Долг

В древние времена судьбы людей определяли боги и племя. Долг был превыше всего. Но что делать, если долг — помеха простому человеческому счастью?

Они дружили с самого детства. И эта дружба начала со временем перерастать в любовь. Наши герои — это младшая дочь вождя племени и сын простого охотника.

Казу тоже предстояло стать охотником, и он усердно тренировался. Он был очень ловким и быстрым. Шиши же была определена судьба будущей шаманки племени, на смену старой и мудрой Анишуа-мама. Шаманки не имели права заводить семью, ибо мысли их должны были быть только о племени и его благополучии. Да и не станут духи общаться с порочной девицей.
Узнав о своем предназначении Шиши горько заплакала. Она убежала в горы, растирать слезы по щекам. Казу нашел ее за большим валуном в форме птицы.
— Вот ты где спряталась! Почему ты ушла, Шиши? Ты плачешь? Что случилось? Кто твой обидчик?
— Судьба, — Всхлипнула Шиши. — Меня выбрали наследницей Анишуа-мама. Искать тебе теперь другую жену.
Повисла тишина. У Казу стали подкашиваться ноги и он присел рядом с Шиши. Они молчали. Молчали долго. Первым не выдержал Казу:
— Но… Кроме тебя не нужен мне никто больше!
Шиши не отвечала, лишь тупо смотрела в сторону своего селения. Ветер запутал ее волосы и согнал остатки слез с бледных щек.
— Долг перед племенем — превыше всего, — Глухо произнесла девушка и встала.
Шиши ушла, а Казу так и остался сидеть за валуном. Ветер утих. С тех пор они больше не разговаривали.

Минули годы.

Казу, истекающий кровью, принес на плече сазблезуба. Его раны долго обрабатывали знахарки, а шаманка Шиши-мама взывала к предкам, чтобы Казу поправился.
После этого охотник Казу стал очень уважаем в племени. Он мог позволить себе любую женщину, но ни одна не нужна была ему, кроме недоступной, недосягаемой Шиши. Стали шептаться соплеменники, что пропадает охотник, душа его не на месте. Но не знал никто, как каждую ночь плачет и Шиши-мама.
Казу стал все чаще уходить в неизведанные земли, искать все более лютых зверей. Поняло племя, что смерти охотник ищет. Не мила ему жизнь. Шиши-мама же становилась мрачнее с каждым днем, суровее и все чаще закрывалась в жилище из шкур, чтобы предаться общению с духами и богами.

Подошла как-то к шаманке Юлика, молодая собирательница, попросила женить ее на Казу. Не знала глупая, что до сих пор мил Шиши славный охотник. «Долг прежде всего», — подумала она, — «Долг». Благословила шаманка девушку и отправила ее с венком, предложением сердца, к охотнику. Посмотрел на нее грустно Казу, а как отказать, раз шаманка настояла? Долг превыше всего.

И года не прошло, как нашла болезнь на молодую жену охотника Казу. Умерла Юлика в тяжелых муках. Стали утешать мужчину девушки. Да вот только кто бы не утешал — все валились с тяжелой болезнью.
Обратился народ к шаманке, Шиши-мама, проклятие на Казу наложено, али боги гневаются? Посмотрела шаманка мутным взглядом, ушла к себе в юрту, просила не беспокоить три дня и три ночи.

— Угой, темный из темнейших духов, — Воззвала шаманка к божеству, — поделом тебе девиц портить, болезнью разъедать. Разрываю я наш договор!
— Нет, шаманка, так не пойдет. Не полна моя чаша еще. Кровью договор закреплен был, кровью и разорван будет. Жертву последнюю мне принеси, и перестану я жизнь высасывать из девиц юных.
— Кого тебе пожертвовать, о Угой, темный из темнейших духов?
— Отдай то, что дороже тебе всего на свете, — Прошипел злобный дух.
— Нет! Его ты не получишь! Меня забери, а его не тронь!
Рассмеялся Угой:
— Твоя душа запятнана кровью и проклятиями, черна она и пуста, не нужна мне она. Отдай мне Казу, или племя твое погибнет. Сначала умрут все женщины, потом падут дети и старики. Не будет продолжен ваш род. Мужчины оставшиеся прознают, что нечисто это все, да отдадут тебя на съеденье саблезубам. Камнями изобьют да кинут умирать.
Испугалась Шиши-мама. О Долге подумала великом. Вызвала она черных духов, девиц уничтожить, посягнувших на возлюбленного. Теперь ей и распутывать все это.

