Pодные корни

Я встретила русскую женщину, Е.М.Андрееву, в эмиграции, в одной скандинавской стране. Мы часто общались и она мне много рассказывала об истории своей семьи. Много лет собирала она эти сведения из различных источников, и прежде всего из воспоминаний своих старших родственников об их предках, о родных корнях. Ее самым большим желанием было опубликование этих воспоминаний. Она представила мне все материалы, я переработала эти семейные предания для публикации и представляю их на суд читателей. Все повествование ведется от первого лица, от лица самой рассказчицы, Е.М.Андреевой.

Введение

У меня в гостиной стоит карликовое дерево бонзай, с небольшой зеленой кроной и огромным шишковатым корнем, возвышающимся над поверхностью земли. Я поставила это дерево, в надежде, что мои дети будут смотреть на него, и задумаются над тем, что наша сила не в цветущей кроне, а в корнях, которые дают этому дереву силу и мощь. Но у обычного дерева эти корни не видны, они глубоко запрятаны в землю, и их легко не заметить, легко о них забыть. Но как считают люди разных стран и народов, именно в корнях- наша сила, это они дают нам стойкость в периоды жизненных испытаний и невзгод, и позволяют вынести все опустошительные штормы и бури.

Интерес к нашим корням, к истории нашей семьи проснулся во мне довольно давно, лет сорок назад, и я уже тогда стала собирать и записывать воспоминания и предания из уст моих родственников. Я скрупулезно записывала все, что мне пришлось услышать и откладывала на задворки памяти все, увиденное в мои детские годы, но я не рылась в архивах и не искала документальных подтверждений всему, что мне рассказывали.  Мою мать звали Мария Павловна Титкова, моего отца- Михаил Алексеевич Андреев, мое девичье имя- Елена Михайловна Андреева. Наше генеалогическое древо имеет разветвленную корневую систему, и на поверхности лежат три крупные корневые ветви, род моего деда по материнской линии, род Титковых, род бабушки по материнской линии, род Юдиных, и ветви по отцовской линии- род Андреевых.  Корни этих родов находятся в центральной России, в Тверской, Тамбовской, Рязанской и Костромской губерниях, хотя позднее разбросало их потомков по всей матушке России. Больше всего сведений удалось мне собрать о сильном могучем роде Титковых и о роде моей милой бабушки, роде Юдиных. Жизнеописание отдельных представителей этих русских родов поможет  понять и представить не только этих людей, но и позволит одновременно погрузиться в ту эпоху, в которую они когда-то жили.

Волею судьбы и перестройки, я и мои дети оказались за пределами нашей Родины, России, и мы уже двадцать лет живем в Скандинавии, среди шведов, которые сильно отличаются от русских людей своими характерами, привычками, убеждениями и, в конечном итоге, поступками. Я работаю врачом в Швеции и в совершенстве говорю по-шведски, но я часто чувствую, что мы и шведы говорим на ”разных” языках, несмотря на то, что мы употребляем одни и те же по значению слова. Я четко ощущаю наше различие, непохожесть, а иногда и полную несовместимость. Еще труднее приходится моим детям, они приехали в Швецию совсем маленькими, в дошкольном возрасте, и они всю свою жизнь пребывают среди двух огней, со одной стороны мое русское влияние и воспитание, а с другой стороны шведская школа, шведские товарищи, шведские средства информации, со своей совершенно иной моделью поведения. И я надеюсь, что эти воспоминания прежде всего помогут моим детям понять их корни, их русскую природу, но я также надеюсь, что эта книга окажется интересной для широкого круга читателей.

Никого из тех, у кого я брала мои ”интервью”, к сожалению,  в настоящее время уже нет в живых, и когда я уйду из жизни, то почерпнуть знания об истории нашего рода моим детям и многочисленному потомству рода Титковых и Юдиных, разбросанному по всей России и за ее пределами, будет уже не у кого. Мне надо спешить рассказать все то, что мне удалось услышать, записать, найти, чтобы мои потомки смогли лучше понять себя, голос крови, свои силы и слабости, возможности и ограничения, услышать в себе голос своих русских предков!

Часть первая
Род Титковых

Глава 1
Кузнец Петра Великого

Согласно семейным преданиям первым известным представителем этого рода был кузнец по имени Тит. Кузнец, по старо-русски, назывался коваль или ков. Люди звали его Тит-коваль или Тит-ков, так и произошла фамилия Титков. Вообще, Ковалев или Кузнецов- самая распространенная фамилия в России, и происходит она от профессии родоначальника этой фамилии. В нашем случае замечательно то, что люди называли нашего предка не просто кузнецом, но называли его по имени, говорили с уважением Тит-коваль, Тит-ков, то есть выделяли тем самым нашего пра-пра-прадедушку из числа других просто безымянных ковалей или Ковалевых, кузнецов или Кузнецовых.

А выделяли его люди потому, что, согласно семейным преданиям, был Тит кузнецом замечательным, выдающимся. Петр Первый, который любил людей одаренных, мастеровых и приближал их к себе, взял его в Петербург, и был Тит, согласно семейным преданиям,  кузнецом у самого Петра Великого. Но, к сожалению, хоть и был Тит замечатальным кузнецом, наверное, и блоху подковать бы сумел, и корабли Петру помогал строить, но был у него один большой порок, пьянство. И когда Тит запивал, тогда дело вставало, и в конце концов даже у Петра, который и сам не был трезвенником, терпение лопнуло и тогда выслал он Титкова из Петербурга в Тверскую губернию. Там, в небольшом сельце, которое называлось Весьегонск, и поселился Титков со своей семьей.

С тех пор и жили Титковы в основном в Весьегонске, и даже если уезжали и поселялись в других местах, то часто возвращались, навещали родню в Весьегонске, возвращаясь таким образом к своим корням. Название Весьегонск- тоже старинное, состоит из двух слов: Весь, что значит согласно словарю Даля -сельцо, селение, деревня, и Егона- название реки. Таким образом жили много лет Титковы в сельце на реке Егоне, или в Весьегонске. И до сих пор часть их потомков живет там и там же находятся захоронения их предков.

Глава 2
Как Титковы черта оседлали

Профессия кузнеца стала для Титковых семейной профессией, секреты которой передавались из поколения в поколение. Сестра моего дедушки, Софья Васильевна Титкова-Дьячкова, часто рассказывала о двух братьях, кузнецах Титковых, живших в Весьегонске, очевидно, в начале восемнадцатого века и славившихся своим необычайным ковальским искусством, и своими пьяными загулами...

Но о них помнят в Весьегонске до сих пор и потому что они были горазды на всякие выдумки и проделки. Жители не знали, что от них ожидать, побаивались Титковых и считали их сподручниками дьявола. Когда все было нормально, то работали кузнецы Титковы быстро и споро, и у них не было отбоя от заказов. Любой сложности кузнецкая работа была им по плечу. Жители то и дело бегали в кузню за помощью, и почти всегда работа выполнялась быстро и в срок.

Но вот как-то закрылись братья Титковы в кузнице. Не впускали к себе никого несколько недель и в большой секретности выполняли только им известную работу. И стучали молота в кузнице день и ночь... А через несколько недель дверь открылась и с грохотом выехали со двора кузни братья Титковы, сидя на телеге, но в телегу ту были не кони впряжены, а телегу ту вез железный черт. И якобы пасть у черта была раскрыта, и из нее вырывались языки пламени... Люди в страхе и панике разбегались, кричали, что Титковы дьявола оседлали... А Титковы сидели на телеге, пьяные и довольные и хохотали над перепуганным народом. Потом продолжали они пьянствовать и гулять еще не один день, и тогда брага лилась рекой и ни одной привлекательной женщины они вниманием не обделяли. Неделю или две продолжалась хмельная гульба, и в это время их жены с детьми сидели смирно дома, знали, что вмешиваться нельзя, хуже будет.

А потом опять возвращались братья Титковы в кузню и начинали справно стучать молотками. И народ толпился в очереди, все знали, что братья образумились, работают, и нет им равных в кузнецком искусстве. И справятся они с любым заказом. Жены их радовались, мужья приходили домой с деньгами и подарками. И так продолжалось все тихо и спокойно, а потом начинали братья дурачиться снова.

Так и осталось тайной, как изготовили они своего железного черта, который мог двигаться и вез за собой телегу. Свидетели описывают только языки пламени, которые вырывались из пасти черта. Очевидно была в пасти топка, которая приводила в движение какой-то двигатель. Что это было, паровой двигатель? Может быть были они предшественниками братьев Черепановых, которые изобрели первый отечественный паровоз в 1834 году? Кто же их, Титковых, знает?

В любом случае дерзости и таланта они были необычайного и память о них жила в Весьегонске много лет после их смерти.

                Глава 3
                Прадед Василий

Отца моего дедушки, моего прадедушку, звали Василий Титков. Согласно семейным традициям, работал и он с железом и назывался жестяник. Жесть, согласно словарю Даля,  это вылуженное сплошь и с обеих сторон оловом листовое железо. А бывает еще английская или двойная жесть и травленая или трачатая жесть. Мой прадедушка работал вещи из жести, и как и все Титковы был на все руки мастер. Я хорошо помню просторный, красивый дом в Весьегонске и в нем стояли большие металлические часы в оправе темного дерева,  прямоугольной формы, высокие, от пола до потолка- работа прадедушки Василия.

Его первую жену звали Марфа. У них было шестеро или семеро детей. Наверное, Марфа была очень красива собой, потому что и дети их были замечательной красоты. Да и Василий, который, как и все Титковы, был неистребимым бабником, никогда бы не женился на обыкновенной, ничем не примечательной женщине. Марфа рожала детей, занималась домом и хозяйством. Когда Василий работал, а был он прекрасным мастером, как и все Титковы, то были в доме деньги и достаток, но, к сожалению, периодически ударялся Василий в загулы- когда уходил он из дома, пил, гулял и веселился. В один из загулов, когда кончились деньги на брагу, пришел Василий домой, и начал требовать денег у жены. Знал, что должны быть у нее деньги, припрятанные на черный день. Но Марфа деньги отдать отказывалась (да может и не было их у нее) и стойко стояла на своем:
 - Нет! Не дам я тебе денег, пропьешь ты их и как мы будем жить с детьми малыми, да совсем без денег. Не ходить же по людям, да побираться. Нет, нет, нет! Не дам, уходи!
Озверел Титков:
 - Не дашь деньги, убью!- схватил ружье и направил его на грудь Марфы.
 - Убивай изверг, но деньги тебе не отдам! - заслоняя детей, кричала Марфа.
Василий выстрелил, Марфа схватилась за грудь и упала, истекая кровью. Чувствовала Марфа, что умирает и попросила позвать священника. Исповедуясь в последний раз, просила Марфа священника не говорить никому, что это Василий застрелил ее. Просила сказать, что был это несчастный случай и  ружье выстрелило по неосторожности.
 - Ведь упекут Василия в тюрьму, а дети как же. Пропадут, по миру пойдут тогда детки, ведь они еще махонькие.
И в последние минуты жизни думала она не о себе, невинно убиенной, а о детушках малых. Пообещал священник и скрыл он то, что знал и видел. Марфа истекла кровью и умерла, и я думаю что душа прекрасной молодой, ни в чем не повинной женщины, унеслась прямо в рай. Василия оправдали. Но в семье нашей знали, что произошло на самом деле, да и в Весьегонске многие догадывались. Пошла с тех пор о Василии дурная слава.

