Седьмое марта
Бывший советский инженер Ворчунков вспомнил во сне про что-то, во сне же помножил это на восемь и… проснулся в холодном поту. День Бессмысленных Трат, маячивший до сих пор в виде гидры Цеткин, пусть страшным, но всё-таки призраком, вдруг как-то материализовался и повис над Ворчунковым, как меч над Дамоклом. Варчунков уже слышал, как струной звенит тончайшая нить, ощущал холодное острие на макушке!
- Верти не верти, а 200 р. – это минимальный набор… Цветок и кофеты. Урезать никак.
Инженерный ум, выручавший обыкновенно из подобных коллизий, дал сбой. А ведь ещё год назад – день в день! именно седьмого числа! – тот же ум так удачно подтолкнул Ворчункова сказаться больным. Ну - кранты просто! – как больным! Что-то около присмерти! И как, скажите на милость, всё миленько вышло... Вместо бессмысленных трат – сочувствия, сок гранатовый, марокканские апельсины…
- На этот раз не пролезет(булькнул в левом предсердии сгусток депрессии), – раскусят, разоблачат… О, злопамятное алчное племя!
Все знакомые ему женщины, которые – целый год! – были нормальными, приятными и даже милыми человеческими существами, прямо на глазах мутировали в каких-то Ехидн и Мегер…
С грустью окунулся в то время, когда лучшим подарком – просто книга была. Припомнилось с особенной нежностью: хранили такие книги в застеклённых шкафах и, на случай хитросплетённого алаверды, подарочные упаковки - годами не трогали…
- Стоп! Книга… Пушкин… Стихи… Конечно, - стихи! Есть они вызов всяким там 200, в виде грубой материи! Стихи - это утончённо! умно (в том смысле, что надо ОДНО всё-таки, а не восемь)! Вот она, багодарность тренированного инженерного мозга!
Через минуту уже, немного уставший, но бесконечно одухотворённый Ворчунков сидел у компьютера и уверенно тыкать указательным пальцем:
Душа трепещет в пробужденье
И сердце бьётся в упоенье…
В глуши, в чужбине, в заточенье,
Как мимолётное виденье,
Мне снятся милые черты…
Мне слышится твой голос нежный,
В тревогах вешней суеты…
Ты – божество! Ты – вдохновенье!
Ты трижды гений красоты…
Поставив последнюю точку, Ворчунков оглядел своё творение: сначала как бы изнутри, а потом как бы со стороны и чуть сверху. Но изъянов не обнаружил. Всё выглядело… словом, выглядело. Нет-нет! - оглядывая творение как бы со стороны, он тут же отметил эту гиперболу - «трижды»; и сразу подумал, что это может быть через чур. Но мелочиться не стал, оставил как есть. Меркантилизм «вообще» - Ворчункову чужд весьма был. Меркантилизм, как явление, Ворчунков, как и всякий уважающий себя поэт, - презирал. Хмыкнул победоносно:
- Ай да Ворчунков! Ай да сукин сын! Уж точно, не веник. На вечно!
Затаил дыхание, кликнул мышкой и творение своё… отпустил…
В ночь на восьмое Ворчункову спалось спокойно, виделись лёгкие сны. Запомнился один: Александр Сергеевич Пушкин, на балу у какого-то вельможи, остановил вдруг мазурку, подбежал к нему и… тепло так-то обнял. А потом!! под овации всех присутствующих дам, – просто Абалденных женщин! - подарил ЕМУ, Ворчункову… гусиное перо…
Свидетельство о публикации №214060401705