Ручное время. роман-хроника. часть 2 глава 4

                Часть 2



                Глава 4

                Время течёт, нагружает на  плечи,
                Через пространство под номером "ноль"
                И, уходя в позабытое, -  лечит,
                В сумку сложив безнадёжность и боль…
                Время готовит опять свои гранки
                Жёлто-бульварных  грядущих  газет,
                А в океане потопит мой танкер -
                Жизни, страдавшей банальностью лет...

    Светлана Меламед предупредительно пропускала перестраивающихся то справа, то слева настырных шоферюг, иногда, хотя бы для минимального порядка, посигналивала им вслед, осуждающе покачивая головой.

    В принципе, она не сердилась на них, ибо прекрасно знала, что, если женщина злится, значит, она не только не права, но и понимает это. А подобных ощущений её спокойному, подчинённому законам логики характеру совершенно не хотелось. Мысли плавно текли по событийной цепочке последних дней, ноги автоматическими движениями то ускоряли, то замедляли спешащий доставить вовремя свою хозяйку белый красавец  "Ниссан-Альмера", за приоткрытым правым окном мелькали едва различимыми пятнами зелени "Сады Сахарова". Грустное и весёлое тесно переплелось в накатившей волне воспоминаний…
 
    Яркие, раскрашенные осенним багрянцем аллеи Измайловского парка, огромные, неправильной формы, пруды, с чёрной стоячей водой, под нависшим низкими свинцовыми облаками небом. Тревожный, периодически срывающийся на протяжный свист, ветер, поднимающий в воздух кучи засохших жёлтых листьев, перемешанных с серой, хрустящей на зубах спешащих прохожих, пылью. На скамейке играла девочка, свободная от надзора внимательных родительских глаз. Света играла с двумя  основательно потрёпанными от большого количества принятой на себя её заботы куклами, сосредоточенно стараясь сделать всё так, чтобы две самые дорогие любимицы чувствовали себя на улице в холодном осеннем парке максимально уютно и комфортно.

    …Залитый теплым солнечным светом школьный класс… Ученики десятого класса корпят над решением вопросов, написанных в экзаменационных билетах. Они напряжённо стараются  вспомнить нужные в данный момент правила и формулы, однако похоже, что это удаётся только немногим. Но у самого окна, задумчиво и с явными элементами скуки, сидит Света – уже взрослая, красивая девушка. Она пробегает рассеянным взглядом по зеркальным весенним лужам и почерневшим, но пока ещё выступающим у бордюров тротуаров сугробам. Её экзаменационный билет сиротливо притулился на краешке стола, полностью решённый и оттого какой-то одиноко-грустный.

     Сзади раздался осторожный чей-то шёпот со сквозящей сигналом "SOS" просьбой о помощи. По голосу Света без труда узнала одноклассника Рассказова, но… эту отчаянную просьбу услышала не только та, кому она предназначалась - к сожалению, один из членов экзаменационной комиссии тоже обладал хорошим слухом, хотя и отнюдь не музыкальным…

    …Станция метро, недалеко от Курского вокзала, эскалатор, давно  и совершенно не смазанный… Оттого он жалостливо скрипит - и пустой, и при подъёме наверх огромных квантов толпы, включающих в себя плотно спрессованные человеческие тела. Свету держит за руку парень, сочетающий в себе квинтэссенцию положительных качеств ухажёра. Одни пластиковые цветочки, несколько которых девушка получила при сегодняшней встрече, чего стоят!.. Вообще-то раньше Света полагала, что такие, можно сказать, "царские", подарки могут быть к месту только на могилку… Совсем недавно ей довелось узнать и другие впечатляющие подробности грустной жизни экономного одинокого юноши. Оказалось, что сообщение о перманентной "одинокости" было несколько преувеличено… - в прошлом имела место быть семья - жена и дочь, существовали также и горячо любимые родственники. Первоначально новая информация вызвала у Светланы шок, но… со временем всё как-то улеглось, и отношения с дон-жуанствующим повесой прерваны пока что не были, несмотря на неудобства, которые в прямом эстетическом смысле причинял его длиннющий, не менее чем  двадцати- сантиметровый, нос.