Детей разобрали родственники Марфы, и поэтому многие из них прижились на других местах, в других городах и селах, и в Весьегонске бывали только наездом. Может быть память о семейной трагедии, произошедшей в Весьегонске, когда они были еще малыми детьми, не давала им вернуться, переселиться обратно в Весьегонск, не чувствовали они там себя хорошо и спокойно и никогда не оставались там подолгу. Но, как я поняла, дети Марфы пошли в мать, были очень красивые, добрые и ранимые. Из детей от этого брака знаю я, понаслышке, только Евдокию, и знаю что жила она позднее в Петербурге и была замечательная красавица (я расскажу о ней позднее).

Но вернемся к рассказу о прадедушке Василии. Когда умерла Марфа, то было Василию уже лет под сорок. Он продолжал жить по-старому, то есть умелая, талантливая его работа чередовалась с безудержными гулянками и пьянками. И тут приглянулась ему шестнадцатилетняя весьегонская девочка Люба. Что милая хорошая девочка приглянулась сорокалетнему мужчине– это не удивительно, но то удивительно, что девочка эта предпочла своим сверстникам сорокалетнего «старика», пьяницу, у которого на селе была дурная слава, которого недолюбливали и осуждали ее родители. Видно была в этом «старике» какая-то притягательная сила, обаяние мужественности, которое заставляло женщин, и молодых и старых терять голову. Забегая вперед, могу сказать, что отличало это необычайное обаяние мужественности не только Василия, но и всех мужчин рода Титковых. Вообщем, влюбилась Любаша без памяти в «старика» Василия и думала только о нем, мечтала о встречах с ним. И стала тайком убегать ночами из дома в сад, где уже поджидал ее Василий. И, наверное, не только и не столько разговаривали они в ночной тиши, а было там много страстных обьятий и поцелуев.

Но все тайное становится явным, прознал отец Любы о тайных встречах, страшно разгневался, но делать было нечего, ославил, испортил Василий девку и выдали шестнадцатилетнюю Любашу замуж за сорокалетнего Василия. Стали они жить-поживать, родила Любаша троих детей, младшим из них был мой дедушка Павел. Любаша любила мужа, но Василий не изменил своего образа жизни даже ради молодой жены, он все так же продолжать кутить, пропадать из дома, гулять с другими женщинами. Но однажды, придя домой с очередной гулянки, не застал Василий Любашу дома. А детишки маленькие смотрят на него испуганными глазенками и рассказывают, что мама их: ”Все плакала- плакала, а потом ушла на чердак за чем-то и все не возвращается”. Почуял Василий недоброе, кинулся на чердак, а там стоит Любаша и привязывает петлю к балке. Страшно стало Василию, что он и эту жизнь молодую загубил, как изверг какой-нибудь, и горько покаялся он тогда перед Любашей, одумался, и попритих с той поры.  Может быть совесть проснулась и стыдно стало и жалко, жалко детских глазенок испуганных, и Любашиного отчаяния. Что же это он такой окаянный, что не может жить по-людски и губит самых близких, беззащитных, родных и слабых, тех, кто любит его и доверился ему?!

О жизни Василия Титкова рассказывали мне моя бабушка -  жена дедушки Павла, его сына, и его сестры и племянницы. Эта трагическая история жила прочно в памяти детей и внуков Василия Титкова, которые тогда еще были живы и помогали мне собрать и записать историю их рода. 

                Глава 4
Ромео и Джульетта

Одну из дочерей прадедушки Василия и его первой жены Марфы звали Дуней, а ее полное имя- Евдокия Васильевна Титкова. После трагической смерти матери ее Марфы, оказалась она на воспитании у каких-то дальних  родственников, которые жили под Петербургом. Дуню отдали на обучение в Александровский институт (отделение ”для мещанских девиц” при Смольном институте благородных девиц). Была она на несколько лет старше моего дедушки Павла и повидимому родилась в конце восьмидесятых годов 19-го века.

Очевидно, девушка она была замечательная-  красавица, как ее мать, несчастная Марфа, и такая же добрая, как она. И случилась и в ее жизни большая любовь, встретила она такого же юного и прекрасного юнкера и полюбили они друг друга. И все, казалось бы было прекрасно, как в сказке, но, по-видимому, не бывает счастья без препятствий и испытаний. Полюбили они друг друга серьезно, сильно, и не мыслили жизни друг без друга. Их единственным стремлением стала мечта пожениться и быть всегда вместе. Но он был из известной, высокородной, княжеской семьи, а Дуня была дочерью жестяника, мещанкой. Его родители  считали совершенно невозможным такой мезальянс, то есть брак между их сыном, голубых кровей и простой, хотя и замечательно красивой и милой девушкой. Их запрет был окончательным и бесповоротным, и надежды, что они могут изменить свое решение, не было.

Молодым людям запретили  встречаться, но они продолжали видеться тайком, и каждый раз они казались друг другу все милее, а жизнь друг без друга все более печальной и невозможной. Все больше приходили они к убеждению, что если им не дают жить вместе, то они могут взяться за руки и умереть вместе, и может быть всегда быть вместе в жизни неземной, небесной, вечной.
Милее казалось им умереть вместе, чем расстаться. Где-то раздобыли они яд, встретились в последний раз, взялись за руки и выпили его одновременно, глядя друг другу в глаза. Он через несколько часов умер, а она сожгла себе все внутри этой отравой, но не удалось ей умереть вместе со своим любимым.

Она еще жила какое-то время, может быть несколько месяцев или лет, но от нее осталась лишь тень прежней Дуни. Она даже приехала как-то в Весьегонск, чтобы повидаться в последний раз со своими сестрами. Ее сестра по отцу, Софья Васильевна Титкова-Дьячкова рассказывала мне, что была Дуня необычайно худа, почти ничего не могла есть и все время кашляла. Но даже и в этот ее последний приезд было видно, как она была когда-то красива, но было заметно, что мысли ее были далеко. Она смогла выпить чашку чая, а потом, стесняясь, шепнула тете Соне: «Вымыть бы надо чашку после меня, не надо детям пить из моей чашки, я ведь сильно болею».

Через несколько дней уехала она в Петербург, и там вскоре умерла. Я думаю, что умерла Дуня в 1915 году, так как я нашла ее имя в записях регистрации народонаселения «Весь Петербург» за 1915 год. Там стоит: «Титкова Евдокия Васильевна, зарегистрирована по адресу- Петергоф, Михайловская, 11». А в записях от 1916 года ее имени уже не значится. Так хочется надеяться, что ее светлая душа встретила своего любимого на небесах, и они, наконец-то, вместе и счастливы.
 
                Глава 5
Любашины дети

У прадедушки Василия и его второй жены Любы было трое детей- две дочери, Лида и Соня, и сын Павел и все они впоследствии жили в Весьегонске. Их младший сын, Павел Васильевич Титков, и был моим родным дедушкой и я, как и все остальные дети и внуки, отдыхала в его гостеприимном доме каждое лето.

Мы тесно общались нашим семейным кругом и я нередко встречала старших сестер дедушки- Лидию Васильевну и Софью Васильевну Титковых. Лидия Васильевна была тощая, высокая, некрасивая, с длинными, торчащими вперед зубами, всегда застенчивая и молчаливая. Софья Васильевна была полной ее противоположностью – полная, приятная, улыбчивая, разговорчивая. А в молодости, говорят, была она очень хорошенькая, кокетливая, и от женихов у нее отбою не было. Она часто рассказывала, как прабабушка Люба, их мать, все беспокоилась, тревожилась, что Лидушка ее- дурнушка и  никто ее замуж не возьмет и все старалась принаряжать ее, а хорошенькую Соню- нарядами обделяла. Но Соня на это не обижалась, только смеялась, и женихов у нее от недостатка нарядов не убавлялось. Лида вышла замуж за первого, кто посватался, незаметного тихого скромного местного парня Ваню, а Соня долго выбирала среди своих поклонников и вышла замуж по любви, за статного, мужественного и благородного Арсения Николаевича Дьячкова. Их младший брат, мой дедушка Павел женился на моей бабушке, учительнице, Ольге Дмитриевне Юдиной, тоже по любви и  страсти, и рассказ об их жизни  будет впереди.

А жизнь досталась детям Василия и Любаши Титковых очень тяжелая, в самые их молодые годы разразилась первая мировая война 1914 года, а потом революция и гражданская война, когда за несколько лет вся налаженная веками жизнь вдруг развалилась, все вековые устои были растоптаны и пришлось им выживать на пожарище, в голоде, холоде, среди разрухи и эпидемий. А только наступили относительный покой и стабильность, как началась долгая и страшная Великая Отечественная война 1941 года, в которой погибло более тридцати миллионов их сограждан. Вся их жизнь стала борьбой с тяжелыми испытаниями и лишениями, была героической борьбой за  выживание их семей и близких.

Характеры всех Титковых были сильные и неровные, «титковские»- страстные, порывистые, эгоистичные, и бросало их на жизненном пути из одной колеи в другую. О жизни старшей сестры Лиды я не могу рассказать почти ничего, знаю только, что жили они с мужем тихо и незаметно и удалось им выжить, пройдя горнила революции и войн. Средней сестре Соне тоже жилось нелегко, но "титковские" страсти кипели в хорошенькой Софье Васильевне и не давали ей жить спокойно. Когда был ее муж, Арсений Николаевич, на фронте, то могла Соня себе позволить и пойти на рандеву с кем-либо из своих поклонников. Cпрятаться в маленьком провинциальном Весьегонске было трудно, все были на виду, и о ее любовных шашнях ходили сплетни. Но Арсений Николаевич возвращался, был он человек серьезный и твердый, и умел держать свою кокетливую веселую женушку в руках, да и жизнь тяжелая пообломала ее. А уж мой дедушка Павел Васильевич Титков погулял от души на своем веку, и ничто и никто не мог обуздать его неуемных страстей- ни семья и дети, ни войны и революции.

Многие в городе завидовали Софье Васильевне, ведь ей так повезло с мужем, Арсением Николаевичем, который и мужчина был любящий, верный, и хозяин отменный и жила с ним Софья Васильевна без больших забот, как за каменной стеной. Жизнь ее казалась всем более счастливой и благополучной, и несомненно более спокойной и легкой, чем жизнь ее сестры Лиды или жизнь невестки Ольги. Соня родила Арсению Николаевичу двоих детей, мальчика и девочку, что было немного по тем временам, но не хотела она себя обременять большой семьей.

Но "человек предполагает, а Бог располагает". В 30-е годы почти одновременно заболели скарлатиной дочка Сони и Арсения Николаевича Дьячкова, Ксения, и дочка Ольги Юдиной и Павла Васильевича Титкова, Верунька. Ольга, моя бабушка, легла в больницу вместе с дочкой, и сумела выходить ее, а Соня положила свою дочку в больницу, но в больнице с ней остаться не захотела, и ее девочка в больнице умерла. Помню, что родные, мои тетки, перешептывались и осуждали Софью Васильевну за легкомыслие и эгоистичность ее "титковского" характера. Остался у Дьячковых один сын. Но тут случилась Великая Отечественная война, сына призвали в армию и вскоре пришла на него похоронка, сообщающая, что погиб их сын в бою смертью храбрых. Арсений Николаевич и его жена переживали потерю своих детей очень тяжело, и жизнь их была навсегда омрачена. Приходит на ум поговорка: ”Не родись красивой, а родись счастливой!”. Не стала ли жизнь застенчивой дурнушки Лиды, и жизнь вечной труженицы Ольги, моей бабушки, счастливее и гармоничнее, чем жизнь  хорошенькой, веселой, беззаботной, Сони?

Я помню, как изредка заходила я в гости к Титковым-Дьячковым, и в  их чистом, уютном, но всегда тихом и пустом доме, встречала меня полная улыбчивая Софья Васильевна, и угощала чаем с вареньем. Арсений Николаевич всегда где-то незримо хлопотал по хозяйству, и никогда не выходил. И всегда поражал меня контраст их тихого пустого дома с  домом моих бабушки и дедушки, в котором всегда кипела жизнь. Наш дом был наполнен смехом, радостью, детскими голосами, был наполнен счастьем... Какое это было незабываемое, прекрасное время, летние каникулы у бабушки и дедушки в Весьегонске, воспоминание об этом времени согревает меня всю мою жизнь...

