Бери шинель, пошли домой.. ч. 2

                Бери шинель, пошли домой… ч.2

      Что-то холодное и влажное упало Егору на правую щеку. Он со стоном открыл глаза и повернул голову.  Мрачное небо смотрело на него сверху и давило своим тяжелыми тучами его раскинутое тело.  Кашель, сильный кашель стал бить его плечи.   Сейчас все легкие были забиты газами и вывернутой землей. Надо было бы поднять хотя бы одну руку, чтобы убрать разбитый деревянный  ящик, который упал на вытянутую ногу, но не мог никак этого сделать. Тело просто не слушалось его. В ушах стоял еще сильный звон, а звук моторов и выстрелы уже отдалялись от места его скрытия.
         Постепенно он начал вспоминать, как слева на его орудийный расчет  вылетел немецкий танк, да так неожиданно, что они не смогли быстро развернуть орудие в его сторону или встретить хотя бы гранатами. 
        «Тигр» сразу выстрелил в упор по их сорокапятке.  Пушка как то нехотя подпрыгнула вверх и уже покореженным металлом  упала на снарядные ящики, а людей  разбросало рядом.  Егор тогда заменял заряжающего, и  отлучился за очередным снарядом, поэтому его волной оглушило и отбросило вовнутрь далекого густого куста.  За танком шла немецкая пехота с карабинами наперевес.  Не останавливаясь, они одиночными выстрелами добивали раненых и продолжали идти вперед.  Лежащего без движения Егора они просто не заметили из-за сильного тумана, столь внезапно окутавшего их пригорок. 
       И вот сейчас раненный сержант с трудом приподнялся и скинул тяжелый ящик с ног. Затем попытался подняться и тут же от боли осел, обхватил свою голову обоими руками. Страшный звон раздался в его голове, и Егор упал, потеряв сознание. Сказалась еще и прежнее ранение. Ведь это была его не первая война.
      Вернувшись в свои Арийцы осенью он сыграл свадьбу с дожидавшиеся его Фенюшкой.  Мягкий и веселый характер, золотые руки хорошего плотника, Егор быстро влился в коллектив местного колхоза. Он поправил дедову хату, перебрал доски в полу, потом и крышу починил.  Но вот случилась война, и потянулись в деревеньку повестки для мобилизации.  Добровольцем, не смотря на ранения, Егор явился в военкомат в 1942г.  Его сначала не брали по ранениям,  но потом отправили на ускоренные курсы артиллеристов (очень не хватало тогда), а затем, присвоив звание мл. лейтенанта послали на фронт.
      Уже было совсем  темно, когда Егор опять очнулся. Нога еще продолжала ныть,  но память уже не так тяжело приходила к нему.  Больше всего ему хотелось пить, а вот его фляжка была пробита осколком и вода просто вытекла на землю.  Ползком он пробрался к разбитому орудию. Все его товарищи были мертвы, погибнув в последнем бою.  Семен Прокопченко, его веселый и неунывающий никогда друг, лежал, раскинув руки в разные стороны на краю окопа, и казалось, что сейчас он поднимется и опять расскажет всем какую-нибудь интересную историю.  Все его очень ценили за покладистый характер и всегда подтянутый вид. В их роте он единственный  кто не курил и свой табак отдавал товарищам с одним условием, чтобы они спели ему хорошую деревенскую частушку. Можно даже матерную. Он потом это обязательно записывал в серую тетрадочку, которую держал в боковом кармане. 
      Тетрадочка….Егор сейчас и достал её из кармана телогрейки остывшего тела, как память о друге…  А вот карандашик и фотографии его семьи не смогли удержаться в дрожащей руке и рассыпались по дну окопа и он собирал эти помятые фотографии не слушающими его руками целый вечер.
      Еще целый день солдат просидел рядом со своим разбитым орудием и погибшими товарищами, не в силах подняться и идти хоть куда-то. Недалеко журчал небольшой ручеек,  и он как-то помог ему восстановить силы.  Надо ж было еще похоронить бойцов, но Егор все не решался это начать, слишком неожиданно все случилось и казалось жутким сном. И хотя это было не первой потерей в его службе, он все никак не мог понять эту войну, это неожиданное исчезновение из своей жизни дорогих товарищей  и совершенно дикое ноющее чувство при виде их искалеченных тел.  И вот теперь, надо было собирать их всех  вместе в широкой могиле  и навсегда расставаться с однополчанами, с которыми он воевал последнее время.
      Через два дня через эти места проходила отступающая часть, они и подхватили с собой раненого Егора. Все документы погибших товарищей он сдал потом  в специальный отдел, себе же оставил серенькую тетрадь Прокопченко, да карандаш, которым он записывал туда разные истории и веселые частушки.    
