Место под Солнцем. Глава 15. Скандал в Сен-Манде

Мориньер должен был встретиться с суперинтендантом в Во-ле-Виконте. Но накануне он вдруг решил сделать шаг, которого от него не ждали. Он отправился в Сен-Манде.
Там праздновали день рождения супруги Никола Фуке – Мари-Мадлен.

Никола Фуке был человеком щедрым. И в доме его всегда толпилось множество гостей. Но в этот день количество их, судя по всему, превысило все вообразимые пределы.

Сначала Мориньер, - не так по необходимости, как по привычке, - остановил карету неподалеку от особняка, в темноте, на углу, откуда наискосок, сквозь не слишком густую листву сада был виден и дом, и кусок огромного двора с большим фонтаном посредине.
С этой же точки легко было наблюдать за тем, как собираются гости.
Мориньер следил из темноты, как подъезжали один за другим экипажи, как из них высаживались приглашенные, проходили оживленными группами по гравийным дорожкам, поднимались по ступеням, исчезали внутри не слишком большого, но великолепного дворца.
Редкие из гостей сегодня решали соблюсти все правила – проделать привычный полукруг по подъездной дорожке и высадиться у самых ступеней. Большая часть предпочитала пройти сотню-полторы туазов от ворот до дома – вдохнуть свежего воздуха, услышать журчание воды в фонтанах, взглянуть на небо, усыпанное звездами. Погода стояла прекрасная. И короткая вечерняя прогулка была удовольствием.
Одни отправляли свои экипажи прочь – до того момента, как придет время расходиться. Другие оставляли кареты прямо на улице, близ особняка, чем только усиливали ощущение немыслимого столпотворения.
Дом и изнутри, и снаружи был освещен сотней лампионов и свечей. Окна, двери, лестница, часть улицы – все было осияно теплым желтым светом горящих масляных светильников. Они растапливали, рассеивали темноту. И люди, высыпаясь, вываливаясь, горделиво выступая из экипажей, - все до одного, - походили на мотыльков, слетающихся на огонь.

Наконец, Мориньер решил, что пора и ему присоединиться к гостям. Дал знак кучеру, и карета медленно тронулась, приблизилась, влилась в поток подъезжающих. 
Когда экипаж остановился, один из лакеев, одетый в синюю с золотом ливрею, ловко открыл дверцу, опустил подножку.
Мориньер вышел из кареты – в черном костюме домино, с большим деревянным крестом поверх плаща и черной кожаной полумаской на лице. Он не слишком выделялся из толпы гостей, большая часть из которых уже прибыла на бал в маскарадных костюмах. Некоторые несли маски в руках, другие, как Мориньер, уже скрыли за ними лица.
Мориньер поднялся по ступеням. Входные двери были открыты, и он ступил в длинную светлую, полную гостей, переднюю. Кивнул коротко лакею, указавшему ему путь наверх – в гостиную, где гости, переговариваясь, ожидали начала бала.
Надеялся, что его остановят. Однако, судя по всему, никому из встречающих у порога дома гостей и в голову не пришло сверяться со списком приглашенных. И наряженные, благоухающие, таинственные - все эти новоприбывшие артемиды и аполлоны, зенобии и юпитеры беспрепятственно смешивались с прочими, уже утвердившими свое положение в этом доме, богами, богинями, царицами и царями. Раскланивались, щебетали, смеялись.

Мориньер на мгновение задержался у входа в гостиную, потом спокойно развернулся и пошел в прямо противоположном от бальной залы направлении. Прошел коридором до большой, увешанной великолепными картинами, комнаты. Пересек ее, вошел в библиотеку – гордость суперинтенданта. Добрался до кабинета.
Нигде никого. Какая беспечность!
Даже на стенах и на столах во всех помещениях, через которые он прошел, – будто бы для того, чтобы облегчить ему задачу, - горели свечи. Он взял со стола один подсвечник – не отказываться же, раз все так удачно складывается.

Мориньер толкнул дверь – кабинет был заперт. Достал отмычку, ловко вставил ее в замочную скважину. На то, чтобы проникнуть внутрь, ему понадобилось не более минуты.

