ДЯДЯ САША

   Познакомился я с дядей Сашей когда ему было лет 60. Это был необыкновенный человек, оригинал в некотором роде. Обычный русский мужик, коренастый, среднего роста, неутомимый работяга. Он брался за любую хозяйственную работу и выполняя ее независимо от того встречалась она ему ранее в жизни или нет. Правда, результат его деяний был зачастую грубоват на вид, но надежно и добротно исполненный.
Прожил дядя Саша жизнь насыщенную значительными историческими событиями. Родился он в конце 19 века и потому прихватил многое: и первую мировую войну, потом революцию, гражданскую войну, НЭП, бандитизм в 20х годах, раскулачивание и репрессии, отечественную войну. Многое я услышал от него. Отдельные эпизоды из услышанного я постараюсь в дальнейшем изложить.

Познакомились мы  с ним при довольно банальных обстоятельствах.
Жил я в то время на краю города, на улице протянувшейся вдоль пруда. Ее вполне можно было назвать улицей новоселов. Именно в этой части города в то время можно было получить земельный участок под строительство частного дома, потому дома и домики разной конструкции росли здесь как грибы.

Дядя Саша мог рассчитывать только на свои умелые руки и на скромную зарплату железнодорожника, но его небольшой, аккуратный домик с саманными стенами незаметно вырос на моих глазах. Теперь на повестке дня встал вопрос водоснабжения. О водопроводе не могло быть и речи, во всяком случае на том этапе, а иметь во дворе свой колодец – это была голубая мечта каждого новосела.
И вот он, мой сосед, дядя Саша, приходит знакомиться со мной и предлагает на границе наших дворов соорудить колодец.

– Один я его построить не осилю, а вдвоем мы его откопаем запросто и будем с водой!
Предложение было заманчивым, ведь я ходил за водой в четвертый двор от моего дома и сколько еще времени будут терпеть меня хозяева колодца не знал, а жить без воды, как точно подметили в известной кинокомедии, "ни туды и ни сюды!" Самому мне колодец не вырыть, а нанимать кого-то на его строительство –  дело накладное. В общем, дядя Саша явился ко мне со своим предложением как нельзя кстати, тем более что я как раз находился в очередном отпуске.

На другой день мы приступили к работе. Наметили местоположение колодца и начали копать. Решили откопать до воды шурф, а потом в него смонтировать железобетонные кольца. Я в то время не имел знаний в области строительства и полностью согласился с таким решением дяди Саши, а он ссылался на чей-то опыт. Копаем, верней копает дядя Саша, а я подымаю ведро с грунтом и оттаскиваю его в отвал. Подошло время и мы установили над шурфом колодезный вороток и вытаскивать грунт стало легче.

Глубина превысила 3,5 метра, когда дядя Саша крикнул мне:
– Тихо!
Я замер. Немного погодя он кричит:
– Ты вниз не ронял грунт?
– Нет, – говорю.
– Вытаскивай меня! –  командует он.
Я закрутил вороток и вскоре дядя Саша стоял рядом со мной. Я, ничего не понимая, вместе с ним смотрел в шурф, откуда стали все явственней слышаться звуки осыпавшегося со стен грунта и вдруг земля вокруг шурфа осела, шурф исчез и на его месте образовалась воронка!

– Значит правду мне говорили, – тихо произнес дядя Саша.
– О чем вы?  –  поинтересовался я.
– Да учили меня опытные колодезники: если услышишь что со стен шурфа начали осыпаться кусочки грунта – выбирайся немедленно наверх или тебя засыплет!

Вы обратили внимание на слово колодезники? Было время, по моим воспоминаниям это тридцатые и даже еще сороковые годы, когда многие хозяйственные проблемы жителей города разрешали специализированные ремесленники, конечно же за определенную плату. Выполняли они заказы быстро, качественно. К числу таких трудяг можно отнести вышеупомянутых колодезников, сооружавших колодцы, веревочников, точильщиков, стекольщиков, жестянщиков, лудильщиков и прочих мастеров своего дела. Их можно было увидеть на улицах, криком предлагавших свои услуги, а о некоторых мастерах знал весь город и заказы они принимали на дому. У нас, у пацанов, вызывали большой интерес старьевщики. За домашний хлам у них можно было выменять мячик на резинке, свистульку или нечто подобное. Порой нашу улицу посещал шарманщик с дрессированной морской свинкой, которая по указанию хозяина, за небольшую плату, доставала из коробочки бумажный конвертик, развернув который ты мог узнать про свою дальнейшую судьбу.
Дядя Саша, кстати, был тоже ремесленником-сапожником и обеспечивал ремонт обуви жителям нашей улицы.

 И так, бдительность дяди Саши спасла его от неминуемой гибели.
Пришлось все начать с начала, но теперь мы решили проходить ствол колодца методом "опускного колодца", т. е. изготовили сруб из леса кругляка и подкапывая под ним грунт постепенно его опускали, потом наращивали сруб и вновь подкапывали. Этот метод обеспечивал безопасность землекопу и уверенное продвижение к цели.

По вечерам мы усаживались за стол во дворе у дяди Саши. Он разговорившись ударялся в воспоминания и тут уж рассказы о былом следовали один за другим, а сюжеты их захватывали, уводили в давно ушедшие времена, которые мне были малоизвестны, а потому привлекательны. Говорил он не спеша, задумчиво глядя куда-то в сторону и слегка улыбаясь, как бы радуясь встрече с былым.
 
– Жили мы еще при царе в деревне. Отец наш был строгий, работящий и требовательно приучал меня и двух старших братьев к труду. Летом он пропадал на земле, а зимой мог позволить себе расслабиться. Хорошо отобедав любил он нежиться на кровати, будучи обнаженным до пояса и уложив себе на голый живот кота, который урчал, а отец блаженно улыбался глядя в потолок, и гладил кота по шерсти, оба получая от такой идиллии массу удовольствия! Как-то я вмешался в эту сцену и получил изрядную взбучку.