Вот это, некоторые сведения о жизни детей прабабушки Любы и прадедушки Василия Титковых, а теперь я расскажу подробнее о жизни представителей другой генеалогической ветви, о роде Юдиных, ветви, которая тесно сплелась с ветвью рода Титковых, и в результате этого сплетения появились на свет мы, ведь мы- дети их детей, и стало быть их кровь течет в наших жилах.

Часть вторая
Род Юдиных

Глава 1
Происхождение фамилии

Моя милая бабушка, Ольга Дмитриевна Юдина-Титкова,  рассказывала мне так о происхождении их фамилии. Когда-то, давным-давно, у ее прапрапрадеда родился сын, и, согласно обычаю, пошел он в церковь, чтобы окрестить новорожденного и дать ему христианское имя. А священник в этом приходе за что-то злобился на крестьянина, и всеми возможными способами пытался ему насолить. Так и здесь вышло, окунул священник новорожденного мальчика в купель и нарек его Иудой. Иуда было имя проклятое, имя того, кто предал Христа, и никто не желал по доброй воле зваться этим именем. Закручинился наш прапрапрадед, еще тогда молодой парень, что его первенец, прекрасный мальчик, получил такое заклятое имя по злой воле попа, но делать было нечего, записали его Иудой в церковных книгах. С тех пор и пошла эта фамилия, дети этого мальчика стали прозываться Иудины дети, или Иудины, а проще сказать Юдины. Но как говорит русская пословица: ”Не фамилия красит человека, а человек фамилию”, и так и оказалось. Много славных и хороших людей выросли и прожили свою жизнь под этой фамилией, и оставили по себе самую добрую память.

Глава 2
Библия

В моем шведском доме хранится старинная русская библия. Года издания ее я найти не смогла, обложка истлела, страницы пожелтели от времени, на полях коричневые пятна от влаги или от затхлости, и странно выглядит на старинной библии новый темно-красный переплет, ведь переплела я эту библию уже в семидесятых годах 20-го века.
 
Моя бабушка, Ольга Дмитриевна Юдина-Титкова, подарила мне эту библию в 1966 году, когда я была еще семнадцатилетней девчонкой. Я тогда заканчивала школу в Ленинграде, жила в своем узком ограниченном мирке, не знала толком ни истории своей страны, ни истории своей семьи, и  ценности этого подарка не понимала. Но девочка я была серьезная, старательная, круглая отличница, и, наверное, бабушка поверила в меня и в то, что библию я смогу сохранить. А может быть предчувствовала, что я пойму ценность ее подарка и опишу в будущем и историю этой библии, и историю нашей семьи.

Самолюбие моей мамы было сильно уязвлено, ведь она была старшей дочкой в семье и считала, что имела первостепенное право наследовать эту семейную реликвию. Но ее мать, Ольга Дмитриевна, решила по-другому и передала библию на хранение мне, своей внучке, то есть перепрыгнула через одно поколение в правах наследования. Эта старинная книга не имела никакой рыночной материальной стоимости, но имела высокую духовную значимость, семейную ценность, и все родные это хорошо понимали. Так вот, а теперь подробнее о библии. И о том, как оказалась, и  почему так бережно сохранялась она в нашей семье.

Рассказывает моя бабушка Ольга Дмитриевна Юдина-Титкова: ”В русско-турецкую войну, в тяжелых боях с турками отличился мой дедушка Юдин, отличился и храбростью чрезвычайной и стойкостью, и за это был он удостоен очень высокого по тем временам отличия, перед строем священник вручил ему эту библию, то есть получил он очень высокую по тем временам награду за доблесть!”.

Что чувствовал этот молодой солдат после тяжелого боя, еще пропитанный запахом пороха и крови, очевидно с риском для жизни выручивший, спасший своих товарищей, или защитивший местное население, братьев-славян, или под угрозой быть прирезанным каким- либо башибузуком,  вытащивший раненого генерала с поля боя, что чувствовал он, со слезами на глазах, принимая этот бесценный дар- библию из рук полкового священника? Я не спросила, а бабушка не рассказала сама в какой русско-турецкой войне участвовал мой прапрадедушка, ведь важен был сам факт его самоотверженности, преданности и доблести. А русско-турецких войн между Османской империей и между Россией было много, 1678-1680гг, 1686-1690гг, 1695-1700гг, 1711-1713гг, 1735-1739гг, 1768-1774гг, 1787-1791гг, 1806-1812гг, 1828-1829гг, 1853-1856гг, 1877-1878гг, то есть войны с Турцией на юге России, также как и войны с Швецией на севере ее, были бесконечными, и непрерывно возобновлялись. 

Я уверена, что речь шла именно об этой последней русско-турецкой войне 1877-1878 годов, войне за освобождение  балканских народов- Черногории, Румынии, Сербии, Греции и Болгарии. Русские солдаты под звуки военного гимна ”Прощание славянки”, написанного специально в начале этой благородной войны, уходили на фронт, и среди них был и мой прапрадедушка Юдин, отец прадедушки Дмитрия Юдина,  и эта  награда за его мужество и светлый подвиг в этой войне, русская библия, лежит сейчас на моем письменном столе.

Эту библию, как семейную святыню, хранил его сын Дмитрий, а потом и моя бабушка Ольга Дмитриевна Юдина-Титкова. Ей эту библию было сохранить нелегко, это тоже был маленький подвиг с ее стороны. Ведь на ее жизнь выпало много испытаний и самым страшным из них стала революция, в результате которой захватил власть большевистский режим, установивший так называемую, диктатуру пролетариата. От имени ”революционного пролетариата” правящая хунта запретила религию, многие православные священники были замучены и расстреляны, были расстреляны царь со всей царской семьей и наследником, неисчислимое количество людей были безвинно замучены, застрелены, зарублены, или умерли от голода и эпидемий, которые охватили всю страну.

В эти времена хранить у себя библию, а точнее прятать ее, было подсудно, особенно для бабушки, которая всю жизнь проработала учительницей в школе, и должна была воспитывать детей в ненависти к религии, как ”опиума для народа”, и в слепом подчинении большевикам и навязанной ими новой коммунистической морали. Если бы библия была обнаружена случайно или в один из обысков в годы после революции, то, вероятнее всего, потеряла бы она свою учительскую работу, а может быть была бы подвергнута репрессиям. Ведь cогласно циркуляру заместителя наркома просвещения Н.К.Крупской, жены Ленина, библия была изьята из всех библиотек, а также запрещена в России к изданию и распространению.

А теперь передо мной лежит библия моего прапрадеда, которую он получил, как награду за военную доблесть в благородной войне за освобождение славянских народов от османского ига, и которая сохранялась в семье Юдиных, ее передал прапрадедушка, как великую ценность, своему сыну,  крестьянину Дмитрию Юдину, который сохранил и  передал ее своей старшей дочери, учительнице Ольге Дмитриевне, а она, моя бабушка, в свою очередь, перепрыгнув через одно поколение, передала ее на хранение мне, своей внучке, Елене Михайловне Андреевой. А я оказалась волею судеб в далекой стране Швеции, но я бережно храню нашу Библию, и завещаю моим детям хранить нашу семейную реликвию и передать ее вместе с этими записями своим детям, последующим поколениям, которые должны знать свою историю.

Глава 3
Cтароста- прадедушка Дмитрий.

Бабушка Оля рассказывала мне о своем тятеньке- отце Дмитрии (это его отец получил библию за доблесть во время русско-турецкой войны за освобождение Балкан) и о своей матери Анне, о том, как они встретились, поженились и как сложилась их жизнь.

И Дмитрий и Анна были оба из крестьянских семей и жили в селении Тверской губернии неподалеку от Весьегонска. Ходила юная девушка Аня на девичьи посиделки, и парни из окрестных деревень туда же заглядывали. Приглянулся ей один скромный паренек, придет он бывало, сядет в уголок, там и просидит весь вечер, на девушек поглядывая. Видно и ему приглянулась Аня, так как пришли вскоре его родители сватать ее, Аня была  рада-радехонька и когда матушка ее заглянула в девичью светелку и спросила люб ли ей жених, то закраснелась Аня и призналась: ”Люб, он мне, сильно люб!”. Вскоре их поженили и зажили молодые своим домом.  Дмитрий был небогат, но был он из семьи Юдиных, набожной, трудолюбивой семьи, и сам был великий труженик. Повезло Анне с мужем, пусть и небогат был ее Митя, но порядочный, добрый и честный человек, да к тому же веселого и приветливого нрава.

А вот сестре Анны сильно не повезло, рассказывали, что обженили ее с богатым вдовым купцом, он и богат был, а гнилым оказался, и заразил ее сифилисом. Сколько страданий на ее долю досталось, и не перечесть. Все пряталась она от людей, спускалась в подвал, мазями разными мазалась, все детишек своих заразить боялась, да и людей стыдилась, хотя вины ее ни в чем не было. Не жила, а мучилась, да и померла вскоре.

А Анна и Дмитрий хорошо жили и дружно. Отделились они от родителей, дом построили, детишек нарожали. Детей у них было семеро, возможно родилось и больше, но в живых осталось семеро, старшая была Оля (моя бабушка), потом Степа, Нюта, Дуня, Ваня, Поля и младшая Мария. Я их всех помню, за исключением Дуни, которая умерла от голода в ленинградскую блокаду. Семья была большой, дружной и работящей, и жили они хорошо, зажиточно, и пахали, и сеяли, и  строились, и скотину держали. Все им удавалось и любая работа в их руках спорилась. Прадедушку Дмитрия крестьяне сильно уважали за трудолюбие и ровный, веселый нрав, и выбрали своим старостой, старшим. Бабушка Оля вспоминала, что никогда не видела она тятеньку без дела, даже зимними вечерами, при свете лампы керосиновой сидел он и все что-то делал, работал, например семечки перебирал для их лавочки… Работали Юдины много и жили зажиточно, смогли даже открыть маленький сельский магазинчик- лавку, там и продавали излишки урожая.

Помещица была очень довольна старостой, который и сам был великий труженик и в деревне за порядком следил, и оброк с барщиной получала она с деревни исправно. Если верить мемуарам писательницы Нины Берберовой, то это ее предки, по материнской линии, владели землями весьегонского уезда и, вероятно, это ее дед и бабка были весьегонскими помещиками и жаловали Дмитрия Юдина и его семейство (Н.Н.Берберова "Курсив мой"). К слову сказать, та же Берберова описывает своего прадеда, который жил ранее в этом поместье и который послужил прототипом ленивого, расслабленного и доброго Ильи Обломова. В своих мемуарах Берберова рассказывает, что великий писатель Иван Гончаров неоднократно приезжал в весьегонское поместье, навещал ее прадеда, наблюдал его жизнь, которую он потом и описал в своем  романе ”Обломов”.

Но вернемся к нашему повествованию. Помещица не знала, как и отблагодарить справного крестьянина, Дмитрия Юдина, и направила его старшую дочку Олю (мою бабушку)  в учительскую семинарию, в которой она не только учила русский язык и литературу, но постигала естественные науки- физику, химию и математику. После окончания этой школы могла она работать учительницей в сельской школе, начала работать в Весьегонской школе, где и встретила она учителя Павла Титкова, за которого позднее вышла  замуж.

