Гленн Гулд не умер Главы из романа или повести

Посвящается Г. Гулду


                «Гленн Гулд не умер. Он живет в городе Орилия.»
                Майкл Куглан



«В четверг, 11 февраля 1957 года во дворце Монткалм по приглашению Музыкального общества выступит ГЛЕН ГУЛД», - читаю я в пригласительном билете, полученном в университете. Что я знаю о нем? Пианист. Родился в Торонто. Двадцать четыре года. В майском номере прошлогоднего выпуска Музыкальной газеты его назвали «вундеркиндом музыкального мира». И вот я в небольшом концертном зале. Гаснет свет. Очень красивый молодой человек (таким в моем представлении должен быть поэт-романтик) появляется на сцене.

Первая часть программы посвящена Баху: четыре фуги (1, 4, 2, 8) из Искусства фуги. И с первой музыкальной фразы я очарована звуком, четкостью рисунка, свободной индивидуальной манерой пианиста, жестикулирующего левой рукой подобно дирижеру. Ни одной «мертвой» ноты! Во мне, я чувствую, рождается ощущение легкости, нежности, как будто я слышу отголоски очень красивых человеческих голосов. «Клавиши являются голосами, поющими по приказу пальцев», -  говорил Шуберт.

Меня очаровывает напевание виртуоза. Я закрываю глаза, чтобы лучше слышать его голос. Так и сижу все первое отделение с закрытыми глазами и боюсь апплодировать. Да что там апплодировать, я и двигаться боюсь.

В антракте публика оживленно обсуждает игру.

- Слишком он манерничает, - говорит кто-то рядом со мной.
– Не переношу я его противного пения, - вторит ему другой голос.
« Это потому что вы привыкли к одному и тому же в музыкальном исполнении, как привыкают к запаху ежедневного супа», - думаю я, а им говорю: - Напротив, он очень деликатно поет и никого не смущает.
- Ай, Сюзанна, - отвечает мне второй, - Тебе бы только выделиться, как и твоему Гленну впрочем тоже. И тут меня кидает в бой:
- Да! У него – свобода! Вы ее не слышите? А я слышу оригинальность в украшении голосом, он как-то очеловечивает звуки рояля.

Высказав все слова в защиту, я меняю группу, надеясь пообщаться с поклонниками таланта пианиста. Мы сравниваем его игру с величайшими мастерами века: со Святославом Рихтером они поэты, а с Лили Краус  у него одна душа...

Во втором отделении Гленн Гулд играет сонаты Бетховена и  Берга. Какая чисто бетховенская мощь рождается под его пальцами! Ни единой остановки, ни одного «угла»... Звуки полны, поэтичны, чувственны... они светятся. Я поднимаюсь с места и бесшумно (надеюсь) передвигаюсь по залу, дабы уловить разницу в акустике. В  мелодичном аллегро пианист склоняется над роялем и непослушная прядь его волос падает вместе с рукой на клавиши. Как он красив! А звуки бархатны... Кажется, время остановилось. Незабываемый момент чистой красоты. В такие моменты звонкой тишины сам по себе разбивается хрусталь. Я шепчу соседям по ряду помимо моей воли: «Сегодня я увидела Музыку». Зал взрывается овацией, а я, полная решимости, направляюсь за кулисы на встречу с пианистом Гленном Гулдом.

Он элегантен, утончен, настоящий герой-любовник. И я опять шепчу стоящему рядом незнакомцу: «Он не только талантлив... он божественно красив...» Именно в этот момент глаза Гленна устремляются  ко мне. В них танцуют изумруды, сапфиры и опалы. Взгляд его так пронзителен, что я чувствую, как солнце встает у меня прямо на щеках. Я ничего не понимаю. Я знаю, что между мною и Гулдом – какая-то невидимая духовная связь. Я протягиваю ему руку, шепчу слова с поздравлениями... Мы начинаем разговор. Он прост и приятен (какой контраст с мощностью его игры!).

- А вы занимаетесь музыкой? – спрашивает меня Гленн.
- Да! – выпаливаю я. – Я играю на арфе и учусь в консерватории.
- А я скоро поеду на гастроли в Москву и Ленинград.
- Правда? А я знаю, как по-русски «спасибо», - лепечу я в тайной надежде, что он возьмет меня с собой переводчицей...

За мной уже выстроилась огромная очередь за автографами. Я протягиваю Гленну концертную программку и он пишет на ней: Гленн Гулд, дом номер 32, улица Южнолесная, Торонто, приглашая меня в гости. Солнце на моем лице уже спалило даже брови.  As a good bye, - он нежно касается пальцами моей косы. В эпоху студенчества я носила две тяжелые и длинные косы. А когда к одной из них прильнула нежным жестом рука Гленна, мое сердце и желудок пронзила стрела. Амура, вы давным-давно догадались. Как салют внутри. Еще чуть-чуть, и я бы взорвалась от потока внезапно родившейся во мне живительной силы. Уступая место рядом с пианистом жаждущей публике, я отхожу от него, прижимая одной рукой ту косу, к которой он прикоснулся, а другой (к сердцу) – программку с его автографом. Кто-то даже участливо спросил меня, хорошо ли я себя чувствую. Я чувствовала себя маленькой шестилетней девочкой, которую взяли за руку и подвели к волшебному зеркалу, позволяющему увидеть невидимый  мир.

Любовь всеядна. Она питается всем. Вы скажете, что душа живет в теле, и будете правы. Но истинная, святая любовь, она ведь более интеллектуальна, чем сексуальна? Она – в голове, в которой водоворот мыслей, надежд и мечтаний создает могущественный ток, разливающийся по всему телу. И он не поддается определениям. Но как он сладок и чудесен! Как будто бы распахиваются невидимые ранее двери нашего сознания и все прошлые жизни врываются в нас чистым воздухом, заполоняя  органы чувств, и, внезапно, мы чувствуем себя богами.

... На этом месте я отложила книгу. Черт меня возьми. Почему в 1957 году какая-то совершенно мне неизвестная Сюзанна Амель  в точности описала мои личные ощущения после первого прослушивания Баха в исполнении Гленна Гулда?