Он покачал головой. Откинул капюшон, прошел к столу. Оставил дверь приоткрытой.
Уселся в кресло, проверил ящики стола – два из них были отперты. Впрочем, это было уже совсем не важно. Человеку, проникшему в кабинет, достанет сноровки добраться до любой бумаги, когда ему дают столько для этого времени.

Мориньер просидел за столом более четверти часа, прежде чем в комнату заглянул старик-слуга.
Заглянул. Замер, встал на пороге.       
Смотрел на темную, худощавую фигуру в хозяйском кресле с недоумением и даже как будто опаской.
Откашлялся. Пролепетал:
- Прикажете подать сюда свет?
Мориньер усмехнулся:
- Ну да… И ключи от бюро и ящиков стола.
- Что, простите?
Старик сделал шаг назад. Пару мгновений переваривал услышанное. Потом свел брови к переносице.
– Кто вы такой? И что вы делаете здесь?
- С этого вопроса следовало начинать, заканчивать же им разговор – бессмысленно, - пожал плечами Мориньер. – Ступай. И передай господину Фуке, что его ждут в кабинете.
- Господин Фуке занят с гостями, - ответил хмуро старик.
Ему совсем не нравился этот человек. Он чувствовал исходящую от него угрозу. И теперь колебался.
Понимал, что появление незнакомца не добавит хозяину настроения. Но ослушаться не мог.
Бормоча что-то под нос, старик удалился.

Ждать Мориньеру пришлось недолго.
Уже спустя несколько минут в коридоре раздались быстрые легкие шаги. И Никола Фуке, едва появившись в дверях, воскликнул, распахнув руки:
- Господин Мориньер! Как я рад видеть вас в моем доме! Чем вы так напугали старика? Этот старый болван бурчал что-то про дьявола.
- Дьявола? – Мориньер усмехнулся, коснулся рукой распятия на груди. – У вашего слуги необычайно острое зрение, когда он может разглядеть дьявола в такой близости от креста.
Поднялся, вышел из-за стола навстречу хозяину дома. Улыбнулся широко.
- Не думал, что вы так скоро сумеете покинуть ваших гостей.
Фуке смущенно улыбнулся в ответ. Дождался, пока сопровождавшие его слуги расставят по комнате свечи. Потом удалил их одним движением руки. Вздохнул:
- Простите меня, ради Бога, господин Мориньер. Я не прислал вам приглашения на этот бал, зная вашу исключительную нелюбовь к такого рода увеселениям. Но я, безусловно, должен был…
- Оставьте, господин Фуке, - прервал его мягко Мориньер. – Нет нужды извиняться.
Фуке качнул головой упрямо.
- Но вы ведь не откажетесь составить нам компанию? Здесь, господин де Мориньер, в моем доме, собрались лучшие поэты и художники нашего времени. Чудесные друзья, они так радуют жену своими творениями! Что сделаешь, женщины падки на лесть! А сегодня моя дорогая Мари-Мадлен просто купается в ней - все поют ей дифирамбы.
- Увы, господин Фуке, я не поэт. Однако и у меня, признаюсь, припасен подарок для вашей жены. Но… До того как вы позволите мне присоединиться к сонму восхваляющих ум и красоту вашей супруги, я хотел бы спросить у вас: что - доступ в ваш кабинет всегда так прост?
Фуке отвернулся, коснулся рукой крышки секретера, слегка оперся на нее.
- В нашем доме бывает много народа, но все это друзья, - неопределенно ответил.
По его лицу промелькнула тень. Он устал от волнений, а появление Мориньера возвращало его к той самой тревожной действительности, от которой он надеялся убежать хотя бы на время праздника.
- Прошу прощения, что порчу вам настроение, - негромко произнес Мориньер. - Мне не стоило приходить сегодня.
Фуке нервно провел рукой по волосам.
- Я в самом деле рад видеть вас. И если вы нашли в моем лице нечто, заставившее вас усомниться в этом, то виною тому моя слабость. Мне трудно в ней признаваться, но если мое молчание позволит вам сделать неверные выводы, я буду чрезвычайно огорчен.
Он протянул руку в направлении кресла, приглашая Мориньера присесть. Открыто, хотя и несколько устало, улыбнулся.
- Вы хотели поговорить со мной о делах? Прошу.
- Нет, - покачал головой Мориньер. - Мы можем сделать это и завтра. Теперь же я хочу только объяснить вам свое появление здесь. Я слышал, что господин Кольбер похвалялся его величеству не так давно, что в его руках находятся документы, могущие доставить вам немало хлопот. И, признаюсь, легкость, с какой мне удалось проникнуть в ваш кабинет, убедила меня в том, что это вполне может оказаться правдой. Вы не запираете стол?
- Запираю.
- В самом деле?
Мориньер поманил Фуке. Легко выдвинул два ящика.
- Эти открыты.
Фуке смотрел на ящики, полные бумаг. Пытался вспомнить, что именно в них могло бы заинтересовать его врагов. Не вспомнил. Бросил взгляд на висевшее над камином зеркало.
Развел руками:
- Возможно, в этот раз я и забыл их запереть.
Старался выглядеть беззаботным и веселым. Улыбнулся, подхватил Мориньера под руку:
- Вы готовы, граф? Дамы ждут нас. И, боюсь, они не дадут вам сегодня укрыться от их внимания.
Мориньер надел на лицо великолепнейшую из своих улыбок, сделал в сторону двери шаг… другой. Проговорил тоном легкомысленным, не глядя на идущего рядом суперинтенданта:
– А вы знаете, что господин Мольер с недавних пор с завидным аппетитом ест из двух кормушек?
Фуке остановился. Выпустил локоть Мориньера. Вновь прикрыл распахнутую уже было дверь.
- Что вы имеете в виду?
- Я говорю, что господин Мольер согласился сотрудничать с господином Кольбером и даже получил от него полный кошель золотых монет. Что уже само по себе необычно – я не слышал, чтобы господин Кольбер прежде был знаменит своей щедростью.
- Мольер?
Фуке вдруг побледнел.
- Это очень нехорошо, - прошептал.
Мориньер внимательно следил за выражением лица суперинтенданта. Заметив скользнувшую по его лицу судорогу, сказал:
- Если вы думаете теперь о тех бумагах, которые хранил Мольер в своем театре, забудьте о них. Их там больше нет.
Фуке посмотрел на Мориньера, спросил, глядя ему в глаза:
- Что значит - нет?
- Я забрал их и распорядился ими так, как посчитал нужным.
Фуке подождал немного. Потом спросил:
- И как же вы ими распорядились?
- Я отдал их королю. Вы ведь собирались сделать именно это?

