Василек - Сорняк негодный

Сорняк сидел один в беседке, той, что у ворот, и ждал батюшку. Было тоскливо и одиноко.
В Бога, он, конечно, не верил, но ради попа читал иногда тоненькие книги, которые тот привозил, учил молитвы, и ходил на проповеди. Пару раз даже причастился, и грехи пересказал, записанные на бумажке, но дальше дело не двигалось.
Да и как оно могло сдвинуться с мертвой точки, если батюшку в детском доме любили только дети, а взрослые всегда ругали за глаза во главе с директрисой и тяжко вздыхали, когда тот сообщал о своем приезде. Вместе с батюшкой ругали и Ваську, потому что все считали, что это он притащил попа назло директрисе, и теперь злорадствует ее беде.

Беды в том никакой не было. Ну, подумаешь, лишний раз в бане помоются дети, да генеральную уборку сделают, однако, все почему-то считали это чуть ли не концом света.
 
А вчера и вовсе оборзели.
- Плевать я хотел, и на этот запрет, и на Царя, и на директрису. Свою шоколадку и свои ириски я ей так не подарю, в зубах сама принесет, старая ведьма. Я только погляжу, кому он мою шоколадку отдаст, а потом посмотрим, кто ее есть будет.- Думал Василек и молча вытирал капли дождя дружно падавшие ему на лицо. Царь подошел неслышно:
-Уйди по-хорошему, аа то по мордам надаю, - обронил он со своей двухметровой высоты.
-Я тебя трогаю? – спросил Василек, - нет? так, вот, и иди идилами, пока ходишь, а то ты знаешь, я шутить не люблю. – Василек медленно вытянул финку.
- Понял?
-Ты, что, Васька? – совсем тронулся, в колонию хочешь? Уйди ты отсюда, я сам тебе твою шоколадку принесу, и не одной ириски не съем, только даай мне тыщу заработать. Псих.
-Ну, ладно, я не буду с Саввой встречаться, спрячусь здесь, но гляди… Трудящийся, семь шкур спущу и с тебя и с нее, если моя шоколадка пропадет.
-Другое дело, так бы и сказал, а то сразу: «иди идилами, пока ходишь».
В ворота детского приюта въехала серебристая машина. Василек присел и прошептал:
-Савва приехал, иди, встречай.
Федька обернулся - из машины действительно выглянул поп.
-Федор, а где Василек?
-Он, батюшка, приболемши животом, - не моргнув глазом, солгал Федька и быстро направился к отцу Савве. - Давайте, я Вам помогу.
-Что с ним?
-Не знаю толком, но поговаривают, что аппендикс воспалился, возможно, будут делать операцию.
-Василек в больнице?
-Фик его знает, где он, но с утра собирались везти. – Ответил Федька и поздоровался с Настей:
-Ух, ты, «здрасте»! Вы батюшкина жена или таксист?
-Федор, это Анастасия Павловна, любезно согласилась мне помочь привезти вам подарки, так как моя машина сломалась.- Пробормотал отец Савва и покраснел.
-А.- Федька подмигнул Насте, - батюшка, а у Вас вкус хороший, я б тож такую Анастасию Павловну выбрал для подарка себе.
-Федор, прекрати, а то Анастасия Павловна обидится и уедет вместе с подарками.
-Да, это будет для меня трагедия, и я не успею прочитать ей какой-нибудь стих лирический, - усмехнулся Федька, доставая коробки с конфетами.
-Федор.
-Что Федор? Уж и комплимент сказать нельзя. Вы ж сами сказали, что это не Ваша девушка, а теперь рычите, когда я ей стих захотел прочитать ли-ри-ческий.
-Федор, ну перестань. А? – Отец Савва подошел к Федьке и подал пакет с апельсинами. – Неси в корпус.
-Не могу, сомлел я, - хохотал Федька, стараясь прикрыть своими широкими плечами беседку, из которой время от времени появлялась черная, как смоль, кудрявая голова мальчишки.
-Интересно, что он там делает? – подумала Настя и перевела взгляд на о. Савву – видит ли он это мелькающее создание? Нет, отец Савва не заметил. Он нагрузил на Федора пакеты и отправил впереди себя, а сам повернулся к Насте:
-Вы с нами пойдете?
-Спасибо, нет. Я Вас здесь подожду.
-Пожалуй, я могу задержаться.
-Не торопитесь, я подожду. – Ответила Настя и вылезла из «Мерседеса».