То же образование получила и следующая дочка, Нюта. Сыновья продолжать свое образование не стали, они в хозяйстве были незаменимыми помощниками, и работали вместе с тятей с раннего утра до позднего вечера. Были все Юдины старательными, трудолюбивыми, спокойными, веселыми, на таких людях земля русская держится. Бабушка Оля часто в разговоре говорила мне, что были все Юдины «путевыми», правильными, то есть видели ясно свой чистый и честный путь и шли по нему с дороги не сбиваясь, как бы это не было трудно, а вот Титковы, ее мужа семья, да и он сам, была семья одаренная, яркая, но были они «непутевыми», непоследовательными, нетерпеливыми, и бросало их всю жизнь из стороны в сторону.

Глава 4
Новые времена

В 1917 году свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция, когда группа заговорщиков, имея свои собственные тайные цели, захватила власть в России и ввергнула страну в ужасы гражданской войны, голода, болезней. Все перевернули они с ног на голову, и все, что было хорошо вчера, вдруг стало плохо сегодня.

Так и Дмитрий Юдин, которого уважала и чтила вся община, вся деревня, и помещица на него нарадоваться не могла, вдруг в одночасье превратился в ”кулака”, ”злостного кровопийцу” и ”врага народа”. А ”народом” тем, всем заправляющим, стали бродяги, пьяницы, воры, которые не прижились в общине, не хотели работать, как все остальные, а приворовывали и побирались по деревням. Вот тут и наступило их золотое время и стали они тем отребьем, которые примкнули к кучке заговорщиков в центре, и стали на местах «вершить революцию, «экспроприировать экспроприаторов», как это действие красиво называлось, а точнее грабить и жечь помещичьи владения, убивать своих господ, а позднее когда их уже не осталось, то грабить и убивать всех в деревне, у которых было, что взять, то есть крепких мужиков-«кулаков» и середняков. Большевики как раз и рассчитывали на поддержку люмпена на местах, или местных попрошаек, бродяг и воришек.

Как это напоминает революцию наоборот начала 90-х годов, или перестройку, когда было решено повернуть жизнь в России задом наперед, и вернуться назад к капитализму. Тоже появились невесть откуда «новые русские», которые богатели не по дням, а по часам, открывая ларьки у метро и торгуя там паленой водкой, в то время, как уважаемые достойные люди, все те, кто работали и строили ”развитой социализм”, оказались  вдруг не у дел. Заводы и фабрики закрывались. Зарплату перестали платить. А за спиной этих «новых русских» , стояли те, кто задумал перестройку и заработал на ней несметные богатства, так называемые олигархи- ловкачи и мошенники, как правило, с нерусскими фамилиями. Это они продавали имущество СССР с молотка, заводы, фабрики, и целые отрасли промышленности. А простые люди в то же время голодали, боролись за выживание, умирали, или же, если подворачивался случай, то эмигрировали. Так и мы оказались за границей, и влились в четвертую волну эмиграции...

Но это отступление в настоящее, а в прошлом после революции 1917 года местные ревкомы все больше зерна и скотины стал забирать в продналог, а потом обьявили и тотальную продразверстку, когда у крестьянский семей все отбирали в пользу революции и люди пухли и гибли от голода. Нашего прадедушку Дмитрия Юдина с семьей изобличили, как крепкого крестьянина, то есть «кулака», и тотально «раскулачили», то есть опустошили все, что было на подворье, обчистили хлев и амбар, а все что в доме было получше, вынесли. И еще пригрозили: ”Скажи спасибо, что мы тебя, гниду, кулака-кровопийцу, в живых оставили!». А всех несогласных просто стреляли. То же происходило по всей России и на Украине и люди погибали десятками, сотнями тысяч от голода.

Тогда бросил все нажитое прадедушка Дмитрий, не стал противиться, а ушел с семьей из села глубоко в лес. Было тяжело начинать все сначала, но ни Дмитрий, ни Анна, ни дети их, работы не боялись. Раскорчевали они лес, отстроились заново, и поля распахали, и скотиной разжились, и даже пасеку завели. Моя мама, то есть их внучка Мария Павловна Титкова вспоминала, как ездили они в двадцатые годы к тятеньке на пасеку и какой сказочный сотовый мед они там ели!!!

Но революция держала всех под жестким контролем и не оставила в покое семью Дмитрия Юдина и на этот раз. Местные люмпены-революционеры обнаружили их в лесу, и опять со злорадством все отняли, а оставшееся порушили: ”Ага, опять разжился, гад!  Ну погоди, в Сибирь отправим!!” Ну уж тут не было у Юдиных больше сил и надежды бороться против злой судьбы, не знали они куда деться, спрятаться, и в конце концов нашли приют у своей старшей дочери, Ольги.

Я не застала в живых прадедушку Дмитрия Юдина, ведь он умер еще до моего рождения. Но я представляю его хорошо по воспоминаниям и по сохранившейся семейной  фотографии, сделанной у гроба его жены, бабушки Анны. Он был худощавый (как и все Юдины), со светлыми голубыми глазами на удлиненном лице, с каштановыми кудрявыми волосами и бородкой. Лицо его напоминало изображения Христа на иконах. Выражение лица у дедушки страдальческое, ведь фотография эта сделана у гроба его жены, да и жизнь была непонятная, полная страданий и несправедливости. Фотография эта должно быть сделана где-то в начале тридцатых годов. Прадедушке тогда должно было быть за шестьдесят, и примерно столько же было и прабабушке, когда она умерла.

Рассказывала мне моя милая бабушка Оля о том, как и почему умерла ее мама. Дело было так. Пошла Анна доить корову, а корова только недавно отелилась и была не в себе, обозлена, оттого, что накануне у нее теленка отняли. И начала корова внезапно Анну бодать, а потом на землю ее свалила и продолжала ее рогами бить и копытами топтать. Стала Анна кричать и взывать о помощи. Услышал ее крики сын Степан, но видно забоялся, и не побежал сразу к ней на  помощь, а побежал других звать. Прибежали мужики,  отогнали корову, и вынесли Анну, но поздно было, начала она с той поры болеть. ”Отбила, видать, ей корова легкие.”- говорила моя бабушка. Похоже, что сломала ей корова ребра, и сломанное ребро повредило плевру и легкое, развился плеврит и воспаление легких. Нужны были сильные антибиотики и тогда, возможно, и поправилась бы Анна, но таких лекарств в то время не было. Она все кашляла, недомогала, а потом и совсем слегла, а через некоторое время умерла. Похоронили ее на Весьегонском кладбище. А прадедушка Дмитрий доживал потом свои годы в семье у своей любимой дочки, моей бабушки Оли.

А теперь нужно вернуться немного назад, чтобы рассказать, как складывалась жизнь у бабушки Оли, Ольги Дмитриевны Юдиной, совсем еще юной девушки, и о том, как встретила она любовь всей своей жизни, Павла Васильевича Титкова.      

Часть третья
Оля Юдина + Павел Титков
(бабушка и дедушка)

Глава 1
Женитьба

Оля Юдина была девушка скромная, веселая, умница и труженица (как и все в роду Юдиных). Была она не только умница и скромница, но и очень милая девушка-  невысокая, но стройная, с длинными кудрявыми каштановыми волосами, с синими глазами, всегда чисто, аккуратно одетая и причесанная. Добрая, деятельная, веселая и шутливая. Это было просто чудо, а не девушка.

Она, когда училась в учительской семинарии, то квартировала у местного попа. Попадья ее готовить научила, и стала Оля, наша милая бабушка, несравненой кулинаркой. Я никогда в жизни больше не ела таких вкусных блюд, какие она готовила в русской печи: топленое молоко, щи томленые, жаркое, сочни с творогом, пироги с черникой или со щукой, грибы жареные, картошка в сметане... От одного перечисления этих блюд, и воспоминаний об их виде и вкусе, невольно слюнки текут...

Подружилась бабушка с дочкой попа, молодой поповной. А отец ее подруги, священник, забыл обо всех заповедях господних и стал преследовать Оленьку, воспылав к ней страстью вполне земной. Был он груб и настойчив, проходу девушке не давал, всеми силами принуждая ее переступить запретную черту. Но Оленька была не чета Катюше Масловой, известной героини ”Воскресения” Л.Н.Толстого, она была девушка честная и строгая, попа к себе не подпустила и из семьи их была вынуждена уйти. С тех пор попов, священников не любила, не верила им, и в церковь не ходила, хотя и библию читала и посты все строго соблюдала.

А потом влюбился и посватался к ней местный юноша. И, как будто, уже все было решено между ними и огласили их помолвку в церкви, но тут всплыло, что был этот юноша несвободен, уже повязан по рукам и ногам. И имелась у него где-то жена невенчанная и ребенок, но пытался он эту старую историю забыть и начать жизнь заново с моей милой бабушкой. Но Оленька хотела, чтобы с самого начала все было честно и ясно, не хотела никому переступать дорогу и никого делать несчастным ценою своего счастья. И она отказала юноше, хотя и был он ее первой любовью, смогла она наступить на горло своей песне и продолжала идти своим чистым и светлым путем.

Но настоящей ее любовью, любовью на всю жизнь стал Павел Титков, учитель физики и математики Весьегонской средней школы. После окончания учительской семинарии начала и Оленька учительствовать в той же школе. Когда они встретились было Оле двадцать три года , а Павлу- двадцать один. Павел не был картинным красавцем, но был он сильным, мужественным, умным, сдержанным, ироничным, и по нему сохли все учительницы в школе, а он смотрел только на милую, веселую, но честную и недоступную Олю Юдину. У них часто бывали учительские вечеринки, и Павел там играл на скрипке, а  Оленька- на виолончели. Никто их не учил игре на этих инструментах и в музыкальные школы они не ходили, но играли очень хорошо. Бабушка мне уже в старости  рассказывала, что Павел так прекрасно, дивно играл на скрипке, что она его именно за это, так сильно, на всю жизнь, полюбила. Павел был увлекающимся, страстным, как все Титковы, и несмотря на его еще молодой возраст были у него любовные истории и раньше, до встречи с Оленькой.

В семье рассказывали, что когда учился Павел в учительском институте, еще до встречи с бабушкой, то влюблены были в него две сестры, и был у него роман с одной из них, но Павел быстро перегорел и предпочел ей ее сестру. Оставленная девушка забыть его не смогла и покончила с собой, прыгнула с моста в реку.  Дедушку Павла за донжуанские похождения отчислили из учительского института и остался он с незаконченным высшим образованием.

Бабушка Оля была веселой, но чистой и очень серьезной девушкой, и сердце ее можно было завоевать только таким же чистым и серьезным отношением. Павел знал, что легкой любви от нее добиться было невозможно,  и встретив такую настоящую девушку, он и сам (на время) стал серьезным и настоящим. Он совсем потерял голову, не давал Оленьке проходу, ухаживал за ней, обьяснялся ей в любви. В конце концов встал он перед ней на колени и попросил стать его женой. О том, как он стоял на коленях и просил бабушкиной руки- сохранились семейные предания. И бабушка согласилась стать его женой, они обвенчались в 1914 году. Ей было тогда двадцать четыре, а ему двадцать два года.

И в том же году началась Первая Мировая война. Новоиспеченный муж, Павел Васильевич Титков, и брат Оленьки, Степан Дмитриевич Юдин, были призваны в армию, оказались в одном взводе, и увезли их на запад, на самый дальний конец великой России, в Польшу, где и сражались они против немцев.

Глава 2
Первая мировая. Декабристка

О семейной жизни Павла Титкова и Оли Юдиной знаю я по рассказам их дочерей или же по редким и скупым рассказам их самих, бабушки Оли и дедушки Павла. Они сами рассказывали о своей семейной жизни неохотно, было много в их отношениях сложного, противоречивого, о чем они не хотели вспоминать, да и времена, в которые они жили были такими тяжелыми, полными опасности, и жестокости, что они привыкли держать язык за зубами, за неосторожное слово можно было поплатиться жизнью самому или подвергнуть опасности жизнь своих близких. Только когда дедушка умер в 1972 году, то, как мне кажется, думала и размышляла бабушка много об их совместной жизни, и  рассказывала мне об этом уже более откровенно. 