Фуке вздрогнул. Посмотрел на Мориньера с изумлением.
- И… что его величество?      
- Если позиции господина Кольбера и пошатнулись, то не слишком. Во всяком случае, я не стал бы делать на это ставку.

*

Продвигаясь вслед за Фуке, Мориньер не мог не отметить: несмотря на то, что времена для хозяина особняка наступили непростые, праздник был организован на широкую ногу.
В зале было светло, как днем.
Сотни лампионов располагались по периметру зала. Великолепная люстра в виде огромного многоуровневого фонтана спускающаяся с потолка, разбрызгивала по сторонам отраженные от хрустальных граней блики. По углам, на высоких постаментах из мрамора, располагались большие жирандоли* (канделябры с многочисленными рожками, расположенными по окружности). Свет, преломляясь в их хрустальных стразах и гирляндах, играл радужными отсветами на стенах и многократно отражался в зеркалах.   
В соседнем зале сервировали столы. Через двойные, раскрытые настежь, двери было видно, как слуги расставляли посуду, зажигали свечи, наполняли высокие вазы фруктами.
Музыканты, упрятанные на верхней галерее, наигрывали что-то романтическое. Распорядитель танцев расхаживал меж гостями. И те, уже готовые танцевать, собирались в группки, переговаривались, шептались о чем-то – ожидали начала танцевальной части вечера.

Когда Фуке с Мориньером вошли в зал, гости расступились, пропуская их вперед – туда, где ждала их в окружении подруг виновница торжества, Мари-Мадлен, маркиза де Бель-Иль.