О. Савва кивнул в знак согласия и пошел навстречу бегущей детворе.

Когда он исчез в первом корпусе, Настя захлопнула дверцу машины и быстро направилась к беседке.
-Ну, все, попался, - подумал Василек и встал.
-Ты, что тут делаешь? Все ваши конфеты пошли есть, а ты тут прячешься, опоздаешь.
-Прибираюсь.
-В каком смысле? Умираешь, что ли? – Настя склонила голову набок, окинув взглядом грязные полы беседки. - Пожалуй, ее сто лет не убирали и не чистили, а, может быть, и больше. 
Василек хмыкнул. Эта девчонка ему положительно нравилась. Ну, немного любопытная, однако умная и наблюдательная.
-Помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела. Знаете, такую песню народную? – спросил он, и добавил: незабываемый фольклор.
-А ты знаешь, что такое фольклор? – удивилась Настя. Перед ней стоял оборванный худенький растрёпанный мальчишка лет тринадцати с завязанным узлом рубашки на животе. Скорее всего, отпетый двоечник и хулиган. Уж такие вряд ли интересуются устным народным творчеством, петь они могут, что угодно, но, как правило, не интересуются классификацией того, что исполняют.
-Да не с гор же я спустился, - усмехнулся Василек, - в Столице живу.
-А я с гор спустилась, вчера только приехала, - улыбнулась Настя. – По-твоему, я тоже дикая?
-Почему тоже? – удивился он и оглядел себя.- Ах, Вы о моем наряде. Понял. Форма определяет содержание. Не так ли?
-По крайней мере, нам так говорили на лекциях. – Настя смутилась, озадаченная его речью, чистой, литературной и претендующей на образованность.
-Не всегда бытие определяет сознание, - усмехнулся Василек, - чаще наоборот, сознание определяет бытие.
-Да ты еще и философ? Тебе сколько лет?-
Василек хотел приврать, но в последний момент передумал: - двенадцать.
-Я так и подумала. Откуда же ты знаешь философию?
-Влияние батюшки и Петра Ивановича, они уже два года мне пытаются втолковать, что внутренне прекрасный человек должен выглядеть и внешне прекрасным.
-А ты не поддаешься?
-Поддаваться-то я поддаюсь, но они всегда забывают, что прекрасное содержание, как внутреннее так внешнее,  требует прекрасных средств, а я еще не умею их зарабатывать, поэтому хожу, в чем дают, и читаю, что придется.
-Поняла. Извини. Ты – Василек? – «приболемши животом».
-Да. Сорняк негодный.… А Вы Анастасия Павловна?
-Почему ты к батюшке не подошел? Он о тебе всю дорогу говорил, и ждал тебя. Телефон тебе купил, красивый и дорогой. Я сама выбирала.
-Мне нельзя было. Мне запретили. – Ответил быстро Василек и отвернулся. Ему не хотелось показать этой роскошно одетой девчонке еще и свои слезы.
-Ты провинился?
-Не особенно, просто, я отстаивал свое право быть прекрасным внутренне и внешне. – Василек посмотрел на Настю и улыбнулся сквозь слезы. Его начинало знобить, и белые кончики пальцев напомнили Насте о резком сужении сосудов у мальчика.
-Пошли ко мне в машину, а то тут что-то прохладно. - Проговорила она, - минералки попьем.
-Мне нельзя. Увидит кто, донесет старой ведьме, тогда и Федьке – хана и мне хана будет.
-Федька – это тот молодой человек, что отца Савву встречал?
-Он не встречал, а отвлекал его, чтобы меня батюшка не заметил. Впрочем, пошли. Вы не поп, а мне запретили встречаться с попом, поэтому, может быть и пронесет.

Они сели в машину, попили воды, закрыли двери, и Настя завела мотор.
-Ну, приказывай, куда тебя везти, есть хочешь?
-Не знаю. Если только сухариков.

