Пикт. То, что имеет значение. Это Все

Я лечу. Не понимаю, куда, – но лечу.
Потом мои глаза открываются, и я наконец-то вспоминаю, кто я.
И мне становится стыдно.
Впереди меня ждет Остров, но мне совсем не хочется туда возвращаться.
Я не знаю, что скажу Старшему Тиу. Я не знаю, как буду смотреть в глаза Танатосу. Я не знаю, как посмотрю в глаза своей родне.
Не потому, что я провалил задание, нет.
С заданием я, на мой взгляд, справился на ура.
Но зато теперь я понимаю, какие же идиоты все те, кто живет на Острове. И мне стыдно за них.
Я знаю, что скажу Старшему Тиу, когда окажусь с ним лицом к лицу. Я знаю, что скажу другим.
- Какого хрена мы приходим к Людям и всю жизнь молчим, - скажу я. – Какого хрена мы не позволяем себе радоваться? Чтобы они, Люди, радовались? Но чем мы хуже их? Почему мы не можем тоже быть Людьми?
Но тут мне становится стыдно уже за самого себя, и я понимаю, что думаю как-то неправильно. Наверное, мы нужны Людям за тем, чтобы радовать их и учить их радоваться. В этом – предназначение любого из нас. Мы должны вести Людей за собой – к Знанию, к Свету, к Любви…
Но кто поведет к Свету нас?
Кто даст нам Любовь, в которой мы так нуждаемся?
Или мы сами способны ее найти?
В голове моей происходит страшная путаница, - и я, прежде чем явиться Старшему Тиу, решаю связаться с Анье.
Может быть, на этот раз она меня услышит?
Я стою на той самой поляне, на которой мы обычно встречались, и не вижу ее.
Но тут кто-то мягко кладет мне руку на плечо.
Вот оно.
Я медленно оборачиваюсь и вижу свою жену.
Она стоит и смотрит на меня, грустно улыбаясь, и я, не помня себя от нахлынувших чувств, кидаюсь ей на шею и вою белугой, уткнувшись ей в волосы.
Я не знаю, что ей сказать, потому что сказать мне хочется всего одну фразу:
- Как же мне тебя не хватало.
Мне действительно страшно ее не хватало все это время. Все те долгие двадцать семь лет, пока я жил на земле. Тогда я не помнил ее, - и поэтому не мог понять, отчего так тоскую. Но теперь я все понял.
Моя Радость, которую я так жаждал найти, заключалась всего лишь в этом.
Всего лишь в этом.
Анье плачет вместе со мной. Ей, наверное, хочется многое мне сказать, - но рыдания и стоны, рвущиеся из ее груди, красноречивее любых слов. Она опускается предо мной на колени; я опускаюсь вместе с ней и, не переставая плакать, целую ее в соленые от слез губы. Она в ответ всхлипывает, и, запустив руку в мои волосы, целует меня в висок. Тот самый, в который я пустил себе дробь. Внезапно вспомнив об этом, я снова обретаю дар речи,ивцепляюсь в плечи своей жены и ору:
- Ты не представляешь, как это было больно! Ты не представляешь, как это больно, Анье! Великая Дану, как же мне…
И я заваливаюсь на бок и скребу ногтями землю, а Анье подхватывает меня и прижимает к себе, как маленького, пока я извиваюсь и рыдаю у нее на руках. Потом я так же внезапно прихожу в себя, и мне становится стыдно. Я крепко обнимаю Анье и прошу у нее прощения, вытирая ее слезы, но не будучи в силах остановить собственных слез. Я шепчу всевозможные трогательно-глупые нежности, и в конце концов моя возлюбленная улыбается, хотя слезы все еще текут из ее глаз, и, обвив тонкие руки вокруг моей шеи, прижимается ко мне. Я, не помня себя от счастья, обнимаю ее в ответ и закрываю глаза. Равновесие восстановлено.
После этого мы лежим в траве в объятиях друг друга, и я рассказываю Анье о своих скитаниях на Земле. Она слушает меня и смеется, но порой в ее глазах нет-нет, да и мелькает печаль. Когда я заканчиваю, она долго смотрит на меня и в конце концов выдает:
- Как же тебе все-таки досталось…
И в следующий момент, прильнув ко мне всем телом, горячо шепчет:
- Я больше никогда, никогда не оставлю тебя. Я была гордой, я думала, что мужчину нужно иногда оставлять одного, чтобы он не привык к тебе слишком сильно. Но теперь я больше никогда – слышишь – никогда так не сделаю. Я больше никуда от тебя не уйду. Я всегда буду с тобой, слышишь?
Я ничего не отвечаю, - только смотрю на нее и перебираю ее волосы. Мне светло и грустно, и свет этот переполняет меня настолько, что я не знаю, какие здесь еще нужны слова. Порой молчание значит гораздо больше.
Потом мы с Анье засыпаем, и нам снится сон про то, как мы идем рука об руку среди сверкающих звезд, а рядом с нами шагает маленькая светловолосая девочка. В какой-то момент она останавливается и смотрит на нас, и глаза ее по-прежнему печальны, - но, помимо печали, в них светится что-то еще. Что-то такое, чему мы еще не знаем названия.
- Папа говорит, что вы все сделали правильно, - говорит она с необычайной серьезностью. – Теперь он хочет вас видеть. Пойдемте, я вас провожу.
С этими словами она берет меня за руку и тянет за собой. Я оборачиваюсь к Анье, но та мотает головой:
- Я не пойду. Я еще не готова.