Братья любили использовать мою детскую наивность и при каждом удобном случае подставляли меня. Играем, например, возле дома. Идет по улице баба и скоро поравняется с нашим двором, тогда меня наспех учат матерщине и та поравнявшись со мной, слышит незаслуженное оскорбление. Вместо обещанной конфетки я получаю от матери шлепки!

Теперь им по душе пришлась новая затея.
– Хочешь чтобы отец прокатил тебя в санях?
Это было мое самое страстное желание!
– Ну раз хочешь, то иди и потяни кота за хвост. Да сильней тяни, а то не прокатит!
Добросовестно, изо всех сил тащу кота за хвост, он оставляет кровавые полосы на животе родителя, а тот, разъяренный, отходил меня ремнем и поставил в угол!

А однажды произошло вот что.
Подошел какой-то религиозный праздник. Не помню какой именно, но знаю что готовились к его встрече и было заранее известно что батюшка нашей деревенской церкви обойдет все дома и осветит их.
Батюшка был уже в соседнем доме когда мои родненькие братья с друзьями начали меня обрабатывать:
– Ты выверни полушубок шерстью наружу, одень его и спрячься за дверьми в сенцах. Когда батюшка появится в дверях, ты бросайся ему под ноги и кричи. Батюшка тебе подарок даст.

Опять я им поверил и опять попал впросак! Когда я проделал все чему меня научили, батюшка завопил от страха, намного громче меня, а потом причитая:
– Сгинь, нечистая сила! Сгинь! – покинул наш двор.

Это событие надолго осталось в памяти жителей деревни и в моей тоже!
Работа по устройству колодца хоть и медленно, но продвигалась вперед. Много времени уходило на наращивание сруба, да и копать в стесненных условиях саперной лопаткой было непросто, но теперь мы не сомневались, что колодец будет и это придавало силы и терпение.
На следующий вечер дядя Саша продолжал излагать свои воспоминания.
– Мне было уже 22 года когда умер наш отец. Еще при жизни он рассказал нам, братьям, кто и что получит в случае его смерти. Мне он завещал кусок земли на хуторе и сам хутор тоже, корову, плуг, коня Карюху и еще кое-что. Дурили меня братья в малолетстве и теперь решили обставить.

– Забирай хутор,  – сказали они мне, – свой пай земли и больше ничего не получишь. Это означало, что я останусь нищим! А ведь уже был женат и вот-вот должен был родиться сын. Выследил я когда братья уехали в город, а их жены были в поле на прополке бахчи, пошел на отцовское подворье, забрал все что мне батя завещал и убрался на свой хутор. На другой день прискакали братья на конях и хотели отобрать мою добычу, но хорошо что я успел все рассказать своим друзьям и те вместе со мной выпроводили братьев ни с чем.

  А друзьями были Василий и Ефим, соседи по хуторам. Василий был средний мужик по телосложению, такой как я, а Ефим – великан!
Кулаки его были огромные как кувалды! Он то и произвел самое внушительное впечатление на моих обидчиков.

 Я больше сблизился с Василием. Мы добросовестно трудились в поле, а вечерком были не прочь пропустить по чарочке, как у нас говорят: "С устатку!". Сблизились также наши жены и гоняли нас за потребление самогона. Однажды мы, мужики, опять уселись во дворе за стол, на который  поставили четверть молока и заверили жен, что весь вечер будем пить только молоко! Это их обрадовало и успокоило, но когда они услышали нашу разудалую песню, то поняли что в бутыле было больше самогона, чем молока!
Трудились мы не жалея сил, но, как видишь, порой были непрочь и пошутить. А однажды мы с Васькой вот что отчудили!

 Был у нас такой дед Аким. Жил он тоже на хуторе, не очень далеко от нас. Дед занимался бахчеводством, чем и жил. Известно, что поживиться чужими арбузами и дынями многие готовы, ну а дед, конечно же, ревниво охранял свое хозяйство, не позволял разворовывать арбузы и дыни, а потому, видимо, считался очень вредным дедом.

Как-то после ужина валяемся с Василием на сеновале, а немного поодаль сплетничают наши жены. Вдруг слышим, что они собрались тайком на бахчу к деду Акиму разжиться арбузом. Мы тут же наметили план действий. Пока они шли вперевалочку, не спеша, мы забежали вперед и ждем. Было уже совсем темно, когда жены подошли к нам совсем близко, тогда я с кнутом заскочил на плечи Василия и, стараясь подражать голосу Акима, стал изрыгать проклятия, угрозы в адрес воров и огрел их по разочку кнутом.

 Не будем говорить о той панике, которая охватила женщин, а я, не переставая орать, соскочил с Василия и мы коротким путем лихо прибежали к сеновалу улеглись, а тут и наши жены объявились: запыхались, ойкают и проклинают этого жмота, деда Акима. Когда мы невинно их спросили в чем дело, то они рассказали, что дед объезжал на коне бахчи и прихватил их "на горячем".

– Этот старый идиот еще и с плеткой был. Досталось нам!
Через несколько дней мы решили, что страсти поулеглись и     признались в содеянном, но мы таким образом совершили ошибку: не успели  до конца исповедаться как в нас полетела домашняя утварь. Просили прощения! А как же!

 Ефим отличался от нас своими размерами, силой, внешним видом. Это был русский богатырь двухметрового роста и пропорционально сложенный. Он запросто вытаскивал из грязи застрявшую загруженную телегу, а как-то, будучи на охоте, он с друзьями оказался в жилой землянке и тут на него навалились "потягушки", так он, потягиваясь, поднял балку-матку вместе с накатом и землей! Несмотря на свои могучие способности, он никого не обижал, но если кто пытался на его глазах сотворить зло, то он, по отношению к этому человеку, был беспощаден и неукротим!