Сухарики Клинские были детской мечтой Василька. За двенадцать лет своей жизни он ни разу их не покупал, и в приюте их не давали. Дети, у которых были родители, знакомые или  старшие братья и сестры, бегали через дорогу и приносили иногда сухариков маленький пакетик на свои карманные деньги, но у Василька не было никого, и карманных денег тоже никогда не было, поэтому в ларек через дорогу он бегал только за компанию.
-Хорошо. Пусть будут сухарики.- Согласилась Настя и плавно тронула машину с места. Они выехали за ворота и быстро вписались в поток машин.
– Ну, рассказывай, что ты натворил, что тебя духовного отца лишили, - усмехнулась Настя и мельком взглянула на счастливую физиономию мальчишки.
-Да ничего я не натворил. Вчера батюшка позвонил директрисе и сказал, что приедет, а та разозлилась. Батюшке она не сказала: на кой ты мне сдался тут, а когда положила телефон в карман, то выдала такую речь по всем правилам хорошего тона, что у Вас непременно случился бы инфаркт. Короче, досталось и мне и батюшке по горлышко. А в конце заявила: «Идите, мойтесь. Одежда номер один. Постельное белье сменить. Туалеты чтоб блестели. И бумагу не забудьте положить».
Мы не сопротивлялись, аврал так аврал. Тем более, что она батюшки боится больше, чем заведующего роно. Тот знает ее нужды, а этот нет.
У нее, конечно, тоже все схвачено, но батюшка с Патриархом знаком и по телеку выступает, еще заявит на всю страну, что дети попу не вытирают, потому что у них нет туалетной бумаги. Вот и тряси потом орденами своими. – Васька прервал речь и посмотрел на свою собеседницу, - она молча улыбалась и думала: «Отец Савва говорил, что мальчишка жесток и неразвит, а он – неплохой рассказчик и душа у него симпатичная. Что-то тут не стыкуется».
– После бани мне костюм номер один не дали. Я банщице говорю: «Брюки с дыркой, а мне завтра батюшку встречать. Он может заметить, что я оборванный хожу и опозорит директрису на всю страну. Вам же хуже будет. А банщица мне цедит сквозь зубы: «Мне плевать на твово попа, какие хочу, такие и дам. А будешь морочить мне голову, вообще без портков отправлю. Ясно?» Я, конечно, завелся. Но ей ничего сказал, а пошел и порезал эти брюки на  множество маленьких. Надел этот маскарад и вышел в свет. Директриса меня как увидела – позеленела, схватила за галстук и поднимает вверх, а сама шипит: «Я же приказала мыться и форму номер один надеть. А ты в чем ходишь, гадёныш?»
-Что дали. То и надел, - смеюсь я. Она меня так за галстук и потянула в баню. Притащила. И спрашивает банщицу: «Вы, Вы где нашли такие ужасные брюки этому ребенку?». А банщица перепугалась, да как заплачет:
-Клянусь Богом, - говорит, - что дала ему штоники новые и чистые, как слеза моя. Это он их уже сносил. - Я не смог сдержаться и расхохотался, уж очень забавно она произнесла слово «штоники». А директриса подумала, что я издеваюсь над ней, и приказала позвать к ней Федора. Федор прилетел, как на крыльях, словно за баней стоял и подслушивал.
-Что прикажите, Надежда Николаевна? – А она ему брезгливо так:
-Вот эту дрянь, чтобы я завтра возле попа не видела.
-Будет выполнено, Надежда Николаевна.
-И не надумайся ему потакать. –
Царь подошел ко мне вплотную и спросил, ухмыляясь: «Ясно?»
-Более менее. – ответил я. И в драных штониках пошел на ужин».-  Василек замолчал и, закусив нижнюю губу, смотрел на мелькавшие дворники.
-Почему тебя не любит банщица? – спросила Настя, тихо.
-Я у нее кота повесил. Барсика лохматого и жирного. И надпись сделал: «Так будет с каждым, кто отнимет у Лизки котлету!»
-Ты? Кота? Зачем? Что плохого тебе сделал кот банщицы? И кто такая Лизка?
-Девочка из первого класса, сейчас-то она в третий перешла. А тогда в первом была. Худенькая, маленькая, чуть ли не с Барсика ростом, а эта дурында у нее котлету заберет и Барсику отдаст. Я глядел, глядел, а потом и не выдержал: поймал ее кота и повесил у нее под окном возле бани. Она заметила, да поздно, кот уже задохнулся. С тех пор она меня живодером зовет и все делает назло. Но у Лизки котлету не отбирает. Боится, что ее тоже повешу. – Васька улыбнулся.
– Раньше меня все обижали, как эту Лизку, а потом я придумал ход конем. Нашел как-то от кровати железяку, нарезал у Петра Ивановича кусков, и наточил из них финок. Все закопал, а одной хожу и бросаю во все: в стенки, двери, деревья. А сам пугаю малышню: научусь точно бить, любому голову отрежу и сердце проткну.
Они всем рассказали, что я всех резать буду, и у меня воспитки финку отняли.
Это было вечером, а утром я выкопал другую, и директрисе дверь порезал.
Она меня вызвала, накричала и финку забрала, я выкопал третью, и зарезал ее собаку, одним ударом в сердце.
Девчонки из десятого класса тут же ей донесли. А собака у нее такая же подлая была, как ее хозяйка: на людях на задних лапах танцует, а чуть что – кусается, особенно малышей дерет. Ее давно надо было убить, но все боялись директрисы.
Директриса в слезы, собаку приказала закапать, а меня вызвала и спрашивает:
-Чего ты хочешь?
-Чтобы меня не трогали, - ответил я. – Всякого, кто меня тронет, зарежу. –