    Выйдя на улицу и непринужденно беседуя, молодые люди проследовали в театр-студию "На пятом этаже". Пропуск на спектакль был заказан новым знакомым Светы – молодым начинающим актёром этого театра, которого звали  Гоша…

    Ночь… Шереметьевский аэропорт… Конец марта 1991-го года… Пассажирский накопитель.  Злые, как собаки, таможенники выбрасывают вещи из раскрытых чемоданов семьи еврейских отъезжантов… Света старается одной рукой что-то успеть положить обратно на место, а другой ритмично покачивать коляску с годовалым сыном, разумеется, совсем не понимающим, что происходит вокруг, но, на всякий случай, пускающим придающие, в чём он совершенно уверен, солидность, слюни... Справа от неё пристроилась красавица - трёхцветная колли, добродушно помахивающая пушистым серо-рыже-белым хвостом. На маленькой скамеечке примостился известный физик-теоретик в прошлом, а ныне пенсионер–литератор, Светланин отец. Замыкал собою эту картину Гоша, нервно прохаживающийся у таможенной стойки. Висящий напротив Михаил Сергеевич Горбачёв (разумеется, портрет) - внимательно из-за стёкол очков наблюдал за всем происходящим, словно бы очень любил всем своим "мышлением" радушно провожать "за бугор" бывших совковых подданных.

    …Комфортабельный, великолепно оборудованный родильный блок Иерусалимской больницы "Шаарей цедек"… Стайка весело хлопочущих в белоснежных халатах девчушек-акушерок, целой бригадой принимающих роды у всего двух рожениц, каждая из которых размещена в своём комфортабельном боксе, оборудованном, по последнему слову техники, уникальной медицинской аппаратурой… Техника обезболивания весьма и весьма совершенна, и потому Светлана, а рожает в данный исторический момент именно она, улыбается и рассказывает сидящему с ней рядом Гоше смешные истории из жизни и анекдоты. Наконец появляется дрыгающий в разные стороны ручками и ножками мальчик, красно-жёлтенький, весь вымазанный родовыми жидкостями. Гоша счастливо улыбается, но в этот момент Света, не видящая появившегося на свет сына, нетерпеливо дёргает мужа за рукав: "Почему ничего не слышно? Что он молчит – а?"  - "Сейчас, дорогая моя", – Гоша сделал понятный знак медсестре, держащей ребёнка на руке спинкой вниз и совершающей над ним какие-то процедуры. Девушка понимающе улыбнулась, перевернула новорожденного на животик
и нежно шлёпнула его по сморщенной кожными складочками розовой попке. Раздался громкий, обиженный писк не успевшего прийти в этот мир и уже получившего свою первую оплеуху… Счастливая мать облегчённо заулыбалась и впервые за последние несколько часов спокойно огляделась по сторонам… 

    …Зимние дожди всё лили и лили на почти полностью уснувший в очередную выходную субботу провинциальный городок Бейт-Шемеш, спрятавшийся в горах, покрытых зелёнкою леса, почти точно посредине между Иерусалимом и Тель-Авивом. Пасмурный, сумрачный пейзаж за отсыревшим окном совершенно не способствовал поднятию общего тонуса и уровня настроения… Взрослые сыновья, отобедав, разбежались по друзьям, оставив Свету коротать свой выходной в молчаливом обществе двух дымчатых персидских котов, а точнее - кота и кошки, которые полностью пленили сердце своей всегда любившей животных хозяйки… "Только начнешь привыкать к "хорошему", как жизнь становится  "еще лучше"!", - с грустью подумала Светлана. Муж опять не появится на выходные дома, очередная проблема в Вычислительном центре банка - месте его работы. В полдень пятницы его вызвали из-за возникновения какой-то сбоя в выполнении программного комплекса. А надо сказать, что, как настоящий иудей, Гоша предпочитал по наступлении субботы не пользоваться услугами транспорта. Ну а вечером в субботу, когда начиналась новая неделя, начальство предлагало ему отработать ночную смену с оплатой часов по повышенному тарифу. Отказаться от этого было просто неразумно… Вот потому-то и проводила Света частенько свои выходные втроём, причём исключительно в кошачьем коллективе.

