Лёшка

   Борька очень любил собак. Он вообще любил. Его рыжая мордочка  особым способом отражала  слово «любить». Нет, он не улыбался марионеточно, как западный миссионер, не смотрел по-джокондовски, как смотрят на тебя бродящие по улице  женщины, называющие себя свидетелями сошествия.  Борька был и драчун, и троечник, и лентяй. Он был обычный  конопатый мальчишка, который очень любил собак. И не только…
  Так любят животных все нормальные дети у всех  нормальных родителей.  Борька тащил шерстяных изгоев в дом, кормил, укладывал. Со стороны трезвомыслящих нас осуществлялись  попытки  ставить сыну ультиматумы, шантажировать, объяснять, рассчитывать количество квадратных метров на живую душу. Он  смотрел тупо куда-то в угол, наверное, пытаясь осилить эту высшую математику, потом на доверчивую физиономию приёмыша и никак не мог сопоставить  одно с другим. Его конопухи собирались в рыжее солнце  в середине лица , брови приподнимались,  на  убедительные доводы опытнейших людей он ничего не отвечал, а  только упрямо выпячивал нижнюю губу и молча ждал.  Мы неистово вздыхали, иногда буйно вскипали, истошно  требовали немедленно нести этого ободранца в его подворотню, приводили тысячу  аргументов: новая мебель, аллергия, шерсть, грязь, некому гулять… Однако через  пару часов все в доме с тайным умилением посматривали на  комок, копошащийся на новом диване , или заботливо перевязывали лапу очередной подраненной дворовой джульке.  Часто случалось, что обед готовился вроде как для собаки, а не для семьи,   припасённая колбаса отправлялась на десерт туда же и даже конфета, из-за которой вчера Борька дрался с Алёнкой, жертвовалась новому жильцу. И жилец был доволен: его благодарный мокрый нос тыкался тебе в руку,  виляние хвоста отражало то, что не в силах отразить слова – ты размягчался сердцем.  Куда-то в в самое отдалённое место уносился громовержец- начальник,  зарплата, предусмотренная нанотехнологиями, не впечатляющий ощущениями быт,   орущие телевизионные политиканы и политиканши, невнятная шизофреничная погода , глобальное потепление . На время маленькая хрущовка становилась ноевым ковчегом. Тут происходило всё самое важное. Тут  был серьёзно подошедший к вопросу  Борька со взглядом отличника( вот бы он так сидел за партой !)  и смотрящая на него с восхищением младшая Алёнка. После реанимации  шерстяного   пациента следовала реабилитация, потом предстояли долгие заботы по поиску хозяина, хорошего, доброго человека, который проходил строгий Борькин фейс- и психконтроль. Оставить всех уличных лохматых отщепенцев у себя не представлялось возможным.  Достаточно было двух: стареющего восьмилетнего  Рича, первого Борькиного спасенного, который сейчас чувствовал ответственность за всех  переодически прибывающих и брал их под свою негласную опеку, и маленькой облезлой Люськи, которая едва выжила тогда, которую выхаживали днями и ночами, шерсть у которой, как ни старались,  не выросла, но сердце , казалось, не вмещается – так распёрло его от благодарности к людям( кто-то бросил щенка в застывающий цемент,  и рыдающий Борька-первоклассник , весь грязный, с разодранными в кровь ручонками  так и приволок её, выдолбленную вместе с куском  цемента, почти уже не скулящую, а едва попискивающую). В такие минуты никто не задавал лишних вопросов: каждый впрягался в свою часть упряжки и тащил её до счастливого финиша.
   Потом  взрослые  успокаивались, жирели, черствели понемногу, начинали вновь посматривать телевизор, вновь слегка сплетничали, слегка гневались, слегка ленились, слегка завидовали, слегка депрессировали.Как все.
  Алёнка в спокойные дни в свободное от садовской работы время играла в куклы; Люська была у неё всегда в подружках, и этой эпиллированной на всю жизнь  собачьей моднице, умеющей очень внимательно слушать и никуда не торопящейся, поверялись самые сокровенные тайны будущей женщины. Рич был, конечно, тем самым верным секьюрити, рядом с которым Люська чувствовала себя  «под крышей» . Ричу не хватало только тёмных очков да  браунинга   в портупее или резиновой дубинки , взгляд же соответствовал должности: так смотрят охранники  очень важных лиц на всех , кто посягает пройти в опасной близости от этого самого лица . Алёнка и Люська верили Ричу бесповоротно. Мы все ему верили. Как он когда-то поверил нам, избитый и не подпускавший ни одного человека, одинокий и умирающий скалящийся молодой пёс… вообще-то хорошей  породы…
   В этот раз ни я, ни муж  не услышали, как они вошли: нас поглотила проблема.
