Прыжки перед Киевом 2 продолжение

     Гражданский раскол в Украине весьма бурно проходит и по семьям. Снова политика перемешивается с обыденными делами, чувствами и жизнью.
     Город славный Одесса. Малогабаритный рай. Кухня панельной девятиэтажки. Створка окна открыта, показывая серое небо и бетонные высотки окраины южного города. На подоконнике герань, на плите бурлит кастрюля. За столом Тарас и Елена, муж и жена Ткаченко.
— Ты же знаешь, мне политика до лампочки, — произносит Тарас. — Но Путин — Гитлер. Все сходится: разведчик, умный, все делает хитро и спланированно.-А она,  слушая, смотрит на него строгими голубыми глазами из-под светлой челки. — И ты хорошо знаешь, что у нас ничего, буквально ничегошеньки, не изменить. Нация такая. Что русские, что украинцы — дебилы. Только детей умеем делать. Прости господи…
— Я просто молчу, Тарас. У меня слов нет, одни выражения — говорит она, хотя по учащённому дыханию слышно, что слова есть и жена собирается их сказать.
— Путин негодяй!
— Хорошо. Ты собираешься голосовать за кандидата в президенты Порошенко. Говоря, что он порядочный… хороший семьянин… — Лена волнуется, делает длинные паузы.
— И что? — ушки на макушке у мужа.
— Получается, если он влез в политику, то сразу негодяй?
— Ты веришь в то, что Путин… — он кладет локти на стол.
— Нет, ты ответь! — звонко перебивает Елена. — Что негодяй?!
— Да хрен бы с ним, с расколовшим нас Майданом! — отвечает. — Ну рассосалось бы оно как-нибудь само! Все равно перестали бы стрелять. Так этот Путин с медвежьей грацией влез… ну как? И пол-страны сплотилась против России. А я её всегда любил! И противны выступления против русского языка. Ерундистика...
— Это не ерунда! — звонко, Елена. — Это целенаправленная политика государства! Уничтожение русского языка! В том-то и дело, что умрут и русский язык, и украинский, потому что у нас в школах английского больше.
— Бред какой-то, — Тарас крутит пальцем у виска. — И русский умрет, да?
— В школах детей ориентируют только на английский язык! И они будут на таком же мыслить, но выучат только для зарабатывания бабок! А у детей должна развиваться душа, невозможно ж без классики: Чехова, Пушкина, Шмелёва,Тургенева, Бунина, Зайцева. Дети уже не умеют на русском читать. Они… — хватает воздух, — матерки с ошибками в лифте пишут!
— А ты ходи исправляй, — довольный остротой, произносит муж.
— Эта нация превратится в быдло. В быдло!.. А Путин таки православный.
— Ага! Две тысячи тринадцатый объявил Годом семьи и развелся! В ее взгляде появляется страдание.
—Знаешь, что пишет одноклассница из Крыма? — спрашивает она. — «Не верьте всем ни про Россию, ни про нашего президента!»
— Чему не верить? Не верьте, что он пришел в Крым, его захватив. Есть факты, понимаешь?! Есть договоренности!Законы! Есть, наконец, мировой порядок!
— В такой ситуации…
— В какой такой?
— Да как говорит папа, «Путин тюфяк! Он должен был пригнать дивизию вертолетную и снести этот чёртов Майдан».
— Обоснуй, — снимает локти со стола, подпирает голову рукой делая вид, что внимает. — Отчего Путин должен наводить порядок в чужой стране?
— Потому что фашизм — это общая беда!
— Что за бред, Ленусь, ну что ты несёшь?
— Я не понимаю:  все смотрят телевизор и видят российскую серую пропаганду, а я вижу… — снова запинается от избытка чувств. — Дивизию СС «Галичина»! — заканчивая. — И она вот цепом бьет, ставит на колени «Беркут». Они же, будто звери, яростно кидались на этих… беркутяточек, на пацанов в сущности, которые на Майдане стояли!
— Ты купилась на этот трюк.
— Какой трюк?! Вот у Олеськи  Бойко с девятого этажа сын не в «Беркуте»? Эсэсовцы их избивали! Может, там на Крещатике стояли и нормальные люди тоже, но бандеровцы их избивали!
— Ну и хрен с ними! А при чем тут подполковник разведки?!
