И к лугам золотистым подняться

              ...И К ЛУГАМ ЗОЛОТИСТЫМ ПОДНЯТЬСЯ

Брат позвонил часов в девять вечера в понедельник. Он давно уже чувствовал себя неважно, и я, торопясь к телефону, заранее примеривалась к разговору: что спросить и сказать.
Неожиданно услышала в трубке его бодрый, молодой голос, совсем как лет десять назад:
- Слушай, какая сегодня погода! Просто чудо. Я за город ездил. Недалеко, просто решил немного прошвырнуться.
Погода действительно выдалась отменная. В том 1999 году весна приближалась долго, тягуче и, хотя начался уже апрель, никак не наступала. И вдруг пришла разом, мгновенно, пятого числа. Явилась роскошной, дружной и сильной. За несколько часов расшвыряла хмарь и остатки марта, растопила пятачки снега, чуть ли не пустившего корни на нашей земле, залила всё кругом горячими солнечными лучами и села на шикарный трон. Воздух кругом разливался такой, что хотелось бросить дела, накинуть пальтишко, выйти на улицу и дышать, дышать божественной свежестью, прочищая легкие и душу, очень уставшие от бесконечной зимы.
- Думал тебя позвать с собой, - продолжал брат, - но ты занята. Погулял в лесу. Как же хороша жизнь! Хочется быть крепким и молодым, жить и жить!
Той же ночью брата не стало. Может быть, сердце не выдержало именно напора возрождения природы. Как он умер, никто из нас не знал, потому что жил он один и далеко от всех...
Что рассказывать о горе, охватившем меня и каждого в семье! О том, как много времени понадобилось, чтобы минимально восстановиться!..
Кроме самых разных проблем, связанных с этим братом, были и сложности с дачей, которую за несколько лет до того мы с ним построили в девяноста километрах от Москвы на выданном его учреждением участке. При всех стараниях получилось так, что она никому, кроме нас с ним, оказалась не нужна. С невыразимой тоской я думала о том, как и когда туда поеду, как буду пользоваться ею. Жить одной там мне было страшновато. Да и хватало трудных, негативных, горьких чувств. Эту бы дачу да в прежней нашей жизни - как бы мы блаженствовали и работали там! Какой бы развели огород и даже насадили сад! Для нашей многодетной семьи, очень стесненной в средствах, такая дача была бы просто спасением. Но получилось, что она пришла слишком поздно.
Весна девяносто девятого года, бурно начавшись, уже не сдавала позиций. Вскоре стало жарко. Кончился апрель, наступил май. Докатил до середины, а я все не решалась отправиться на дачу. Брат остался там для меня в каждом деревце, в каждой травинке и листке.
И все же - как не поехать? Хотя бы посмотреть, что делается в доме и на участке. За зиму, видя, что никто не наведывается, местная шпана могла разграбить дом и наделать много других гадостей.
Помочь мне согласились родственники, у которых есть машина. И вот мы в пути.
Мыслей и чувств - тьма-тьмущая. Как меня встретит дом? Как я буду себя чувствовать на даче в новых обстоятельствах?
А за окном машины расцветал май. Леса и луга вокруг окрасились в нежно-зеленые тона, как бывает только в этом месяце, переходном от весны к лету. Казалось, что природа поет. Хотелось остановить машину, выйти, шагнуть прямо в лес и идти, идти сквозь него, вдыхая живительные ароматы, слушая тысячи птичьих голосов, поддаваясь неукротимой мечте о том, что с братом ничего не случилось, его смерть лишь приснилась мне, а на самом деле он жив и всё по-прежнему...
- Посмотри в эту сторону! - неожиданно воскликнул зять, сидевший за рулем.
Я глянула влево, куда он указывал. А там... будто расстелили на лугу пышный, ворсистый, мягкий ковер ручной работы. Выходи, полежи на нем, глядя в светлое майское небо. Не бойся ни земной сырости, ни ветра, ковер толстый, холода не пропустит. И ворс его настолько высок, что еще и накроет тебя.
- Простой сорняк, сурепка, а разрослась здесь безразмерной плантацией, да еще какой шикарной! - сказал зять.
Глаза не отрывались от «ковра» из желтой сурепки. Он был как-то особенно красив: теплым цветом, манящим, затягивающим. Особое торжество природы. Будто кто-то свыше говорил мне: «Жизнь все равно продолжается. Она творит себя и не может остановиться, какими бы ни были потери, печали, беды».
Зять включил магнитофон, и оттуда послышался голос популярного барда Тимура Шаова. Он пел свою песню «Посвящение жене».

Я хочу каждый раз в свои горы, как странник, домой возвращаться
И бродить по камням и по тропам, к лугам золотистым подняться.
Под скалой из ручья зачерпнуть ледяного лекарства хочу я,
Этот дар исцеляет меня, утоляет меня и врачует.
Я хочу на рассвете под шум водопада счастливым проснуться
И запястий твоих благодарно губами коснуться.