Сидела Шиши-мама и плакала у валуна-птицы, со временем с клювом отколотым. Пригласила она Казу к камню, встречу назначила. Кинжал костяной за пазухой прячет.
Пришел к ней измученный и усталый Казу, присел рядом. Дотронуться не может. Не дозволено. А слезы звонкие так и падают, бьются об камень.
«Долг превыше всего», — повторяла женщина про себя. Посмотрела она в последний раз на охотника. Казу не сдержался, улыбнулся, да говорит:
— А помнишь, здесь мы в последний раз прощались? Здесь все и началось. Наше отречение друг от друга. И вот мы снова здесь. Как думаешь, это судьба?
И тут стрельнуло молнией в голове у шаманки. Она ль или не она — уста духов предков и богов в этом мире? Взяла она Казу за руку, погладила нежно, испугался он.
— О, Казу, свет моих очей, биение сердца моего! Долго я молила богов и духов, чтобы отпустили меня, сняли бремя мое, позволили мне руки твои держать вновь. И смиловались боги, сказали они мне: Условие есть у нас — покинуть ты должна народ свой, уйти отреченной, и не возвращаться. Никогда.
Кинжал холодил бок шаманки.
— Казу, пойдем со мной, оставим селение, узнаем новые земли, найдем новый дом!
— Шиши-мама, да как же оно это, без людей-то, без племени!
— Такой вот уговор богов, о, Казу, — Вытерла слезы она, нехотя руку возлюбленного отпуская.

Казу посмотрел в даль, на селение. Потом на плачущую Шиши. И решил он:
— Не ждал я милости богов, но я готов. Когда выходим?
— Сейчас, сейчас же! — Кинулась ему на шею Шиши, — Уйти должны, не оглядываясь назад. А то худо будет!
— Так как же мы без копья моего верного и воды-еды в дорогу, свет мой? — Удивился Казу.
— Ждать боги не будут. Или сегодня, или век будем друг друга стороной обходить!

Казу топнул. Не хочет он больше птицу из рук выпускать. Подхватил Шиши, поднял с земли, и побежали они во всю прыть в неизведанные земли, не оглядываясь, как и нарекли боги. Как наказала лживая шаманка. А вслед ей шептал злобный голос Угоя: «Обрекла ты на гибель всех, порочная шаманка! Наполнишь ты мою чашу кровью теперь дополна!».

Жили и не тужили Шиши да Казу у реки в уютной юрте, из полосатого рыжего зверя шкурой накрывались. Затяжелела бывшая шаманка. Родила Шиши мужу своему девочку славную. Растили счастливо они дочь Квету несколько лет да зим, но пришел как-то ночью во сне к Шиши Угой, каплю последнюю в чашу просить.
— Велика ж твоя чаша, — Возмутилась шаманка, — Не насытился еще, злодей проклятый! Оставь же наконец в покое меня.
— Долг! — Ехидно напомнил женщине дух. — Долг красен платежом. Отдавай дочь свою, и оставлю я вас в покое. А ты другую народишь еще.
— Нет! Не отдам! — Вскочила Шиши вся в холодном поту.
Поняла, что проснулась, да заплакала. Казу же стал крепким сном. Только маленькая Квета испуганно хлопала глазками, смотря на мать.

Не появлялся больше Угой, да вот только Квета хворать начала.
Увидел Казу пятна да волдыри знакомые на теле, да заподозрил нечистое. Пошел к Шиши плакаться:
— Проклят я, ей-богу проклят. Преследует всех близких моих болезнь смертная. Что же делать теперь? Как жить дальше?
Долго убивался охотник. Не выдержала Шиши, ночью подошла к дочери, рот ей прикрыла, руку порезала — ей и себе, и ритуал обмена жизнями совершила. Себе болезнь забрала дочерину, кровь перемешала. И, поцеловав мужа да дочь, ударила себя кинжалом костяным в сердце.
Проснулись утром Казу и Квета — один пепел да кровь вокруг, да обереги материны костяные валяются.

Долго звал да искал Казу Шиши, земля круг неполный сделала. Не любо стало ему место у реки. Взял дочь за руку, со шрамами от отсохших струпьев и решил вернуться в селение родное.

Долго они шли, ноги уже не так сильны, седина выступила на висках. А дочери хоть бы что — прыгает, как суслик по камням.
Вот и склон знакомый, вот и камень-птица, у которой горе началось. Только вот не слышно криков детей, да звуков работы из поселения. Подошел Казу поближе, а вокруг кости истлевшие, да разруха. И трава на земле не растет. Вышел старик кривой из юрты дряхлой, да руками развел:
— Казу! Неужто ты? А я думал, послышались мне шаги людские! Борик я, помнишь ли?
— Борик, брат! — Развел руками охотник, — Что случилось здесь?
— Э-э-э, то-то тебе не знать! Увел шаманку, беда на нас нашла, все померли, а кто сгнил заживо. Духи нечистые пир тут устроили. Разгневали богов вы! Убил бы на месте тебя, брат, но немощен я стал, и сам скоро к праотцам отправлюсь.
— Да что же это такое?! — Взмолился Казу, — Отпустили же нас боги, слово шаманке дали!
— Обманула тебя ведьма злобная, — Усмехнулся старик, — Обрекла нас на погибель, женщина нечистая. Уходи отсюда, брат-охотник. Уходи. Да чадо свое убереги, уведи к другим людям, пусть продолжится род нашего племени, пусть передается эта притча из поколения в поколение. Пусть нас не забудут.
Выдохнул старик и умер.

Закопал Казу-охотник брата своего, Борика, под валун-птицей. Началась тут беда, тут пусть и закончится. Квета насобирала цветов и уложила на земляной бугор. Взял казу дочь за руку и пошел в другие земли, людей искать.
А у валуна в форме птицы стоял дух женщины и горько плакал.