-Я против. Я против, мама, - выпалил Борька, давно уже толкущийся в дверях кухни, и конопушки собрались в солнце.
  Взрослеющий сын  услышал часть нашего трудного разговора…
Обычно мы любили это маленькое пятиметровое кухонное пространство за близость, которую оно заставляло испытывать.   Здесь могли поместиться все и, сидя плечом к плечу, пили чай, хрустели сухарями,шуршали фантиками, что-то говорили, о чём-то спорили. Вторил нашим разговорам дед-чайник, который остался от мамы и с которым мы никак не хотели расставаться, хотя в других современных квартирах давно уже самонадеянно красовались самокипятящиеся новомодные пластмассовые снобы.
-Ты уверена?
-?-и слёзы…
-Ну, перестань. Не плачь. Давай оставим. Справимся.
- У нас полный комплект: мальчик и девочка,- глупая улыбка, и слёзы…
-Комплект  будет ещё полнее,- глупая улыбка и движение желваков…
- А моя должность? А мои планы?... А возраст в конце концов? Представляешь, приведём его в школу, а там спросят: «Это твои бабушка с дедушкой?»- горькая улыбка, слёзы…
-Как мы могли прохлопать? Не могли вроде бы… Детей смешить только.
-…,- кусание губы, молчание.
- Сколько у нас времени?
- …Думать некогда…Мне  казалось, это возраст,  а тест  показал вот…Мы не можем его оставить. Не потянем.
 Тут –то и прозвучало это категоричное «я против». Конечно,  Борька знал, о чём речь: он шарил в компьютере  и в информативном пространстве.  Он дитя нового века. Чтобы не вступать в дискуссию, я молча достала из-за полы его куртки давно замеченное существо грязно-пегого цвета, оно только кряхтело, как будто понимая серьёзность момента, и подтягивало под себя хвост. Сын принёс таз, налил туда воды, подал собачий дегтярный шампунь и пошёл с Алёнкой готовить собачье полотенце . В этот раз никто не спорил, не убеждал, не истерил. Существо тоже молчало, с него стекала чёрно-мазутная пена, из-под которой показывалось розовенькое тельце , едва опушённое волосиками. Таз для щенульки был морем, и щенулька сейчас становился смелым моряком.
Мысли неслись, остервенелые, разные….
  Мама однажды решилась по совету добрейших подруг утопить едва родившихся котят нашей умной трёхцветной Муськи, любимицы всего двора… Мой старший брат назвал котёнка Маська, выкормил его из пипетки, а потом этот Маська принёс приплод и волшебным образом стал Муськой. Муська была так желанна для местных лохматых лавласов и так любвеобильна, что плод  являла ровно два раза в год, всегда одинаковый- ровно три замечательных отпрыска с хорошими генетическими данными(к слову, эти всё равно разноликие комки шерсти никому не мешали, были обожаемы всей дворовой детворой и их с удовольствием разбирали по домам, так как наследовали они кто материнскую красоту, кто ум, кто и то, и другое, иногда примешивались отцовские черты, и получалось нечто вообще невообразимой красоты, ума и совести)…
 Однако в этот раз мама хотела быть трезвомыслящей - подруга плохого не посоветует. Взяв только что появившегося в Муськиных муках рыжего червяка на совок, она опустила   его  в  унитаз. Слепой червяк, почувствовав опасность, активно заработал крошечными ниточками, он плыл по  океану, сражался за жизнь, искал берег. Увидев это, моя добрая мама схватила утопленника двумя пальцами, обтёрла носовым платком, плюхнулась на место преступления и разрыдалась. Муська в это время , мучась новыми схватками, посматривала тем не менее на свою родственницу(именно как к родственнице она относилась к маме) и не одобряла её поступка. Виновница этого неодобрения подсунула под тёплый набухший кошачий живот страдальца, мать облизала ребёнка, покормила. Но с тех пор относилась к нему холодновато: к молоку подпускала последним, отталкивала, лишала ласк, наверное, она считала, что тот уже при  рождении своём успел чем-то разгневать так уважаемую Муськой мою маму. Зато мама, чувствуя свою вину перед рыжим юнгой, кормила его больше других, гладила чаще, ссорилась из-за него с Муськой, и наконец, оставила его на домашнем иждивении. И часто этот метровый утопленник, имевший пренаглую физиономию, раскладывал своё бренное тело поперёк подъездной двери, напоминая людям о том, как они были неправы. Кстати, каким-то чудесным образом он сразу вычислил мудрую мамину советчицу и самым коварным образом, появляясь из ниоткуда, зацеплял одним когтем её колготину, которая тут же давала восхитительную, с точки зрения кота, стрелу. Советчица визжала, ненавидела кота: он подрывал её семейный бюджет. Но разве стоит капрон, создающий  лишь иллюзию гладкой женской ноги, быть равноценным жизни этого нахально развалившегося на солнце урчащего громче соседнего ТЭЦ гиганта…