 Он не прочь был пошутить, но его шутки порой принимали грубоватый характер.
Зимой мы по очереди ходили в гости к соседям. Как-то мы оказались в доме Ефима. Он нас хорошо угостил, а потом мы сели играть в карты. Смотрим, он встал из-за стола и пошептался с сыном. Мы не придали значения этому эпизоду и продолжали игру. Как потом выяснилось, он повелел сыну спрятать наши валенки. Подошла пора идти домой.

 Благодарим хозяев, надо обуваться, а валенок нет! Понимаем что это оригинальный розыгрыш и потому со смехом одеваем верхнюю одежду и просим отдать валенки, но не тут-то было! – Чего ждете? – спрашивает Ефим, – нам пора спать, идите домой!
Открыл он дверь, вытолкал нас наружу и заперся! Что делать? Пришлось бежать в тридцатиградусный мороз в шерстяных носках до своих хуторов!

 Утром он разнес нам валенки и сказал:
– Я вчера думал что вы шутили, а утром смотрю и правда чьи-то валенки лежат, так вот я и подумал: не те ли это валенки, по которым вы так вчера убивались?
 Говорит, а у самого рожа лукавая!
Жили бы мы так, да и жили, но вокруг нас стали твориться дела неблагоприятные и даже опасные. Кто-то приезжал, агитировал, уговаривал, другие угрожали, а находились и такие что приставляли пистолет ко лбу! На хуторе стало жить опасно и я заимел домик в деревне, куда мы и переехали. Здесь тоже было неспокойно и не все понятно, но вокруг были люди и это вселяло, хоть и сомнительные, но все же надежды на безопасность.

Появились новые знакомые. По соседству жил шорник, Васька – так его звала вся деревня. Этот замечательный специалист по ременной упряжи, в то же время был оригинальным человеком и была у него характерная особенность – он гундел при разговоре.

Как-то влетела в деревню на конях очередная банда и давай вымогать у населения оружие. У многих оружие было, но они его попрятали на черный день в тайниках и обнаружить его, без участия хозяина, было невозможно, поэтому посыпались допросы и порой с пристрастием. Пришли бандиты с тем же вопросом и к Ваське.

– У тебя обрез, винтовка есть? – спрашивают его.
– Обреза нет, а винтовки есть! Там, на чердаке! – прогундосил Васька и полез на чердак. Вскоре он появился с коробкой в руках, в которой лежали болты и гайки, а по мнению Васьки все что завинчивалось, то и считалось винтами, а можно было сказать по иному – винтовками. Огрел его бандит нагайкой и орет:
– Ты чего из себя дурака строишь? Мне оружие надо: обрезы, винтовки, карабины, наганы! Понял? Идиот!

– У меня этого добра нет, а наган у соседа есть. Вон у того!
Пошли допросы, побои и тут сосед взмолился:
– Да кто ж такую напраслину на меня возвел? Когда и где он видел у меня наган?
Привели Ваську, а он и говорит:
– А эвон наган! – и показывает на сына соседа: "Вот он, Наган!" Парня действительно по всей деревне прозывали Наганом, за его необычно длинные ноги. Раздосадованный бандит оттянул Ваську нагайкой и ушел со двора. Ваське было уже давно за пятьдесят, а его как и в детстве все, малые и взрослые, звали Васькой. Большую часть времени он проводил за работой у своего верстака, но кое-когда  семенил по деревне, гундосо разговаривая с самим собой и редко кто видел его хитрые глаза.

 Трудно было понять: действительно это идиот, то ли он окружающих держит за идиотов? Объяснить это, пользуясь обычными наблюдениями и логикой, было невозможно! Возьмите к примеру случай с бандитами. Ведь он наверняка знал и понимал цель их появления, знал что такое винтовка и догадывался что за свою, будто невинную, хитрость может получить взбучку, а то и пулю, однако он не поленился полезть за "винтовками" на чердак или готов был ощутить удар нагайки за соседского "нагана".
Пришло время и мы обзавелись своим поселковым Советом.

Дело это для селян было новое, необычное и потому к выборам Совета отнеслись крайне серьезно. Агитаторы перед выборами убеждали что теперь от каждого избирателя будет зависеть его жизненное благополучие в дальнейшем, поэтому, дескать, надо очень скрупулезно подойти к кандидатурам. Этот великий обман теперь будет действовать многие десятилетия, но в то время на выборы пошли преисполненные важности и значимости!

 Выбрали. Теперь каждый депутат не знал как распорядиться своим положением: в разговоре с простыми смертными, не депутатами, он старался говорить по особому, со значением и умом, который зачастую был ограниченным. Но вот пришла "оттуда" установка, что водка – это яд, а самогонка тем более, пьяницы – это бесполезные и даже вредные для общества люди, и, выходит дело, пьянству надо дать пролетарский бой! Мировая практика показала что все подобные бои приводят к поражению, но почему бы в этом не убедиться еще разок? Раньше как-то не задумывались глубоко над этим вопросом, а теперь аж ахнули! Ведь пьют-то все и члены исполкома не исключение!

 Пришлось идти на жертвы и вот на глазах оторопелых родственников в первую очередь уничтожили свои, домашние, самогонные аппараты. Некоторые, более дальновидные, разобрали их и очень умно запрятали. Теперь начали беспощадно уничтожать приспособления для изготовления самогонки по остальным дворам. Слух о таком бесчинстве быстро облетел всю деревню и потому больше ни одного аппарата найти не удалось, а через несколько дней пьяных в деревне стало еще больше. Трезвый Совет, посовещавшись, постановил забирать в сельскую каталажку пьяных и устраивать им допрос, а на основании их показаний отлавливать самогонщиков. Сказано – сделано! И вот в это смутное время Ваську угораздило напиться! Утром ему устроили допрос.