— А кто нас защитит, если не он?! Это моя позиция, — говорит уже спокойнее. —Чтобы устроить беспорядки, достаточно и пару-тройку фашистов. И то, что Богдан, наш кум, фашист, это знаешь. Его взгляды… как он говорил? Гитлер прав! Во Второй мировой евреи сами себя перебили. Да от таких речей волосы дыбом встают! Правозащитной шпаны не видать.
— Ну, него такая мулька. У людей разные мульки. Одни видят везде голубых, другие евреев, а третьи фашистов, пятую колонну.
— Да у тебя у самого кулаки чесались, я же видела.
     Входит отец Андрий, старший брат мужа. Они схожи: у обоих светлые волосы и голубые глаза. Но у священника из-под свободной футболки выпирает живот, а у Петра рукава футболки туго обхватывают мышцы рук. Направляется к окну и стоит там, глядя во двор, словно внизу происходит что-то интересное.
— Зло надо называть злом, — продолжает Петро. — Убеждён: «Правый сектор» — путинская организация. Жена хмурится. — Ибо такие вещи, какие они творят, на руку только Путину. Никто о Яроше никогда не слышал.Тут является — здрастье, я ваша тётя приехала из Жмеринки. Этот шкода-Ярош, вообще, кто такой? Он по заказу Путина говорит: «Взорвать газотранспортную систему!» Елена звонко хохочет. — А что ты смеешься? — спрашивает он. — Разведчики — они так и действуют. Мне все равно, правый там сектор или левый, да пусть хоть… алкаш из "Гамбринуса" президентом станет.
— А кто вторым после Порошенко в списке идет? — оборачивается отец Андрий.
— Тигипко хитрож...й, — отвечает брат. — Хотя Порошенко такой же, во всех партиях украинских перебывал. Оппортунист.
— Порошенко многодетный и в церковь ходит, — говорит Елена.
— Вот ты покупаешься на такие вещи! — отвечает Петро. — У Ющенко тоже шестеро детей, а дурак дураком, хоть и банкир. Порошенко умный. Какая мне разница, что еврей? Мне даже лучше. Ты же видишь, что хохлы творят.
— А в церковь и Путин ходит, — отец Андрий включает электрочайник, и ждет, разглядывая его с видом равнодушным.
— Не знаю, — говорит брат. — Я против Тигипко. С нашего коллектива хотел надбавки поснимать.
— Мелки обиды, — равнодушно произносит Андрий.
— Ничего не мелки! — отвечает Петро. — Самое обидное, братуха, что чернозём у нас, народ грамотный, а все равно мы в полной заднице. Вот приезжаешь в Германию, там люди тупые, не знают, как кран закрутить отверткой, а все стабильно, организованно.
— Так у нас от тяжелой жизни знают, как кран закручивать, — замечает Андрий. Чайник щелкает, выключаясь. — Параська звонила, — сообщает, садясь за стол с чашкой чая.
— Да… — приходит в замешательство  Петро. Переглядывается с женой. — Да… А ты трубку взял?
— С телефона мужа звонила, переживает-таки, — бесстрастно оповещает старший.
— Тьфу! — бьет себя по голове Петро. — Противно! Пусть сначала на свой Забайкальск посмотрят, в каком сраче живут! Это же ужа-а-ас! Пьянь, мат, а рядом граница...
— Я тебе говорю, — отец Андрий ставит чашку на живот, ждет, пока остынет, — я когда вышел из пограничного вагона, от вокзала триста метров не отошел — чуть в люк не свалился. Он фанеркой какой-то был прикрыт. Вот показатель, что в России творится.
— А Юлька-скрипачка из Крыма? — обращается к брату младший. — Она же пол-мира объездила, говорит: страшнее, чем в России, нигде нет.
— Но при этом она с роднёй, сидя в Крыму ждали, пока Путин их захватит, — ехидно вставляет Елена.
— Дебилы, — коротко отвечает муж.
— Просто наши мерят все не денежными, а душевными ценностями, — говорит жена. — Европейцами мы не будем никогда. Мы и русские — одна нация. Самый последний штрих европейский — победа в «Евровидении». Как сказала, у видя Кончиту, знакомая в «Одноклассниках», «остановите планету: я сойду».
—  Мерзость, точно — говорит Петро.
Священник морщится и отворачивается к окну. Оттуда дует ветер.
— А он сделал операцию? — без интереса спрашивает он.