      В 44 году он опять попал в окружение в начале августа под Хельме.  Плен.  Потом были пересыльные лагеря и в конце 1944г.  он очутился в Освенциме.
      Его группа вошла в ворота этого лагеря.  Проходя он обратил внимание на людей при входе в полосатой форме стоящих лицом в первому бараку и спиной к ним. Они стояли, не двигаясь как бы упреждая любые попытки свободных действий со стороны прибывших. Это потом он уже узнал, что это были заключенные, наказанные и ждущие расстрела.
      Колонна не спеша двигалась вовнутрь лагеря. На разделительном участке находились несколько немцев с плеткой и какие-то непонятные свирепые личности в одежде заключенных. Повсюду слышались стоны, команды и выкрики людей. Для непосвященных это был какой-то бардак, но у немцев обычное мероприятие. Немощных и больных отправляли налево, тех же которые были еще в силе отходили на правую сторону.
      Егор еще в прошлых лагерях себе усвоил истину – не показывать свои недостатки и говорить, что ты все можешь.  А его умение быть хорошим плотником все время выручало его из беды. Вот и теперь его отравили направо.  Опять он остался живой, опять смертушка пробежала только рядом.  К тому же пригодилось ему небольшое знание немецкого языка, в детстве он дружил с сыном учительницы немецкого языка в их селе, бывал в гостях, да и способен был к языкам..
Русских заключенных поместили в русский барак. Его поразила нарисованная при входе здания огромная зубная щетка с положенной белоснежной пастой сверху. Тюфяки на полу, ведра в душевой, какие-то стулья и столы – надо было определяться.. Егора, с его специальностью, буквально сразу утром после скудного завтрака забирали на работы в город и привозили только вечером и вроде бы его не касалась обыденная жизнь в Аушвице..
На третий день он познакомился в столовой с Ароном. Этот тщедушный человек работал в команде Шокс, которая занималась чисткой тел заключенных погибших от удушения  Циклоном-Б в третьем бараке.  Эту работу могли выполнять только люди еврейской национальности.
        30 человек.... Они быстро осматривали трупы, выискивая потайные места в мертвых телах и ища спрятанные драгоценности. Другие национальности просто сходили с ума на следующий день от вида того ужаса которое им предстояло смотреть после того как только провентилировались помещения и возможно было зайти в газовую камеру, а вот евреи могли…. Да и эта команда менялась через три месяца, их просто расстреливали сумасшедшими  и заменяли на новых евреев....
        Я не говорю про семитизм, но это правда, посмотрите документы.
Во внутреннем дворе стоял огромный каток. Раз в неделю по приказу коменданта выгоняли несколько польских священников, и они вручную укатывали гальку на плаце этого двора. Обессиливший священник падал, и каток наезжал на него, погребая тело под тяжестью многотонного исполина. Вот такое развлечение было у руководства.
       За эти несколько лет войны у Егора сложился своеобразный стереотип поведения в неволе. Он отлично понимал, что достаточно плохого настроения у начальства и он пойдет в газенваген, и в то же время чувства выжить, скрыться из глаз от людей от которых завесила его жизнь, как-то спрятаться…   В конце 44 года он практически уже не приходил в лагерь Освенцим, ящики для снарядов работал и складировал прямо на рабочем месте, там же и ночевал. Там же и освободили его части советской Армии.
      После определений и допросов он получил индульгенцию и поспешил к себе на Родину. Его попытались тронуть органы в 1955г., вызывали, что-то писали, но ничего не получилось. Кавалер многих наград.
       Три… Три жизни он прожил за свои 70 лет. Никогда не жаловался, ни к кому на поклон не ходил, но когда пришли к его дому в селе  ублюдки из райцентра и стали давить цветы из его полиссадника перед домом, якобы не положено, он просто вышел с двустволкой и сказал что порешит сейчас любого кто сорвет хоть цветочек из его сада. Посмотрев в его глаза, они отступили.

        Посвящается моему деду Егору Михайловичу, прошедшему две войны и вынесшему неимоверные испытания за свою жизнь. И моей бабушке Федосье Трофимовне, удивительной женщине с потрясающей харизмой и воспитавших троих сыновей и мою маму…