            Остывает зола, ночь, бледнея, ползет к завершенью,
            Воздается хвала, остается любовь в утешенье.

Песня волновала необыкновенно, исторгала из души слезы, нежность, восторг, всё сразу. Она так изумительно перекликалась с пейзажем за окном! Горы ли, поле, лес... Природа, целебная, врачующая, рвалась к моему сердцу отовсюду, и песня Шаова аккомпанировала ей.
Мы подъехали к даче. Остановились. Я никак не могла решиться выйти, горечь придавила к сидению и не отпускала. Потом все-таки выбралась. Дом стоял, как всегда, терпеливо ожидая, пока приедет хозяйка. Каждое окошко приветливо смотрело на меня, приглашая войти. Издали кивнул колодец, сообщая, что и с ним всё в порядке, воду никто не вычерпал, она чистая и прозрачная. Я входила в дом, поражаясь: насколько же он живой и как трепетно радуется нам.
Воспоминания и чувства лавиной нахлынули на меня, но среди них четко выделялось одно, очень давнее. Это было в конце декабря девяносто второго года, когда строители возвели каркас нашего будущего дома. Погода стояла холодная, но теперь мы, приехав посмотреть, как идут дела, могли спрятаться от ледяного ветра за стенами. Крыши еще не существовало.
Решили перекусить. Устроиться негде, разве что на порожке между будущими террасой и комнатой. Я села, развернула то, что привезли. Брат деловито осматривал, хорошо ли сработали строители. Позвала его, он сказал, что сейчас подойдет. Сидя на порожке, я невольно глянула вверх, в небо, в бесконечную вышину и глубину его. И расплакалась, как в детстве. Я словно говорила тогда с мамой, папой, с другим братом, Ленечкой, его близнецом, трагически погибшим двадцати четырех лет от роду еще в 1967 году. «Вот видите, - рассказывала я им, - мы все-таки возводим дом, и он станет продолжением ушедшей жизни, когда были вы все». Мне показалось, что дача поможет осуществить многие наши чаяния и надежды.
И будто сами стены восприняли духовную силу моих чувств. С тех пор дачный дом всегда был для меня живым. Он терпеливо и кротко ждал нас, как бы долго ни отсутствовали, был теплым даже в лютый мороз. Ласковым и обходительным, всегда готовым растворить свои двери и нам, и всем близким.
Теперь он спешил успокоить меня, словно убеждая, что жизнь человеческая никогда не уходит совсем, она как-то остается. И душа брата осталась в этих стенах. В березках на участке, выросших за годы существования дачи. Они и сейчас пытались позвать меня к себе, звенели мелкой майской листвой, приветливо и утешительно.
...Времени в тот приезд у нас было немного: ночевать не собирались. Согрели чай, сварили привезенную картошку, открыли баночку консервов. И через полтора-два часа я уже запирала двери, а зять с сестрой фырчали включенным мотором машины за забором.
На обратном пути мне невольно думалось о том, как стану с чьей-то помощью достраивать и доделывать летом то, что не успел завершить брат. Как постараюсь оборудовать уголки и места для каждого из близких и друзей, кто пожелает сюда приехать. Планы складывались сами собой, и не отступало чувство, что у меня хватит сил на всё. Решила и участок преобразовать: устроить в березах «парковую зону», вбить в землю стол и рядом поставить сиденья в виде пеньков. Даже турник замыслила сделать неподалеку - пусть подтягиваются все, кто приедет. Дача должна жить, приносить радость.
А за окном машины снова возник пушистый желтый ковер из сурепки, не хуже бархатного, плюшевого, теплого и красивого. Луговой ковер... Я чувствовала, как сквозь душевную боль и горечь пробивается совсем иное ощущение: все-таки жизнь прекрасна. И она должна продолжаться, цвести. Потому что еще есть мы. Есть дети, и нельзя, чтобы они только страдали и горевали; они должны наслаждаться жизнью и строить ее.
Пышный желтый луговой ковер что-то нашептывал мне. Пытался вселить надежду на лучшее.
Зять снова включил магнитофон, и мы услышали продолжение песни Тимура Шаова:

Я хочу вместе с горным орлом к поднебесной подняться свободе,
Ведь душа это хрупкая птица, живущая только в полете.
И пускай в мире больше кипящей смолы, чем цветущей сирени,
Я сильнее судьбы: я твои обнимаю колени.

                Наступает в горах золотая пора листопада,
                Всё меняется вновь, остается любовь как награда.

Какой светлой, чистой, прекрасной и возвышенной показалась эта песня! И золотой луг-ковер за окном. И вся ожившая, молодая, светлая майская природа вокруг.
- Как же хороша жизнь! - снова вспомнились мне слова брата, услышанные в том последнем телефонном разговоре.
Это было его завещание всем нам...