— Не знаю… — почесав темя сообщает младший. — Но он стоит в трусах, а там ничего не выделяется. Наверное, поотрезал…
— А Путин… — вновь начинает Елена.
— Мне кажется, это духовное заболевание пошло, — не дает договорить Андрий — У Путина. Власть и деньги — страшное искушение. Вначале он, может, и хотел что-то для народа сделать, а потом плюнул на просто и растёр.
— Его в России любят! — говорит Елена. - Популярен, цифры 87% доверия.
— Эффект массового зомбирования, — замечает Андрий. — Посмотри на сестру — они живут как в панцире: все хорошо, они богатые.
— Но кругом-то нищета, — добавляет Тарас. — Но Параська тридцать лет в России прожила и уверена, что весь мир живет отлично.
— Потому что ей хорошо, — говорит Андрий.
— Она не может из окна выглянуть и увидеть, как вокруг ужасно. И поэтому Путин для нее хороший.
— Я, Андрий, не так сильно у нее в Забайкальске страдал, — говорит младший. — Ты же знаешь, я могу приспособиться. А с ней за политиков заговорил и... За политику — ни в коем случае! Есть люди непогрешимые и самые умные. Это - сеструха. С каким хрипом вещает, аж страшно! — с неподдельным ужасом сообщает Петро. — С ней балакать только на отвлеченные темы. Она ж мечтает схуднуть — больше ста килограмм уже...
— Как они едят… — вставляет Андрий.
— Да застрелиться можно! Не знают, что с деньгами делать! Начинают выготовлять там… яства. Ночь, а сестра расфорсилась: «Давайте поедим!» Я в шоке. Поэтому, когда говорят: «Хотим в Россию»…
— Россия — это не пограничный Забайкальск! — звонко возмущается Елена.
— Подожди, — отец Андрий. — Нельзя по Параське о России судить, она же не россиянка.
— Да я к ней на страницу в «Одноклассниках» зашел. Плеваться хочется! «Россия моя великая, славься!» — басом произносит Тарас. — «Россия — ты наше все!» Какие ваши-наши, короста ты такая?! Помни, ты же хохлушка!
— Сестра — страшная реклама Путину, — говорит отец Андрий. — Она гутарит лозунгами.
— Ее фразы надо вырезать — и на плакат.
— Нет, а классно ее Толян сказал: «Такая страна, как Украина, не имеет права на существование»?
— Они друг друга стоят. Вот еще беда: когда я был  в Забайкальске, их же много, а я один. У них козырь появился — «Правый сектор». Я сразу сказал, что не поддерживаю все ужасы Майдана, к нему у меня неоднозначное отношение.
— На кричаще-тонущем, вопящем и проплаченном Майдане хотя бы не вешали флаги Америки, — говорит.
— Как не вешали? — удивляется жена. — Все в флагах Евросоюза было!
— Ну то Евросоюз…
— Выбор так и стоит: либо Россия, либо Евросоюз. Тарасик, установи тарелку смотреть российское телевидение.
— Да эти журналюги — одни брехуны.
— Не скажи… По «России-24» без звука показывали картинку — как людей у нас  загнали в здание. А те, кто хотел им помочь, — они побежали, и тут вся толпа отхлынула — сверху начали стрелять. Им не давали подойти,  помочь людям выбраться из горящего здания! Это наша Хатынь! — вскрикивает она и строго смотрит на братьев. Те угрюмо молчат.
— А кто этих жмуров туда загнал? — наконец спрашивает старший.
— Это уже другой вопрос! — кричит Елена. — Но людям не давали помочь… А что еще сделали наши сволочи? — в ее глазах появляются слезы. — Я прихожу в парк Шевченко с детьми на Девятое мая. Я побоялась надеть георгиевскую ленточку, но купила гвоздики. Собиралась хоть ветерану цветы вручить! Тишь да гладь, — она проводит рукой по столу. — Ни тебе музыки, ни почётного караула у памятника, ни толпы народа. Отменили парад Победы, громят музеи на Крещатике!!! Людей запугали настолько… Никто не вышел. Сидит один ветеран на лавочке и чуть не плачет. Вот один! Как… стеблиночка! — встает и рысью из кухни. Следом выходит младший. Отец Андрий пьет чай.
— Анархия, — спокойно произносит, не отрывая взгляда от чашки. - Лобово туповатые герои. Беспардонное враньё. Бандера - наш рулевой, Шухевич - вечно живой. Пан Яценюк - сайентолог... Един Бог остался. Да-а...
