Мимикрия

Холодный кричащий луч света. Острый, как ногти мертвой мизерийской шлюхи. Эти щупальца, щупальца глубоководного хищного спрута-убийцы!  Он видел, селезенкой ощущал скрип половиц под этим эфемерным гигантом, шевеление труб, извивающихся хищными тенями на обшарпанных грязных стенах, бросало его в легкий озноб.  "Довольно!", - воскликнул Айдс в порыве бессильного перегоревшего от чрезмерного накала гнева, "Хватит, терпеть тебя не могу, тварь!", - вторил он сам себе, а эхо послушно удваивало, утраивало, учетверяло  его истерические выкрики. Отражаясь от склизских стен из стороны в сторону шныряли и бесновались, словно исчадия ада, эти маленькие звуковые демоны.
Глаза. Нужно открыть их. Это всё тот синтетический пунш с сомнием помутнения рассудка, что мне так удивительно радушно втюхивал тот новоигурский торгаш, беломазая рожа, взгляд еще такой нагловато-хитрющий..
"Да-да, это он, он!", - вновь немощно и громогласно разорвало тишину и  раздалось в комнатушке сведенное стрессом до предельного минимализма воркование Айди.

Но с чего начать? Ах, верно, глаза! Глаза, глаза, глаза. Но что-то препятствует их открытию, что это? Веки словно налиты чугуном. И опять это шевеление, треск кожи, шуршание мышц в воздухе. Вновь вспышки света, источник которого, судя по всему, лизнул краем желтого луча голову Айдса.
"М-даа..", - сдавленно полупромямлил-полупрогундосил он.
Неимоверным усилием, напрягшись всеми мускулами и связками, "Рррах!", - он шевельнул кожей на носу. Поморщился, будто дворовый пес, учуявший незнакомый запах. Рядом с ним, на синтетическое бесцветное подобие простыни, упали маленькие клочки непонятной субстанции. Как бывает, если сначала случайно капнуть суперклеем на кожу, а затем отодрать его моментально насохший слой. Айдс ухмыльнулся. Бледная кривая улыбка серых губ на еще более тусклом лице, покрытом тончайшей, тоньше самой искусной материи, пленкой. Но ведь он мог дышать, да и будто бы не чувствовал присутствия чего-то постороннего на своем лице ("Почему только лице? Я весь, весь покрыт этим, Господи!"), кроме, пожалуй, той странной тяжести в движениях и мимике.
Собрав все достаточно жалкие остатки воли в своих ногах,  он поистине титанически закряхтел и согнул их в коленях. Глаза все еще закрыты, но он по какой-то неведомой причине уже представлял себе как выглядит окружающая его конструкция. Конструкция ли? Затем должна была наступить очередь рук, туловища и шеи, но Айдс понял, что не выдержит этого мучительно медлительного высвобождения из столь жуткого плена, и, оттолкнувшись ногой от влажной,  покрытой отпадающей коростой, стены ("Это что, раньше было той самой "масляной краской", той, времен XX-XXI века?), он, сопровождаемый звуком, смахивающим на треск разрываемой паутины, звучно разорвал внезапно установившуюся, бьющую по ушам тишину, шлепнувшись щекой о холодный влажный кафель.

В черепушке зазвенело, как после поражения в ультрашоковой дуэли, а после столь продолжительного обездвижевания (Айдсу еще только предстояло догадываться об истинных его сроках) каждая клетка его тела зудела, бессловесно моля о пощаде.  Игнорируя боль и слабость, казавшиеся теперь его пожизненными спутниками,  он вытянулся в линию. Перевернулся. Слепо поднял руки перед собой, и медленно повел их к своим глазам. Меньше, чем через полторы секунды, показавшиеся ему чуть ли не безвременными, его пальцы инстинктивно дотронулись до собственных век, нащупали всю ту же клеевидную пленку, и в тот же миг сорвали ее, освободив замкнутое внутри своей же черепушки сознание Айдса.