Как уже сказано, вскоре после свадьбы, призвали Павла Титкова в армию и пошел он на фронт вместе со своими односельчанами, среди которых был и Олин брат, Степан Юдин. Степан, к этому времени тоже женился, и высватал себе первую в Весьегонске красавицу, Наталью, или бабу Талю, как звали ее мы, дети. Я помню, как много позднее, в 50-е годы, нас посылала бабушка Оля к бабе Тале за огурцами. Никто не мог так замечательно солить огурцы в бочке, как баба Таля. Помню, что все вспоминали, какая Таля была необыкновенная красавица в молодости, и мы, дети, смотрели на нее с любопытством, но ничего особенно замечательного в ней не находили. Была она высокая, статная, тихая, с застенчивой улыбкой, нам казалось, что была она уже очень старенькая, а было ей тогда всего лет шестьдесят с небольшим.

Дедушка Павел редко рассказывал об этой войне, вспоминаю я только один его рассказ о том, как копали они окопы- русские и немцы. Как в промежутках между сражениями сидели напротив друг друга и готовились к бою, укреплялись. Русские сидели на бруствере, покуривая, и посмеивались над немцами, которые как муравьи рыли окопы и таскали землю маленькими мешочками. Курили наши и посмеивались над слабаком немцем, который не может работать, как следует. Посидят наши,  покурят, а потом нагрузят свои мешки до отвала, взвалят на спину, тяжело, аж пупки трещат, и бегут туда- сюда. А потом опять отдыхают. А немцы все без отдыха свои маленькие мешочки таскают и таскают. И глядь на утро, а у фрицев окопы уже готовы и не меньше они сделали, а может и поболее русского...

Но о чем часто вспоминали в нашей семье, так это о том, как бабушка Оля, тогда молодая жена, так соскучилась, так стосковалась по своему единственному, по своему любимому мужу Павлу, что решила поехать к нему на фронт. Как ее ни отговаривали, но она собралась и отправилась в дорогу. Никто из других молодых жен, ее подруг и сверстниц, ни красавица Таля, ни сестры мужа, Соня и Лида, поехать с ней не решились. Женой-”декабристкой”, которая повсюду следует за своим мужем, даже действующую армию, на фронт оказалась одна милая моя бабушка.

Как она добиралась в действующую армию, на фронт, один бог знает. Где возможно, добиралась на поезде, а в основном в телеге или в кибитке, запряженной  лошадьми: ”Эй ямщик, скорее трогай!”, от одного постоялого двора до другого. Перемена лошадей и снова в путь, ехала одна, добиралась. наверное, несколько недель. К сравнению, надо сказать, что настоящие декабристки были в подавляющем большинстве из аристократических богатых семей и добирались в Сибирь в своих каретах и со слугами, и средствами они располагали немалыми. И ехали они в спокойную Сибирь, а не в действующуй армию, на фронт. А бедная Оленька, совершенно одна и с деньгами самыми малыми, проехала через пол-России, прошла каким-то образом через все военные кордоны и нашла-таки Павла своего в далекой Польше.

Все в полку, и не меньше других и сам Павел, были поражены ее небывалым поступком, приездом Оленьки на фронт, на передовую. Встретила Оленька своего горячо любимого мужа, побыла с ним несколько дней, а потом, вынуждена была отправиться обратно, долее остаться с ним ей не позволили. Не было возможности для жены находиться в действующей армии. А потом проделала тот же далекий путь обратно, но уже не одна, а с маленькой жизнью, плодом их любви, с моей мамой под сердцем.

Сколько же любви, страсти, верности, преданности, внутренней силы, в этом ее поступке. Как сильно Оля  любила своего мужа, как рвалась к нему, как мечтала быть вместе с ним! Она не могла просто сидеть, сложа руки, и плакать в ожидании, или утешаться с другими кавалерами, как делали ее родственницы и подруги, многие другие молодые жены. Оленька была верной и сильной, она любила один раз и навсегда, она ехала к своему мужу на край света, чтобы быть рядом с ним, чтобы помочь ему, чтобы разделить его жизнь и судьбу. И поэтому проехала она тысячи километров по жаре и ужасным российским дорогам, мучилась, недомогала, но сильнее всего было стремление оказаться рядом с Павлом. Она летела, как на крыльях, к своему единственному. И верила, что и она была его любимой и единственной.

По возвращении из Польши домой, в конце мая 1915 года, родила она их первую дочку, Марию, мою маму. А через год приехал  на побывку ее брат Степан и рассказал своим родителям и сестре Оле, что Павел на фронте «шалит», что он не хранит верности своей жене и встречается с другими женщинами. Для бабушки стало это тяжелым ударом, наверное, в первый раз она, чистая и верная, столкнулась с предательством и вероломством. И не от кого-то чужого, постороннего, но со стороны самого близкого ей любимого человека, ее мужа, ради которого она была готова пожертвовать всем.

Глава 3
Революция

В Петербурге захватили власть большевики, они выступали за поражение своей страны, России, в войне, и поэтому обьявили всеобщую демобилизацию, и солдаты и офицеры стали возвращаться домой. Вернулись и Павел Титков со Степаном Юдиным в Весьегонск. Они оба стали уже унтер-офицерами царской армии.

Зажили Павел и Ольга мирной семейной жизнью в родительском доме Титковых в старом Весьегонске (том красивом старинном городке, который существовал до строительства на Волге плотины и образования Рыбинского водохранилища). Оба продолжали учительствовать. Оля родила одну за другой четырех дочек- Марию в 1915 году, Татьяну- в 1917 году, Зинаиду- в 1920 году и Веруньку- в 1924 году. Павел ждал сына, сердился, что рождались одни девочки, и когда родилась последняя из них- Верунька, то он полгода даже к ее кроватке не подходил, так был недоволен, что опять получил не сына, а дочку.

Оля- везде поспевала, и работала, и за детьми ухаживала, и дом вела, и в огороде копала и сажала, и в поле пшеницу сеяла, на зерно. Она мне рассказывала, что трудиться приходилось, не покладая рук, и схватки обычно начинались, когда работала она на поле или на огороде, тогда шла она домой и «добрый» Павел не отказывал, запрягал лошадь и отвозил ее в больницу. А Павел жил дома барином, в семейных делах принимал он участие небольшое, он был вечно занят делами общественными или делами ”государственными”. Времена были непростые, непонятные, дела творились на Руси страшные. Естественно, что терпеть тот новый порядок, а точнее беспорядок, тиранию, которые принесла за собой новая большевистская власть, местная интеллигенция не могла.

По рассказам старожилов эту власть в Весьегонске возглавил откуда-то присланный член партии большевиков, человек новый и ранее неизвестный местным жителям, который стал председателем сельского революционного комитета. Был он человеком жестким и беспощадным, церемоний не любил, был скор на расправу и быстро нагнал страху на все местное население. За давностью времен не привелось мне узнать его самого, но много позднее, в 80-90-е годы была знакома с его внучкой и правнуком Юрием.

Внучка его в работала в Весьегонске продавщицей в магазине, и там развернула активную деятельность- припрятывала, спекулировала. Была она довольно хорошенькой и без конца выходила замуж и расходилась, а последний ее муж наложил на себя руки. Приманила она его, и он оставил семью, перешел жить к ней, но жить с этой мошенницей было ему совершенно невозможно. Вернуться обратно в свою прежнюю семью- совесно было, и жить так, как он жил со своей новой женой - невозможно, и от безысходности наложил он на себя руки. Его новая пассия даже возиться с его похоронами не стала, сообщила старой жене, ну, а та пришла и похоронила своего запутавшегося несчастного мужа, по-человечески.

А уж правнук местного Робеспьера стал законченным уголовником, и стены тюрьмы стали его родным домом. Работать он был абсолютно не способен, когда был на воле, то жил пьянством и воровством, жить пристраивался, где придется, тащил все, что плохо лежит. Он был, по-своему, очень хитер, был отьявленным жуликом, но в конце концов опротивела ему, по-видимому, такая беспризорная жизнь и повесился он ночью на весьегонской базарной площади в возрасте тридцати шести лет. Вообщем яблоко от яблоньки недалеко падает. Или как говорят верующие: «Будешь ты расплачиваться за грехи отцов своих до седьмого колена...».

А в те далекие революционные годы местная интеллигенция и унтер-офицеры царской армии стали собираться и вырабатывать планы, как сбросить ненавистную советскую власть. И, конечно, Павел Титков не мог остаться в стороне и вошел в эту организацию. Возглавляла ее учительница, Ольга Образцова, которая стала не только товарищем по борьбе, но и любовницей Павла, его «большой любовью». Я пишу "большой любовью", подразумевая, что она стала более или менее постоянной возлюбленной  Павла, но он был мужчина  увлекающийся, легко воспламеняющийся, и кроме жены, которую он уважал и оставлять не собирался и ”официальной” любовницы были у него и другие случайные приключения с приглянувшимися ему женщинами.

Семья Титковых-Юдиных числилась у новых властей в числе неблагонадежных, как местная интеллигенция и семья царского унтер-офицера. Рассказывала бабушка, что как-то нагрянули местные чекисты с обыском к Павлу и Ольге домой. Перевернули они, перетряхнули весь дом, но ничего так и не нашли. А Павел сидел ни жив, ни мертв, ведь прятал он в доме револьвер и знал, что за хранение оружия его немедленно расстреляют. И бабушка знала, где муж ее хранил оружие, и пока чекисты перерывали одну комнату за другой, выскользнула она из дома под каким-то благовидным предлогом и выбросила револьвер в уборную. Так она его спасла от неминуемой смерти в этот страшный день. Чекисты все равно забрали дедушку ”по подозрению” и он просидел у них в тюрьме целый год, но в конце концов его выпустили, очевидно, за отсутствием улик.


Глава 4
Двадцатые годы

Гражданская война 1918-1922 года окончилась, но бедам и невзгодам не было конца. Крайняя нужда и голод  поразили все население России, и семье Титковых-Юдиных приходилось тяжело. Вечная труженица, бабушка Оля, выбиваясь из сил, тащила семейный воз... День ее был расписан по минутам. Вставала она ни свет, ни заря, в четыре часа утра, бежала доить корову, потом выгоняла ее на пастбище, возвращалась и топила печку, загружала печь чугунками и сковородками, готовила еду на день. А потом поднимала детей, кормила их, ждала соседскую девчонку- няню, которая присматривала за детишками, пока она была на работе, и бежала в школу. Потом рабочий день в школе, она преподавала математику, ее любили и дети и учителя, была она доброй, внимательной к детям, и старалась учить их на совесть.

А после школы опять домой, к детям и мужу Павлу (если он дома был), накормить всех, прибрать, посуду вымыть, постирать, детьми заняться, огород обиходить. Вечерами она находила еще время заниматься математикой с отстающими учениками. Придут они к ней домой, разложит она листочки бумаги, поставит морковку на стол и учит их решать задачки. А потом корову надо домой пригнать и опять ее подоить. И еще на ночь печь истопить. А по ночам строчила она на швейной машинке, дочкам платьица из старья перешивала.