     Из окна приходит запах дождя. Тарас возвращается на кухню. — Ну не было смысла киевской власти создавать в Одессе горячую точку, — говорит отец Андрий брату.
— Да хрен с ним с Крымом — забирайте, — тихо отвечает тот. —  Но зачем такие гадости говорить: «Севастополь никогда не будет бандеровским».
— Он бы и так никогда не стал бандеровским, — хмыкает Андрий. — А помнишь, как мы на Овидиопольский лиман ездили, раков ловили?
— Да,  ныряем, руку в нору, а они кусают. Выплываешь, блажишь, а их три-четыре висят на пальцах... Да... Даже не верится, что жизнь так быстро изменилась.
— А если президентом станет Ярош?
— Тогда будем искать пути отступления, — моргнув, спокойно отвечает брат.
Возвращается Елена. Достает из холодильника тарелку с черносливом, залитым взбитой с сахаром сметаной.
— Давайте есть, — говорит хозяин.
Молятся. Едят. Тарас съедает несколько вкрутую яиц. Елена убирает тарелки.  Отец Андрий с невозмутимым видом чаёвничает.
— Во сколь у тебя концерт? — спрашивает Тараса.
— В семнадцать тридцать.
— Заедешь за мной после?
— Заеду-аха-ха-ха-амен! Аме-е-е-ен! — Тарас начинает хохотать… — Елена поднимает голову от книги для дошкольного чтения. — Ха-ха-ха! Ой, держите,Сеньку вспомнил. Любит соло петь, а с его хрипом только шансоны в кабаке… Сеня пел Мендельсона на немецком, а там есть такие слова: bist du… — выпевает басом. — Bist du-u-u! А Сенька пел непонятно: «****ус! ****у-у-ус!» — Елена тоже начинает хохотать. Отец Андрий только вздыхает. — А еще рожа у него такая славянская, — сквозь смех говорит Тарас, — как у Емели! Там все ухахатывались. Семейство переглядывается. Решили спеть.
— Ночью темной звезд благодать, — начинает тарас. — В поле никого не вида-ать, — вступает Елена мягким глубоким голосом. — Только мы с конем… — продолжает отец Андрий негромко-спокойно, — по полю идем, только мы с конем по полю идем… Сяду я верхом на коня! — вздрогнув, возносится голосом Тарас, стоит, скрестив руки на груди, словно удерживая голос, рвущийся вверх. — Ты неси по полю меня! Я влюблен в тебя, Россия, влюблен… Закончив, Тарас вскакивает и открывает окно. К окну подходит отец Андрий и вновь смотрит вниз.
— Гроза будет, — не оборачиваясь, произносит он.
     Семья садится перед телевизором в холле. Зомби-ящик показывает двух мужчин в костюмах, стоящих на фоне высоких зданий из стекла и железа. Один — глава «Газпрома» Миллер. Голос: «В июне Россия может прекратить поставки газа Украине, если она не внесет предоплату». Голос Миллера: «Предоплата — дело добровольное. Хочешь получать газ — надо за него платить. Сколько Украина может паразитировать"…
— А у меня за газ оплачено, — упавшим голосом говорит Лена.
— Газ в Германию идет через нашу страну, — напоминает чиновникам в костюмах отец Андрий.
— Аж противно… — Тарас хватается за грудь. — Какое мерзкое отношение к людям — как ко второму сорту! А Путин: «У нас всегда были братские отношения», — передразнивает Президента. — Вот Андрий — мой брат, — обращается к Миллеру. — Я что, буду с него деньги брать? Почему у нас цена на газ выше, чем для Германии. Со своих денег не берут! А тут Россия — братья наши…
— Параська звонила, — снова вздыхая, трогает плечом брата Андрий.
— И ты снова взял трубку?!
— На них мотоцикл налетел на полной скорости.
— А?! — пугается Тарас. Вскакивает: — Что с сестрицей?!
— Да ничего, — пожимает плечами Андрий. — Я ей гуторил, что это, наверное, какой-то бандеровец на них наехал. Нет, братуха, ты только представь, в их Забайкальске, одни ямы с колдобинами, на них умудрился налететь на полной… — он прыскает, не договорив. Хохочут. -Т уточки собака-то и зарыта.Ну вот как понять умом Россию?