Вопреки ожиданиям, он легко согласился сотрудничать и заверил, что он только сейчас понял насколько пьянка вредное явление и заверил высокочтимое заседание, что если ему, в виде аванса за сотрудничество, поднесут грамм 150 спиртного, то он выдаст всех! Спиртного ему не дали, так как он находился на допросе в кругу невольных трезвенников, а назвать подворье самогонщиков потребовали.

 – Я смутно помню, так как эти негодяи меня сильно напоили, но я его укажу как только увижу.
И его повели, а верней повел он. Водил он сопровождающих, водил и наконец говорит:
– Вот здесь!
Постучали, залаяла собака.
– Нет, там собаки не было!
Опознал он следующий дом, но когда на крыльцо вышла хозяйка, он загундосил:
– Это не то! Там бабы  не было! Пошли отсюда!
Долго ходили гурьбой от дома к дому пока борцы за трезвость не поняли что пьянчуга Васька нагло потешается над ними. Ваську отпустили, а через пару часов он был вновь вдрызг пьян.

 Темно. Дядя Саша встал из-за стола, пошел в летнюю кухню и вскоре вернулся с зажженной керосиновой лампой. Стало уютней, если исключить домогание назойливых комаров. Налили по полстакана домашнего вина, выпили, закусили. Дядя Саша свернул из самосада козью ножку, прикурил, пополз терпкий запах крепкого табака. Все это время он молчал, но видимо мысленно продолжал витать в воспоминаниях.

 Как бы в подтверждение моих мыслей он вдруг заговорил:
– Люди, окружающие нас, по сути разнообразны, но в этом разнообразии возможно и соблюдается гармония жизни. Попробуй придумать такой персонаж, а ведь Васька был, Васька жил среди нас, он общался с нами и привносил в жизнь окружающих своеобразный привкус. Конечно, он не идеален, но, наверное, это от него и не требовалось. А в это время жизнь готовила новое испытание.

 Членам поссовета, волею судеб облеченных властью, очень хотелось положительно повлиять на жизнь селян. Оказать кому-то экономическую помощь поссовет не мог, так как его казна была пуста, а вот морально-психологическую – сколько угодно! Поразмыслив, решили они не обходить вниманием ни один случай сомнительного поведения проживающих в деревне. Село было как на ладони и все события легко фиксировались, оставалось их только рассортировать на хорошие и плохие и из вторых сделать первые.

 Стало вдруг известно, что все тот же Васька выгнал жену из дома. Семья – ячейка государства и если мы хотим сохранить любимую нашу Родину, если мы ее патриоты (а иначе и быть не может!), то следует всеми силами бороться за прочность каждой ячейки нашего общества! Такова была логика мышления членов поссовета, а что касается Васьки и жены его, Прасковьи, то они и не подозревали что представляют из себя какую-то ячейку, а потому ссорились часто и по любому поводу, потом расходились и немного погодя – сходились. Но тут случай был особый: он подпал под внимание высшего органа власти нашего поселения – поссовета!

 Собрали внеочередное заседание и вот Васька "на ковре" держит ответ за свое антисоциалистическое поведение!
– Гражданин Василий Громов, объясните: почему вы выгнали из дома жену? – задал ему прямой вопрос председатель.
Васька слегка помялся и гундосо приступил к объяснению:
– А что мне было делать? Господа-товарищи, я человек деловой, у меня авторитет, а она из дома выйдет и у крыльца мочится. Предупреждал, а она опять за свое, вот я взял да и выгнал ее.

 Присутствующие были ошарашены! Только — что им поведали как коварно можно "подмочить" сомнительный авторитет шорника!
Вперед все молчали и уставились на не подсудимого, а теперь чуть ли не на пострадавшего! Наконец заседающие стали недоуменно переглядываться пытаясь найти выход из сложившейся ситуации, но он не появлялся. Что делать? Вызвать Прасковью и предложить ей все же добираться до туалета? А может убедить Ваську что его авторитет не пострадает от такого действа? И все же прав Васька: мочиться надо в туалете!

 Вопрос принял деликатную форму, а треть заседателей были женского пола, обсуждение вслух все сторон дела могло привести к непредсказуемым последствиям, потому председатель вдруг изрек:
– Гражданин Василий Громов, вы свободны!
– Благодарствую! – прогундосил Васька и удалился.
Причину развода он явно придумал, но, пожалуй это была единственная возможность отключить от мышления весь поссовет в целом и каждого его члена в отдельности.

 Между прочим Васька был не так уж прост. Шел я как-то с ним из магазина, а навстречу нам по улице шла Маша, наша деревенская красавица. Одета она была, как сейчас выражаются, в макси, т.е. в юбке до пят. А Васька мне и говорит:
– Хочешь посмотреть на ее ножки? – и не дожидаясь ответа уставился на Машу своим взглядом. Та вдруг приостановилась, потом завизжала и стала задирать юбку, пока не подняла ее выше колен. Мы прошли, а сами продолжали следить за ее поведением. Она постояла на месте, недоуменно оглянулась, опустила юбку и пошла дальше.

– Что это было, Вася? – спросил я, а он в ответ рассмеялся и сказал:
– Перед ней вдруг появилась большая лужа воды и больше ничего!
Вспоминая этот эпизод, я пришел к выводу, что этот простой с виду мужик обладал гипнозом. Это сомнительно, но как по иному можно объяснить происшедшее? Ваську я больше не расспрашивал, потому, что этот баламут мог нагородить все что угодно, кроме правды!

