Подрезанные крылья поэзии

Брату моих мечтаний с душой вольной и прозрачной,как лесной ручей.

Порой мне кажется, что писать о нём я мог бы до бесконечности долго, опасаясь не вовремя поставить окончательную точку.
Говорят, камень всегда холоден, но Огюст Роден всегда брал именно его, мрамор, чтобы изобразить человека. Имя Пётр переводится с греческого как камень. Крепкий, как камень, скала, монолит, каменная глыба. В гороскопах, словарях имён, рассказах об именах отмечается, что люди с этим именем всегда тянутся к знаниям и себе профессию выбирают по призванию.Он необычаен.Своей студенческой шевелюрой, которую я сравнил бы с заблудившейся в лесу золотопёрой жар-птицей или с огнём костра, он - с лицом цвета бледной меди - напоминал мне Бальмонта, описанного Ильёй Эренбургом. Я не могу вспомнить точную дату, когда встречу с ним подарила мне судьба. Помню только, что он, как и я, стали в ту пору студентами Одесского университета, а во время каникул он работал проводником вагона железнодорожного состава "Одесса - Москва" и по доброте душевной умудрялся брать меня с собой в рейс. Когда я вспоминаю это давно умчавшееся, как грохочущий экспресс, время,на память приходит написанное во время войны восьмистишье Валентина Катаева:

Каждый день, вырываясь из леса,
Как любовник в назначенный час,
Поезд с белой табличкой «Одесса»
Пробегает, шумя, мимо нас.
Пыль за ним подымается душно.
Стонут рельсы, от счастья звеня.
И глядят ему вслед равнодушно
Все прохожие, кроме меня.
1944
Он, проводник на подработке, помнится мне неутомимо энергичным, я бы даже сказал, железным, как и поезд, и заботливо-внимательным в деле обслуживания пассажиров: то разносящим по купе горячий чай, то приглашающим вернуться в вагон с перрона, то с веником в руках...
Летит по рельсам памяти состав. Когда приобретаешь друга,одновременно его же и теряешь: ведь с каждым убегающим вдаль днём непременно прощаешься и с радостями, и с бедами, которые только вчера были твоим сердцебиением, твоей жизнью...
Прекрасный рассказчик. Высокообразованный. Прочитал множество книг, тысячи. Переводчик-профессионал широкого профиля. Когда беседую с ним,всегда сожалею о том, что не сумел в своё время приобрести диктофон и что нет со мной рядом подруги-стенографистки. Можно было бы запросто написать приключенческий роман. Пётр бывал за границей,повидал мир, бывал во многих экзотических государствах, работал гидом, но всем странам мира,где довелось ему побывать и пожить, я дал бы лишь одно-единственное название: Заболотния. Пётр Емельянович Заболотный - с ним мне повезло!- человек поистине удивительный и, я бы сказал,потрясающе уникальный. К любой, даже самой нечаянной и крохотной похвале в свой адрес относится весьма скептически или с шуткой, иронией и даже сарказмом, хотя обладает редким дарованием истинного полиглота, феноменальными способностями как страстный книголюб и филолог от Бога, как переводчик с испанского, итальянского,португальского и даже сербско-хорватского языков. Любит художественное слово,Одессу-маму как город своей юности.Любит и величественную Москву с её гудящими, мчащимися по магистралям и свистящими, как стремительный ветер,поездами метрополитена, с её магазинами,базарами,ярмарками,выставками, музеями,телефонными звонками и компьютерами, с великолепными вкусными пирожками,которые искусно умеет готовить его обаятельная жена Роза.И не потому ли он влюблён в настоящую лирическую поэзию, что посчастливилось в жизни встретиться с этим поэтическим именем, олицетворяющим не только царицу всех цветов, но и королевское знание этой царицей испанского языка? Ведь Роза-  преподавательница, лингвистка, кандидат наук. В глубинах её сердца, как полезные ископаемые в недрах земли, спрятаны  и божество, и вдохновенье.
- Пётр! Остепенись! Я издали наблюдала, как ты мчался, словно угорелый, за троллейбусом!- запальчиво говорит она, слегка возмущаясь дорожно-транспортным поведением своего мужа.- Пора бы тебе всерьёз задуматься над тем, что ты уже давно не мальчик и что тебе не пристало и не к лицу бегать за троллейбусами! Подожди другого!..
Пётр молча сопит в ответ, продолжая ощущать себя юношей, хотя и пенсионер, но с женой не спорит, ибо знает, что она всегда права, неоспоримо рассудительна и является необходимым сдерживающим фактором безрассудных и опрометчивых порывов его мятежной души... Но мне хотелось бы здесь набросать на холст жизни кистью своих чувств и мыслей мазки портрета не Розы, а Петра. Если бы я был Репиным, вероятно, изобразил бы Петра в малиновом атласном или бархатном халате на фоне его богатой библиотеки, где собраны лучшие легенды, мифы и волшебные сказки всех народов мира. Со сказками и мифами он живёт уже много лет, как с любимыми людьми. Впрочем, это вовсе не означает, что он не знает Пастернака, Веласкеса, Монтеня и Рембо,Мандельштама или Оскара Уайльда, Сервантеса или колумбийского прозаика и журналиста Габриэля Гарсиа Маркеса, автора сборника "Жить, чтобы рассказать о жизни". Всё-таки жаль, что я - не художник со сказочной фамилией, напоминающей известный овощ из народной сказки. А будь я ещё и Айвазовским, написал бы маслом фигуру моего прибывшего в Одессу друга на фоне черноморских волн, на фоне пенистого, брызжущего прибоем Чёрного моря. Иногда хочется стать даже праздничным Борисом Кустодиевым, чтобы показать моего Петра на всем известном одесском Привозе, сосредоточенно приобретающего лазурную скумбрию или ароматный букет из пурпурных палок копчёной краковской колбасы. Мы шагаем по Привозу мимо Гималаев и Тибетского нагорья различных фасонов сумок. Мой московский гость выбирает одну - с многочисленными кармашками и застёжками,с широком матерчатым ремнём,перекидывающемся через плечо, платит продавщице деньги, а потом вдруг вручает мне этот подарок с требованием: "Держи! Журналисты должны ходить, ощущая комфорт, с удобной и вместительной сумкой, а не с какими-то целлофановыми кульками. Ты ведь - журналист!" И я тут же ощутил,что именно эта сумка побудила во мне желание написать что-нибудь элегантно-экстравагантное в виде эссе о её дарителе, а заодно и показать, что журналист я не только по документу, но и по претворению в жизнь крылатой латинской поговорки: "Ни дня без штриха;ни одного дня без строчки". Это был и девиз Бальзака, который был начертан на камине рабочего кабинета Эмиля Золя. Хорошее правило было у древних, и мне не хочется его забывать:"Nulla dies sine linea". Очень правильное решение. Его придерживались многие: и Бетховен, и Вересаев,и Шиллер. Да мало ли кто. А Юрий Олеша даже назвал так одну из своих книг: "Ни дня без строчки".И я каждый день говорю себе: "Не позволяй своей Музе стать Обломовым!" Как-то раз у меня даже родилась эпиграмма на эту тему, с которой нередко обращаюсь и к самому себе:

За тебя не напишут стихи ни Гомер,
Ни Шевченко Тарас, ни волнение Буга.
Должен сам ты и рифму найти, и размер. 
Пиши, лентяюга!