Маркиза, беременная пятым ребенком, стояла, положив руку на выступающий живот, разглядывала следующего за ее мужем гостя. Тот снял с головы капюшон, однако оставался в маске. И, хотя лица большей части гостей сегодня также были скрыты масками, Мари-Мадлен почувствовала какой-то необъяснимый всплеск беспокойства.
Она вглядывалась и никак не могла его узнать. Однако, несмотря на это, уверенная, что ее любимый Никола не позволил бы сегодня появиться в их доме человеку, который не был бы достоин ее улыбки, Мари-Мадлен сохраняла на лице приязненное выражение.
Когда гость приблизился, она милостиво протянула ему руку. Мужчина склонился к руке, выпрямился, взглянул на нее сквозь прорези полумаски острым взглядом. Заметив в глазах именинницы замешательство, поднес руку к голове, одним движением развязал ленты, благодаря которым маска плотно прилегала к лицу. Открыв лицо, улыбнулся, еще раз склонил голову.
А она все никак не могла припомнить, кто он. Всматривалась – и не понимала, откуда знает она эти темные глаза, высокий лоб, этот насмешливый изгиб губ.
Между тем мужчина достал из-под длинного плаща подарок – небольшой ларец красного дерева с перламутровой инкрустацией на крышке. Несколько мгновений Мари-Мадлен всматривалась в бурное переливчатое море, серебристо-розовое небо, радужных черепах на песчаном берегу.
- Какая изысканная работа! – прошептала, наконец.
Услышала, произнесенное голосом глубоким и проникновенным:
- Примите мои поздравления, мадам. А вместе с ними - этот скромный подарок. Нелепо было бы полагать, что он сможет сделать совершенное еще более совершенным. Но все же примите его, и я буду надеяться, что однажды он напомнит вам о том, кто от всей души желает быть вам полезным.
Непринужденно улыбаясь, она приподняла крышку.

- Да он поэт, этот господин, - шепнул за спиной Мориньера какой-то молодой человек, с любопытством приглядываясь к новому гостю.
Шелест платьев не мог больше заглушить едва сдерживаемого возбуждения окружавшей его толпы.
Они узнали его. Они шептали его имя, передавали друг другу все те нелепицы, до которых так охоч Двор.
До Мориньера долетали обрывки речей, произносимые второпях и шепотом. Но ни один мускул на его лице не дрогнул.
Мориньер продолжал стоять, держа обеими руками ларец, чтобы дать возможность молодой женщине вынуть из него подарок. Кто-то довольно громко произнес его имя, и вслед за ним заговорила хозяйка дома.
- Какие прелестные вещицы! - воскликнула она, извлекая наружу несколько черепаховых гребней, украшенных россыпью бриллиантов. – Они великолепны, господин де Мориньер! Я непременно воспользуюсь ими завтра же!

Граф де Мориньер! Конечно же! Она вспомнила и это имя, и его хозяина. И она вспомнила, где они встречались.
Мари-Мадлен очень хотела, чтобы тревога, которая охватила ее в этот момент, не отразилась на ее лице. Но Мориньер был внимателен, а она не слишком хорошо держала себя в руках.
Заметив, как распахнулись глаза маркизы, как дрогнули ее пальцы,  Мориньер приготовился откланяться. Произнес еще пару приличествующих случаю фраз. Обернулся к Фуке. Собирался тут же уйти, но суперинтендант вновь взял его под руку.
- Идемте со мной, граф, я хочу показать вам свое последнее приобретение. Уверен, вы воздадите ему должное.
Он повел Мориньера в соседний зал, где недавно и ненадолго обрела свое место очередная картина. Уже в самое ближайшее время она, вместе с многими прочими произведениями искусства, будет упакована и отправлена в Во. Но сегодня она принадлежала этому дому и… она так радовала его хозяина!

Фуке приобрел картину у старика-банкира, живущего на улице Сен-Мери. И заплатил за нее больше, чем собирался. Ушлый старикашка знал, каких струн следует касаться, когда говоришь с человеком, не только разбирающимся в живописи, но больным ею.
Он с видом таинственным провел Фуке в секретную комнату. И тот, разглядев в неровном свете свечей великолепнейшую из картин Дзампьери Доменико, «Музицирующую святую Цецилию с ангелом», - не нашел больше сил спорить. Согласился уплатить старику столько, сколько тот просил.

