Ручное время. роман-хроника. часть 2 глава 7

                Глава 7

                Кем брошено в прошлое корысти семя,
                Чтоб хрупкую верность давил бы сапог?
                Зря кукиш в кармане готовит мне время - 
                От этой "награды" умчусь со всех ног!
                Пройду по долинам, взбираясь на горы…
                Коль прошлое сгинуло - вытащу сам… 
                И сам положу - в послезавтра просторы -
                Духовность и преданность добрым делам.

    Вечер, сгущая темноту, незаметно наступил на Иерусалимских улицах и площадях. Он довольно быстро выключил полуденный зной, словно сработало невидимое реле, и приятная прохлада и свежесть появились над ожившим после дневного сна городом. Хаотично - то там, то сям -вспыхивали на зазывающих витринах неоновые рекламы, приглашающие всех и обещающие небывалые выгоды. Вообще подкравшийся вечер сделал Город спокойнее и строже. Происшедшее пробуждение после дневной спячки выбросило на городские улицы дополнительные скопища машин, развозящих своих хозяев после утомительного трудодня по деревням и весям спальных районов. Но движение транспортных потоков было значительно более медленным, чем обычно в это время: на всех крупных магистралях и шоссе были выставлены дополнительные посты полиции и армейские заслоны. Некоторые спешащие автолюбители, пытаясь объехать препятствия, с маниакальным упорством продирались переулками и подворотнями, следуя классической заповеди: коли вам обязательно хочется сделать глупость, торопитесь - опередят! Между еле ползущими машинами, круто лавируя словно увлекаясь лыжным слаломом, пробирались, громко завывая пронзительными сиренами, полицейские экипажи. Кстати, из истории известно, что на всех французских пушках, начиная со времён  Людовика ХIV, по приказу кардинала Ришелье чеканилась надпись: "Ultima ratio regum!"  -  "Последний довод королей!".  Видимо, по аналогичным соображениям, все Иерусалимские полицейские машины были оформлены совершенно идентичной палитрой красок. Они блестели на своих крутых белых бёдрах полностью совпадающими надписями, которые образно читались законопослушными гражданами, как - "Последний довод  …".

    Все пешеходы, снующие, подобно колоннам муравьёв, по этим огромным, заполненным до предела норам древнейшего Средиземноморского муравейника, ощущали висевшее в воздухе напряжение, подобное предгрозовому удушающему смогу...   
               


                *        *         *
                Волокна жизненного ситца               
                Сплетают линии судьбы…
                Пересекутся мысли, лица -
                В рисунке на полях  Судьбы...

    Недалеко от здания центрального автовокзала Иерусалима, выставив на широкой улице сужающие проезд тумбы, расположился общий армейско-полицейский пост. Парни, в полном вооружении и выкладке, проверяли документы у водителя каждого проезжающего автомобиля. Они демонстрировали настоящий профессионализм, ухитряясь синхронно одним глазом проверять представленные бумаги, а другим - сканировать лица проезжающих водителей и пассажиров. Каждый пост оперативно получил портреты разыскиваемых, и теперь, когда сеть была раскинута рыбакам, только оставалось, внешне - безучастно, а внутри - сгорая от нетерпения, ожидать улова…