С тех пор меня оставили в покое, и никто не трогает, ни большие, ни маленькие. А швейка меня стала в церковь водить по воскресеньям, чтобы душа моя смягчалась. И батюшке разрешили в приют ездить, про Бога рассказывать.
-Ну, и как - смягчается душа? – спросила Настя. В душе она смеялась, но мальчишке не показывала.
-Что-то не заметно, - улыбнулся Василек и посмотрел на девушку: зря батюшкины шоколадки ем. Но молитвы я все учу, мне не трудно, только батюшке не рассказываю. Я уже не ребенок, чтобы на стул забираться и стихи декламировать.
-А почему же ты с ним не разговариваешь? Боишься, что ли?
-Нет, не боюсь. Но зачем его посвящать в наши разборки? Помочь он все равно не поможет, а хуже может быть. Помните, у Дон Кихота мальчик говорил? Сударь, никогда не заступайтесь за меня! Вот и у нас то же самое.
Он приедет, чистенький, добренький, про Боженьку расскажет, конфетками угостит, и поехал. А ты тут отдувайся за каждое свое слово перед добренькими людьми.
Да где они добренькие живут? Я за свои двенадцать лет не видел добрых людей.
Все обман и притворство. – Они остановились у огромного магазина одежды.
-Пошли гусей дразнить, - сказала Настя и вышла из машины.
-Не понял, каких гусей?
-Твоих. Купим тебе костюм, они все выпадут в осадок, когда тебя увидят в нем.
-А, может не надо? Да и как я в этом тряпье в магазин зайду? Вам будет стыдно со мной идти.
-Ничуть. Я сама могу ходить в одних трусах по улице. Пойдем.
-Хорошо, я пойду, - сказал Василек, и не двинулся с места.
-Ну, что ты раскис? Пойдем, - Настя потянула его за руку.
Он поднял голову и взглянул на нее глазами полными слез:
-А, может, Вы купите и сюда принесете, а я переоденусь в машине?
-Не бойся. Магазин элитный, тебе никто слова не скажет, здесь всякие чудаки ходят с валютой в кармане. –
Василек вышел. Настя взяла его за руку и повела его. На них оглядывались и улыбались, но она держалась так, словно шла с принцем.
Переодела она его быстро и так, как хотела: принц оказался не привередливый, и все, что она предлагала, ему нравилось.
Василек оглядел себя, покрутился возле зеркала, подмигнул сам себе и сказал:
-А я – ничего в этом лохмондрае!
-То-то же. - Осталась довольна Настя его реакцией. – Теперь куда?
-Не знаю.
-Сколько времени батюшка души смягчает?
-Часа два в среднем. – Василек сиял. Эта девчонка, в самом деле, была нормальная: про рай не ныла, и о спасении не заикалась, и его проблемы понимала, как свои. А что, если у нее диск попросить с игрой.
-Куда едем? – повторила свой вопрос Анастасия Павловна.
-Настя, а не могли бы Вы мне диск с игрой купить? Я компьютер себе собрал из хлама, но дисков у меня нет. Он работает, но новые программы не тянет. Нужен диск старый, пятилетней давности.
-Поняла.-
Они приехали в «Киберленд» и тут только Василек понял, что ему не надо было сюда проситься. Но уйти из мечты любого мальчишки, у него сил не хватило. Продавец ближний к нему, поманил его пальцем и, улыбаясь, предложил поиграть на компьютере. Мальчишка оглянулся на Настю. Та кивнула и ушла в другой ряд. Большего счастья он в своей жизни не знал.
Целый час он гонял на машинах, стрелял, разбивался, летал в облаках и кого-то преследовал. Наконец она подошла и легонько коснулась его плеча:
-Как ты тут?
-Здорово! Уй!
-Нам пора.
-Это Ваш брат? – спросил продавец. – Васька замер: «Сейчас скажет: нет, это сирота, из приюта номер эн.».
-Брат, конечно. А разве мы не похожи?
-Вылитые, - подтвердил продавец. – Вам помочь донести?
-Пожалуй. –
Васька оглянулся: Анастасия Павловна стояла, как на вокзале, вся обвешенная коробками и коробочками.
Продавец взял у нее системник и монитор, Василек руль и диски, хотел и принтер, но она не дала, только камеру повесила ему на шею и шепнула: «Будешь мой собственный корреспондент. Мы им такую жизнь устроим, от счастья плакать будут». Он ничего не понял, только кивнул в ответ, в знак согласия.
И они счастливые направились к машине. Настя подала продавцу тысячу рублей. Тот взял  и просиял:
-Спасибо, большое! Приезжайте еще, мы вам всегда будем рады.
-Еще бы, - подумал Василек, - тысячу хапнул не за что, - чего не радоваться.
-Не дуйся, - улыбнулась Настя, у нас с тобой денег хватит.
-Да, но это же целое состояние, - изумился Василек.
-Не жадничай, - Анастасия Павловна смеялась. – Поехали за сухариками.
-Ну, ладно. Поехали.
В ларьке возле приюта они скупили всю ребячью радость: сухарики, соленые орешки и даже сухую рыбешку. И только заехали в ворота, как из первого корпуса вышел батюшка, окруженный детьми. Василек не успел спрятаться.
-Вот это да-а! проговорил он, увидев Сорняка. – Я его как болящего поминаю, ириски берегу, а он по Москве разъезжает с прекрасными дамами.
-Здравствуйте, батюшка! – Васька подбежал к Архимандриту и склонил голову: - благословите! –
Тот привычно возложил руку ему на голову и прочитал молитву, а потом открыл свой старенький портфель и достал ириски с шоколадкой: держи.
-Спаси, Христос! – прошептал Васька, и поклонился, коснувшись рукой земли. – Он никогда так не благодарил и никогда не кланялся, даже руку не целовал, после благословения, но сегодня он впервые понял, что этот поп не лицемерит, а любит его больше всех детей, и берег эту шоколадку и ириски без бумажек именно для него.
Отец Савва внимательно посмотрел на Анастасию Павловну:
-Что Вы сделали с ребенком?
Анастасия Павловна молчала, да и что она могла сказать, если ничего не делала, а, просто, посочувствовала этому униженному, затюканному всеми мальчишке, который никогда не видел в жизни ни ласки, ни доброты человеческой, а все больше суррогатом пробивался.

