил-157 с «рогами» и груженый длинными тонкими водопроводными трубами, а за ним красный «Москвич-412» битком забитый семьёй и с вещами на багажнике на крыше. Трубы у зилка выходили за габариты полуприцепа и на конце самой длинной трпубы висел, как и полагалось в таких случаях, красный флаг. Я смотрел на то, как легковушка и перевозчик труб сближаются. Конец трубы  висел буквально на уровне середины лобового стекла легковушки.
Наша машина надсадно ревела и неслась по трассе своим путём, и я ясно видел, как «Москвичок» внезапно протаранил трубу лобовым стеклом и она выехала из заднего стекла автомобиля. Что там случилось - я гадаю много лет. Мы просто унеслись вперёд и по крайней мере наш «отряд» так и «не заметил потери бойца»…  О том, что творилось в легковой мне страшно думать уже много лет. Может быть случилось чудо и обошлось? Может быть у водителя случился сердечный приступ или инсульт или диабетическая кома и он уже не мог ничего поделать?...Не знаю до сих пор. Но эта сцена стала для меня своеобразным символом той – «добетонной» трассы.

Эскиз Шестой: Трасса – Аэродром

А постепенно трасса была одета в аэродромные плиты, которые, к слову сказать, изготавливались у нас, в Качканаре!!! Эти два метра на шесть с чудовищной прочностью бетона и характерной рифлёной поверхностью – главная особенность всех дорог Югры! На этот аэродром самолётики могли падать во многих местах трассы. И весь округ превратился в сеть бесконечных взлётно-посадочных полос.

Эскиз Седьмой: Отмирание железной дороги

И дорога жизни постепенно начала отмирать. Уже не каждый день идут пассажирские поезда по дороге на Устье-Аха. Как и река Конда, с развитием автомобильных трасс и завершением основного строительства городов и вахтовых поселков необходимость интенсивного использования железной дороги стала снижаться. Помню, как народ мечтал о том, чтобы железная дорога пришла в Урай. В конце-концов в Урае поставили в центре города привезенный видимо рекой паровоз и вагон на фрагмент насыпи и рельс. В вагоне сделали кафе. Всю конструкцию так и назвали: «паравозик». И мне порой начинает казаться, что вот этот самый паровозик в конце концов так и останется единственным памятником некогда великой железной дороге «Свердловск – Устье-Аха». А трасса будет обрываться в Тавде, и только призывники будут порой собираться в удивительном городке с таким народным русским наименованием «Егоршино».

Вместо Послесловия или Тюменский фантом

1.Как я первый раз побывал в Урае!

Мне необходимо было быстро попасть из Екатеринбурга в Тюмень или наоборот.  Точно уж и не упомню. Помню только, что в кассе мне дали билет на странный рейс, летевший через Урай. Что это? Где это? Где-то на северах… я и не вникал. Мы взлетели. Сели в Урае. Потолкались около ограды. Прошли обратно на посадку...  Никаких впечатлений! Ничего необычного! Просто осталось в памяти чувство непонимания -–зачем лететь через севера, когда проще напрямую? А по деньгам это было вполне приемлемо. А по времени – вместо сорока минут – час сорок пять… И я успел. И поезд ждать пять часов не пришлось, и ехать шесть часов не пришлось…

2.Тюмень окольцованная

Такие кольца автодорог встречаются в каждом городе. Понемногу. В меру.
А в Тюмени это – Система! Вся Тюмень окольцована! И кольца эти не маленькие робкие колечки, а громадные полноформатные сооружения для непрерывного движения транспорта в местах для перекрестков. Надо отметить, что Тюмень – город равнинный. Здесь нет ни одного приличного холмика. Просто ровная доска. Таков и Нижневартовск. Но Нижневартовск гораздо севернее и гораздо приобьённее – он просто прямо стоит на Оби. Не прячется! А вот Тюмень – скромница, красавица Тюмень – расположена на реке Туре, из которой сначала попадают в Тобол, и уже через него проникают в Обь! И вот эта удаленность от основной артерии гигантского разумного организма интеллектуалки-реки и порождает особую атмосферу спрятанности города. Он, словно девушка, надевшая множество браслетов и колец на всё, на что они вообще могут быть надеты. Она прихорашивается и готовится танцевать, звеня этими кольцами. И танцуют этот бесконечный вальс на её кольцах потоки одуревших от вращения машин. На этих кольцах хочется петь и поразительные слова и мелодии посещают мозг усталого песнетворца. И вся Тюмень превращается в одну прекрасную, волшебную, непостижимую рациональным рассудком мелодию-танец. И под эту чарующую усталый дух мелодию с какой-то особой теплотой вспоминаешь, что попасть в эту сказку ты смог благодаря безмолвному движению по почти нереальной трассе «Устье-Аха – Тавда».