 На другой день мы заканчивали проходку ствола колодца. Это был самый трудный этап нашей работы. Мы вошли в водоносный горизонт и поэтому надо было шевелиться ибо вода постоянно прибывала и теперь в моей бадье был не только грунт, но и вода, которая из-за спешки выплескивалась через край и попадала на дядю Сашу! Я был в поту, но не сдавался! А каково было дяде Саше? Резиновые сапоги, холодная вода сверху и снизу, плащ с капюшоном, но промокаемый, да еще и копать надо в тесноте?
Но вот слышу из колодца заветное:
– Конец! Вытаскивай меня!

 Дядя Саша сбрасывает плащ, вытирает руки об сухую тряпку и закуривает. По лицу видать что он доволен и его можно понять!
– Теперь будем с водой. Больше не будешь бегать по улице с ведрами. Завтра подымем сруб и установим как полагается вороток, а сейчас моемся и за стол. Посидим, побалакаем, а то когда еще свидимся в такой обстановке.

 Пожалуй он был прав. Через пару дней кончался мой отпуск и тогда днем на работе, а вечером домашних дел невпроворот – не до праздных посиделок будет. Часа через два мы вновь сидели за столом и непринужденно разговаривал потягивали винцо приготовленное хозяином стола. Мне в жизни приходилось встречаться со многими выходцами из села, разговорная речь которых сильно отличалась от городской.
Но дядя Саша изъяснялся на правильном русском языке.
– Долго мне пришлось общаться с железнодорожниками, да и пребывание на фронте не прошло бесследно,  – объяснил он.

 Говорил он связно, события излагал логично и убедительно. Вот он опять перешел к воспоминаниям и я с великим удовольствием вникал в их содержание. Он рассказывал о деревенской жизни, а я мысленно представлял картины событий.

– Много бед принесли нам послереволюционные годы. С великим трудом выращенный урожай у крестьянина отнимали и свои, и враги. Объявилось много разных военных формирований, а то и просто банд. Все они проповедовали свой вариант прекрасного будущего, но пока что им надо было кормиться, одеваться, обеспечивать мужские потребности и тогда они грабили, убивали, насиловали. Самых здоровых мужиков под страхом смерти забирали в банды, в белую или Красную армии. Нередко напичканные пропагандой кровные родственники становились кровными врагами, не осознавая что их главарей интересовали только личные соображения и им плевать было на судьбы солдат, этого пушечного мяса.

 Как будто утих массовый разбой, победили красные. Крестьянам обещали рай земной, многие действительно неплохо преуспели на своей земле, разбогатели. Это были трудолюбивые и способные селяне, но властям нужны были оболваненные крестьяне, которые даже влача нищенское существование свято бы верили любому советскому мракобесию. Наметилось стравливание разных слоев сельского населения. Наступил период раскулачивания. В государственном масштабе уничтожали зажиточное крестьянство, якобы основу буржуазных поползновений в стране.
 Исполнителями зачастую были любители помитинговать, неудачники, лодыри, в основе своей люди темные, бедные, неграмотные, но их уполномочили и надо было вершить! И они вершили! У кулака все конфисковывали, а самого – в Сибирь! Под эту гребенку попадали люди порой далекие от кулачества, не имеющие ничего общего с ним. Вот тебе пример.

 Жил в нашей деревне дед, человек своеобразный. Ходил в каком-то длинном кафтане, был он необщителен, замкнут. Но не этим был примечателен этот человек. Все знали что у него есть сундук, большой, окованный, но никто и никогда не видел его содержимого. Даже близкие родственники не знали. что в нем спрятано. Эта тайна будоражила умы селян и никто не знал как в нее проникнуть. А тут удобный случай – раскулачивание. Ну чем не кулак! От народа утаивает содержимое сундука! Репрессировали деда и отправили по этапу этого бедолагу бедняка, а в сундуке обнаружили одежду покроя 17 – 18 веков, которая могла бы заинтересовать лишь музейных работников. Почему дед так тщательно хранил в тайне этот хлам? Дед пропал и вместе с ним сгинула надежда на открытие этого секрета.

 Еще один характерный пример события того периода.
 Проживала в нашей деревне семья Никифоровых. Люди трудолюбивые но по разным причинам глава семьи, Василий Иванович, нанимал батраков, не так много, но нанимал. На это обратили внимание и сочли за кулацкую манеру поведения, а потому имущество, скот, зерно были у наго реквизированы, а хозяина сослали в Сибирь. Обобранная семья осталась в деревне, а через год  они выехали в неизвестном направлении и след Никифоровых затерялся навсегда. Через несколько десятков лет выяснилось, что Василий Иванович при этапировании бежал и осел в одной из воронежских деревень, где заметили его хозяйственную струнку и продвинули в конце-концов до председателя колхоза. 3а достижения высоких результатов его неоднократно награждали орденами ж медалями, он был депутатом областного Совета. И вот этому человеку приписывали буржуазные замашки! Как выяснилось впоследствии, семья выехала не куда-нибудь, а к нему.

 Много чего можно бы было вспомнить об этом смутном времени, но в общем можно отметить, что уничтожили самую деловую прослойку на деревне, самых работяг. Зажиточный крестьянин стал злейшим врагом государства, злом, которое искореняли нещадно. Я не знал попаду ли в число кулаков, но, чтобы обрубить эти сомнения, спасая себя и семью, в колхоз я вступил в числе первых.

Помню как изобретали название колхозу. Предложений было много, но всем вдруг пришлось по душе такое рассуждение что все исторические обстоятельства, сама жизнь подсказывают – надо объединяться в колхоз, поэтому, мол, так и назовем: "Некуда деваться!" На том и порешили! Узаконили это название, а потом посыпались сомнения, мол, смысл этого названия можно извернуть и по иному: загнали силой, вот и некуда деваться! По этому поводу приезжали даже чекисты, но их убедили в хорошем смысле девиза нашего "братства".

