Дети Улицы. Глава пятая

Время под Крышей шло своим чередом, и внешний мир почти не касался этого внутреннего причудливого мира. Здесь вообще не существовало понятия «час». Когда кто-то спрашивал, сколько сейчас времени, то ему говорили «вечер» или «полдень», или «без четверти ночь». Спичка пока не совсем понимала, что они могут иметь в виду, ведь за каждым простым словом здесь скрывался десяток значений, которые она пока не научилась различать.

 Ещё Спичка никак не могла свыкнуться с обитателями Крыши. Все были очень разные и в то же время очень одинаковые. Пока она общалась только с Синицей, и Синица рассказывала ей о Крыше так, как видела своими глазами. Но, если Спичке выдавалась возможность побеседовать с Сизым на досуге, когда он дул на пальцы после долгой игры на гитаре, она понимала, что Крыша – это не просто дом, где собрались бродяжные дети, которыми командуют двое взрослых, именуемых Большими Крылатыми. Крыша – это мир, пусть маленький, пусть с едва трепещущей жизнью, но этот мир велик для каждого из них. Настолько велик, что за Крышу они готовы погибнуть, как люди гибнут за свою страну в войнах. Спичка ещё не до конца понимала всё, что происходило вокруг, но она изо всех сил старалась это понять.

 Когда Спичка шла в комнату Шамана за очередной порцией дневного лекарства, а, вернее сказать, прыгала туда, хватаясь за каждый подоконник, мимо пролетело нечто быстрое и шумливое. Нетрудно было догадаться, что это Сизый – брякали его браслеты и подвески, которыми он был весь обвешен.

 - Ой, ты тут! – остановился он уже далеко впереди мирно ковылявшей Спички. – Ты чего не позвала меня?

 Спичка, смутившись, пожала плечами и, опираясь руками о подоконник, глянула на какую-то палку, торчавшую под мышкой Сизого. Он, проследив за её взглядом, широко улыбнулся.

 - Это тебе! – сунул он ей странную палку. – Прости, что так поздно нашёл, но, честное слово, старался. Не так-то легко это оказалось, знаешь, я думал, проще будет. Но ничего, прочесали с Сиропом все свалки, присмотрелись ко всем инвалидам, которые уже почти выздоровели, – и пожалуйста! Вот тебе костыль, Спичка, не теряй его.

 Спичка, удивлённо осмотрев подаренный костыль, с благодарной и одновременно восторженной улыбкой подняла глаза на Сизого, который распинался о том, каким нелёгким трудом ему досталась эта вещь, а заодно успел поведать и о замечательной песне, которую сочинил только что.

 - Ой, Сизый, спасибо тебе! – тихо, но всё-таки с нескрываемым восторгом пролепетала Спичка. – Я даже не знаю… как же… ох…

 - Да ладно, ничего не надо! – махнул он рукой. – Обращайся, если что. Мы же все с одной тарелки.

 Спичка так засмотрелась на костыль, что не заметила, как Сизый, уже напевая себе новые мотивы, вприпрыжку скрылся в темноте коридора.

 А костыль был и в правду хорош. Немного староват, конечно, не без «шрамов», но все-таки хороший. И по росту идеально подходил, будто был сделан специально для Спички. Теперь ей будеет проще передвигаться.

 Уже с костылем, она дошла до комнаты Шамана. Здесь она постучала в ставшую знакомой дверь. На двери были надписи разноцветными мелками и густыми красками. Надписи были агрессивными, но некоторые слова вовсе невозможно было разобрать, потому что они сильно потерлись.

 Шаман, приоткрыв дверь, высунул белобрысую голову в проём. Увидев Спичку, он окинул её оценивающим взглядом и опять скрылся в комнате. В следующую секунду он появился уже с тремя таблетками в руке. Спичка, благодарно кивнув, взяла лекарства. Дверь закрылась, Шаман так и не проронил и слова.

 Спичке казалось, что он был существом очень осторожным и пугливым. А ещё от него веяло зимней свежестью и утренним морозом. Она всё ещё помнила, как холодно в его комнате и как он ходит по ледяному полу босиком. Окна нараспашку – а он в футболке. Такой же белой, как и его волосы, как и его кожа. Странный он, совсем немного. Он был обходителен и вежлив со Спичкой в первый день её пребывания под Крышей, а потом стал очень замкнутым, как лесной зверь. Кроме того, Спичка никогда не видела, как Шаман ходит по коридорам или веселится вечерами в гостиной. Он, наверное, никогда никуда не выходил.