Четыре дочки Ольги и Павла росли, как грибочки. Как рассказывала наша весьегонская соседка: «Иду я мимо дома Титковых, а в каждом окошке сидит по девчонке и каждая морковку грызет!». Но, конечно, не только на морковке выросли они, ведь готовила моя бабушка необыкновенно вкусную еду, она на это было мастерица. Было бы из чего готовить, и если было из чего, то приготовит она такую еду, что пальчики оближешь. Жили они в основном на натуральном хозяйстве, то есть морковку, картошку, капусту, огурцы, горох, выращивала бабушка на собственном огороде, молоко давала корова, теленок шел на мясо. Хлеб, муку и соль покупали в  сельпо. Из леса приносили чернику и грибы. Дедушка был заядлый рыбак и поэтому часто была в доме рыба. Эту рыбу бабушка и жарила в печи, и вялила, вывешивая на чердаке, и пекла пироги со щукой. 

Детьми дедушка особенно не занимался и участие в их жизни принимал небольшое. Мне позднее рассказывала их третья дочь, тетя Зина, что как-то осерчал ее отец, что она свой ночной горшок на улицу забыла вынести. А ей было всего-то годика два с небольшим. Заспешила малюсенькая девчонка, выбежала с горшком на улицу, была поздняя осень, холодно и скользко. Поскользнулась она на обледенелых ступеньках и упала, ударилась головкой, и ничего больше уже не помнила. Мама ее была в это время в подполе, картошку перебирала. Поднялась она наверх, хватилась, а дочурки-то младшей нигде нет. А отец и позабыл уже, что он ее на улицу послал. Кинулась мать на улицу, а там лежит ее дочурка без сознания, уже заледенела вся. Принесла ее мама в дом, уложила в постель, отогрела, но у девчурки сильная простуда развилась с осложнением на мозг (менингит). Мать выхаживала ее денно и нощно и выкарабкалась она, поправилась. Но не говорила Зина до четырех лет, боялись, что дурочкой останется на всю жизнь.

В эти годы появилась у Павла новая спасительная идея- уехать в Сибирь, подальше от Советской власти, притеснений и голода, там обстроиться и зажить спокойно и в достатке. Стал уговаривать бабушку поехать вместе с ним. Но она отказалась, хоть и горько ей было расставаться с любимым Павлом, но она не хотела рисковать маленькими детьми и отправляться с ними в путь, в полную неизвестность. Им всем и в Весьегонске жилось тяжко, но здесь она все-таки как-то умудрялась справляться, здесь все-таки  жизнь было привычной, и родные- братья и сестры, были рядом.

Павел осерчал, собрался и уехал в Сибирь один, оставив свою семью. Бабушка осталась совсем одна и в полном неведении, придется ли им еще свидеться. Дочери ее никогда позднее не вспоминали о том, как уехал их отец в Сибирь и как остались они одни. Я думаю, что они это не особенно и заметили, ведь в их жизни ничего существенно не переменилось, бабушка, как и раньше, трудилась с утра до поздней ночи  и была их единственной поддержкой и опорой. Тосковала только одна бабушка и ждала своего, несмотря ни на что, любимого и единственного, хоть и непутевого, Павла.

Прошел год и как-то, возвращаясь с работы, услышала бабушка от соседки, что вроде бы ее Павел в Весьегонск вернулся. Побежала домой, отворила калитку и увидела... палочку подорожную, прислоненную к забору. Сильно забилось ее сердечко и кинулась она в дом, а там сидел ее любимый Павел, измученный и истомленный дальней дорогой. Она его ни о чем не расспрашивала и ни в чем не укоряла, а приласкала, напоила, накормила. И была счастлива, что вернулся ее муж, наконец-то, из дальних странствий домой. Дедушка тоже никогда не вспоминал о своем путешествии в Сибирь, но ясно было одно, что ни жизни беззаботной, ни сытных хлебов, он там не нашел, и там, чтобы подняться, нужно было тяжко трудиться, и там наступили новые странные времена, и в одиночку было со всем этим не справиться.

В голодные двадцатые годы косили людей эпидемии- сыпной и брюшной тиф, холера. Особенно сыпной тиф свирепствовал, приходилось принимать профилактические меры и стричь девчонок коротко, почти под ноль (чтобы вши не завелись). Моя мама часто обиженно вспоминала, как она ревела и упиралась, а дед вытаскивал ее за ноги из-под кровати и бабушка стригла коротко, «лесенкой». Моя мама была старшая и ей в конце -20-х годов было уже тринадцать-четырнадцать лет, мальчики нравились, и стричься она ни в какую не хотела. Наплевать ей было на сыпной тиф, лишь бы мальчишкам понравиться.

Бабушка и дедушка очень любили музыку, но заниматься музыкой в эти тяжелейшие годы у них никакой возможности не было. Скрипка и виолончель пылились на шкафу. Да и руки у бабушки от непосильной физической работы набрякли, скрючились, играть такими руками было невозможно. Я и сейчас помню ее руки, натруженные, набрякшие от непосильной работы, ласковые руки моей любимой бабушки. Но бабушка мечтала, чтобы ее дочки научились играть на фортепиано, чтобы жизнь у них была другой, светлой и красивой. Купила она по-дешевке где-то рояль, и договорилась с бывшей гувернанткой местных помещиков, Августой Ильиничной, чтобы давала та уроки музыки ее девчонкам.

Играть на рояле учились все четыре дочки, даже Таня, у которой не было пальчика на одной руке после инфицированной ранки, осложнившейся нагноением. Врачи хотели ампутировать полкисти, но бабушка не дала это сделать и стала лечить Таню своими народными средствами, горячими марганцовыми ваннами. И ручку она дочке спасла, только полпальчика, уже пораженные сухой гангреной, пришлось удалить. Никто из дочерей, ни моя мама, ни кто-либо из ее сестер не заинтересовались всерьез музыкой и не стали музыкантшами, но и они впоследствии считали своим долгом, по примеру их матери, учить музыке своих детей.


Глава 5
Тридцатые годы. Дела семейные

Дедушка Павел был из числа мужественных мужчин, умный, сдержанный, серьезный, уважающий себя, имеющий обо всем собственное мнение, односельчане говорили, что у Павла Васильевича ”голова- ума палата”. Он много знал, много читал, был всегда в курсе последних событий, в школе он был не простым  учителем, но и заучем, а иногда и директором школы. Он был человеком в городе известным и пользовался всеобщим уважением. Он никогда не мог принадлежать только семье, круг его интересов был во многом за ее пределами. Можно сказать, что дедушка Павел был человеком общественным, как истинный представитель рода Титковых, в то время, как бабушка была хранительницей семейного очага и несла на себе всю ответственность не только за жизнь и здоровье их четверых детей, но и, в основном, содержала всю семью на свою скромную учительскую зарплату.

Она работала с утра до поздней ночи, но и душа ее была неспокойна, истерзана, ведь она Павла любила сильно и верно, жила денно и нощно ради него и детей,  а он был человеком увлекающимся и загорался от всякой проходящей юбки. У него были постоянные любовные истории на стороне, и в маленьком городке трудно было держать это в секрете. Видно была в Павле Титкове, как и в его отце, да и в у других мужчинах рода Титковых какая-то особая притягательная сила, обаяние мужественности, которое заставляло женщин, и молодых и зрелых терять голову. Работал он в школе, в женском коллективе и многие женщины считали лестным для себя привлечь его внимание. Многие из них надеялись на длительную связь, но Павел любил по-своему, он легко влюблялся и легко остывал, его чувства быстро разгорались и также быстро потухали. Эти женщины были в его жизни залетными мотыльками, а бабушка была его женой, матерью его детей, он ей верил, верил в глубину и истинность ее чувств, и оставлять семью не собирался.

Часто каялся дедушка и клялся бабушке, что любит он только ее, но он «загорается» и его временами просто неудержимо тянет к другим женщинам. И приводило это прямо к анекдотичным ситуациям. Дедушка просил ее о помощи, если видит она, что он опять «загорелся», то, чтобы она, как хорошая жена, его до этой очередной женщины не допустила. И ведь бабушка ему поверила и всерьез пыталась выполнить это задание, следила, чтобы он не исчез и не уединился с очередной понравившейся ему женщиной.

Рассказывала мне их дочь, тетя Зина, трагикомические эпизоды из жизни родителей. Например, как бабушка со своей семилетней дочкой Зиной пришли в местный магазинчик, чтобы купить хлеб и соль (жили они скудно, в основном на скромную бабушкину зарплату),  и там встретили дедушку, который покупал кульки с конфетами и пряниками, собираясь к своей  очередной любовнице. У маленькой Зины глазенки загорелись, когда увидела она конфеты и пряники, которые держал в руках ее отец, а бабушка Оля горько сказала: «Это папа, наверное, своим дочкам покупает гостинцы?!». Не знаю, как вышел дедушка из этой мучительной ситуации.

Бабушка любила его глубоко, он был единственный мужчина в ее жизни, и его постоянную неверность было ей переносить очень тяжело. Кончилось все это тем, что бабушка отказалась разделять со своим мужем семейное ложе из-за его частых измен. Ей это было нелегко, она была пылкой и страстной, но она была гордой и не могла ему позволить издеваться над своими самыми сокровенными чувствами. Боялась она и возможных последствий его измен, болезней, которые он мог принести в их дом, ведь знала и помнила она о своей тете, умершей от сифилиса по вине своего мужа. Дочери рассказывали, как однажды, доведенная до отчаяния, она даже решилась прогнать своего непутевого Павла, и показала ему на дверь. Павел уже и вещи собрал, готов был оставить дом, но в последний момент Ольга одумалась и его остановила, не могла она представить себе жизни без него, без своего единственного мужчины, своего богом данного ей мужа.

Школьная директриса нарадоваться не могла на учительницу, Ольгу Дмитриевну Юдину-Титкову и уже в 30-е, немного более спокойные годы, решила направить Олю в педагогический институт, ведь формального образования ей не хватало, чтобы преподавать математику в старших классах. Но бабушка категорически отказалась, у нее на руках были дети и дом, и оставить их она никак не могла.

У дедушки Павла было тоже незаконченное высшее образование, из учительского института его отчислили еще до войны, за ”некорректное поведение”, за скандальную любовную историю. Директриса посоветовала и ему поехать в Ленинград, чтобы закончить педагогический институт, и дедушка, который был типичным Титковым и нуждался в переменах, сильных ощущениях, приключениях, за эту возможность охотно ухватился. Он любил путешествия, авантюры, ему было скучно и тесно в маленьком тихом Весьегонске. Он видел, что бабушка каким-то образом справляется со всеми семейными заботами сама, и чувство ответственности за семью его не тяготило, в глубине души чувствовал он себя  свободным. Его направили в Ленинград учиться, но вместо учебы были опять романы и гулянки, и его снова отчислили из института, но теперь уже за  неуспеваемость. Жена Оля и маленькие дочки ждали с нетерпением приезда папы из Ленинграда, ждали подарков, праздника, и папа в конце концов приехал- нагулявшийся, изголодавшийся, без единого подарка и без копейки в кармане.

У бабушки от недосыпания и постоянных перегрузок начались проблемы со здоровьем, стало болеть сердце. ”Так ныло, так щемило!” –рассказывала она мне. Пришлось пойти к доктору, который сказал, что нуждается Ольга в немедленном отдыхе и ей нужно уехать в санаторий. Конечно, Оленька опять отказалась, она ехать не может, она ведь не может оставить своих детей одних. Но врач не на шутку рассердился и заявил со всей строгостью, что если она сейчас не послушается его совета, то будет поздно и тогда вполне возможно, что дети ее потеряют навсегда. Скрепя сердце, поехала бабушка в Кашино, в местный санаторий. Вернулась она через две недели отдохнувшая, ласковая, веселая, и с сумками подарков. И был в доме праздник- мамочка приехала.