    Возле поста, визжа тормозами, резко остановилась обычная патрульная машина. Из неё выскочил молоденький водитель, в чине младшего сержанта, и, молниеносно подскочив с противоположной стороны к двери, услужливо её распахнул. Практически сразу он тут же вытянулся во фронт. Первые насколько мгновений из салона слышались только напряжённое сопение и приглушённое урчание, которые наконец сменились кряхтением и покашливанием. Затем в распахнутой двери показалось что-то большое, розовое и блестящее, с прозрачными водяными бисеринками по периметру. Вылезшая из темноты провала огромная лапища, с белым, расшитым синими васильками, платочком, вслепую нашла место расположения хрустальных бисеринок и безжалостно их смахнула прочь, промокнув едва заметные остатки. После этого машина прогнулась полом на один бок почти что до самой земли – из-за того, что телеса полковника Рабиновича как раз в сию минуту облокотились на кожаное сиденье, но… более ничего ужасного не  успело случиться, так как полковник довольно проворным движением сумел вскочить на свои собственные опоры. Все солдаты и офицер, о чём–то  говорившие между собой при проверке проезжающих, умолкли на полуслове… — "Говорите, говорите, я всегда зеваю, когда мне интересно,-  сообщил полковник своим подчинённым, подойдя и заговорщически им улыбнувшись, - Капитан!"  – "Слушаю Вас, господин полковник!"  - "Ориентировка на двоих, необходимых к задержанию, надеюсь, Вами получена?"  - "Так точно!", – гаркнул молодцеватого вида и богатырского телосложения капитан – десантник из дивизии "Голани". Его подразделение, когда по Иерусалиму пошла тревога из-за двух сбежавших из полиции, находилось на марше, как раз огибая с юга столицу. Командир получил приказ, отменяющий предыдущий и предписывающий занять позиции на нескольких постах возле выезда из города и, в частности, один - у центрального автовокзала. Боевая выучка в этой части находилась на весьма высоком уровне, что, конечно же, целиком и полностью являлось заслугой капитана, его личного примера и дружбы с солдатами, но, понятно, в разумных пределах, с соблюдением необходимой дистанции. - "Капитан!, -  откашлявшись, обратился зычным голосом полковник Рабинович, - Надо выполнять задание тщательнее, или таки, уверяю Вас, всем нам может стать слишком поздно… Вы вообще, молодой человек, должны чётко представлять себе, что завтра сегодня станет вчера! Понятно?! …То-то". Подарив подчинённому офицеру пищу для  ума, задумавшийся о чём-то своём  Рабинович, по привычке печатая шаг, направился к своей машине.  – "Каков щёголь", - отметил про себя постоянно и чрезмерно потовыделяющий полковник, - Прямо как с картинки журнала Генерального штаба".  Вообще полковнику, по вполне очевидным причинам, была свойственна гипертрофированная зависть в подобных вопросах, и с этим его в общем-то довольно-таки весёлое начало – ничего поделать не могло…  - "Красиво жить не запретишь. Но помешать можно…",- подумал, как бы невзначай улыбнувшись, инспектирующий оперативные посты полковник и, не простившись, а только мельком кивнув, похоже, что самому себе – сел в машину и растаял в голубоватой дымке выхлопа ползущей пробки.

    Капитан, пообщавшись с полковником Рабиновичем, сделал для себя о нём, в принципе, верные выводы. Хотелось объяснить этому старшему по званию, что глупость — дар божий, но злоупотреблять им не следует… Однако сие тот мог понять превратно, и потому разумным показалось промолчать…

    …Из лежащего на столике крошечного мобильника заиграла характерная восточная музыка. По льющимся витиеватым нотным потокам, сопровождаемым ритмичным постукиванием бубна, было трудно определить  происхождение – или из семей евреев – выходцев из Марокко, или же это были чисто арабские напевы. Абу–Джамаль, извинившись перед своим собеседником, приложил свой сотовый к уху и на чистом, без акцента, иврите вежливо сообщил, что слушает. Беня пристально наблюдал за ним, и от его профессионального внимания не ускользнула секундная растерянность, отразившаяся в глазах палестинца прежде, чем тот усилием воли вернул своему лицу прежнее невозмутимое выражение. –  "Ты?!.. Да … я понял… Слава Аллаху, что так всё получилось… А где ты сейчас? Да, конечно же, знаю. Я в Бат–Яме, появлюсь так быстро, как только смогу, ты  эти несколько часов будь максимально внимательна и постарайся никуда оттуда не уйти. Привет…",- он откинулся на спинку стула и надолго замолчал, устремив усталый, но вместе с тем горящий взгляд на свои сомкнутые кисти рук. Журналист Брик не прерывал затянувшуюся паузу. Собственно это не имело никакого смысла. Если Абу-Джамаль не сочтёт возможным рассказать о чём-то безусловно важном, ставшим известным ему только что, то он всё равно этого делать не станет. А вот если, тактично помолчав, дать ему хорошенько разобраться в новой ситуации, то при принятии решения подобная тактичность, конечно же, не пропадёт, а будет оценена, и тогда… тогда этот длинный, унылый вечер не окажется пустым, а сможет подарить его профессиональному интересу что-то, явно "жареное".