 В коридорных потёмках кто-то окликнул её. Голос был знакомым, поэтому Спичка, идя на него, пыталась не заплутать в темноте и вспомнить обладателя голоса. Голос был дерзким, немного хриплым, звонким и пронзительно-горячим. Но в сознании не всплывало никаких образов, пока она сама не увидела окликнувшего.

 Юноша с торчавшими вверх фиолетовыми волосами, бледно-зелёными глазами и широкой, чуть ли не до ушей, улыбкой. Улыбка эта была куда шире, чем улыбка Сизого, но Сизый улыбался от сердца, улыбался каждой частичкой своего тела. А этот не умел по-настоящему улыбаться, он мог только скалиться, создавая видимость улыбки. Взгляд его был ядовитым и высокомерным, а в поведении парень всегда был наглым и упёртым. Спичка не любила таких людей, и даже боялась. А Хамелеона она боялась вдвойне.

 Всегда при нём были Доберман и Рубильник. Их куртки сливались с темнотой коридора, из-за чего видны были только их белые, исколотые персингом лица. Хамелеон был одет, как всегда, в ярко-зелёную футболку с кучей потёртых цветных надписей. Неудивительно было бы, если это он так расписал дверь Шамана, ведь известно, что Хамелеон со своей бандой почему-то недолюбливали его.

 - Таблетки взяла? – скалясь, спросил Хамелеон, ещё больше сощурив и без того маленькие глаза.

 Спичка, растерявшись, кивнула, встряхнув лохматой челкой. Хамелеон протянул ей ладонь. Поняв его, Спичка отдала ему все три таблетки. Хамелеон, довольно хмыкнув, переглянулся со своими ребятами.

 - Умничка, - прозвенел он своим пронзительным голосом. – Завтра сделаешь то же самое. Договорились?

 Спичка опять кивнула, сделав маленький шаг назад. Ей даже не хотелось знать, что будет, если она не захочет поставлять этим парням таблетки, – о таком лучше не спрашивать, а просто беспрекословно подчиняться. Хамелеон, рассмеявшись, прошел мимо, потрепав её по голове. Спичке было неприятно это прикосновение, да и смешок тоже. От всей этой шайки воняло перегаром и куревом. Хотя куревом пахло почти от всех под Крышей, даже девичья комната "благоухала" табаком. Но Спичка почти привыкла к этому. Хоть к чему-то она привыкла.

 Остаться без лекарств, с температурой, в ледяной коморке, где имеется только старое одеяло и тонкие матрасы, а через окна сочится сквозняк, – не самое лучшее дело. Но выхода как такового не было, поэтому Спичка, опять приткнувшись в свой угол, стала оттуда осматривать комнату широко распахнутыми глазами.

 Днём здесь почти никого не было, как и вообще под Крышей. Все куда-то пропадали, а появлялись только вечером или ближе к ночи. Причём многие появлялись уставшими или избитыми, а то ещё и пьяными. Хотя бывало, что и всё сразу.


 Ночью Спичку жутко знобило. Трясло всё тело, ужасный холод, высокая температура. Ещё очень хотелось пить, но горло настолько сильно болело, что неприятно было даже говорить. Иногда пробирал кашель, от которого просыпалась Смородина. Она хоть и не ругалась на Спичку, но очень тяжело вздыхала, всякий раз переваливаясь на другой бок. Спичка раздражала её. Остальные спали крепко. Мурена и Гвоздика были пьяны, а Медуза храпела громче всех остальных, укрывшись тонким одеялом с головой.

 Поднявшись, Спичка взяла свой костыль и очень тихо покинула комнату. Так, чтобы её никто не услышал. Дверь предательски скрипнула, и, кажется, Смородина опять проснулась, но ничего не сказала Спичке.

 Впереди были пустые чёрные коридоры Крыши. Зловещие, но вовсе не пугающие. Спичка постукивала костылём, и стук отражался эхом, застывая где-то в разбитых стёклах окон. Холод хватал её за тонкую щиколотку, пытаясь оттолкнуть к стене с осыпавшейся штукатуркой и старыми выцветшими надписями. Из-за кромешной темноты не видно было и на десять шагов вперёд, поэтому становилось совсем чуть-чуть страшно. Но Крыша спала, Крыша была безобидна, если, конечно, не разбудить её. Поэтому Спичка старалась даже дышать тише, чтобы не потревожить этот чуткий сон.