Незадолго до Великой Отечественной войны случилась и еще одна трагедия, полностью изменившая, перевернувшая жизнь жителей Весьегонска и окружающих его деревень и поселков. В 1935 году в соответствии с планами «социалистической реконструкции Верхней Волги» было решено создать самое большое по площади искусственное озеро в мире- Рыбинское водохранилище. Была построена плотина, русло Волги перекрыли и в результате этого перед самой войной была затоплена, и ушла под воду огромная часть земель Тверской, Ярославской и Костромской областей, в том числе и три четверти территории Весьегонска.

Жители всех этих территорий были подвергнуты принудительному переселению с нажитых мест, они оставляли свои дома и созданные многолетним трудом хозяйства, могилы родных и близких. Семьи Титковых и Юдиных тоже подверглась принудительному переселению и вынуждены были перенести свои дома на новое место. Они отстроились заново на высоком берегу, в районе совхоза Телятино, но со временем и эти земли стали подтапливаться.

Ни в нашей семье, ни в средствах массовой информации того времени никогда не говорили о трагедии затопления городов, сел и деревень, о затоплении прекрасных заливных лугов, пастбищ и полей, об изменении климата всего огромного района в результате этого социалистического эксперимента. Люди привыкли терпеть и молчать. По-видимому, молчание было необходимым условием выживания их детей и внуков, поэтому ни моя бабушка, ни дедушка никогда не рассказывали о трагедии переселения (равно как и о ужасах революции,  гражданской войны, голодомора 20-30 годов).


Глава 6
Наше родовое гнездо- Весьегонск или Весь Егонская

Здесь хотелось бы мне более подробно рассказать о нашей «малой родине» в России, о сказочном городке Весьегонске. Именно оттуда произрастают наши корни по линии моей матери, Титковско- Юдинские корни. Эти корни оказали необычайно сильное влияние на жизнь нашего поколения, на меня и моих братьев и сестер. Дом моих бабушки и дедушки в Весьегонске становился нашим общим домом каждое лето, когда все мы собирались под его кровом и оказывались в атмосфере тепла и любви, которой был наполнен этот дом. И ощущение счастья, которое мы чувствовали здесь,  согревало и поддерживало нас всегда и везде, во все последующие годы.

Я надеюсь, что когда нибудь и мои дети и внуки приедут  в Весьегонск, чтобы прочувствовать свои корни и навестить могилы своих незабвенных прабабушки и прадедушки. И мне хочется, чтобы они знали, что всему тому лучшему и светлому, что есть во мне (и наверное во всех нас, их внуках) обязаны мы той необычайной атмосфере счастья и любви которая царила в доме номер 15, по улице Горького, в городе Весьегонске, в доме моих милых бабушки и дедушки. 

Весьегонск- это город, в земле которого покоятся наши корни, и поэтому хотелось бы рассказать больше об этом городе и о его истории. Согласно историческим документам, впервые упоминается Весьегонск, как село Весь Егонская, в грамоте царя Ивана Грозного в 1564 году. Но есть и другие исследования, показывающие на существование Весьегонска уже в 1447 году. И до этого проживали славяне на этих землях и подвергались нападениям со стороны татарской орды. У моей мамы, у нас с сестрой, да и вообще у всей нашей родни- глаза слегка раскосые и мы, в шутку, говорили, что пострадали наши прапрапрабабушки от монголо-татарского нашествия.

Окрестности Весьегонска были излюбленными местами царя Ивана Грозного, он  приезжал сюда на соколиную охоту (гора Соколиная). Согласно преданиям назвал он именем своей матери село Глинское (в честь Елены Глинской, которая умерла когда ему было всего 8 лет). Здесь же, согласно преданиям, была запрятана старинная библиотека царя Ивана Грозного, которая погибла при затоплении в связи о строительством каскада водохранилищ на Верхней Волге. Согласно тем же архивным документам, в конце 16-го века, во времена правления Ивана Грозного, процветало село Весь Егонская как торговый центр и славилось своими огромными ярмарками. Сюда сьезжались купцы со всей Руси- новгородские, московские, тверские, суздальские, нижегородские, астраханские, а также иноземные- персидские, арабские и др. Здесь продавались ткани, меха, воск, рыбу, мед, изделия из железа и т.д. И до конца 19-го века славился Весьегонск своими ярмарками.

Строительство Рыбинского водохранилища началось в 1935 году, русло Волги перекрыли в 1940 году, а перед самой войной, в апреле 1941 года началось заполнение чаши водохранилища, которое продолжалось до 1947 года. Судьба старого Весьегонска печальна- большая часть территории города в 40-х годах 20 века ушла под воду Рыбинского водохранилища. Ушел под воду старинный город, с 1776 года- уездный центр Тверской губернии, у которого был свой герб- черный рак на золотом поле. Остались лишь развалины двух церквей, Троицкой и Казанской, да некоторое количество деревянных домов вокруг них в северовосточном углу города. Ушли под воду и городская площадь, любимое место отдыха весьегонцев- городской сад, в котором каждый вечер играл духовой оркестр, и большое количество домов старинной красивой постройки...

Жители затопленных областей подверглись принудительному переселению. Переезжали весьегонцы до самой Великой Отечественной войны, до 1 июня 1941 года. В результате переноса превратился Весьегонск из старинного провинциального города с древней историей, в скопление наспех перенесенных частных домов с огородами. Весьегонск потерял статус города, и этот статус получил он обратно только в 50-х годах в связи с развитием местной промышленности.

Прекрасный старинный город был уничтожен, но его уникальную природу было уничтожить труднее. Я и мои братья и сестры, не смогли увидеть того старинного  Весьегонска, знаменитого своими ярмарками и красивыми площадями и строениями, мы знали лишь его упрощенный вариант, состоящий из скопления  частных домишек, с домостроительным комбинатом, лесозаводом и винзаводом.

Но природа Весьегонска просто завораживала: он стоял на золотых песках, везде росли белоствольные могучие березы, рядом синее Рыбинское море, а вокруг бесконечные ягодно-грибные леса. Помню, как сходили мы с поезда и шли со станции босиком, и ноги утопали в горячем золотом песке... А у дома на скамеечке ждала нас милая улыбающаяся бабушка, смотрела, как мы шли к ней по теплому песочку. Наконец-то!!! Мы приехали в Весьегонск, к бабушке с дедушкой, и нас ожидает целое лето счастья и любви...!

Мы, их внуки, слышали, что когда-то был «старый» Весьегонск, а потом разобрал дедушка дом и перенес его  в «новый» Весьегонск. И еше слышали мы иногда от их дочерей, наших матерей, грезы- воспоминания о том, каким красивым был этот «старый» провинциальный русский город, Весьегонск, с двумя большими церквями, с известной на всю Россию огромной ярмаркой, со старинным городским парком, где играл духовой  оркестр и куда бегали они вечерами гулять и знакомились с  кавалерами.

Или дивились мы на черные необыкновенные красивые надгробные памятники на весьегонском кладбище и слышали о том, что эти памятники были воровски  перевезены с богатых могил с затопленного  кладбища в ”старом” городе.

И еще иногда ходили мы детьми в «старый» город, уцелевшую небольшую часть старого Весьегонска, и видели там сохраннившуюся, еще с прошлых времен полуразвалившуюся, но прекрасную часовню. И около этой часовни плескались волны Рыбинского водохранилища и выносили на берег предметы старого быта: ложки, ножи, домашнюю утварь, старинные монетки, которые мы собирали. Собирать монетки было забавно и мы, дети, никогда не задумывались о смысле наших находок, о затопленной Атлантиде- старинном прекрасном городе, целой эпохе, ушедшей под воду.

P.S.(пост скриптум). До перестройки было в Весьегонске около 10 тысяч населения, а в тяжелые годы перестройки сократилось оно примерно до 7000 человек, то есть стало на четверть меньше. Зато переполнилось городское кладбище, и в основном переселились туда молодежь- от 17 до 20-25 лет. В годы перестройки закрылись крупные промышленные предприятия города: леспромхоз, деревообрабатывающий комбинат, хлебозавод, продолжает работать лишь местный винзавод. Так, начиная с 1914 года, жизнь людей в этом небольшом уездном городе, так же как и жизнь по всей России стала чередой потрясений, «хождением по мукам».


Глава 7
Великая Отечественная

До войны, в конце 30-х годов, уже вылетели из родительского гнезда старшие три дочери Ольги и Павла и зажили самостоятельно. Мария и Татьяна вышли замуж и жили со своими мужьями в других городах, Зина училась в Педагогическом институте в Ленинграде, и только шестнадцатилетняя Верунька оставалась в родительском доме. Но в 1940 году в доме Ольги и Павла снова появился грудной ребенок: старшая дочь, Мария, родила дочку, Тату (мою старшую сестру), и через несколько месяцев отдала ее на воспитание своей матери, а сама вернулась к мужу, под Ленинград. Бабушка Оля в это время работала в школе, и корову они как раз продали, и опять разрывалась она, бедная, между работой и уходом за грудным ребенком, которому нужно было доставать каждый день свежее коровье молоко.

А еще через год началась война, Великая Отечественная война. Немцы быстро продвигались вперед и дочки стали эвакуироваться к родителям в Весьегонск. Первой приехала Мария, позднее, в 1942 году, Татьяна с новорожденной дочерью Валентиной. Зинаида попала в Ленинградскую блокаду, но смогла эвакуироваться в 1943 году по ”дороге жизни”, через Ладогу. Привезли ее в тяжелой дистрофии, умирающую. Лежала она, истощенная и бессильная, и есть ничего не могла, отказывалась. Побежала бабушка Оля к местному фельдшеру за помощью. Фельдшер был пожилой, знающий, с опытом. Осмотрел он девушку и сказал, что, по-видимому, слизистая желудка у нее атрофировалась, отмерла от длительного голодания. Если бы найти хорошее красное вино, то, возможно, девушку можно было бы спасти. Побежала бабушка в церковь, к местному священнику, в надежде, что может быть сохранилось в церкви вино для причащения. И священник ей помог, и принесла бабушка домой бутылку хорошего красного вина ”Кагор”. Стали Зине давать вино по чайной ложечке, и, правда, стало девушке получше, начала она есть понемногу, а потом и совсем поправилась.

Маленькие дети часто болели, и лекарств никаких в войну не было. Бабушка лечила их народными средствами, даже дизентерию наловчилась лечить рыбным бульоном. Жили впроголодь, рано утром снаряжались в лес, чтобы набрать грибов и ягод, уходили пораньше, засветло, в четыре часа, иначе на оборыши придешь, ничего не достанется. Бабушка все в дом несла, чтобы детей малых подкормить, здоровыми вырастить. Достала она где-то бутылку детского гематогена, несла детям, спешила, да споткнулась, упала, и бутылка разбилась. Детям дать побоялись, да и взрослые есть со стеклами отказались, и бабушка сама эти осколки обсасывала, она ведь хронически недоедала, во всем себе отказывала, жертвовала ради других. От постояного недоедания и авитаминоза зубы у нее стали шататься и выпадать. Так что к концу войны зубов у нее совсем не осталось, все выпали, а было ей всего-то 54 года. Уже после войны смогла она выправить сьемные протезы.

Дедушку на фронт не взяли по возрасту, ему к началу войны было уже почти пятьдесят лет, но его забрали рыть окопы под Калинином. Иногда их отпускали на побывку домой. Бабушка и дедушка продолжали жить, как брат с сестрой, и спали врозь, но бабушка всегда хранила верность своему беспутному мужу и жила как девственница. Моя мама рассказывала мне, как в войну, пришлось ей спать вместе с бабушкой, кроватей на всех не хватало. И как мама моя была потрясена тем, как во сне бессознательно стонала бабушка, протягивала руки и призывала своего мужа, Павла. Но ни ему, и никому другому, она о своих чувствах  не говорила. И когда дедушка вернулся домой с окопов, пришел и спросил, где же ему спать, то мама моя указала ему место в бабушкиной постели: ”Здесь твое место и ты должен спать только здесь!”. Так получилось, что беда общая и отсутствие спальных мест их примирили и опять стали они спать вместе, по-семейному, Ольга и Павел.