И теперь, когда Мориньер стоял рядом с ним, Фуке хотел, очень хотел, чтобы тот оценил его приобретение.
Тот и оценил. Долго не сводил взгляда с вдохновленного лица женщины, игравшей на семиструнной виоле. Потом сказал:
- Что ж… Такие картины укрепляют веру в Истину. И как не верить в нее, когда перед глазами – такой образец гармонии. Вы приобрели ее у Ябаха?
- Вы знаете этого человека?
- Слышал о нем.
Мориньер оглянулся, остановил свой взгляд на вывешенном на противоположной стене Тициане.
- По всему судя, вы общаетесь с ним достаточно регулярно. Интересный человек. Некоторые зовут его «барометром придворной жизни».
- Никогда не слышал.
 Мориньер кивнул.
- Пара известнейших коллекционеров благодаря его необъяснимому чутью спасла свои жизни.
- Каким же образом? – засмеялся Фуке.
- Они, как и я, слышали, что этот человек невероятно везуч. Так однажды он купил коллекцию картин у несчастного Карла Первого. И, представьте себе, случилось это совсем незадолго до того дня, как бедный английский король взошел на эшафот. И так эти хитрецы, - те самые коллекционеры, о которых я сейчас вспомнил, - прониклись сим странным совпадением, что в день, когда господин Ябах предложил выкупить у них несколько весьма интересных образцов живописи, они собрали свои вещички и уехали. В Испанию. Позднее, представьте себе, дорогой господин Фуке, в самом деле выяснилось, что, протяни они с отъездом день-другой, у них были все шансы если не повторить судьбу английского монарха, то уж наверняка надолго поселиться в Бастилии. В некоторых случаях одно вполне стоит другого.
Мориньер улыбнулся с видом легкомысленным. Подошел к противоположной стене.
- Чудесный Тициан, - проговорил. – Он – несомненное украшение вашей коллекции, господин Фуке.
Произнес шутливо:
- Хочу вам сказать: до тех пор, пока вы приобретаете картины у этого господина, а не наоборот, я более или менее за вас спокоен.
Фуке взглянул на картину, потом перевел взгляд на собеседника. Воскликнул восторженно:
- В самом деле, и эту картину я тоже купил у Ябаха! Но откуда вы знаете? Этот хитрый еврей бережет свои картины так, словно сторонний взгляд может выжечь на его любимых полотнах дыру! Неужели он показывал вам свою коллекцию?
Мориньер улыбнулся,  молча покачал головой.
- Вы прекрасно разбираетесь в живописи! – восхищенно заметил суперинтендант.
- В живописи? – Мориньер посмотрел на суперинтенданта. - Нет, совсем не так хорошо, как следовало бы. Но в людях… Не слишком доверяйте этому господину. В определенном смысле он родня вашему драгоценному Мольеру. Причем последний на этом поприще в сравнении с господином Ябахом  - неоперившийся птенец.

*
 
Мари-Мадлен смотрела вслед мужу и неожиданному гостю. И губы ее были плотно сжаты.
Маркиза дю Плесси-Бельер, любовница ее мужа, а теперь, в эти последние недели, еще и верная ее подруга, взялась растирать руки именинницы.
- Ты плохо выглядишь, - сказала.
- Плохо? Ах, нет. Все в порядке.
Она улыбнулась своей недавней противнице.
Когда-то Мари-Мадлен считала красавицу-маркизу своим врагом. Но в последнее время все переменилось. Сегодня маркиза дю Плесси-Бельер - глаза и уши Фуке при дворе. И Мадлен знает, она не раз помогала ее мужу, принося ему вместе с поцелуями крайне важную информацию.