 По коридору впереди кто-то ходил. Кто-то в белой одежде с длинными, почти по колено рукавами. Он светился и, кажется, что-то бормотал. Он был таким же, как и все под Крышей: худой, бледный, очень странный. Но он был собственным призраком Крыши, особенным. Всегда он будет бродить по ночам, всегда будет источать странный тускло-серебряный свет и всегда будет о чём-то бормотать себе под нос. Шагая от стены к стене, он слегка ударялся носом о поверхность, всякий раз вдыхая едва различимый запах старой краски и извёстки. Медленно разворачивался, натягивал улыбку и брёл к другой стене. Там опять ударялся носом или лбом, опять разворачивался…

 Испугавшись, Спичка остановилась в нерешительности чуть поодаль, наблюдая за тощей ходившей туда-сюда фигурой. Его звали Сироп, но она не понимала, за что ему дано это нелепое имя. Он был более странным, чем все остальные, и это несколько пугало, хотя с ним обращались ровно так же, как и со всеми.

 - Ты куда-то шла?

 Вздрогнув, она посмотрела в сторону голоса. Голос мягкий, обволакивающий и приятный. Спичка не знала этого человека, да и видела всего раз или два. Он был очень незаметным, хоть всегда находился рядом с эпицентром событий.

 - В общем-то, нет, - смутилась она, глядя в пол. – Просто…

 Хмыкнув, он посмотрел на Сиропа, мирно расхаживавшего по тёмному коридору. Сам он сидел на подоконнике, который, казалось, вот-вот упадёт с треском. Но этот парнишка, как и все, был худым, да к тому же ещё и невысоким. Светлые волосы очень коротко стрижены; ярко-голубые глаза - казалось, всё, что есть на узком вытянутом лице с тонкими губами. У него не было шрамов и пирсинга, он не носил нелепую яркую или широкую одежду, не имел длинных грязных волос или чёлки, спадавшей на глаза. Спичка подумала, что он самый обычный под Крышей. И не ошиблась.

 - Ты не бойся его, - мягко сказал он. – Сироп мирный. Присядешь?

 Он кивнул на подоконник. Спичка, аккуратно поставив костыль у стены, с лёгкостью запрыгнула на подоконник, искоса глядя на парня. Тот усмехнулся. От него, как и от всех, пахло сигаретным дымом, но не так сильно, как, например, от Медузы. В нём ещё было что-то тёплое, домашнее.

 - Ты ведь не знаешь меня? – мягко улыбаясь, спросил он. – Я Мастер. Ты Спичка. Так?

 - Так…

 Наступила тишина. «Топ-топ» - шаги Сиропа, которым отзывалось тихое, робкое эхо. Спичку знобило, и она иногда вздрагивала. Но здесь её хотя бы не пробирал кашель – дышать было легче.

 Мастер чиркнул зажигалкой.

 - Куришь?

 - Не-а…

 - И правильно. От курения желтеют зубы, в лёгких остается смола, портится печень… да и всё портится. Курящие рано стареют.

 Посмотрев на него из-под чёлки, Спичка выдавила кривую улыбку.

 - Зачем же… ты куришь?

 Выдохнув ядовитый дым, Мастер задумчиво посмотрел на его облачка, мирно утекавшие в отверстие в стекле окна.

 - Все под Крышей курят, - задумчиво сказал он. – И ты начнёшь, если захочешь остаться. Ведь больно же…

 - Как будто меня спрашивают, - тихо и неуверенно произнесла она. – А выбора иного вовсе и нет…

 Мастер, усмехнувшись, посмотрел на неё очень мягким взглядом. Давно она не видела таких добрых, простых глаз. Все были слишком яркие или слишком тёмные, острые или глубокие, а его глаза – простые, человеческие. Он был ещё не совсем таким.

 - Жить под Крышей и считать её своим домом – разные вещи, - пояснил он, всё так же мягко глядя на неё. – Те, кто живут, – никогда не станут её обитателями. Знай это, Спичка, тебе пригодится.

 Спрашивать, зачем ей это пригодится, было глупо. И вообще было глупо о чем-либо спрашивать, потому что она всё равно ни слова не поймёт. Хоть Мастер был куда проще всех остальных, он всё-таки уже нёс в себе частичку Крыши. Из-за этого его понимали только свои.

 - Считать Крышу домом… Как это? – спросила Спичка, полагая, что она сможет хоть немного понять слова Мастера и ещё чуть-чуть разобраться в законах и тайнах этого места.