    …Светлана предупредительно пропускала перестраивающихся то справа, то слева настырных шоферюг, иногда, хотя бы для минимального порядка, посигналивала им вслед, осуждающе покачивая головой…
               


                *       *       *
                Гудели яростно, не робко,
                В окошки слали злые слоги…
                А насмехалась… - только пробка -
                Об опоздавших  тёрла ноги… 

    Давным-давно, в ту самую пору, когда её надежды были ещё такими большими, а сомнения – такими маленькими…, а если серьёзно - то примерно восемь лет тому назад Света узнала от своей институтской подруги Мири, тоже проживающей а Израиле, об учении "Рики". Узнала и… сразу была сражена наповал! Прямо-таки загорелась этим таинственным и таким глубоким эзотерическим учением. А надо отметить, что характер её с младых ногтей отличался одним весьма любопытным качеством  - увлечь сию весьма сильную представительницу слабого пола чем-либо было весьма непросто, можно сказать, что почти невозможно. Но если ценою оригинального применения какого-то сверх-хитроумного манёвра удавалось проникнуть сквозь броню врождённого скепсиса, иронии и настороженности в её  увлекающее, доверчивое начало, то…по типу "сверхновой" происходила колоссальная внутренняя вспышка с мощным выбросом в пространство души гигантских количеств духовной энергии, зажигающей факел познания на много-много лет - практически навсегда. Именно по такой модели развились отношения Светы и философско-энергетического учения "Рики". Большинство её знакомых, включая собственного мужа и детей, тоже приобрели различные уровни "Рики"-специалистов, а сама Света постепенно "дошла" до самого высокого уровня - Мастера-учителя.

    …Проезжая в автомобильной пробке по центральным районам Иерусалима, из-за того, что те улицы, по которым она ездила каждый день, сегодня оказались почему-то перекрытыми, Светлана, покручивая руль, со скучающим видом переводила свой взгляд с окон домов на подъезды, оттуда - на убегающие направо и налево заполненные пешеходною толпой изогнутые рёбра переулков, автобусную остановку, прикрытую от беспощадно палящих солнечных лучей тенью козырька… И вдруг! Она рефлекторно резко вдавила в пол своей машины педаль тормоза. Послушный, дрессированный "Нисан" немедленно замер, чем вызвал недовольную какофонию гудков находящихся сзади коллег по пробке. Мастер "Рики" неожиданно ощутила на общем энергетическом фоне толпы два огромных стационарных всплеска, причём, если величина модулей этих всплесков была примерно равна, то вот знаки были противоположными. Иными словами, можно было сказать, что были противоположны векторы их направлений - добро и зло. "Жаль, - подумала Света,- что здесь сейчас нет моего Гоши. Ему было бы интересно, и, кроме того, он бы просто-напросто сразу бы это увидел и всё подробно рассказал".

     Всплески энергий, приковавшие к себе пристальное внимание мастера "Рики", не только не затухали, скорее, наоборот –динамика их развития показывала постоянное, причём синхронноё, нарастание амплитуд колебаний, лежащих в основе энергетических всплесков. Основательно заинтригованная увиденным, Света свернула в ближайший двор и, после немалых трудов найдя там хоть какой-то свободный пятачок, припарковала на нём своего белого стального коня. Выбравшись из охвата мягкого нежного салона на обдуваемую ветрами площадку двора и немного поёжившись, она резко захлопнула по-кошачьи жалобно мяукнувшую дверь и, пискнув брелком, включающим систему электронного замка, отправилась утолять своё неожиданно нахлынувшее профессиональное любопытство.

    На высоких деревьях, пробуждаемые от утреннего сна ветром, шушукались о чём-то своём, для них наверняка очень важном, зелёные, умытые утренней росой листья. Их сокровенно-доверительный шёпот придавал этому типичному Иерусалимскому двору какой-то непередаваемый, особый колорит. Стайка крошечных трудяг-муравьёв, с любопытством стуча антеннами усов по следу идущего впереди товарища, поднималась по рассохшемуся, покрытому тёмной, растрескавшейся во многих местах корой, стволу дерева по направлению к манящему своей бесконечностью голубому небу… Когда они выползали на скользкие зелёные поверхности трепещущих листьев, приходилось проявлять особую осторожность и акробатические способности, чтобы качественно и вовремя выполнить всю намеченную коллективную работу, а не сорваться в бездонную пропасть мира людей.