Я помнила этого красавца - тогда он был ростом с меня, я ставила его на задние лапы и представляла, что он сейчас превратится в принца , как в сказке…
 Воспоминание мелькнуло  и вызвало невольную улыбку…Мама… Да…Я  тоже не должна была появиться. Советские оборты были чреваты страшными последствиями. Маме сказали, что она может умереть. Потому и родила, а потом всю жизнь она называла меня  «мой ребёнок»,и когда мама умирала, я более всего страшилась того, что больше никогда не услышу именно этих слов.  Мой ребёнок…Мой ребёнок…Розовое тельце уже давно перекочевало в полотенце , прижалось к Алёнке. Муж промывал крепким чаем загноившиеся бусинки-глазки чего-то очень доверчивого, что я толком так и не смогла рассмотреть.   Борька деловито мешал гречневую кашу, добавляя туда подливки, которая полагалась к тефтелям семье на ужин. Сейчас он будет кормить  больного…Столько много каши тот, конечно, не съест, но Борька всегда еды делал с запасом, чтобы остатки выдать терпеливо ждущим Люське и Ричу. Святое братство не должно было нарушаться нелепым неравенством. Но потерпевшему бедствие – первому.
Я терпела бедствие…Борька и мне готов был намешать какой угодно каши, сделать что угодно, только чтобы решение было выбрано верно. Он ловил смущённые взгляды печального отца, что-то говорил ему своими серыми пронзительными глазами. Конопушки выполняли свою работу на лице. Я почти уже понимала, что Борька прав. Он так часто спасал, что это вошло в норму. Сейчас он пытался спасти нескольких. Но разум…Человеку дан разум… И человек умеет пред-по-ла-гать…
 Розовое тельце нахрюкалось гречки с тефтелькой и, благодарно уткнувшись в Борькину ладонь, изнурённое уличным холодом, голодом и равнодушием, засопело. Шерстинки неровно шевелились вместе с шевелением толстенького животика. Рич не подходил близко - охранял издалека: статус есть статус. Люська ждала разрешения поиграть с новеньким и заглядывала в лица, но сегодня все лица молчали. Даже Алёнка как-то притихла, что-то соображая: Борька мог и не объяснять ей ничего, она тоже умела читать его лицо.
В этот вечер очень кстати были политические дебаты по телевизору. Словоблудствующие  общественные деятели  старались выглядеть отцами родными: многое обещали, клеймили друг друга, жалели бабушек, сохраняли реликтовые леса, строили детские сады- строили планы…Скоро страна должна была сделать выбор…Выбор…Как  труден бывает выбор…
Последующие несколько дней пережить было трудно…Мы с мужем ещё несколько раз возвращались к живому вопросу, муж встал на Борькину сторону, но убедить разумную женщину поступить неразумно не так-то просто. 
Борька ничего больше не говорил- он смотрел… Он утверждал взглядом, что всё равно как-то спасёт меня, ещё не знает как, но спасение  рядом. Получая порцию этого взгляда, я терялась, старалась не ощущать биение новой жизни в себе, но таяла. Больше медлить было нельзя. Я приняла решение.
Белые стены врачебного кабинета встретили  довольно равнодушно: столько разного происходило здесь, они привыкли ко всему. Но сегодня, например, им всё-таки пришлось содрогнуться  от истории, которая  даже их , видавших виды , заставила слегка поменять цвет, стены и всплакнули бы, умей они мироточить, как мироточат иконы, глядя на безумства людей .
…Эту пару они помнили: женщина была очень красива, но подавленна ; мужчина часто приходил с ней, был самодоволен, горд собой и своим выбором всего: жены, успеха жизни, материальных благ, карьерного роста… Скоро родится сын, непременно сын – и комплектация семейного счастья будет полной.
 Роды были трудными: женщина попала в реанимацию, так и не услышав первого истошного крика мальчишки… Родившегося без одной ручки…Придя в себя , женщина узнала о смерти новорожденного, долго была безутешна; время затушёвывает потихоньку боль, но тоску по невозвратимому оно затушевать не в силах. Женщина любила своих появившихся друг за дружкой дочек, привыкла к самоуверенности мужа. Пятнадцать лет  пролетели в заботах. И никто не мог понять, почему она иногда всматриваясь в окружающее пространство, как будто говорит с кем-то. Только ей было ведомо, что связь эта, связь матери с тем, кого носила в утробе,  неподвластна  смерти материи.