Мари-Мадлен теперь вспомнила. В первый раз она увидела этого человека три года назад.
Тогда Мориньер, явившийся от имени короля, привез ее мужу приказ купить Бель-Иль - остров, принадлежащий семье опального кардинала Поля де Реца. И королю, и Мазарини совсем не хотелось ввязываться в такую очевидную авантюру, как покупка этого острова. Но и терять контроль над стратегическим пунктом, каким, без сомнения, являлся этот кусочек суши, служивший рейдом для кораблей, следовавших из Новой Франции, ни король, ни Мазарини тоже не желали. Они нашли очень удобное решение, которое стоило ее супругу одного миллиона трехсот тысяч ливров и Бог знает скольких нервов.
Мари-Мадлен поняла, откуда взялось то беспокойство, когда она едва увидела Мориньера. Всякий раз, когда он появлялся на горизонте, случались неприятности.
Она вспомнила.
Во второй раз она встретила его здесь, в Сен-Манде, - увидела краем глаза. Никола не пригласил тогда Мориньера в гостиную, провел в свой кабинет, где они говорили какое-то время. Потом вывел так же незаметно, не предложил остаться на обед, не позволил им даже поздороваться. И очень скоро Мари-Мадлен поняла - почему.
Мориньер вновь привез ее супругу поручение от Людовика. Никола, ее дорогой Никола, должен был срочно отправляться в Польшу, чтобы добиться от польского короля, Яна Казимира, принятия нужного Франции решения. А Франции требовалось ни много, ни мало - чтобы Казимир назвал своим преемником герцога Энгиенского, племянника Анны Австрийской.
Тогда, как и всегда, на карту было поставлено будущее Фуке. От него требовали почти невозможного.

Мари-Мадлен почувствовала, как поднимается в ее душе гнев. Она вспомнила ледяной тон, каким Мориньер доводил до сведения Фуке требования Людовика.
Она в тот день не удержалась, приникла на несколько минут к закрытой двери кабинета, слушала голос этого посланника и удивлялась, - пугалась даже - тому, как долго молчал ее супруг. Никола молчал, а Мориньер говорил – уверенно, холодно и тихо. Настолько тихо, что она не могла расслышать ни слова. Только интонацию - голос человека, убежденного, что ему не посмеют противоречить.
Она вспоминала и бледную сдержанность мужа, и его неуклюжие попытки  не выказать при ней абсолютной своей неуверенности в успехе порученного ему предприятия.
Как смел теперь этот Мориньер являться в их дом?! Какое право имел?!

Мари-Мадлен сжала нервным движением руки. Выдохнула, закусила губу: «Мой Никола непобедим!»
Фуке и тогда в очередной раз достиг своей цели. Используя все свое искусство обращения с женщинами и все свои деньги, он добился нужных результатов с помощью польской королевы-француженки, Марии-Элеоноры Гонзаг, оказывающей большое влияние на своего супруга.

Мари-Мадлен с любовью и нежностью смотрела, как Никола, в компании все того же мерзкого, отвратительного Мориньера, вернулся в зал. Они стояли теперь: муж – лицом к ней, Мориньер – спиной, - и о чем-то говорили.  На лице Никола она читала внимание и как будто… тревогу? Опять тревогу!

Бледность разлилась по лицу Мари-Мадлен.
Мориньер - человек короля. А от короля она давно не ждет ничего хорошего.

*

Она многого не знает, но, как любящая женщина, давно чувствует, что над головой супруга сгущаются тучи. Она чувствует это, несмотря на веселость, даже бесшабашность, которую демонстрирует теперь ее муж.
Вот, к ним подошел Пелиссон - и Никола разулыбался, тряхнул кудрями, заговорил быстро и небрежно.
Вот он запрокинул голову, рассмеялся, - Мари-Мадлен не слышит его голоса, но уверена, что он смеется заливисто и беззаботно. И все равно его мнимая беспечность не может обмануть ее.
Фуке разговаривает с Пелиссоном, улыбается, а Мадлен кажется, что он скрывает за этой веселостью страшную тайну, которая, раскрывшись, поглотит и его, и все его семейство.
Может, это все пустое? Беременность подходит к концу, а в это время женщины так нервны.