    Подойдя к запруженному транспортом перекрёстку улиц "Яфо" и "Кинг Джордж" и незаметно для дефилирующих туда и сюда людей приведя в рабочее положение кисти своих рук, Света проверила направление на засечённые энергетические  всплески – правильно, вперёд и ещё метров десять после перекрёстка. Вот впереди и она – та самая остановка, с защитным козырьком, но… боже, - что это?… Туда подъехал огромный, лениво переваливающийся с боку на бок, восемнадцатый автобус, фирменная продукция фирмы "Мерседес", уже давно успевшая примелькаться и стать привычной на Иерусалимских улицах. Руки  мастера "Рики" сразу же зафиксировали движение обоих энергетических всплесков по направлению к транспортному средству, прижавшемуся к самому тротуарному краю. Испугавшаяся упустить самое важное и интересное, Светлана припустила во весь дух, и, как выяснилось впоследствии, - не зря! Она в самую последнюю секунду влетела в уже двинувшийся дальше и начавший лениво закрывать свои двери битком набитый пассажирами автобус.
 
    Далеко не сразу отдышавшись и хоть немного успокоившись после неожиданной и, в общем, совсем не запланированной встряски, Света обвела внимательным взглядом всех сидящих и стоящих пассажиров, кого было видно с передней площадки, неподалёку от водителя, где она сейчас находилась. Где-то в центре салона чётко ощущался всплеск энергии с отрицательным вектором – там Светлана и увидела эту странную смуглую девушку с неподвижным, застывшим, буравящим пространство взглядом. Противоположный энергетический выброс угадывался где-то там же, совсем рядом, однако увидеть его обладателя, к сожалению, не представлялось совершенно никакой возможности, ибо он был полностью закрыт спинами, боками, лицами, руками и прочими характерными функциональными запчастями, из которых, по единому типовому проекту, Всевышним были когда-то собраны все пассажиры этого автобуса.

    Света с грустью прекратила свои бесполезные попытки продвинуться вперёд, по направлению к местонахождению таинственных, интересующих её объектов. Сделать это просто не представлялось никакой возможности из-за количества пассажиров, объёма салона, а главное - эмоционального настроя и решительности набитых, как сельди в бочку, рассерженных представителей Средиземноморской цивилизации начала двадцать первого века.



                *       *       *
                С сим спорить просто бесполезно,
                Сиё полезно понимать, -
                Что на работе безвозмездно -
                Нет! Не получится поспать… 

    Сумеречная комната, с колючей сыростью по стенам и затхлыми тёмными углами, была заполнена почти ощутимой физически тишиной. Только иногда она вдруг нарушалась резким грохотом, напоминавшим артиллерийские стрельбы на военных полигонах… Однако звук был похож лишь на сам выстрел, а разрывов снарядов не было слышно совсем. Казалось, имеющий место природный парадокс объяснялся легко и просто. Сходство с артиллерийским полигоном этого помещения исчерпывалось только совпадением, по характеризующим параметрам, - звука выстрела со звуком богатырского храпа, периодически вырывавшегося из мощных грудных клеток четырёх особей мужеска пола. Они комфортно устроились на стульях и на полу, и было совершенно очевидно, что ничто не отягощало их мыслительного процесса,  -  ибо! …Ибо - он был выключен вовсе глубоким и по-детски счастливым сном. Из слегка приоткрытой в провал коридора  двери доносились похожие по структуре звуки, но, если повнимательнее прислушаться, то можно было бы сделать выводы, что, во-первых, источников звуков в коридоре на порядок больше, чем в комнате, ну и, во-вторых, что расположены они со значительным разбросом по расстоянию то есть с большим или меньшим удалением от слегка приоткрытой двери. Правда, иногда возникали другие, намного более слабые по силе, но высокие по тональности звуки – это захлёбывались в своём электронном экстазе-плаче сотовые и обычные телефоны. Их усилия уже больше часа были совершенно бесполезны, что вызывало серьёзное беспокойство у всех абонентов, пытавшихся дозвонится до своих жён, мужей, начальников и подчинённых, а также прочих сотрудников Иерусалимского управления полиции, которым вообще-то, по всем должностным инструкциям и положениям, в данные часы было просто необходимо в полном здравии и рассудке находиться на своих рабочих местах, осуществляя то, что гордо именуется – профессиональное выполнение должностных обязанностей. Страшно сказать, но… даже само высокое начальство, расположившееся в этом же здании, но, фигурально говоря, в заоблачных высотах административных этажей, начало проявлять некоторое беспокойство. Это проявлялось в виде участившегося перемещения по поверхности кресел седалищных нервов и запросов к вышколенной и застывшей в приёмной секретарше типа: "М-м-м, а вот когда?", - что повергало несчастную в полный ужас от непознаваемой глубины начальственной мысли-распоряжения, которая была совершенно не ясна. Но, пожалуй, ещё большей загадкой являлся ответ на самый мучительный вопрос – как вообще сие исполнить? Когда генеральский селектор, откашлявшись через несколько минут, опять возникал, нервно моргнув раздражённой красной лампочкой включения, поникшая секретарша, мысленно уже попрощавшись с такой красивой, только вчера приталенной, полицейской формой, нажав на клавишу проклятого селектора, произносила: "Господин генерал, разрешите обратиться?!, - и, не дав прозвучать начальственной деснице, – как только так сразу!!!". - На десять - пятнадцать минут проблему можно было считать решённой, но затем… - затем всё идентичным образом повторялось, ибо – какой же заслуженный обитатель заоблачных высот помнит, что с ним происходило пятнадцать минут тому назад?…