Шрям-к. Шрям-к. Это внешняя уличная дверь городской амбулаторной поликлиники номер 46 на улице Шелябина мерно приоткрывается, а затем движением воздушных масс захлопывается обратно с характерным резонирующим звуком. Пройдет еще пара лет, прежде чем шальной ветер налетевшей неожиданно песчаной бури сорвет её с крепких, советского производства, петель и откроет всему живому, неживому и почти живому темные неосвещенные недра бывшей больницы, ставшие уже несчетное количество лет назад пристанищем кое-чего иного, чем простые пациенты и их дежурно кивающие головой лечащие врачи.  Хотя, кое-что всё также оставалось неизменным, например, наличие людей в некоторых палатах. Только цель их пребывания в этом притоне Гиппократа теперь была несколько иной, чем по обыкновению.

В комнате было не настолько темно, насколько ему думалось и представлялось -  вот первое, что пришло в голову понемногу очухавшемуся Айдсу. Он встал на четвереньки и рефлекторно комически тюкнулся головой о край металлической кровати. Не обратив на ушиб ни малейшего внимания,  вольнонаемный словесный слагатель первого разряда Айдси Нолан куропаткой-переростком вихрем устремился к источнику света, брезжащему вблизи, на расстоянии полета дротика в популярной некогда игре под названием "Дартс". Из облезлой открытой половинки дверного проёма бил, разрезая на части окружающую мглу, казавшийся в таких условиях колоссально мощным луч небольшого портативного сценического прожектора. Свет действительно менял свое направление, это происходило под действием скрипящего движка электропривода, и Айдс, провожая его испуганно-участливым взглядом,  наконец получил возможность лицезреть место своего заточения.  То тут, то там проявлялись из мрака и вновь тонули в нем разнообразные объекты и части интерьера: просиял железным блеском своего остова брошеный настольный абажур, взорвались мириадами импульсов помутневшие осколки зеркала, пролетела у самой стены застеленная бесцветной простынью кровать, покрытая засохшими хлопьями покрывавшей Айдса субстанции и, под  самый занавес, проскочил квадратный круговорот шероховатых стен без единого намека на окошко.

Некоторое время он просидел в нервном ступоре, на уровне подсознания определив, что, прежде чем углубиться в недра до дрожи пугающих всем своим видом окрестностей, ему необходимо собраться с мыслями, конечно, если такие все же его посетят. Он с удивлением обнаружил, что кусает ногти. Отучить Айдса от столь назойливой и, по мнению большинства тюторов, вульгарной привычки пытались, причем, надо сказать, достаточно успешно, еще во времена детских воспитательных сеансов гипнотерапии для будущих инти (слой, гордым представителем которого он станет намного позднее, с блеском пройдя все экзаменации). И вот, спустя 110 лет, считай, почти половина жизни, детское пагубное пристрастие вновь каким-то непостижимым образом нашло путь сквозь нейронные сети мозга к телу Нолана. "Однако! Доберусь до своей секции - обрадую книгоголовых, у них там праздник будет, как никак повод для новых исследований, это ведь рушит всю хваленую идею гипнообучения, а возможности получить госдотации у них не было сколько я себя знаю, изучено ведь уже всё, что только можно и даже отчасти то, что нельзя", - подумал он.  И тут же: "Ох, так вот оно что, получается? Гребаные ботаники, вот почему я здесь - эксперимент на живом человеке, на мне, на бойце интеллектуального фронта? Блеск, просто блеск! Я всегда твердил, что у повернутых на точных науках точно не в порядке с головой, им с катушек слететь - да как дважды два!"
Он застонал, как раненая кошка. Нет, с него хватит. Пора было действовать и действовать решительно. В конце концов у всего этого кошмара теперь было удовлетворяющее агонизирующую прежде логику объяснение. Не медля больше ни мгновения, Айдс встал и заметно выровнявшимся шагом двинулся к выходу из комнаты.