Мари-Мадлен от волнения пропускает целую речь, которую произносит Лоре.
Тот обиженно кривит губы:
- Неужели, мадам, рифма показалась вам банальной?
И Мари-Мадлен приходится убеждать его в том, что рифма была прекрасна, а сонет, - ах, Боже мой! она ведь совсем ничего не слышала! – сонет просто великолепен.
Она смотрит на Мориньера, оставшегося в одиночестве. Оглядывается по сторонам. Муж о чем-то ведет разговор с маркизой дю Плесси-Бельер. Та улыбается, кивает. Какое-то время еще беседует с одним гостем, с другим. Потом направляется к Мориньеру.

Фуке, как настоящий хозяин, не оставляет без внимания никого из гостей. Ему не мешает даже то, что, в отличие от всех прочих балов, на сегодняшнем вечере дам несколько меньше, чем кавалеров. И это вполне объяснимо. Большинство сегодняшних гостей – люди искусства: поэты, артисты, художники. Другими словами, все - существа непредсказуемые. Их симпатии меняются так часто, что большую часть их вполне можно назвать людьми одинокими. Что же касается тех, кто женат… Фуке смеется первому же примеру, пришедшему ему на ум.
 Лафонтен… Этот чудак Лафонтен женат, но кто мог бы назвать его человеком семейным? Лафонтен так часто гостит в его доме. И всякий раз, когда он, Фуке, интересуется, отчего тот является без супруги, гневно хмурит брови.
- Чтобы я ввел в ваш дом эту фурию? – рычит. – Да я скорее брошу писать!
Лафонтен всегда не выдержан. А сегодня, - Фуке замечает это, - он еще и заметно перебрал. Он все чаще окликает слуг, разносящих по залу напитки. И Фуке качает головой – теперь этого красавца ничто не остановит.
Фуке оглядывается. Думает: вечер сегодня удался. Сегодня здесь собрались почти все, кого он рад видеть.
Ламуаньон и Бриенн, Юг де Лионн, Лоре и Пелиссон, Лево и Лебрен. Все они тут, рядом с ним – его друзья, его помощники. Они поддерживают его во всех его начинаниях. Без них не было бы Во-ле-Виконта. Многого без них не было бы.

Фуке замечает, как Лебрен, тронутый спокойной красотой Мари-Мадлен, предлагает нарисовать ее портрет. Слышит, как смеется жена:
- Неужели, господин Лебрен, в этом зале нет более никого, кто привлек бы ваше внимание? Забудьте про повод, по которому мы сегодня собрались, и обратите свой взор на более достойный ваших трудов предмет. Ни один холст не вместит меня сейчас целиком, - она постукивает пальчиками по животу, будто играет на клавикордах.
Фуке смеется тихо. Он любит ее безмерно. И забавляется теперь обескураженным видом Шарля Лебрена. Тот теряется отчего-то, оглядывается, принимается рассматривать гостей – будто бы, в самом деле, решает последовать совету хозяйки дома.
Фуке тоже отвлекается. Ловит обрывки разговоров вокруг. Наконец, обращает внимание на группку, расположившуюся неподалеку:
- Боже мой! - восклицает одна из молоденьких актрис. Фуке видит ее в первый раз. - Я так счастлива, господин Мольер! Так счастлива!
Она, разодетая сегодня в костюм, напоминающий перья какой-то невиданной птицы, щебечет о своей безграничной радости по поводу своего участия в представлении, которое должно состояться в Во.
Г-н Мольер представит суду короля новую пьесу «Докучные», в которой одну из небольших ролей сыграет она.
Она так счастлива и выражает это так громко и многословно, что окружающим начинает казаться, что Мольер, должно быть, уже тысячу раз пожалел, что отдал роль этой болтушке.
Кто-то из актеров, - этих Фуке, кажется, тоже не знает, - присоединяется к разговору. Праздник в Во занимает сейчас всех. Гул голосов нарастает.
А девица все не успокаивается. Продолжает говорить, хотя никто ее уже не слушает.

Фуке оборачивается к Мориньеру. Улыбается, отмечая, как кокетливо маркиза дю Плесси-Бельер, сбросившая маску еще в самом начале вечера, склоняет голову, что-то рассказывая его гостю, как поправляет локон, выскользнувший из прически. Мориньер смотрит на нее внимательно и слушает с интересом. Еще бы, - думает Фуке,  - маркиза не только приятна, но и чрезвычайно умна. И согласие этих двух отчего-то радует суперинтенданта.