    …В упомянутой комнате спали не только люди – чёрное энергетическое воздействие выключило сознание у всех живых существ, находившихся здесь во время «Х». На письменном столе, в обычной канцелярской пепельнице, посреди желтоватых, догоревших практически до самых фильтров, окурков расположились, уставившись друг на друга огромными фасеточными глазами, две серые мохнатые мухи. Их лежащие на дне пепельницы пухлые брюшки слегка подрагивали, что позволяло сделать вывод что эти божьи твари, извечные спутники неряшливой человеческой цивилизации, по крайней мере, пока ещё дышат, а следовательно - живы…

    Наконец после очередного, казалось бы, ничем не отличавшегося от предыдущих, звонка - ситуация постепенно начала изменяться. Звонил, разрываясь знаменитой песней Арика Айнштейна, мобильник следователя, ещё совсем молодого человека, элегантно закинувшего ногу на ногу и спавшего в такой, пожалуй, что не слишком удобной позе. Его сотовый звонил уже не в первый раз, но так как модель была наисовременнейшей, то разрядка батарейке, к тому же заряженной только накануне вечером, не угрожала вообще. Предыдущие звонки не вызывали на молодом счастливом лице никаких эмоций - совершенно никакой, даже слабенькой, реакции. Даже бровь, причём хотя бы всего одна, не сдвинулась ни на один миллиметр под влиянием довольно настойчивого внешнего раздражителя. А вот меньшая из пары настольных мух, на которую красивая мелодия не могла не оказать глубочайшего действия, - повертев в разные стороны своей удивлённой головой и потрепыхав, для порядка, своими прозрачными крыльями, вдруг, без всякого разбега, яростно загудев, взвилась в сумрачный, ватный, едва перекатывающийся, воздух. Она, продолжая жужжать в своём целеустремлённом полёте, словно истребитель, ни с того ни с сего врубивший форсаж. Выполнив, не проспавшись и, явно, с бодуна, мёртвую петлю, тварь божья подлетела к уху следователя, чей мобильник прервал чары сладостного сна, владевшего кайфующим насекомым. Начав выписывать прочие фигуры высшего пилотажа, можно сказать, прямо в ухе  мужчины, муха, явно, пыталась ему отомстить за прерванный сон, что довольно быстро ей удалось… Полицейский офицер, ещё не успев раскрыть своих глаз, сменил милость на гнев и, яростно хлопнув себя по уху, разом прекратил и противное, назойливое жужжание, и чью-то так недавно и вполне счастливо начавшуюся жизнь…