 Мастер стряхнул пепел прямо на джинсы, отвернулся, чтобы выдохнуть дым. Первый человек, кто не стал так прямо дышать на Спичку во время курения. Это ей было приятно, и Мастер начал ей нравиться.

 - У тех, для кого Крыша – дом, начинают расти крылья. А это очень больно. Поэтому мы курим, чтобы немного приглушить боль.

 Пододвинувшись поближе к Мастеру, Спичка прислушалась к его словам. Говорил он очень тихо, и голос его был мягко-хриплый, поэтому приходилось сильно напрягать слух, чтобы различить сливавшиеся в один монотонный звук слова.

 - Как - растут крылья? О чём ты?

 Сироп, ударившись лбом, издал странное «ох», словно от удивления. Но тут же развернулся и опять продолжил своё бесконечное шествие.

 - Летучая Мышь без крыльев – бесполезная, беспомощная крыса, - произнес Мастер. – Если хочешь чувствовать Крышу – научись летать. Это трудно, это больно. Но это реально. И потом… великолепно. Если хочешь, я научу тебя. Но не завтра. И не утром. Я очень занят…

 Учиться летать – это звучало глупо, как посчитала Спичка. Но возражать не стала, ведь ей всё-таки придётся надолго задержаться под Крышей. Неплохо бы перестать быть белой вороной среди этих… летучих мышей.

 - У тебя вроде не было костыля? Сизый подогнал?

 Спичка, немного растерявшись, посмотрела на свой костыль, стоявший у стены, а потом на Мастера. Он терпеливо ждал ответа, словно понимая, что Спичка вздрагивает внутри от каждого слова Летучей Мыши.

 - Да… Да. Он подарил. Хотя я не понимаю, за что. Все здесь такие… такие…

 - Злые? Неприветливые?

 - Ну…

 - Да. Выпускаем колючки, чтобы защитить мягкое нутро. Привыкли, колючки уже не убираются. И ты привыкнешь. Защищаемся, понимаешь?

 Спичка, опомнившись, представила, с каким удивлённым лицом она слушает увлечённого Мастера. Придя в себя, она встряхнула головой, будто отгоняя посторонние мысли.

 - Почему же Сизый такой дружелюбный?

 Мастер, опять стряхнув пепел, приставил сигарету к сухим, обветренным губам, напряжённо разглядывая противоположную стену, на которую падал тусклый свет с улицы.

 - Крыша существует, пока есть те, кто любит её. Нас мало. Сизый хочет, чтобы каждый пришедший сюда – остался. Сизый помогает во всём, чтобы никто не отрезал себе крылья, потому что таких было слишком много. Сизый помог мне отрастить крылья несколько лет назад. И чёрт знает, где бы был я, если бы не он. Одному с такой болью не справится. Сизый умеет утешать и держать на лету. Сизый – душа Крыши, её жизненная сила, без него Крыша бы медленно погибла, перестала бы быть собой. Полюбишь Сизого таким, какой он есть, – полюбишь Крышу. Научишься понимать Сизого – научишься понимать Крышу. Станешь его другом – станешь другом Крыши. А если Сизый полюбит тебя, как полюбил меня, как полюбил Фитиля и даже Кобру, – Крыша полюбит тебя и никогда не отпустит.

 Резко проснувшись, Сироп издал удивлённый звук, когда увидел перед собой серую стену. Обескуражено посмотрев по сторонам, он обнаружил Мастера и, улыбнувшись, сделал робкий шаг навстречу ему. Мастер затушил сигарету и спрыгнул с подоконника. Сироп, вытаращив на него глаза, начал что-то бормотать, и слова становились всё громче и громче.

 - Пойдём в комнату. Пошли-пошли…

 Он взял Сиропа под руку, и они стали медленно скрываться в темноте коридора. Сироп уже громко повторял одни и те же слова, глядя то в пол, то в потолок.

 - Завтра свидимся, поговорим ещё, - улыбнулся ей Мастер. – И иди-ка ты лучше спать. Коридоры небезопасны по ночам.

 Они уходили, Спичка провожала их взглядом. Когда они совсем исчезли, хлопнула дверь – вошли в комнату. Спичка слезла с подоконника, взяла костыль и направилась вдоль серой стены. Хотелось спать, есть и пить. Но температура, как ни странно, немного спала, словно приятный голос Мастера мог лечить.

 А в стенах всё ещё стояли застывшие странные слова Сиропа: «Раз чёрный пес. Два красный пес. Шесть псов. Оборотень».