 А ведь загоняли в колхоз, чего греха таить. А если уж несмотря ни на какое давление и запугивание кто-то не вступил в колхоз, то ему навсегда приклеивалась не всем понятная кличка "индивидуалист".

 Забрали в колхоз мою землю, корову, коня, плуг – осталось надеяться только на судьбу, а она обратилась в злой рок!

 Председателем колхоза назначили преданного Советской власти бывшего бойца Красной Армии, Сеньку Боброва, но одной преданности было мало, нужно было быть еще и хозяйственником, а эта сторона хромала у него на все четыре ноги! Не доверяя односельчанам, он привез бухгалтера из города, а тот обворовал нас и исчез! Одна беда не приходит. Навалилась засуха и, конечно же, неурожай. На трудодни ничего не полагалось, люди стали разворовывать последние крохи из колхоза. Тащили все, лишь бы выжить. Я понял, что если с семьей не унесу отсюда ноги, то нам будет конец. По-хорошему уйти из колхоза было невозможно, не увольняли, а если кто убежал самовольно, то его отлавливали и сажали в тюрьму. "Ну, – думаю, – ловушка захлопнулась!"

 Вдруг узнаю, что объявлена вербовка на строительство железной дороги, причем желающих завербоваться освобождают от колхозной принудиловки. Я понял: жизнь дает мне шанс и грех им не воспользоваться. Я завербовался, продал весь свой скарб, приехал сюда и навсегда связал свою жизнь с железной дорогой. Обычно я был на выезде, а семья моталась по квартирам, пока я не построил этот домик. Теперь я работаю проводником товарных поездов, а свое сельское прошлое стараюсь не вспоминать, но наше застолье заставило меня разговориться и окунуться в прошлое.

 На другой день мы закончили наше детище и по этому поводу устроили торжественный ужин. Теперь к столу были приглашены и наши жены. Все присутствующие искренне радовались разрешению водной проблемы для обоих семей. Ужин получился на славу: было много шуток, смеха, но в конце концов женщины ушли, а мы остались опять вдвоем. Дядя Саша замолк потягивая самокрутку. Я понял: сейчас пойдут очередные воспоминания и не ошибся.

 – Жизнь как будто начала налаживаться. Уже тогда, в сороковом году, собирался построить собственный домик и если бы не чрезвычайное событие мирового масштаба, я бы обязательно его построил. Моя работа позволяла обеспечить семью всем необходимым и еще отложить некоторую сумму на стройку. И вдруг все в один день поломалось! Из черного конуса радио прозвучало сообщение о начале войны. Помню, в тот день у нас стояла чудная погода и настроение было отличное.

 Вдруг меня позвала жена:
– Слушай! – а сама плачет.
Это был начальный момент четырехлетних мучений, испытаний, бед, невзгод...
Где-то через месяц я получки повестку, в которой мне предлагалось явиться с кружкой и ложкой. Явился, провожающих больше чем призывников. Быстрый медицинский осмотр и по кузовам машин! Провожавшие плакали, давали назидания, смысл которых видно и сами не всегда понимали, но у всех была тайная надежда: война будет непродолжительная, разобьем фашистов как побили финнов и мужики вернутся домой. На автомашинах нас доставили до ближайшей железнодорожной станции, разместили по товарным вагонам, оборудованным трехъярусными нарами, и через некоторое время поезд тронулся.

 Продвигались на запад. Все чаще навстречу попадались санитарные поезда с ранеными бойцами и товарные с беженцами. Порой где-то вдали слышался гул. Приближался фронт.
Прибыли на какую-то станцию. Нас предупредили чтобы не удалялись от вагонов и мы валялись на своих нарах. На станции было четыре пути и все они были заняты эшелонами. На дальнем пути от  станции стоял состав с нефтепродуктами, потом с беженцами, наш и следующий с боеприпасами. Малышня беззаботно резвилась ныряя под вагоны и бегая между эшелонами. Из состава беженцев кто-то кричал призывая их к порядку, но это на них мало влияло. Вдруг внезапно нас оглушил рев авиационных моторов и тут же следом начали рваться авиабомбы. Некоторые бомбы попали в цистерны с нефтепродуктами и весь этот состав охватило пламенем. Как оказалось уклон площади перед станцией был в ее сторону и поэтому горящая нефть устремилась под остальные эшелоны. Теперь горели все составы! А вражеские самолеты делали заход за заходом и сбрасывали бомбы превращая предстанционную площадь в горящее месиво! Слышались дикие крики беженцев, начали рваться боеприпасы в соседнем с нами эшелоне.

 Все эти события развернулись внезапно, в считанные минуты. Прогремел мощный взрыв и что было выше моих нар исчезло. Верх вагона словно срезало ножом. Выпрыгнув из вагона, а верней спрыгнув с вагона, так как он превратился в платформу, я побежал. Вокруг творилось что-то невообразимое, это был земной ад! Все горело, взрывалось, бегали горящие люди, отовсюду слышались стоны и невообразимые вопли пострадавших! Я стремительно бежал к голове состава как вдруг увидал солдата, лежавшего на земле без обеих ног.

– Братишка, вытащи меня! – взмолился он, обращаясь ко мне. Надо было спасаться самому и я кинулся бежать дальше, но потом вернулся, взвалил его себе на спину и опять побежал. В конце составов на наше счастье была развернута какая-то санчасть и у меня забрали покалеченного солдата. Как потом выяснилось, большинство солдат и беженцев погибло, а мне повезло, меня даже не ранило. Так состоялось мое первое боевое крещение. После переформирования направили меня в разведчасть, где я прослужил довольно долго. Много пришлось испытать, не раз был на грани гибели, но всякий раз обстоятельства складывались в мою пользу.

