Случайная встреча

 Я приехал в командировку, в город Балаково и устроился в гостинице. В то время попасть в гостиницу в любом городе страны было чрезвычайно трудно, но я почему-то устроился. Мало того, меня поселили в трехкоечный номер и после моего вселения две койки оставались свободными.

 На другой день, выполнив часть задания, ради которого я приехал, решил немного отдохнуть и прилег поверх одеяла на кровать. Но отдыхать мне не пришлось, да собственно я потом об этом и не жалел.

 Дверь открылась и зашли со скромной ручной кладью двое мужчин. Один был высокий, плотный, с орлиным носом и с залысинами на голове. По внешнему виду можно было догадаться, что это еврей. Заранее хочу сказать, что я по натуре интернационалист и с уважением отношусь ко всем нациям. У представителей каждой нации есть преобладание тех или иных особенностей, но если бы их не было, не было бы и различий в людских национальностях.

 Второй был небольшого роста, непонятная прическа, тоска во взоре. Скорей всего он был русский. Мои предположения о национальностях впоследствии подтвердились. Мы познакомились. Первого звали Геннадий Моисеевич, второго Василий Иванович.

 Встретились они в поезде. Приехали на вновь построенную гидростанцию, тоже в командировку на несколько дней. Василий Иванович направлен сюда Московским проектным институтом, а Геннадий Моисеевич представлял здесь Горьковский НИИ. Из дальнейшего общения я узнал, что они ровесники, им было по 54 года.

 Геннадий Моисеевич был бодр, что-то мурлыкал себе под нос, а Василий Иванович нервно расхаживал туда-сюда по номеру, потирал руки и глядел в никуда. Когда он вышел в коридор, Геннадий Моисеевич обращаясь ко мне сказал:
– Как ты думаешь, чего он нервничает? – и сам же ответил:
 –  Дурак, смерти боится! А ее ждать не надо. Она сама придет! Видите ли, врачи сказали, что у него что-то с сердцем неладно. Абсолютно здоровых людей нет, но все живут, не паникуют. Врачи ему что-то сказали! А что врачу делать, если ты к нему пришел и на что-то жалуешься? Конечно, он что-то тебе скажет! Если не будет у врача посетителей, то не будет и пациентов. А ты думаешь врач все знает и всегда правильно советует? Говорят же, что незначительные успехи создают врачу славу, а все его недостатки покрывает земля!

 Скоро возвратился Василий Иванович. Ничего в его поведении не изменилось. Он был каким-то отрешенным и порой тяжко вздыхал.
Геннадий Моисеевич достал из-под кровати свой небольшой чемоданчик и вынул из него сверток. В нем оказались сало и черный хлеб. Он уселся за стол, достал большой перочинный нож и приступил к трапезе. Ел он с завидным аппетитом. Глядя как Геннадий Моисеевич отправляет в рот аккуратно нарезанные ломтики сала – у меня потекли слюнки! Василий Иванович, однако, по поводу этого действа имел свои соображения:
– Геннадий Моисеевич, говорят что сало, да еще с черным хлебом – это тяжелая пища.
– Дураков на белом свете очень много! – не прекращая жевать сказал Геннадий Моисеевич. – Один говорит легкая, другой тяжелая, а я жрать хочу!

 Его соображения были просты и оригинальны по своему смыслу. Слушая его, мне стало казаться, что я смотрю на жизнь не с той стороны. Например, по моим понятиям, иметь генеральский чин это престижно, почетно и это верх желания для многих военных ниже рангом. Но, вот, что я узнал, слушая разговор моих сожителей по номеру. Как-то Василий Иванович в разговоре упомянул какого-то генерала и в голосе его можно было почувствовать почтительные, мягкие нотки. По всему ощущалось, что он боготворит генерала и завидует его положению.

 – Василий Иванович, я вас недолго знаю, – вдруг сказал Геннадий Моисеевич, – но заметил, что вы очень боитесь смерти. Что ж, это вполне разумная реакция человека на свою кончину, но вы, видимо, никогда не задумывались над сущностью и назначением человека в генеральском звании. Если б вы это осознали, то вряд ли бы боготворили, потому что генерал – это высококвалифицированный специалист по убийству людей! Тех людей, которые, как и вы, очень хотят жить!

 Запомнился мне еще один интересный взгляд на жизнедеятельность человека глазами Геннадия Моисеевича.
– Я часто думаю, – сказал он, – до чего же человек упертое существо. Для нас ишак – это эталон упрямства, но наше счастье, что ишак неразумен и не может разговаривать, потому, что у него было бы больше оснований обвинить человека в крайней неуступчивости, в стремлении добиться своего, хотя бы вопреки здравому смыслу, т. е. в упрямстве, но в еще более изощренном, чем ослиное! Ведь очень многие достижения человека: научные открытия, инженерные изобретения, чудотворство полумалограмотных людей, действия, которые в конце-концов ведут к прогрессу – это результат упрямства человека. Он выдумывает, изобретает, к чему-то стремится, даже тогда, когда плоды его напряженного труда приводят его к преждевременной гибели.