На улице Ришельевской,прямо на улице,среди раскидистых тенистых платанов (экспромтом мне захотелось назвать это кафе "Платановым хутором") мы усаживаемся за уютный столик с салфетками (чем не бумага для стихов?), и Пётр, как опытный книжник и гурман, листает меню. Я же молча воображаю, будто сижу на троне принца поэзии, словно я - не Анатолий Яни в Одессе, а Поль Фор в Париже. Разница небольшая: тоже три буквы. Главное - то, что я в эти ришельевско-платановские минуты ощущаю сладость жизни.В одном из стихотворений  Поль Фор просит добрых людей помочь ему найти его радость,которая упала в траву. В другом описывает свой портрет:"Мои глаза - как два чёрных бриллианта, их блеск волнует и жжёт. На мне чёрная шляпа Рембрандта." Хотя официантка подавала бифштекс, мне казалось,что она подаёт стихи Поля Фора. Как я уже говорил,Пётр - филолог, но здесь, за столиком,он вдруг неожиданно для меня проявляет дивные способности математика, которые и не снились, скажем, Николаю Ивановичу Лобачевскому,Адриену Мари Лежандру, Жюлю Анри Пуанкаре или самому Пифагору. После перечисления указанных в меню блюд Пётр молниеносно прикидывал в уме и называл сумму, в которую должна была обойтись вся наша кухня на двоих вместе с выпивкой. После завершения трапезы меня охватывало удивление: официантка вручала счёт, который тютелька в тютельку совпадал с предварительно называвшимися Петром цифрами. Надо же! Колдун какой-то, ей-богу! Он удовлетворённо улыбался моим словам, а я балдел.Нельзя было не завидовать его феноменальной памяти. Удивляясь его способностям. я спросил: "А не можешь ли ты перечислить города, в которых ты побывал, кроме Кишинёва,Одессы,Москвы и Минска, откуда родом жена? Называй, а я буду считать.Оказалось, что Пётр в течение жизни посетил 104 зарубежных населённых пункта, среди которых - Гавана,Луанда,Варшава,Прага, Милан,свыше десятка крупных городов Испании.И всё это не считая около ста городов и посёлков, расположенных в Советском Союэе, которых, может быть, тоже сто четыре. Невольно вспомнились слова московского драматурга Эдварда Станиславовича Радзинского из его пьесы "104 страницы про любовь": "Людям моложе ста двух лет свойственна вера в "необыкновенную встречу". Без этой веры можно было бы умереть от скуки. Идёт по улице человек. Упал и умер. Все думают — он от инсульта. А он — от скуки." С Петром никогда не бывает скучно.Он - фантазёр, фантаст и приключенец. Мы шли к вокзалу.
- Зайдём в "Макдональдс" - ударим по мороженому в хрустящем стаканчике! Ты знаешь, - говорит Пётр, - у тебя есть очень неплохие стихи. Я хотел бы их собрать, примерно около сотни, на свой вкус и издать в Москве лирический сборничек. За мой счёт! Но отбор у меня очень строгий,пока накопилось порядка пятидесяти с чем-то. Дай только Бог,чтоб в Москве у меня было о'кей с заказами на переводы!
Одессе часто приписывают излишнее веселье, но это глубоко несправедливо. Разве можно не грустить, когда уезжает друг и когда разлука с ним подрезает крылья твоей поэзии?
-------------
Привет, Анатолий!
Признаться, ты меня сильно удивил. Даже поразил. Не ожидал, что ты можешь писать таким превосходным языком. Когда я скопировал твой очерк и начал читать его Розе - конечно, опуская названия и имена, - то она подумала, что я читаю ей что-то из Куприна или Бунина, из их воспоминаний о Блоке. Очень неплохой язык. И нужно развивать его, сопрягая с интересным сюжетом и сильной идеей. Я же никак не гожусь для героя произведения. Не тот уровень, не блещу достижениями.
------------
Мне видится в Вашем переходе к прозе какой-то новый знак, поданный от судьбы лично Вам, но необходимый всем нам после пережитого в последние тягостные дни и месяцы. И вот действительно у Вас получилось выразить просветленную признательность старой дружбе, и оказалось, что она ничуть не пострадала от постигшего нас всех шока тотального вероломства, а наоборот указала своим божественным перстом - в чем на самом деле кроются истинные сокровища человеческого общения... Анна Карнаух.
------------
При чтении это лиричное эссе
мне показалось лёгким и воздушным, как бизе.
Юрий ОВТИН, одесский писатель.