— Короста такая… — сквозь смех говорит Тарас. — А помнишь, как выскочил из церкви, когда она хриплым голосом запела на хорах: «Ха-минь!»
— Мра-а-ак, — говорит отец Андрий, давясь смехом.
— А деньги вы у нее одалживаете постоянно! — звонко говорит Елена.
Братья переглядываются.
— Ничего я не одалживаю! — говорит Тарас.
— Как, Тарасик? А на машину?
— К сожалению, материальные отношения с сестрой не в нашу пользу, — вздыхает Андрий. — Она богатая, мы бедные. Да, помогала, когда были студентами. Но какая нам от этого благодать, если и грешники так поступают?
— Она могла бы не давать, — отвечает Елена.
— Могла бы, — соглашается Андрий. — Но давала и упрёков не было.
— Нет! Ну ты скажи, — обращается к старшему младший. — Как можно было надо мной издеваться в школе? Насмотрелась каких-то фильмов про фашистов и реально мне руку сломала — и даже не извинилась! Я обиду эту… Я... А помнишь, ситуацию, когда мы к мамуле приехали, а все же накопилось, и слово за слово, и …  У нее же вроде все есть, и счастье есть, и Толян, но чего-то не хватает. И рассуждает как сытый человек.
— Реализации ей не хватает, — хмыкает Андрий.- Душа-то уже русская, жизнь повидавшая.
— Да! Ей жутко не нравится, когда рассказываешь про успехи. Тогда при ней сказали, что меня считают одним из лучших певцов в Одессе. Говорит: «Чего ты хвастаешься?!» А я же пытаюсь объяснить, что… — Тарас не находит слов. — Ну противно! Сама ж голос сорвала, а петь пытается. В лицо сказал, что думал о ней эти годы. А она заревела коровой. За сердце хваталась, таблетки бежала запить. Ой… Да таким, как Параська, никогда плохо не становится!
— Так она ж не от раскаяния плакала, — говорит отец Андрий, — а от того, что  поставили в такую ситуацию.
— Да вы же все равно ее любите! — говорит Елена. Взгляд посвежел.
— А при чем тут любовь? — спрашивает отец Андрий. — Конечно любим. И она любит.
— Если сестре будет плохо, мне тоже будет нехорошо, — говорит Тарас. — Но она же обложила себя какими-то гадостями, — муж обкладывает чем-то невидимым свои мускулистые руки. Комната вдруг озаряется. В окно видно, как разряд молнии уходит за Лузановку, в море. — Ей что-нибудь припомнишь, сразу за таблетками, — Тарас открывает свою сумку, достает таблетки и кладет их в рот, запивая чаем.
— Это что? — вопросительно Андрий.
— Антидепрессанты, — отвечает брат. — Как Параську вспомню, нервничаю.  «Путин — наш святой!» — хриплым басом передразнивает ее. — «Путин сказал: мы проснулись в другом государстве!» Нет, тупо заграбастал Крым. Еще говорит: «Без единого выстрела!» А попробуй там постреляй — наши лошары с одними отвертками ходили, а у Путина бойцы побоевее — зубами перегрызут колючую проволоку.
— Я ж еще когда гостил у них, она телевизор смотрела и ревела, — морщится Андрий. —Авантюрный Майдан, дым, огонь, радикалы, обгаженный Киев. А она ревела — переживала, как мы тут.
— Тьфу!
— А я наоборот, — продолжает Андрий. — Скорей бы от нее смыться. Слишком развела петушистая жизнь.
— А я тогда Параське сказал: «Если извинения услышу, я тебе все прощу!»
— Наврал, — говорит Андрий.
— А она все забыла! Каялась, говорила: «Как я могла такое делать?» Прощения просила… Но я все равно не простил! Сломала психику в детстве. Вот теперь антидепрессанты глотаю. Пришлось даже топать к психиатру. Он говорит: «Это у вас недовыработка серотонина»… А у нас же армия никакая, власть полулегальная. Кто такой Яценюк? А этот Гевара доморощенный баптист Турчинов не пойми что!  А мои убеждения?! Ох, и зверский мы народ! Эту бы власть, в мешок скласть, дратвой зашить, да по-старому жить. В общем, сломала мне Параська психику.
   Они встают перед иконами. Муж с женой берутся за руки. Отец Андрий читает молитву. Тарас подпевает сильным голосом. Вступает Елена. В конце они молятся за старшую свою Параську. Семья выходит на улицу, когда гроза прекращается.