 Как-то послали нас за "языком". В 20-и км от передовой в деревне была расположена механизированная часть и штаб нескольких воинских подразделений противника. Вот оттуда и нужен был язык. Пробирались до этой деревни всю ночь, а потом, замаскировавшись, следили за поведением немцев. Штаб мы обнаружили сразу: он размещался в большом, видимо в прежнем админздании.

 Теперь надо было выследить кандидата в пленники. Заметили, что в обед и к концу рабочего дня один холеный офицер уходил из штаба в дом на краю деревни. В сумерки мы подобрались к этому дому, скрутили офицера и в лес, но видимо допустили какую-то оплошность, потому, что достигнув опушки леса услышали позади переполох. Решили где-то переждать, надежно спрятавшись. Еще на пути к этой деревне нам надо было преодолеть длинную, охраняемую немцами, дамбу. Пересечь ее нам удалось по арочному соединительному водоводу, в середине которого мы обнаружили выше уровня воды какое-то небольшое помещение, видимо технического назначения, вот туда мы и направились.

 Погоня приближалась, слышались крики команд и собачий лай, но мы передвигались все время по заболоченной местности, а потом по протоке добрались до намеченного укрытия. Больше суток пришлось нам сидеть в этом темном, сыром склепе и только потом мы выбрались и без особых приключений добрались до своих.

 Много раз я был на краю гибели, но как-то все обходилось. Однажды немцы загнали нас в лес и, зная это, решили его прочесать. Когда мы увидели цепь автоматчиков, командир дал команду залечь, замаскироваться и не шевелиться. По продвижению фашистов можно было предположить, что мы не попадем под их "гребенку".

 Я увидал небольшой пышный кустарник и нырнул в него. И тут случилось непредвиденное, крайний в цепи немец несколько оторвался в сторону, свернул немного влево и пошел прямо на меня! Вот он вошел в кусты, наступил на мою ногу и увидел меня! Он смотрел в упор на меня, я на него, мой автомат нацелен на него, его на меня! И вдруг он... пошел дальше! Я не верил еще в то, что это так и закончится, а потому держал его на мушке. Думаю, отойдет подальше и подымет шумиху. Мои товарищи наблюдали за этой сценой и готовы были защищая меня принять бой, но все обошлось удачно, однако этот случай запечатлелся в моей памяти навсегда.

 Порой опять вижу как крайний в цепи фашист сворачивает в мою сторону. Я мысленно уговариваю его:
– Обойди кустарник стороной, обойди!
А он прет прямо на меня! Вот он вламывается в кустарник, огромный, рыжий, с бесцветными глазами и я понимаю, что сейчас заговорит его "Шмайзер", но он опять уходит... До сих пор не могу понять почему он так поступил, какие мысли руководили им в этот критический для нас обоих миг! Но он сохранил и мою и свою жизнь и это абсолютно точно!

 Потом я был ранен, попал в госпиталь, долго провалялся на больничной койке, а после выздоровления свою часть не нашел.
Подошло время и немцев погнали на Запад. Также тяжело было с ними драться, но в душе появилась уверенность – мы победим!

 А я вскоре попал в штрафбат. Мне повезло, а могли бы и расстрелять.
Присвоили мне к тому времени звание старшины и командовал я отделением, а командиром взвода был у нас Зверев. Как-то заняли мы оборону: вырыли окопы, даже небольшой блиндаж соорудили. Немцы тоже окопались и мы периодически перестреливаемся, но дальше этого дело не шло. Чувствуем, что немцы оснащены вооружением значительно лучше нас. Идти на них стеной среди бела дня – это идти на верную смерть, поражение будет неминуемо. А Зверев собрал нас, командиров отделений, и приказывает, чтобы мы через тридцать минут были готовы к атаке. Все молчат, только я ему и говорю:
– Знаю, что команды не обсуждаются, но идти в атаку на открытом месте против врага у которого уйма пулеметов, минометов, значит погубить солдат и поражение неминуемо. Надо дождаться темноты и...

Далее я предложил свой план действий под покровом ночи и после тщательной подготовки. Исход любой атаки трудно предсказать, однако мое предложение получило одобрение и поддержку со стороны остальных командиров, но рассвирепевший Зверев заорал на меня:
– Ты слюнтяй и паникер! Разлагаешь дисциплину! Возвращайтесь на свои позиции и ждите мою команду!

 Зверев не оправдывал своей фамилии. Это был паскудный человек: трус, рохля и пустозвон. Предлагаемая им атака была не столь уж безрассудна: он хотел прослыть инициативным офицером и получить продвижение по служба, а жизни   подчиненных его мало интересовали. Сам он в атаку идти не собирался. Я пытался его убедить в безрассудности затеянной им атаки, что исход ее уже сейчас известен. Но он опять взялся с криком оскорблять меня и предупредил, что если я не угомонюсь, то он меня пристрелит, а я, глядя на моих солдат, представил себе как они через несколько минут будут падать и истекать кровью по вине этого мерзавца. Решение пришло мне в голову внезапно: я вытащил пистолет и пристрелил Зверева! Помню его последний, удивленный взгляд...

 До сих пор не знаю: правильно я поступил или нет, но я это сделал. Был трибунал, на который пригласили в качестве свидетелей командный состав части. Командир роты сказал, что атака не планировалась, что это была личная инициатива Зверева, преждевременная и что она нарушила бы намерения вышестоящего руководства. Атака без предварительной массированной артподготовки переднего края немцев не дала бы успеха и привела бы к значительным потерям. В мою защиту встал наш политрук, обрисовавший поведение Зверева. Показания помогли мне избежать расстрела, но не штрафбата.