-Василий, - Лизка дернула его рукав, - Вы в кино будете сниматься? Да?
-Почему ты так решила?
-У Вас камера и костюм, как у кинозвезды в журнале. – ответила Лизка тихо, но он расслышал.
-Нет, - Василек тряхнул кудрями и важно произнес: - Я теперь собственный корреспондент газеты «Таймс» и еще какой-то, (забыл название), буду снимать о нас фильмы и прославлять могущество нашей Родины. Прошу любить и жаловать. – Он взглянул на директрису, стоявшую в пяти шагах от него. По лицу ее скользнула тень и пропала, где-то в уголках губ. Она ничего не предвещала хорошего. Василек вновь съежился, собрался, как дикая кошка к прыжку, и замолчал.
-Ну, что? Будем прощаться братва? – спросил батюшка, потом вспомнил что-то, забрался к себе в портфель, достал сотовый телефон и протянул Васильку: - Вот, Настя тебе купила, будешь нам звонить. – Василек посмотрел на Анастасию Павловну, потом на батюшку и фыркнул: И обмануть не умеют – вот народ. Вы договоритесь сначала, а потом речи ведите.
Батюшка ничего не понял, но расспрашивать не стал, он уже торопился на службу.
Василек взял у него телефон, сунул в карман, и подошел к Насте:
-Я все понял. - Проговорил он тихо-тихо. Спасибо Вам.  Со мной сегодня был Бог?
-С нами. – Поправила она. – Только не сегодня, а всегда.