Из зимы в лето

Нудное пятичасовое ожидание позади, Боинг покидает Домодедово точно по расписанию.

Не люблю стыковочные перелёты, но ЮТэйр пока не торопится запускать в нашем городе свой ежегодный летний симферопольский рейс. Поговаривали, что ему выгоднее этот рейс совсем отменить, чем продавать дешёвые билеты в Крым. И на Анапу первый прямой самолёт только через неделю, так что все маршруты на родину пока неизбежно цепляют столицу.

Салон забит под завязку, много детей, но традиционный рёв и привычные дорожные детские капризы – слабенькие и вялые, скорее, для порядка, чтобы родителям родительская служба мёдом не казалась. А так, похоже, малышам тоже передалась всеобщая отпускная эйфория.

Командир корабля представляется как-то странно, почти весело – Комаровым Костей. Немножко удивляюсь – может, мне показалось, и это уже чудит моё невыспавшееся воображение? Но, прежде чем разогнаться, Костин многотонный конь выделывает на взлётке нахальные синусоиды. Нет, всё-таки наш водитель что-то слишком развеселился, у него ведь ещё не отпуск! И, кажется, никакого праздника накануне не было. А сегодня?! Вдруг сегодня день чьей-нибудь (китайской, например, или аргентинской) авиации? Вспоминаю о любимой авиафобии и, пока взлетаем, успеваю проглотить сразу две таблетки валерьянки.

Набрав высоту, Костя всё так же радостно объявляет о маршруте – летим не над Украиной, а через Воронеж, Ростов-на-Дону и Анапу, так безопаснее, поэтому время полёта увеличено почти на час. Готовлюсь бояться на час дольше, но самолёт выравнивается и уже без сюрпризов спокойно несёт нас на юг. Если бы не сосед, в который раз повторяющий, что летит впервые, потому что поездом через Украину теперь никак, и ощущения у него своеобразные, и он бы хотел их обязательно запомнить и т.д. и т.п., я бы даже смогла уснуть. К счастью, стюардессы с милыми улыбками начинают разносить под видом перекуса какую-то гадость, и мой сосед-дебютант переключается на новые впечатления.

Жалею, что убрала ветровку в чемодан. Утром по дороге в аэропорт она не очень-то меня спасала от снежной крупы и минусовой температуры, а сейчас бы здорово пригодилась – в салоне откуда-то сильно дует, надеюсь, не из-за борта. Там, по Костиным словам, минус 58. Только разгерметизации мне сейчас и не хватало. Впрочем, мои маленькие хитрости по борьбе с авиафобией всё-таки иногда помогают, и разгерметизация, а тем более какой-то там мороз уже кажутся сущей ерундой. Во всяком случае, температурными минусами северянку не испугаешь.

Так что просто пытаюсь «пообедать», тоже неплохой приёмчик против страхов. Раз стюардессы таскают свои тяжеленные тележки – значит, мы пока ещё не падаем.

Нет, всё-таки повезло соседу с первыми авиавпечатлениями – мой откидной столик вдруг отваливается, и соседские новенькие нежно-голубые джинсы расцветают благородно-кофейными пятнами. Я пугаюсь так, что ни с какой фобией не сравнить, а бедный парень вынужден меня же и успокаивать.

Решаю всё-таки притвориться спящей, потому что ужасно стыдно, хоть и не я этот дряхлый Боинг сломала. Или всё-таки я? Моё кресло, например, тоже на ладан дышит и откидываться ни в какую не хочет. Пытаюсь пристроить вместо подушки свою любимую летнюю мягкую сумку. И как я забыла, что не переложила в чемодан огромный старый кошелёк с мелочью? И теперь он  больно упирается в щёку.

Это всё Толик, наш коллега. От своего холостяцкого безделья он по вечерам на многие часы зависает в интернете, и, узнав, что я лечу в Крым, тщательно промониторил обстановку. По всему выходило, что сейчас, в «переходный период», там страшный дефицит российской мелочи, продавцы чуть не плачут, предлагают выдавать сдачу украинскими копейками и карамельками. А через неделю гривны совсем отменят, тогда даже поездка в маршрутке может стать проблемой, пока всё не утрясётся. И ещё трудно найти хоть какой-нибудь работающий банкомат. И вот благодаря Толику моя сумка, набитая кошельками с наличкой и мелочью, подушкой никак не хочет поработать. 
 
Наконец, начинаем снижаться. Что бы там ни говорили про статистику катастроф и опасности при посадке, этот последний кусочек полёта я всё равно люблю – земля с каждой минутой ближе, если даже и будем падать, то хоть не одиннадцать километров. Раз – и всё. Скажу по секрету, это тоже один из моих методов борьбы с многолетней неизбежностью полётных страхов.

Под нами, как на снимке из космоса, чётко вырисовываются Тамань и Керченский полуостров сразу с двумя морями и одним проливом. Народ начинает потихоньку суетиться, складывать детские бутылочки и игрушки, возвращать стюардессам доставшиеся далеко не всем пледы. А внизу земли уже почти не видно под мощными облаками – Крым собирается встретить гостей обещанной грозой. Костя Комаров не отказывает себе в удовольствии покружить вблизи страшной сизой тучи. Нас основательно встряхивает, Костя любезно предупреждает о небольшой болтанке.

Я вжимаюсь в кресло и кошусь на соседа – интересно, он сильно удивится, если я со страху забуду, что муж остался дома, и схвачу этого милого парня за руку? Действие валерьянки, наверное, закончилось, надёжная мужская рука – вот моё главное средство от фобий. Но соседа жалко, он совсем бледный. Буду хвататься за свой покалеченный столик. Ломать самолёт – так уж до конца, может, быстрее отремонтируют.


***
Победно пройдя мимо пустующих стоек пограничного и таможенного контроля – за двадцать с лишним лет у меня здесь частенько бывали мелкие неприятности, и я этого не забыла – оказываюсь на площади и вдыхаю немного душный предгрозовой воздух. Лето!

Знакомый таксист-земляк Женя, не раз выручавший нас в отпусках, катит мой чемоданчик к машине. Не успеваем отъехать от аэропорта, как где-то наверху со страшным грохотом тучу разрывает пополам молнией. Радуюсь, что наш весельчак Костя посадил-таки самолёт всего полчаса назад, но на мою теперь уже земную машину обрушивается сплошной стеной почему-то серый ливень – мгновенно темнеет, будто вдруг наступил поздний вечер. Симферопольские дороги на глазах превращаются в бурлящие реки. Небу всё мало, теперь нас буквально засыпает огромными градинами-льдинками. Опять зима?!

С трудом выбираемся из города, дождь потихоньку стихает. Ехать долго, три часа, или даже четыре. Глаза слипаются, но мне так хочется смотреть на цветущие акации и тополя вдоль дороги, на горы, на любимые пейзажи, что я стараюсь разговорить водителя, чтобы не уснуть. Женя плавно от крымских новостей переходит к рассказам о рыбалке и вчерашнем пойманном пеленгасе. Я улыбаюсь, вслушиваясь в такие знакомые суржиковые словечки и глухое южное «гэканье». Последнее, что, засыпая, вижу – выглянувшее из-за облаков солнце и пылающие моря степных маков по обе стороны от дороги.

Я дома.