…Умер муж, подрастали дочки…Текла быстрая в своей текучести жизнь. Однажды из множества пёстрых газет и радостных рекламок выскочило приглашение в собес. Женщина удивилась: на пенсию ещё рано, льгот никаких… Чиновник сказал  коротко: «Вас разыскивает сын»…
Сын жил, жил всё это время: много трудился, много учился, стал параолимпийским чемпионом. При встрече рыдающей матери сказал: « Не плачьте, мама, и отца не вините. Может быть, так даже лучше. Я не разрешал себя жалеть, я научился делать всё и даже больше, у меня много друзей. Можно я буду приезжать к Вам и к …сёстрам»…
Натягивая перчатки, уставший женский  доктор, слушая спиной,  вытерпел  мою трагичную историю, 1001 в его практике, сделал попытку  убедить меня, что возраст ещё позволяет  и с трудностями справиться можно. Но я была рассудительна и  непреклонна.
-Что ж, раздевайтесь, давайте подтвердим ваши страхи…
Страхи, конечно, подтвердились…Малыш жил…Сердце моё грохотало так сильно, что я едва расслышала странный вопрос, нелепый, с моей точки зрения, в данную минуту:
- Что Вы спросили?- на всякий случай уточнила я (вдруг померещилось).
-Есть ли у Вас дома животные? – нет, я не ошиблась ,именно этот вопрос смутил несущийся рассудок.
-Ну да…А  какое это сейчас имеет значение? Рич, Люська и… И ещё какой-то приблудыш.
-Решающее. В области бедра я наблюдаю некое пятнышко,- усталый взгляд доктора засветился улыбкой.- Ах, как мы любили эти невинные пятнышки в студенчестве. По сравнению с другими неприятностями эта болячка просто прелесть. Детская  болезнь, что-то вроде ветрянки. Мы звали её «лёшка». Это лишай, от Вашего приблудыша, наверное. Полечите себя, всех домашних, шерстяных в том числе. Сейчас много лекарств, мазей…
Доктор вдруг заметил мою ошалелость. Он так сиял, будто я сделала ему бесценный подарок.
-Да Вы одевайтесь , одевайтесь. А я пока выпишу направление.
Я вспомнила о цели своего прихода. И тут же забыла. С трудом напяливая одежду, я всё поглядывала на красивое розовое пятнышко под коленом. Волосы пошевеливались, мурашки погуливали, руки потрясывались. Я судорожно вспоминала Борьку, Алёнку - вроде бы я не замечала никакой такой красоты на них. Заразились? Нет? Чем лечить? Карантин? Доктор сказал: есть мази. Стыдоба. Да нет. Это же детская болезнь. Доктор любил эту её студентом…Прелесть…Прелесть… Ах, вот и доктор…
-Вот направление.
Я машинально протянула руку: буковки отливали знакомым розовым цветом. Прелесть…Прелесть…Ушат воды…Тупо уставившись в написанное,  прошептала:
-К дерматологу?  Почему к дерматологу? А когда на прерывание?- я часто мигала, переводила взгляд с хрупкого листочка  на доктора, с доктора на листочек.  Издевается он что ли?

-Сначала вылечим лешку. Сдадим анализы. Только потом. Иначе никак. Это хоть и деская, но болезнь. Ни один порядочный доктор не приступит к операции в таком случае( доктор сделал упор на слово «в таком» и хитро улыбнулся) Вам понадобится где-то месяц,полтора…а затем на консультацию милости просим. Хорошо, что Вы любите животных…
-Это не я, это Борька, сын,- растерянно мямлила я.
-И это хорошо. Любить вообще хорошо. Ну, ступайте, ступайте. Удачи вам.
Я вытекла из консультации и … вспорхнула. Тяжесть последних дней свалилась с натруженных плеч, испарилась из трезвых мозгов. Я была опьянена этой лёгкостью.  Плыли машины, плыли люди, мимо проплывали деревья. И я  плыла к дерматологу (какое звонкое слово!), как будто это был самый радостный визит к врачу в моей жизни. Всё окрасилось в первомайские цвета… Каким-то радужным  звоном зазвонил мобильник… Я что-то говорила мужу и услышала в ответ только возглас удивления и пьянящее «Слава Богу!». Закинув голову кверху, сквозь наплывшие счастливые слёзы я увидела, как разлёгшиеся мозаикой на асфальте конопухи собираются теперь на небе в одно победное целое. Я улыбнулась этой солнечной мордашке, дотронулась  до живота и повторила: «Слава Богу!»
Спустя несколько месяцев родился  Алексей. Наш замечательный, жизнерадостный, добрый Лёшка… 
-