Глава 8
Послевоенные годы

Когда описываешь жизнь моих бабушки и дедушки, то погружаешься мыслями и чувствами во все трагические события и невольно содрогаешься, сколько страданий выпало на их долю. Как они смогли все это вынести, пережить! Но что самое удивительное, это то, что они никогда не унывали и жили, насколько я помню,  жили они по-доброму, дружно и счастливо.

Самое прекрасное, самое лучшее время моей жизни прожила я в Весьегонске, у бабушки с дедушкой. В наш Титковско-Юдинский дом,  сьезжались каждое лето все четыре дочки Павла и Ольги со своими семьями, и каждый день за стол садилась огромная семья из шестнадцати человек. У нас скучать было некогда: купание, походы в лес по грибы и ягоды, рыбалка, охота, игры в карты, шашки, поддавки, шахматы, и масса других игр, которые мы придумывали, жизнь была такой счастливой, насыщенной событиями...

Дом был заполнен гостями до отказа, как сказочный терем-теремок. Вечная труженица, моя милая бабушка, хлопотала целыми днями на кухне или на огороде, на ней весь дом держался. Она вставала ни свет ни заря, затапливала русскую печь, шла на рынок, чтобы достать продукты, творог, масло, мясо, а потом готовила еду на огромную семью в шестнадцать человек. Даже мытье посуды занимало массу времени, ведь нас было много и грязной посуды соответственно набиралось много. Нужно было нагреть воду, перемыть всю посуду, ополоснуть ее, перетереть, и в шкафу расставить, и так три раза в день. Дочери ее все грозились, что они будут маме помогать, хотя бы посуду мыть, но дальше слов дело не пошло.

А дедушка после еды уходил в свою комнату, сидел там у открытого окна и разговаривал с прохожими, или читал газеты, или отдыхал после еды, он, как всегда, груз домашних забот переложил полностью на бабушкины плечи. Он был мужчина, а она женщина, и все дела домашние были ее заботой. Он даже деньгами ей особенно не помогал, платил за дом и за дрова, а всю семью кормила на свою маленькую пенсию бабушка. Она всю зиму копила деньги, чтобы всех нас принять и всех накормить. Денег она за еду и проживание ни у кого из своих дочек не брала, это было для нее свято, как закон русского гостеприимства.

Спальные места были везде: в комнатах, в гостиной, в кладовке, на веранде. Помню, мне было лет семь и я как-то спросила бабушку: ” Бабушка, а где же ты спишь?” И помню, как она мне ответила, смеясь: ” Не беспокойся, Леночка, у меня кровать лучше всех!”. И помню, как я проснулась ночью, чтобы выйти в туалет, и вдруг увидела мою бабушку, которая спала, скрючившись на лавке в кухне, и прикрывшись каким-то зипуном. Это было ее самое лучшее спальное место! Как мне было стыдно, ведь в ее комнате, и в ее кровати спала я.

Еще помню, что я просыпалась каждое утро и шарила рукой около кровати, зная, что каждое утро оставляет бабушка там какой-либо гостинчик. Это был маленький стаканчик земляники, малины, или черники, или одна-две конфетки. И такой же гостинчик-подарочек получали и все остальные ее внуки.

Вспоминаю я и дни рождения моей бабушки Ольги Дмитриевны Юдиной-Титковой, 24 июля, помню, как собиралась вся наша большая семья, как мы составляли большой длинный стол из разнокалиберных столиков, как мы собирали стулья из соседских домов, и как усаживались потом шестнадцать человек- только наша семья, а также наши гости- дедушкины сестры- Софья Васильевна и Арсений Николаевич Дьячковы, и Лидия Васильевна со своим незаметным мужем, дедушкой Ваней, и многочисленные бабушкины сестры и братья со своими семьями. И как было весело, столы были полны закусок, помню шумные разговоры и застольное пение, которое почти всегда заводил муж младшей их дочери, Веруньки, Виктор Васильевич Ланенкин. ”Врагу не сдается наш гордый Варяг!”- запевал он красивым сильным голосом, и все остальные дружно его пение подхватывали.

И помню, как однажды мой дед Павел захмелев, обвел рукою всех сидевших за столом и похвалился Арсению Николаевичу Дьячкову, сидевшему рядом: ”Посмотри какая у меня семья!!! А у тебя такого нет!”. И помню, как сильно побледнел Арсений Николаевич, схватился за грудь, как будто раненый в самое сердце, поднялся, взял за руку свою жену, Софью Васильевну, и ушел. И после этого он долго к нам не приходил. Ему, потерявшему обоих своих детей, и доживающему свою жизнь в одиночестве, вместе с женой, было трудно понять глупую, хвастливую, типично титковскую выходку дедушки Павла. И помню, как бегали между двумя домами дети дедушки Павла и Ольги, моя мама и ее сестры, и старались помирить их, внести опять мир в семью. Да, в старости дедушка Павел своей большой семьей очень гордился, но берегиней, которая создала и сохраняла всю жизнь его семью была его жена, милая добрая труженица, бабушка Оля.


Глава девятая
Конец большой семьи

В 1971 году, я- студентка последнего курса медицинского института, решила обследовать здоровье моих самых близких людей, дедушки и бабушки. Анализы взять я не могла, но могла померять давление, прослушать, простукать, прощупать, все, как нас учили в институте... С дедушкой все в основном было хорошо, но он упомянул о периодических болях в животе. ”Небось рачок какой-нибудь завелся!”- отшутился он. А бабушка и вообще от обследования отказалась, мне удалось лишь прослушать ее сердечко. Когда же я обеспокоенно рассказала ей о дедушкиных жалобах, то сказала она мне негромко, но в сердцах: ”Его болезни- мое здоровье!” Я не поняла тогда, что она имела в виду, и поняла это лишь позднее, думая о ее словах. Бабушка от непосильной физической работы страдала постоянными болями в мышцах и суставах, иногда нестерпимо сильными. Обижалась она на дедушку, ведь на ней лежал груз постоянной ежедневной домашней работы, а работы в деревенском доме и на огороде очень много, а дедушка ей помогать не привык. И приходилось ей, превозмогая боль, нести одной все заботы, в то время как дедушка занимался общественными делами, рыбалкой и охотой, много читал, был всегда в курсе всех мировых и местных событий…

Обижалась бабушка, но любила его безгранично. Дедушка умер в 1972 году, не перенес операции по поводу острого холецистита (боли в животе!). И бабушка наша сразу сникла, опала, как будто воздушный шарик прокололи и из него воздух вышел. Сидела она у гроба дедушки всю ночь одна, прощалась с ним и гладила его любимую голову и украшала ее, примеряла ему на голову платочки. И все шептала: ”Какая любовь большая была!”. А мама моя, ее старшая дочь Мария, презрительно шептала: ”О чем это она, или заговаривается?! Что за любовь? Сколько измен и предательства было!”. И не понимала она, что говорила бабушка о своей чистой незамутненной любви, которую она пронесла через всю свою жизнь к своему непутевому, но единственному и неповторимому мужу Павлу.

Павел был часто неверен и не был ей никогда настоящей поддержкой и опорой, но она хоть и было ей иногда горько и обидно, но любила его по-настоящему, глубоко, и на всю жизнь. Она его любила таким, какой он был и любила так сильно, что эта любовь давала ей силы выносить все трудности и быть всегда счастливой и радостной. Мы поняли это только тогда, когда дедушка наш умер и когда мы увидели, как  сразу преобразилась наша бабушка, перестала смеяться, шутить и переливаться радостью, ее солнышко погасло. Стала она только тенью нашей прежней улыбающейся, ласковой, веселой  бабушки, стала тихой, печальной, доживающей свою жизнь, старушкой.

Бабушка Оля умерла в 1985 году, через тринадцать лет после смерти дедушки Павла. Болела она тяжело и умирала трудно. Перед смертью вспоминала она свою жизнь и говорила: ”Сколько труда было, сколько забот. Как жилось тяжело!”. И последним ее желанием было послушать музыку и просила она своих дочек сыграть ей на фортепиано. Хотелось пережить ей напоследок что-то совсем другое, отличное от ее тяжелой жизни, каждый день наполненной непосильным трудом, хотелось ей услышать  прекрасную и светлую мелодию, уносящуюся ввысь. Может быть вспоминала она, как когда-то прекрасно играл на скрипке ее любимый муж Павел. Но, к сожалению, никто из дочек не смог ей сыграть, они давно уже не садились к роялю и искусство фортепьянной игры успели позабыть.

Когда бабушка умерла, то все мы, ее внуки и внучки, с разных концов России, приехали в Весьегонск, чтобы проститься с милой бабушкой. Никто нас не звал, никто не приглашал, все мы приехали по зову сердца. Не приехать мы не могли, мы все очень любили нашу бабушку. Лежала она в белом платочке и белой рубашке в гробу, худенькая, легкая, казалось, почти невесомая. Мы стояли рядом с гробом и тихо плакали. Кто-то из соседей сказал то, что мы все думали: ”Она была ангелом!” Да, у нас у всех было чувство, что умер светлый ангел, ангел-хранитель нашей семьи. Бабушка умерла, но душа ее прекрасная, казалось была рядом. И горя не было или оно было, но было оно какое-то светлое. Когда бабушку выносили из дома, закричала вдруг ее третья дочь, тетя Зина: ” Наша мама покидает свой дом!”. Но никто больше не голосил, не рыдал. Было отчего-то светло на душе. Привезли на кладбище и закопали бабушкин гроб рядом с дедушкиным, Так и лежат они после смерти опять рядышком.

Бабушка Оля умерла, но она не ушла, не оставила нас. У меня всегда чувство, что ее добрая душа рядом с нами всегда, и особенно тогда, когда нам бывает трудно. Ее фотография висит над моей кроватью, так было и в России и в Швеции, так было и будет всегда. Милая бабушка- ангел-хранитель всей большой Титковско-Юдинской семьи, которая и после смерти бережет всех нас, ее потомков.

 
                Заключение

Это все то, что рассказала мне в эмиграции Е.М. Андреева о жизни своих предков, представителей русских родов: Титковых и  Юдиных. Я записала ее воспоминания и переработала их для печати. Надеюсь, что этот рассказ поможет не только ее детям понять лучше себя самих, понять истоки их характеров, но и будет интересен широкому кругу читателей, ведь через жизнеописания своих предков начинаешь понимать действительную невыдуманную историю страны, России.


Библиография

Н. Н. Берберова. ”Курсив мой”. Автобиография. Мюнхен. 1972
”Весьегонск”. Википедия-свободная энциклопедия. 24 июля 1914 г.
В. Н. Ерохин. ”Города под водой. Путешествие по затопленным берегам Верхней Волги” . Тверь. 2010.
”Мещанское (Александровское) училище”. Википедия-свободная энциклопедия. 6 октября 2012 г.
Г. Окунева. ”Подготовка учительских кадров в дореволюционной России”. Вестник Томского государственного педагогического университета. №11/2010.
”Особенности культуры и быта прислуги на Руси в 17-19 веках”. Столичные огни. Стр 95-96.
”Смольный институт благородных девиц”. Википедия-свободная энциклопедия. 19 июня 2014 г.
А. С. Суворин. ”Весь Петроград на 1915 год, адресная и справочная книга г.Петрограда”. Петербург. 1915.
А.С. Суворин, Ф.П. Шашковский.  ”Весь Петроград на 1916 год, адресная и справочная книга г. Петрограда”. Петербург. 1916
Л. Н. Толстой. ”Воскресение”. Москва. 2005.