Разбойник

Сосед мой Мишка – парень храбрый. Боится только одного, как бы его трусом не сочли. Ведь трусов в милиционеры не берут, а Мишка мечтает стать милиционером. Он бомбит голубей из рогатки и делает подходы к турнику, вечно завешенному сохнущим бельем. Это нижние жильцы придумали: раз у них балконов нет – натянуть веревки между турниками. Там за домом на вольном воздухе день-деньской плещутся цветастые подолы халатов, пузырятся мужские кальсоны и стыдливо трепещут на ветру комбинации из трескучей синтетики.
Если Мишки не видно во дворе, я иду прямо туда, еще издали замечая, как дрыгают над землей в волнах кружевных оборочек тощие ноги в пыльных кедах.
– Мишка-а! – зову я, размахивая свежей газетой.
Соседи местную «врушку» не выписывают, а нам ее регулярно суют в почтовый ящик. В прессе Мишка читает хронику происшествий: «Разыскивается Лямкин Василий подозреваемый в ограблении магазина промтоваров… – бормочет Мишка, хрустя страницами. – Знающих о его местонахождении… Значит, не поймали еще», – озабоченно говорит он.

«Промтовары» обокрали три дня назад. Ночью кто-то своротил замок, высадил дверь и унес два транзистора и цветной телевизор «Таурас», на днях поступивший в продажу.
Наутро известный всему городу разбойник Лямкин исчез. Когда пришли его брать, бабка Лямкина седая и расхристанная выскочила с кочергой на порог и накинулась на ошалевших милиционеров: «Куды прете, ироды! Нету его тут, нету! Уж месяц как Ваську не видала!»
Дом обыскали, но краденого не нашли, и опозоренная Лямкина еще долго голосила на крыльце. Жила она наискосок от нашей пятиэтажки, между двором и улицей лежала заброшенная стройка, так что «операцию» видели все, у кого окна на ту сторону. Лямкину  – старуху добрую и безвредную жалели. Она много терпела от неудавшегося сынка, по которому, кроме матери, дружно плакали городская тюрьма, вытрезвитель и дурдом. Васька у нее появлялся редко, бузил, хотел денег и пинал бабкину любимицу толстую кошку Кису. Однажды мстительная Киса сиганула на обидчика с забора и располосовала ему спину, что твоя тигра. С тех пор Васька у матери не показывался.

Свернув газету, Мишка сунул ее мне в руки и заспешил: «Дела!»
Я видела, как он махнул через штакетник, отделявший наш двор от недостроенного дома и скрылся в лопухах, стороживших бетонный остов. Вообще-то, дома не было. Рабочие успели заложить подвал и сделать хлипкое перекрытие, а потом ушли, бросив штабеля плит, тюки рыжей стекловаты и горы мусора, сквозь которые уже пробилась тощая сизая лебеда и ядреная крапива.

Про подвал болтали страшное: мол, по ночам там мелькает синий огонек и слышны стоны. Раньше на том месте стояла хибара одинокого деда. Потом старик помер и лежал целую неделю, никому не нужный, навещаемый только одичалыми псами. Их хозяева, переехали в новенькие многоэтажки, и голодные бобики бродили в заросших садах, среди нужников и сараев. Деду, гонявшему собак при жизни, после смерти крепко от них досталось. И суеверные жильцы нашего коммунального рая, уверяли, будто его призрак шастает по ночам и жаждет мщения.
Недавно, идя в сумерках мимо стройки, я сама слышала томительные звуки из сырых глубин и видела в вентиляционном окошке робкую тень.

После обеда Мишка разыскал меня в черемухе, где я сидела с книжкой. С трудом умостив исцарапанные мослы в моей зеленой колыбели, он придвинулся и зашептал, хотя подслушать нас могли разве что комары:
– Васька в подвале недостройки.
– Ты его видел? – так же шепотом отозвалась я.
– Нет, – мотнул головой Мишка. – Но бабка Лямкина каждый вечер носит туда еду! Третьего дня вермишель носила, вчера молока полбанки и колбасу. Кого, по-твоему, она там кормит, а? Васька хоть и ворюга, а сын ей…
Выходило, Мишка прав.
– Айда со мной за Лямкиной следить, – позвал он.

Возле бабкиного дома рос непролазный малинник. Его побеги, пробившись сквозь щели садовой ограды, заполонили палисад. Воевать с колючей зарослью у хозяйки сил не хватало.  А нам с Мишкой лучшего укрытия и желать нечего. Раздвинув кусты у самой ограды, мы пробрались в духовитый сумрак и уселись на примятые ветки. Напротив зияла сквозными проемами таинственная недостройка. В серебряной изнанке малинника – духота и скука. Лямкина в огороде гремела ведрами, поливала рассаду, и кормить своего олуха, покуда, не собиралась.
– А чего мы тут сидим? – осенило меня. – Надо в милицию...
– Нет уж! – фыркнул Мишка. – Сперва разузнаем всё. А то придут милиционеры, а Васьки – тю-тю…
–  Как тю-тю?
– А так! Может, Лямкина рехнулась и харчи в подвал сдуру носит. Или прячет там, а Васька ночью приходит и жрет.
– Там же призрак! – содрогнулась я.
Мишка задумался.
– Да, ночью вряд ли, – признал он. – Но, надо поглядеть, куда там Лямкина ходит – подвал большой. Авось, узнаем чего. Ой… Идет!