Справка по рекам, упоминаемым в эссе (из Интернета).

Конда — река в Западной Сибири, в Ханты-Мансийском автономном округе России, левый приток Иртыша. Течёт по Кондинской низменности в широкой плоской долине, русло очень извилистое. Длина — 1097 км, площадь бассейна 72,8 тыс. км;

Тобол — река в Казахстане и России, левый приток Иртыша. Длина реки — 1591 км, площадь её водосборного бассейна — 426 000 км;.

Тура — река в Свердловской и Тюменской областях России, левый приток Тобола. Длина — 1030 км, площадь бассейна — 80 400 км;. Сплавная. Судоходна на 635 км от устья. На Туре — три водохранилища, Верхотурская ГЭС.

Иртыш — река в Китае, Казахстане и России, левый, главный, приток Оби. Длина Иртыша составляет 4248 км, что превышает длину самой Оби. Иртыш вместе с Обью — самый протяжённый водоток в России, второй по протяжённости в Азии и шестой в мире.
Площадь бассейна: 1 643 000 км;
Длина: 4 248 км
Расход воды: 2 150 м;/с
Устье: Обь
Исток: Алтайские горы

Обь — река в Западной Сибири. Образуется на Алтае при слиянии Бии и Катуни. Длина Оби — 3650 км, площадь её водосборного бассейна — 2 990 000 км;. В устье образует Обскую губу и впадает в Карское море. Википедия
Площадь бассейна: 2 972 497 км;
Страна: Россия
Истоки: Бия, Катунь
Устья: Обская губа, Карское море
Города: Новосибирск, Барнаул, Сургут, Салехард, Нижневартовск, Бийск, Камень-на-Оби, Ханты-Мансийск, Лабытнанги, Колпашево, Берёзово ещё

Эпилог: Возвращение в Город Сказок

Я шёл по Тюмени. Вечерело. Как всегда мне ничего здесь уже не светило. Я устало ввалился в подъезд. Позвонил в дверь Виктора. Он и его сестра открыли мне и как-то странно смотрели на меня и молчали. Словно не решаясь сказать. Наконец Виктор сказал:
- Алексей... Лариса Порфирьевна сегодня умерла... Мы тут собрали тебе денег на дорогу и на похороны... сколько смогли... мы тебя проводим на вокзал...
Нет, я не заплакал. Я вообще не плакал ни в дороге - а поезд достался мне сразу - ни потом, когда хоронил маму, когда отмечал 9 и 40 дней, когда забаррикадировавшись в квартире раздавал кошек и Бобика. Я вернулся в наш дом на Шаронова 33 в квартиру с таким удивительным номером 9. Я вернулся в Город моих детских Сказок и приключений. Я был совершенно один. Мне предстояло прожить в одиночестве 86 суток, почти три месяца, пока собиралась переехать Марина с Машенькой и проектом номер два в животе. Проблем было много, средства для их решения отсутствовали напрочь. В который раз мне предоставлялась возможность действовать в безресурсном режиме, в обстановке всё нарастающего внешнего долга, в условиях то прямого, то скрытого противостояния со стороны брата. Спустя ровно сто дней после смерти мамы у меня в груди разразилась сердечно-сосудистая катастрофа - инфаркт.
И когда я решил было, что это уже точно конец, Бог сказал мне просто: "Живи!"
16-го апреля 2005 года родилась Дашенька. И это был, пожалуй, один из самых радостных дней в моей жизни. А еще такие были, когда рождались
Володя - 1976
   Светлана - 1977
       Евдокия - 1995
         Мария    - 2003
            Марина   - 2000
               Алеша   - 2009
                Анна    - 2011