 Таких примеров очень много. История знает много ученых медиков, которые делали на себе эксперименты, прекрасно сознавая, что если их предположения подтвердятся, то они умрут. И многие из них действительно умерли! Человек кинулся в область атомной энергетики и как результат, армия облученных разработчиков, не говоря уж о миллионах погибших от взрывов ядерных бомб и от аварий на атомных объектах. А полеты в космос! На каждом этапе полета человеку грозит смертельная опасность. И что вы думаете? Казалось, трудно будет сформировать экипажи космонавтов, однако образовались очереди желающих рискнуть ради прогресса. А помните знаменитое изречение: «Человек изобрел машину, а машины стали давить людей!» Комментарии излишни!

Разве это не упрямство? Куда там ишаку до нас! Ишак неразумное животное, но он вряд ли полезет туда, где ему грозит смерть!
Приведу пример из нашей повседневной жизни, свидетельствующий о том, что мы упрямы и что в нас постоянно живет прогрессивная мысль.
Поставили в нашем институте аппарат, фиксирующий приход на работу и уход с нее. Этот ящик естественно создал массу неудобств для работников института, а вернее, нарушил их жизненный режим. Жили мы ранее мирно, тихо, на работу приходили хоть и с опозданиями, но выспавшиеся. Конец работы так далек, но можно было его и не дожидаться и уходить домой раньше, а теперь, уходя и приходя, надо в этот чертов аппарат бросить лично свой жетон. Появление этого аппарата вызвало уйму возмущений и моральных потрясений.

 И вот, прохожу я как-то мимо упомянутого робота, а рядом с ним стоит Аркадий Смирнов, инженер из нашего отдела, и по всему видно, что он глубоко задумался. Подошел я и спрашиваю: «Что ты пялишься на это чудо техники?» – А он мне: «Да вот думаю как его поломать!»
Через несколько дней этот аппарат вышел из строя по неизвестной причине, робот увезли на ремонт и больше мы его не видели.
Я спросил Аркадия:
– Это твоя работа?
Он загадочно улыбнулся и ничего не сказал. Что он в этот аппарат что-то кинул, то это факт, но что? Пользуясь упрямством и инженерной мыслью Аркадий уничтожил этого металлического деспота! Разве это не пример достижения цели!

 Такая фундаментально обоснованная тема и такое полушуточное ее завершение!
После этой тирады он засмеялся, долго молчал, а потом вдруг спрашивает:
 – Ребята, а как по вашему: что такое правда?
Вопрос как будто бы простой, но мы задумались перед тем, как ответить. Ведь недаром он его задал, что-то опять придумал!

– А можете вы мне привести пример проявления правды? – и сам же стал их приводить. – Возьмем к примеру правду, которую нам преподносило наше родное правительство. Казалось бы что с таких высот нужно произносить правду и только правду, в общепринятом понимании этого слова. Но не тут-то было! В свое время нам преподнесли правду, будто кулаки – враги трудового крестьянства. На самом деле это была наглая, неприкрытая ложь! Кулаки могли бы послужить примером в труде для многих сельских лодырей, разгильдяев и неудачников. Кулаков изничтожили как буржуйское проявление на селе и это в то время когда в умах людей нашего общества насаждали мысли об изобилии и безбедном существовании при сказочном коммунизме. Вы прекрасно знаете содержание таких фильмов как «Богатая невеста», «Кубанские казаки», в которых изображена «правда» о привольной, сытой жизни селян. На самом деле большинство колхозников в стране влачили нищенское существование. Им не платили за труд, многие из них вынуждены были воровать корм для скота, зерно и овощи для собственного пропитания в своем родном колхозе. Вот вам и киношная правда, а по сути это была самая элементарная ложь!

 А сколько нам твердили, что нас окружают сплошь и рядом «враги народа», американские, итальянские, японские шпионы! Теперь мы знаем, что это была чистейшая блажь, но какой ценой мы это постигли: миллионы людей поплатились за эту, так называемую правду, своими жизнями!
А сколько раз нам предлагали бороться за ту или иную истину в послевоенное время? Помню, была провозглашена борьба с космополитизмом. Нам настойчиво к месту и ни к месту внушали, что мы патриоты и поэтому должны любить только свое, отечественное, а оно, по соображениям политиков того времени, было все изобретено, сотворено только людьми российскими, вопреки исторической реальности. Кому нужно было это сумасшествие?