Карман бабкиной кофты оттягивал пухлый сверток в масляных пятнах. С минуту она постояла на крыльце, озираясь. Вдоль безлюдной улицы умиротворенно шелестели липы и лежали розовые  пятна закатного света. Убедившись, что все тихо, Лямкина, шаркая ботами, засеменила через дорогу, кряхтя, перелезла через поваленные плиты и скрылась из глаз.
Обдирая бока, мы с Мишкой вырвались из малинника и понеслись вдоль фасада, заглядывая в подвальные окошки. Но сколько ни таращились, из густого сумрака не доносилось ни звука. Может того… померла там со страху, заволновалась я.
– Солнце село, не видно ничего, – нервничал Мишка. – Эх, придется самим лезть…
– Совсем обалдел? – испугалась я. – Даже не думай!
– Цыц! – Мишка заметил в глубине шевеление и отпрянул в сторону. – Вот она.
Сопя и ворча, Лямкина тем же манером выбралась наружу. Свертка при ней не было. Заметив нас, она сердито цыкнула зубом: «Кыш, окаянные!»

Так ничего и не узнали… – гудел мне в спину расстроенный Мишка. – Самим бы слазить…
– Ага, лезь! – разозлилась я, – пускай призрак тебя сцапает!
– Да мы завтра, с утречка, а? – канючил он.
– А Васька? – не сдавалась я, – треснет тебя кирпичом по башке…
– Не треснет. Я пистолет возьму. Как стрельну – Васька сразу в штаны наложит.
Пистолет у Мишки почти настоящий, бахает будь здоров. Я приободрилась.
– Да мы и не пойдем далеко, – убеждал Мишка,–  только глянем, куда бабкины следы ведут…  и сразу в милицию!

В ту ночь Мишке небось снилось, как он под дулом своего «маузера» конвоирует опасного преступника Ваську прямо в отделение. А мне не спалось. Страх перед обитателями подвала и жалость к Лямкиной попеременно терзали меня. Призрачный синий огонь тускло мерцал в моем уме, озаряя залитые слезами старушечьи щеки. Может, отговорить Мишку… Это Мишку-то?! А что если бандит Васька его схватит? Кто тогда позовет на помощь?..
Наутро бледная, но решительная, я приготовилась разделить с Мишкой его участь. Сам он никаких колебаний не ведал. За пояс Мишка сунул пистолет, а в руках держал синие миски. В цветочек.
– Возьми, – серьезно сказал он. – Вместо каски. Вдруг Васька с кирпичом…
Вот звону-то будет, машинально подумала я.

Сырой холод и тишь подземелья охватили нас сразу, словно бетонная плита, через которую мы перелезли, бесповоротно отрезала от мира, где горланили петухи и хлопали калитки. Я поежилась. Мишка достал пистолет и нахлобучил на голову миску – сначала мне, потом себе.
Длинный подвал с частыми перегородками, являл собой запутанный лабиринт. Но заплутать нам не грозило – в цементной пыли вилась цепочка бабкиных следов. Мишка шел впереди, то и дело замирая и прислушиваясь. Мы забрались уже далеко, когда замогильный тянущий за душу звук возник и угас, пронизав каменные стены.
Я присела от ужаса. Мишка застыл с поднятой ногой и никак не мог опустить ее – нога не слушалась.
– Не Васька… – прыгающими губами выговорил он. Встал наконец на обе ноги и поправил съехавшие на ухо эмалевые цветочки:
– Надо посмотреть.
– Не-ет!!! – шепотом заорала я и вцепилась в его штанину.
Мишка похлопал меня по руке:
– Ну что ты… Лямкина ведь туда ходила…
Все-таки Мишка очень смелый. Меня прямо колотило… от гордости. Бесшумно ступая, разведчик обогнул стену и… пропал.

Я ждала, глядя на дрожащие вместе со мной солнечные пятна на полу, и не знала, как быть – позвать его? Бежать за подмогой? А вдруг жуткий призрак там – за моей спиной?..
– Сюда! – крикнул вдруг Мишка. – Скорей!
Очумев от страха, я кинулась на зов. И почти сразу на него налетела. Мишка сидел на корточках, загораживая собой… покойника, что ли? Сбоку торчал рукав телогрейки, валялись кости, объедки…
– Гляди… – сказал он, отодвигаясь. И я увидела гнездо, свитое из старого ватника, забытого рабочими. Над копошащимся в тряпье потомством,  стояла раздув хвост и бока толстая Киса. Она разинула здоровенную – кулак пролезет – ребристую пасть, и я услышала тот самый выворачивающий душу звук. Киса гнала нас прочь.
– Вот кого Лямкина кормит, – с горечью сказал Мишка, чьи надежды на милицейский триумф бесславно рухнули. В утешение я чмокнула его в нос, со звоном столкнув наши «каски». Несказанная радость за бабку, Кису и уцелевшего Мишку охватила меня. Даже за Ваську, счастливо избегнувшего ареста, я была рада.
Впрочем, Васька оказался ни при чем. Вскоре милиция поймала настоящего вора.