 В штрафбате провинившиеся военные – люди, не имеющие никакой ценности для государства, которыми затыкали особо опасные места во время военных действий. Если кто-то из этого быдла погибнет – значит туда ему и дорога! Штрафбат всегда там, где наибольший риск. Кроме того нередко абсолютно безнаказанно командир расстреливал не только провинившегося штрафника, но и просто неугодного ему солдата. Законное беззаконие! Отступать нам не полагалось. Перед атакой в наши окопы поступало "пополнение", автоматчики, которым поручалось расстреливать отступающих. Порой я понимал: вот моя погибель! Но всякий раз те или иные обстоятельства помогали мне выжить. А жить хотелось!

 Часто можно услышать: это герой, он не боится смерти! Чушь! Я не встречал людей не боявшихся смерти. Все хотят жить, однако иной берет себя в руки и, исходя из обстановки сосредотачивается, стремится выполнить даже очень рискованное дело, понимая необходимость и смысл его, а другой, точно в такой же ситуации не может сдержать своих эмоций, страха и паникует. Первых причисляют к героям, вторых – к трусам. Порой невыносимо наблюдать за поведением трусливого человека. Однажды я оказался невольным свидетелем, как перед боем один из солдат катался по дну окопа и истерически вопил: "Я хочу жить!" Представляешь, каково было нам, любящим жизнь не менее этого солдата, наблюдать такую нелицеприятную картину! Могла зародиться паника и я так и думал, что сейчас командир, исходя из сложившейся обстановки и спасая боевой дух остальных солдат, пристрелит запаниковавшего и освободит его таким образом, от предстоящего боя. Но благо, что командир оказался человечным, успокоил солдата и тот наравне с нами пошел в атаку. Многое значит в деле сохранения жизни боевой опыт. В принципе, военное дело – такое же дело, как и любое другое. Освоил его и выполнять его будешь быстрее, качественнее, безопаснее. Особенно это заметно на молодом пополнении взвода. В первом же бою значительная часть их погибает, а "старики" остаются в живых.

 Много погибало солдат при форсировании больших рек. Помню, через Днепр переправлялись осенью, было уже довольно холодно. Плыли на самых разнообразных плавсредствах: на лодках, на плотах, на катерах, на самоходных баржах, но весь этот "флот" имел один довольно существенный недостаток: малую скорость передвижения, а потому был прекрасной мишенью для немецких артиллеристов и авиаторов. Я попал на катер. Плывем, наблюдаю что творится вокруг. Рвутся снаряды, мины, бомбы. Уже было сравнительно недалеко от берега, когда слышу, летит снаряд и по звуку понимаю, что будет прямое попадание в нас! Не раздумывая, в шинели, с винтовкой прыгаю за борт.

 Уже будучи под водой ощутил взрыв. Мелькнула мысль: "На катере может и уцелел бы, а теперь ведь наверняка утону!" Винтовку не бросил, держу крепко. Вдруг ногами ощутил дно! Я оттолкнулся, выплыл наверх, чуть проплыл в сторону берега и опять пошел на дно, опять оттолкнулся... B конце концов выбрался на берег. От катера на воде ничего и никого не осталось.

 Появились первые "Катюши" и мы умудрились попасть под их обстрел.
Надо было освободить село. Когда мы ворвались в него после довольно серьезного боя, то увидели страшную картину. Желая пощипать наши нервы, немцы центральную улицу выложили трупами только что расстрелянных пленных солдат и местных жителей. Трудно описать наши ощущения. Многое мы повидали и думали что нас уже трудно чем-либо удивить и вдруг эти 128 трупов один к одному  поперек пыльной дороги. Среди расстрелянных были и дети разного возраста. Но оказалось что это не все. Уцелевшие чудом жители привели нас к колодцу заполненному доверху труппами детей. Мы стояли молча у этого колодца и плакали... Командир нашего штрафбата предложил:
– Может догоним?

 Возражений не последовало. Вдали горела следующая деревня и мы ринулись туда. Немцы свирепствовали и здесь, не ожидая нашего появления. В этот раз мы забыли о смерти, в каждого из над вселилось желание уничтожать эту нечисть, которая нагло разоряла нашу Родину и калечила наши жизни! Каждый дрался за десятерых и выполняли приказ комбата: "Пленных не брать!" Фашисты успели поджечь всю деревню и поэтому бой протекал в неимоверно тяжелых условиях, но нам уже ничто на могло помешать! Погибло немало наших солдат, но потери фашистов были несоизмеримы с нашими. Мало кто из них спасся бегством. Вся территория деревни была усеяна трупами фашистов.

 Оставшиеся в живых жители попрятались в погребах, к сумеркам последовали их примеру к мы. В этот-то момент нас и накрыли "Катюши" термическими снарядами. Командование, в соответствии с разведданными, считало, что в деревне мирных жителей не осталось и что там сосредоточились отступившие фашисты, вот и ударили! Нас спасли погреба, но двое часовых погибли.

А меня вскоре амнистировали: вернули звание и награды. В одном из боев я поджег два немецких танка и перебил их экипажи, когда они пытались покинуть горящие танки.

В конце 1944 года меня хорошо зацепило осколком снаряда и я долго провалялся в госпитале, но успел поучаствовать в боях за Берлин, где и закончился мой боевой поход.

 Вспоминаю свою жизнь и удивляюсь как на долю человека может выпасть столько невзгод? Был бы стальной, так наверное уж давно бы износился!
Дядя Саша закончил свое повествование, мы распрощались и пошли отдыхать. Я все еще был под впечатлением услышанного и долго не мог уснуть, но усталость и сон все же взяли свое...