- Король! Я увижу самого короля!
Ее услышали! – волшебная птица, взмахнув в очередной раз шелковыми крыльями, победно оглядывается. И не вполне понимает, отчего вдруг стихли все разговоры.
Восклицание молодой актрисы повисает в воздухе.
Король! Кажется, будто его тень, скользнув, дохнула на гостей холодом.
- Ах, король! - вскрикивает Лафонтен и раздражается гомерическим смехом.
Никто не успевает его прервать. Лоре делает к нему шаг, пытаясь отвлечь на себя внимание, роняет бокал на пол. Но поздно. Все поздно.
- Король! Проклятый ревнивец! Из зависти… из отвратительной, ничтожной зависти он погубил Лиодо и д’Эмери. Он губит все, к чему прикасается! – в своей ненависти Лафонтен не помнит об осторожности.
И эта ненависть рождает такую тишину, от которой у всех присутствующих закладывает уши.

В ней, в этой тишине, Мориньер и произносит тихо:
- Остановитесь, сударь!
Он не выпускает руки маркизы.  Более того, он продолжает смотреть ей в лицо. Отрывает взгляд от собеседницы тогда только, когда Лафонтен, практически не делая остановки в речи, выпаливает:
- А вы, сударь! Кто вы такой? Никола Фуке, что делает этот человек в вашем доме? Он шпион и прихвостень короля!
Лафонтен вновь разражается долгой гневной тирадой. И друзья не могут его остановить. Они пытаются отгородить буяна от мужчины в черном домино, теперь с высокомерным безразличием наблюдающего за Лафонтеном. Но тот рвется из рук. В порыве отчаянного гнева, выплескивает вино из кубка в сторону Мориньера.
- Я вызываю вас! Вызываю! – кричит он. – Сегодня! Сейчас!
Мориньер улыбается стоявшей рядом с ним маркизе. Демонстративно медленно касается губами ее ледяных пальцев. Потом выпрямляется.
- Нет! - холодно говорит он. - Не сегодня. Позже. Я пришлю к вам секундантов, господин де Лафонтен.

Смотрит в сторону Фуке, который стоит теперь бледный и молчаливый. Обводит взглядом свидетелей этой неосторожной вспышки Лафонтена.
Среди собравшихся, кажется, нет тех, кто мог бы принести сплетню ко двору. Кроме… Он останавливает взгляд на Мольере. Вид драматурга укрепляет его подозрения.
- Кстати, - говорит он, глядя Мольеру в глаза. – Мне недавно попал в руки один документ. Строго говоря, не документ, так – набросок… но любопытный набросок.
Он цитирует одну фразу, другую. При виде того, как меняется в лице Мольер – жестко улыбается.
Теперь, его, Мориньера, стараниями Мольер и Лафонтен оказались в одной упряжке. А значит, господин Мольер десять раз подумает, прежде чем решит упомянуть о случившемся Кольберу. И уж тем более - Людовику.

- Знаете, господин Мольер, - говорит холодно Мориньер в стремлении закрепить завоеванное. – У меня создалось впечатление, что не все актеры вашей труппы в состоянии справиться с теми ролями, которые вы им поручили. Некоторые, - он едва заметно ведет головой в направлении перепуганной до смерти девицы, - играют свои роли с излишней аффектацией. А его величество любит естественность и гармонию во всем. 
Удостоверившись, что Мольер понял его, поворачивается к драматургу спиной.      
Идет вперед. Проходит к мадам Фуке и церемонно склоняется к ее руке.
- Простите, сударыня, что я невольно стал причиной скандала.
Она едва находит в себе силы кивнуть.

И, наконец, когда от стужи, заполнившей все пространство вокруг, вино в бокалах, кажется, должно бы покрыться коркой льда, Мориньер поворачивается к суперинтенданту, склоняет голову:
- Благодарю вас, господин Фуке, за приятный вечер. Полагаю, нелепая выходка вашего гостя никак не влияет на наши завтрашние планы?
Фуке тяжело вздыхает.
- Если вы считаете возможным, граф…
- Тогда до завтра. Увидимся в Берси.