Квас

Захар с родными местами связи не терял, пока было к кому приехать. Вот и в этот раз привез семью в отпуск на белые пески да чистую речку. Остановились на турбазе, что километрах в семи  посуху вверх по течению от родного села.
Стоял жар и не один день. А надо бы с сыном сходить на погост, да навестить  дальнюю тетку. Когда ещё соберемся? Можем и не застать.

- Вовик, завтра на село!
- Пап, жарко и далеко.
- Что делать, отпуск к концу, так и не попадем.
- Тогда вдоль речки пойдём, чтоб искупаться.
- Вдоль речки нам и дня не хватит. Пойдем напрямки, а где с речкой встретимся, там искупнёмся.
Вовик -  серьезный человек,  десятый год отроду, смирился с необходимостью.

Отправились в путь после завтрака. Мало хоженная тропа вела лесом вдоль реки, потом после мостков, по берегу старицы. Темень густого русского леса расступалась по берегу старицы. Воды недвижные, закрытые ряской. Вода проблескивала там, где со звуком вспузырялся болотный газ, или лапотный карась, покидал тинистое дно, чтобы глотнуть воздуха. Тишина от жары,  даже птицы примолкли, лишь комары поют свою нудную песню. Берендеево царство, да и только.

- Пап, смотри что.
Оказывается колорадский жук, да не один и семейство тут. Неистребим. На полях травят, так здесь скрывается на лесных пасленовых.  Американский подарок, завладел миром, как и Штаты нынче.

Лесная благодать скоро кончилась, тропа повела в поле. Жарко. Воды для питья не брали. Захар с сыном опытные походники. Пить – только начни.
В поле оно, против леса, иная картина. Ветерок, слабый, жаркий, но и то хорошо, пот сушит. Комары отстали. Теперь время слепней. Но стоит ступить с тропинки и нагнуться за ягодой, как все живое приходит в движение: кузнечики рассыпаются в стороны и мошка вверх. На руки, на ноги, ест поедом, лезет и в рот, и в нос, и в глаза. И слепни.  Будто не трогай нас и нам жарко.
- Время язя, присматривай быстринку, сынок. Завтра можно сходить порыбалить.

Тем временем впереди  река. Спустились вниз на заливной лужок и к берегу. В чем были, в том и в речку макнулись. Вылезли, сушиться не стали,  пошли. По дороге нарвали цветов и на погост.

Дубовый крест, то место деда. На месте прадеда бушует дуб лет, поди, за сто. А левее в оградках все прямые потомки, что на селе задержались, во времена, когда многим на месте не сиделось, по своей или иной причине. Вспомнили, постояли, помолчали. Разложили цветы, поклонились и пошли.

Дальняя по родству тетка была близка Захару духовно. Редкое общение с ней доставляло радость, которая долго затухала в душе, как послевкусие от доброго  вина или крепкого кофе.
Жила она в центре села, где круг городского автобуса, сельпо с крыльцом под крышей, клуб в бывшей деревянной церкви. Дом на улицу, а огород кончается крутым обрывом к реке.
Очень поэтичное место, особенно ночью, когда справа внизу темнеет мост, слева серебрится река и костер на горе. Для всех, кто внизу, на реке и на равнине, как маяк. Не для дела, конечно, а для мечты.

- Ой, дошли! – вскинула руки тетя Марфа, - Я слышала, что приехали и жду, жду.
-  А вы с турбазы и пешком. Да по такому жару. Ой! Ой! - продолжала она.

Затем нырнула за творило и вынырнула с трехлитровой банкой ”мутной жидкости”, как писал один из западных исследователей русской жизни в 19 веке. Банка мгновенно вспотела на воздухе. Тетя сняла полотняную тряпочку с банки и разлила по стаканам. Первый же глоток божественной влаги оскомил зубы и мгновенно охладил душу. Ржаной квас с мятой, душицей и другими, известными только хозяйкам травками, вот это, да! да в конце путешествия. Захар с сыном потихоньку, да с разговорами осушили банку и почали другую.

Была же Марфа Петровна боевой женщиной в прямом смысле этого слова. Окончила медицинский и  сразу на фронт. Детский врач, а всю войну оперировала взрослых мужиков. Бывало всякое, но самое трудное было в начале. Ни орденов, ни медалей за то не давали. 

Вспоминала,  как вывозила раненых  на трех грузовиках. Подъехали к реке. Переправа разобрана. Легкораненые спасались сами. Сделали на скорую руку плотики из подручных материалов и грузовиков. Вдвоем с одним из водителей, другие плавать не умели, переправили 18 тяжелораненых. Это 18 раз через Дон, туда и обратно. За последним переплывала одна, помощник чуть сам не утоп. Раненый  был очень тяжелый, хоть и в памяти, а по всей медицинской науке его и трогать-то нельзя было.  А тут такое, только на берег выбрались, а на том берегу немцы. Раненому ещё одна рана досталась.  Марфа Петровна никак не думала, что выживет.
Через двадцать лет после Победы, отыскал ее  полковник и даже не инвалид. Эту историю Марфа Петровна рассказывала на всех встречах с молодежью.

Так война и помешала тете Марфе и в семье и в детях. Все женские чувства отдавала племянникам и племянницам родным, двоюродным и более дальним.

А квас? Что квас?
Вкус кваса на селе в каждом дворе один, рецепт его тянется из глубины веков и бережно хранится хозяйками.
Квас он был, есть и будет квас! Главное рецепт не забыть.