 А помните как в конце сороковых годов запрещали косить траву для личного скота даже на обочинах дорог? Говорили, что таким образом мы нарушаем экологию, угробляем природу и наносим непоправимый ущерб государству! Какая ерунда, но за нарушение этого постановления давали по пять лет тюремного заключения! Сколько тогда было уничтожено домашнего скота из-за отсутствия кормов!

 Я могу привести еще уйму примеров.
Мы изводили лучших врачей, причислив их к вредителям. Мы вдруг взялись внедрять на наших примитивных танцульках элегантные старинные бальные танцы. Мы боролись за непорочность моды и запретили появляться в общественных местах молодым людям в брюках с узкими штанинами и в ботинках с узкими носками.

Под все эти мероприятия подводилась база борьбы за порядок, за сохранение всего якобы родного и святого, за «чистоту расы», а на самом деле таким образом сеяли в умах жителей страны неверие в справедливость и в правду, само существование которой вызывало сомнение.

 После всего сказанного хочу вас спросить: так что же это за явление такое – правда, под знаменем которой можно творить людям бесчисленные беды, разуверить их во всем святом, разочаровать в самой жизни.
На мой взгляд правда – это неразоблаченная ложь!

 Геннадий Моисеевич продолжал демонстрировать свои взгляды на жизнь, на те или иные события, но необычно, по своему, а мы его с удовольствием слушали. Вечером, после ужина он сказал:
– А ведь я, ребята, всю войну провоевал. Как в сорок первом взяли меня, так и до конца войны и оттарабанил! Шесть раз был ранен, один раз хорошо контужен и еле отошел. Отошел и опять на фронт.

 Многие мне не верят: как, мол, так, еврей а не смылся с фронта! А если еще и назову свою фамилию, Рабинович, то тут вообще диву даются. Про уклонение евреев от фронта ходит много анекдотов, особенно мне нравится вот этот:
У Хаима нет руки. Его спрашивают: «Ты руку потерял во время войны?» Он отвечает: «Да ну их! Так в военкомат тянули, что руку оторвали!»
Или еще вот этот:

 Разговаривают два еврея: «Хаим, я не был на фронте, а ты?» «Да!» «Что да?» «Тоже нет!»
– Хорошие анекдоты! Вам они понравились? И мне тоже!
Когда он разделся до плавок перед тем как ложиться в постель, я и Василий Иванович обратили внимание на его атлетическую фигуру и на шрамы разбросанные по всему телу.
– Это пулевое ранение я поймал под Ржевом, это в Польше, это под Киевом, а это, – и он показал на длинный шрам, проходивший по животу, – осколочное ранение от мины, получил я этот металл во время атаки, дело было в Белоруссии. Опомнился в санитарном поезде. Месяца три провалялся в Свердловском госпитале. Никто не думал что выживу.

 Одно время мне стало совсем плохо и меня поместили в палату «тяжелых» или, если откровенней, в палату смертников. Зачастую из нее одна дорога – в морг. Понял я, что мне пришли кранты! Ранение в кишечник – это одно из самых тяжелых, трудноизлечимых ранений. Лежу, ничего уже давно не ем, порой теряю сознание и распрощался сам с собой. А раненым в этой палате раз в день давали по сто грамм коньяка. Пришла в очередной раз сестра, принесла коньяк, поставила бутылку на моей тумбочке и понесла первые сто грамм одному из обитателей нашей палаты. Чего на меня нашло, не знаю, но я кое-как дотянулся до бутылки, налил полный тонкий стакан спиртного и опустошил его до дна! Сестра явно не одобрила мой поступок, возмутилась и побежала жаловаться.

 Через некоторое время пришел мой лечащий врач, профессор, и подошел к моей кровати. Не успел он еще ничего сказать, как я ему: – Дайте что-нибудь поесть!
– Приятно слышать! Давно бы так! – воскликнул врач и медсестре, – поставьте ему на тумбочку коньяк и пусть пьет сколько пожелает. И принесите ему закуску!
После этого случая я пошел на поправку и вскоре меня перевали в палату для выздоравливающих, а  через месяц выписали вообще.

 Геннадий Моисеевич закончил свой рассказ и вскоре мы уже все спали. Но вдруг я проснулся от мощного храпа! Храпел Геннадий Моисеевич. По скрипу кровати я понял, что Василий Иванович тоже проснулся. Первым желанием было встать и растолкать Геннадия Моисеевича, как это обычно делают в таких случаях, но подумав я решил этого не делать: уж очень-то я зауважал этого человека! Пусть спит как ему удобно!

----------
;