    Открытые очи осоловело осмотрели привычный интерьер такого знакомого служебного помещения, можно сказать, что за годы службы успевшего стать родным домом. Цепкий профессиональный взгляд мгновенно отметил множество изменившихся деталей и послал в логическое решающее устройство, именуемое головным мозгом, соответствующее моменту тревожное сообщение – что-то не так! Проснувшееся сознание, сладко потянувшись и буркнув хозяину под нос, мол, кофейку бы, сразу задалось вопросами: "А почему спал на рабочем месте? И вообще,   почему это тут развалились пограничнички? – Тоже мне - надёжа и оплот! А что это делает в моём служебном кабинете этот старый хрыч – воображала с Одесского привоза, полковник Рабинович? Тоже мне - гений сыскного дела нашёлся…" Вопросы, вопросы, вопросы… Они роились в напряжённо–удивлённом майорском мозгу, включая один за одним всё новые и новые блоки анализа ситуации, и вдруг… Словно бомба с колоссальным тротиловым эквивалентом разорвалась в охнувшем от ужаса следовательском сознании! Чёрные круги побежали перед выпученными глазами… - "А где же… где же она… - эта террористка?? О, господи!", - моментально подскочивший, представитель славной ШАБАКовской когорты словно обезумел – он ринулся под стол, затем за старый шкаф-архив, стоящий у противоположной стены, наконец отбросил в сторону лежащий в углу "дипломат", словно коварная террористка могла затаиться под ним… И только после этого окончательно осознав, что в дознавательной комнате объект дознания теперь отсутствует, майор рухнул на своё рабочее место, жалобно скрипнувшее от очередного, но совершенно неожиданного, кошмарного удара. Он сидел, охватив виски ладонями, словно бы когда-то доводилось бедолаге побывать на "Риковских" семинарах… Тяжёлые мысли о предстоящем, о неизбежности своей ответственности за случившееся, о том, как вообще такое могло произойти, - захватили его, полностью приковав цепями отчаяния к разверзшейся  перед молодым человеком бездне… Постепенно эти размышления всё же отошли на второй план и уступили место единственно верному профессиональному позыву – позыву к немедленному действию. Понятно, что следовало как-то попытаться вновь овладеть ситуацией, и тогда можно было бы надеяться на возникновение хоть каких-то шансов выкарабкаться.

    Сосредоточенный взгляд упал на разбросанные по столу бумаги и задержался на металлическом комочке диктофона, с лёгким шумом продолжающем выполнять свою ничем не примечательную служебную функцию. Нажав на соответствующую клавишу, следователь сначала остановил вращение микрокассеты, а затем, с помощью другой клавиши,  перемотал её в начало. Теперь допрос исчезнувшей подследственной, точнее, его плёночно-магнитный эквивалент, зазвучал вновь…

            

                *      *      *
                Многим противны молочные пенки,
                Хоть и не жёстки, как  лёд или наст…
                Лево-брательная деточка с Шенкин
                Папу и маму за гроши продаст… 