- Пойдем, надо когда-то начинать, - говорю я и беру ее руку. Анье кивает и идет за мной, а я иду следом за девочкой. Мы приходим в какой-то светящейся сфере, напоминающей звезду, и девочка останавливается перед ней и поворачивается к нам.
- Папа сейчас выйдет, - говорит она. – Я не знаю, можно ли вам внутрь, но думаю, что он сам вас пригласит. Ждите.
И мы ждем, и через несколько мгновений из сферы выходит человек, берет девочку на руки и подходит к нам. Мы недоумеваем, а человек улыбается и говорит:
- Добро пожаловать в мой дом.
Мы входим следом за ним в светящуюся сферу и оказываемся в обычном доме, - таких домов тысячи по всей Земле, и все они мало чем отличаются друг от друга. Человек сажает девочку на диван и пододвигает нам кресла:
- Садитесь.
Мы садимся, а человек уходит на кухню и возвращается с подносом. На нем чай и какие-то булки. Мы с Анье нерешительно переглядываемся и только теперь понимаем, как же голодны.
- Берите, - смеется человек, видя наше смущение. – Будьте как дома. У меня их еще много, на всех хватит.
Мы снова переглядываемся, и вдруг, совершенно неожиданно для самих себя, смеемся и одновременно тянемся к одной и той же булке. Анье удается схватить ее первой, и, когда я пытаюсь отобрать ее у нее, она высоко поднимает ее над головой, отщипывает маленький кусочек и протягивает его мне. Я съедаю из этот кусочек, но, улучив удобный момент, все-таки выхватываю у рук из жены булку и целиком запихиваю ее себе в рот.
- Эй! – кричит Анье. – А мне оставить не судьба?
Я вытаскиваю изо рта не успевшую намокнуть булку, отрываю от нее половину и протягиваю ее Анье:
- На.
Анье бросает на меня негодующий вгзгляд, но булку все-таки принимает и начинает возмущенно ее щипать, - но потом не выдерживает и смеется. Смеюсь и я, смеется хозяин дома, смеется его маленькая дочка. Я беру с подноса вторую булку и протягиваю ее Анье целиком. Та отрывает от нее половину и протягивает ее мне.
- Вы такие смешные, - говорит человек, когда мы наконец заканчиваем свою возню. – Но вы быстро учитесь, и это хорошо. Многим приходится съесть не один десяток обслюнявленных булок, прежде чем они что-то поймут. Но и они в конце концов тоже понимают.
- Скажи, зачем ты позвал нас сюда? – спрашиваю я у человека. – Ты сказал, что мы все сделали правильно, - но я не могу понять – что именно?
- Все просто, - с улыбкой отвечает человек. – Вы прошли то, через что должны были пройти. И твоя смерть, Ллеу, и твоя гордыня, Анье, - обе эти вещи имеют особое значение, если мы говорим о порядке вещей. Важно не то, что ты прошел или прожил. Важно то, что ты понял из того, что прожил. А все остальное – не столь важно.
Мне не сразу удалось его понять. Я долго думал и чесал репу, - но тут на помощь пришла моя жена. Она внезапно задала хозяину дома вопрос:
- То есть, и смерть, и вообще все на свете случается для того, чтобы мы что-то поняли?
- Именно так. – кивнул человек.
- А что мы должны понять?
- У каждого – свое понимание. Видишь ли, никто не идет по одной и той же дороге, хотя все стремятся прийти к одному и тому же. Кто-то приходит к пониманию того, что надо ценить и уважать своих близких, - как это вышло с тобой, Анье. Кто-то понимает, что не стоит жертвовать собой ради того, чтобы получить Любовь – это я говорю о тебе, Ллеу. А кто-то понимает, что вообще ничего не понимает, - но не расстраивается по этому поводу. У вас вышло так, что вы одновременно поняли то, что должны были понять, - и это хорошо, очень хорошо. Вы нашли друг друга – и дальше пойдете вместе. И будете понимать уже другие вещи.
- А что случилось с Красноглазым? – наконец задаю вопрос я.
- О, это долгая история. Она настолько долгая, что продолжается до сих пор – но я думаю, что и Туу в конечном итоге что-то поймет. А теперь пойдемте со мной, - я вам что-то покажу.
Мы все – человек, его дочь, Анье и я – вышли через черный ход и оказались в саду. Это был бы самый обычный сад, - если бы только он был похож на обычный сад. Сразу за частоколом начинались звездные луга, полные бесчисленных дрожащих огней, а над звездными лугами простиралось необозримое звездное небо, в котором плавали другие огни, более четкие и яркие. Мы смотрели на все это, разинув рты от восхищения, а человек стоял рядом и ничего не говорил, - только улыбался. Наконец, я кое-как совладал с собой и задал ему последний вопрос, который уже долгое время вертелся у меня на языке:
- Так как же тебя зовут?
- О, - сказал человек, беря мои руки в свои, - о…
Я не знаю, был ли это просто возглас – или в этом возгласе заключался ответ, но я почувствовал, что вновь куда-то лечу. В какой-то момент я очень испугался, что могу вновь потерять Анье – но потом страх отпустил меня, потому что я понял, что Анье отныне всегда будет находиться со мной рядом. Мгновение – и мягкий бирюзовый свет залил все пространство. Я оказался где-то – неизвестно где, но точно знал, что дальше последует продолжение.
Единственное, что я теперь знаю – это то, Кто же тот человек. И то, Кто такая - его дочь.
И все остальное от этого приобретает еще большее значение.
Это Все.