    Южный Тель-Авив… Улица Шенкин, столица, можно сказать, - центральный пуп Израильских "левых", "леваков" и прочих "левовствующих". Одежда самая пёстрая - иногда, когда не холодно, можно встретить там и сям отдельные экзотические экземпляры а то и вовсе практически без неё… В основном тут тянется длинная  череда мелких лавочек зеленщиков и совсем крошечных  разнообразных кафешек, как правило, заполненных праздно-шатающимся, непринуждённо-лениво треплющимся о всякой ерунде, людом. У этих знающих всё и вся иногда журналистов, большей частью коммунистов, но, как правило, всех, обладающих ценнейшим качеством – пофигизмом, всегда готов ответ на любой вопрос, причём - с ходу, без растраты времени на никому не нужные размышления. Зачем? Это же элементарно – "правые" всегда не правы! А точнее – скупердяи, не платят, отсюда и вывод… Вот то ли дело "левые" – глаза сладостно закатываются, а косичка, собранная на затылке непонятно-кого - парня или девушки? - от удовольствия неспешно пожёвывается жёлтыми гнилушками отродясь не чищеных зубов… И Евросоюз, и тамошние другие тонкие и истинные ценители здешней справедливости - всех и не перечислишь – только топай себе вовремя на заказанные ими демонстрации, покрикивай так, чтоб слышали: "Ольмерт, Ольмерт, шайбу! Шайбу!"… То есть я хотел сказать: "Осло, Осло…". - "Это что это ты на премьера так буром попёр, - а?!"  - "Да нет – ты не понял - это не он... – это я про столицу Норвегии…"  - "А - тогда понятно. Вот познакомься, браток, и не ершись – классный чувак, прикинь - часто сваливает на территории, оттуда травку привозит килограммами и отдаёт задарма, ну… за копейки, опять же и кальяны, и железки там всякие. Кстати! Помнится, вчера, когда ты ко мне со своей тёлкой зарулил, то говорил, что хочешь уши и язык проколоть, а на фиг? Дырки – пробуравим и что? - Ветер там опять гуляет, пыль сквозь дырки прогоняет?, – как конкретно бы сбацал тут Александр Сергеич?! Сам ведь знаешь, сто пудов - что в маге классных железяк вообще не найдёшь, а вот он – кстати, погоняло, Абу-Джамаль, легко и быстро, да и за бесценок вообще тебе всё обеспечит"  –  "Послушай, Клим, ты это… как его, не гони, а лучше просто мне скажи - чего я должен-то, а? Не просто же так он, такой добрый, белый и пушистый?". Клим откинулся на спинку своего стула. Вставленные в правую бровь металлические бисеринки поблёскивали махонькими вспышками под качающимся фонарём. Ветер, играючи, приподнимал на правом плече парня символический кусочек ничего не закрывающей материи – наимоднейшей майки. Это был  обалденный, с точки зрения зелёной поросли, хит сезона. Когда полупрозрачная ткань снова взлетала вверх, то под ней, на накаченных горах мышц  правого плеча подростка, щерился в дикой сверхъестественной злобе наколотый  синий гепард. - "Молоток, паря, правильно мозгами шуруешь! Просто так – только кошки родятся, да депутаты кнессета зарплату получают… Слухай сюды! У тебя же батька - журналист "Маарив" Так? "  - "Ну, не просто журналист, он начальник ежедневной новостной рубрики. Ну, я думаю, что тут это по…, но!"  - "Да …так вот, Абу-Джамалю сегодня, когда стемнеет, с ним нужно побазарить, тем паче, что они вообще-то давно знакомы, просто надо сразу - чтоб быстро, так что свести тебе  их будет не трудно. А завтра, корешок, железки - твои, прикинь, ещё и травки халявной тебе и гёрле твоей для кальянчика притараним. Ну что, согласен? Да не тяни рязину - давай клешню и валяй, братан, осуществляй благое начинание!". - Так, или почти что так, проскользнул за несколькими банками прохладного пива разговор двух закадычных представителей золотой молодёжи на такой прогрессивно-свободной и раскованной Тель-авивской улице Шенкин…
    Поздний вечер на Бат-Ямском побережье… Сильный шторм, он словно в великом отчаянии, катил огромные пенящиеся гребни к берегу и, в необъяснимой ярости, в жестоком упоении швырял их на чёрные выступы скал. Естественно, что купальщиков в это опасное время на песчаных пляжах не было совсем. Но зато чуть дальше от беснующегося от сознания собственного бессилия  прибоя, на танцевальных площадках прибрежных ресторанов, гремела, вырываясь из гигантских кубов динамиков, переливчатая восточная музыка. Какие-то тени и силуэты парней и девушек, застывая на миг в очередной вспышке цветных прожекторов и вместе с тем сохраняя сумасшедший ритм, продолжали носиться дальше, освещаемые немыслимым количеством ватт и разогретые солидными возлияниями весело плескающегося спиртного. За одним из столиков, сервированным французским коньяком "Хеннесси" и ликёром "Шартрез", сидели друг напротив друга двое мужчин и вели внешне вполне спокойную, неспешную беседу. Тот, что был в строгом тёмном твидовом костюме, при модном красном галстуке "а-ля Джордж Буш", взял щипцами из стоящего в центре стола ведёрка со льдом два небольших, веявших холодом, кубика и аккуратно положил их себе в бокал с чёрным коньяком. – "Я полагаю, что твой ликёр, дорогой мой Абу-Джамаль, станет намного вкуснее и благороднее, если его разнообразить вот этими превосходными кубиками льда. Я надеюсь, что ты позволишь мне оказать эту незначительную любезность моему дорогому другу?" - "Абу-Джамаль, улыбаясь, смотрел прямо в глаза своему собеседнику, с которым они были знакомы уже много-много лет…
    Когда-то давно молодой палестинский студент был задержан подразделением Израильского спецназа за излюбленным делом – швырянием заготовленных заранее камней в окна проезжающих машин поселенцев. На свою беду, юноша оказался чересчур меток, а потому был арестован в числе первых и передан солдатами для допроса следователям котрразведки ШАБАК. Допрос, оказывается, был совсем малоприятной процедурой, можно сказать, что парнишка, с весьма развитым чувством собственного достоинства, – был опущен ниже уровня плинтуса. Ну а суд и последовавшая тюрьма не были приятными и вовсе. Однако совершенно неожиданно текущие в обычном направлении события приняли совсем другой оборот. Едва первая неделя, проведённая в тюрьме, такая медленная и психологически самая мучительная, закончилась, как обшарпанная дверь камеры отворилась, и, к великому удивлению молодого борца каменного века, именно ему охранник приказал выйти. За столом сидел молодой человек, по возрасту - примерно ровесник Абу-Джамаля. Он вежливо предложил заключённому покурить и, улыбнувшись, придвинул к нему пепельницу. "Здравствуйте, уважаемый Абу-Джамаль, – это было произнесено искренне, дружески, ощущалось обращение равного к равному, что, в конкретных обстоятельствах жизни за решёткой в печально знаменитой тюрьме Абу-Кабир, немало удивило начинающего палестинского Че Гевару. К тому же, арабский язык этого нового знакомого был абсолютно безупречен – без малейшего заметного акцента, – я внештатный корреспондент газеты  "Маарив", Беньямин Брик - то есть Беня Брик, - покраснев, поправился израильтянин, – можно просто Беня. Уже год состою в партии "Мерец", а также в новом общественном движении - "Шалом ахшав"…"  - "Я не понимаю, - нервно перебил его заключённый, – какого чёрта Вы мне всё это рассказываете? Вам что – делать нечего? Ваши проблемы являются исключительно Вашими – ясно? У меня, к Вашему сведению, вполне хватает своих!". Журналист, молча и так же спокойно улыбаясь, подождал некоторое время, пока внутреннее напряжение со стороны его собеседника не спало. Его поведение походило на поведение опытного психолога при приёме недавно поступившего душевнобольного, находящегося определённо не в духе: "Не горячитесь, уважаемый Абу-Джамаль, я Ваш друг и нахожусь здесь исключительно для того, чтобы помочь Вам. Помогать справедливой борьбе наших униженных братьев-палестинцев – это главная цель моя, моих коллег по партии и наших добрых европейских друзей". Абу-Джамаль насторожился – что-то в пылких словах этого молодого юноши-романтика казалось многообещающим, вселяло хоть какую-то надежду в мрачную безысходность последних дней. Через неделю, финансируемые газетой "Маарив", на беседу с узником пришли два профессиональных израильских адвоката, первым делом передавшие ему привет от господина Бени Брика. Ну а ещё через пару месяцев начинающий борец за права палестинских террористов, уже основательно "раскрученный" "левацкой" прессой, оказался на свободе, с чистой совестью – разумеется, это только с его субъективной точки зрения, хотя точно такой же была и точка зрения его новоявленных друзей.

    …"Спасибо, Беня, Вы предупредительны, как всегда, и рядом с Вами я, как ни с кем более, с грустью ощущаю ущербность своего провинциального деревенского происхождения. Мы с Вами знакомы уже много лет, повидали немало и всякое, а желание с Вами общаться у меня только возрастает и возрастает – к моему великому сожалению, не часто среди израильтян можно встретить таких искренних и верных друзей моего несчастного народа, каким, безусловно, являетесь Вы. Давайте выпьем, мой дорогой Беня, за то, чтобы и в будущем наша старинная дружба только крепла, несмотря ни на что. Ну а затем я объясню Вам, почему я позволил себе побеспокоить столь занятого человека, каким являетесь Вы, в час Вашего скромного вечернего отдыха.