 - Беня!, - наконец обратился Абу-Джамаль к своему давнему другу, – Ты, собственно, видел, - я только что получил информацию, которая в корне меняет причину нашей сегодняшней встречи. Более того! Если ранее твоя помощь была весьма желательной, то теперь она становится нам просто необходимой, как воздух! Но… чтоб тебе было всё понятно, и наши совместные действия оказались эффективными, придётся пожертвовать ещё несколькими минутами, и я отвечу на твой вопрос о том, чем ты мог быть нам полезен  ранее и чем можешь теперь. Собственно, ты уже знаешь из моего рассказа, что эта несчастная девушка Фатима, из погибшей семьи Гамаль, попала в ужасную ситуацию, въезжая в Израиль через КПП "Эрез". Она была вынуждена защищаться, и… как ты понимаешь, после случившегося долго оставаться на свободе не могла. Израильская полиция разыскала её довольно оперативно и арестовала по совершенно, как ты понимаешь, несправедливому обвинению в нападении на Израильских  солдат. Я побеспокоил тебя для того, о, брат мой Беня, чтобы с твоей помощью и с помощью наших друзей, Европейских борцов за права моего народа, мы бы, объединив наши усилия, смогли бы восстановить растоптанную справедливость и добиться, чтобы бедную девочку, под давлением представителей прогрессивной общественности, освободили бы из Израильского застенка…

 - Постой! Постой! Мой дорогой, мой уважаемый Абу-Джамаль! Одну минуточку! Просто, я надеюсь, ты не забыл, что все представители прогрессивной общественности и прочие мои друзья -  они всего лишь люди, и помимо того, что они делают свои дела, им всем периодически, и заметь, что это совершенно естественно, – хочется кушать…

 - Беня! Ты что говоришь?!, - вскричал, демонстрируя обиду, в самом искреннем ключе, уязвлённый Абу-Джамаль, - Ну как ты мог такое…– такое сказать, и кому?  Мне!… Ведь мы прошли вместе столько всего! И как ты мог, даже пусть на секунду, предположить, что я – не понимаю таких элементарных истин. Просто обидно становится, брат мой Беня! Разумеется, что всем и каждому в отдельности предусмотрено, как обычно. С помощью Аллаха, доброго и милосердного, наши друзья в Америке, Иране  и Саудовской Аравии не забывают о нас постоянно, а не только во время Пятничного Намаза !

 - Хорошо, хорошо, о, дорогой Абу-Джамаль, я только хотел, на всякий случай, тебе напомнить, так что не останавливайся от ощущения ложной обиды, а продолжай дальше, ведь я понял, что новые, только что возникшие, обстоятельства заставляют тебя спешить 

- О’кей, мой дорогой Беня. Я полагаю, что по моим ответам ты догадался, кто это звонил. Ну да, это Фатима. Я  не смог узнать подробно, что произошло, только так – в общих чертах. Слушай, что из всего этого я понял. Она рассказала, что во время допроса следователю неожиданно стало плохо с сердцем, девочка  растерялась и испугалась, что опять обвинят ещё раз её, теперь уже и в этом нападении. Она вышла в коридор через незапертую дверь, и, поскольку в это время завыла тревога по проверке отработанности эвакуации сотрудников по сигналам гражданской обороны, Фатима сумела никем не замеченной выскользнуть из здания. Она только потом осознала, что ещё более усугубила своё положение, но… ситуацию вновь сделать такой, какой она была ещё некоторое время тому назад, теперь попросту невозможно. Она теперь скрывается в одном из Иерусалимских домов, адрес сказать успела. Теперь надо подумать, как помочь бедной пленнице несчастий. Я думаю, что есть уже кое-какие соображения. Ну во-первых, сдаваться ей в полицию добровольно – никак нельзя. Даже слушать не станут. Пришьют и потерю сознания следователем, и уход из здания полиции, и защиту от изнасилования, которая, разумеется, будет названа нападением на полицейских…В общем, если её обнаружат, то – пиши пропало. Лет на двадцать в Кбу-Кабир упекут. А там уже и жизнь-то её, можно сказать, пройдёт. Граница с палестинской автономией, конечно же, уже блокирована, и её ориентировки, разумеется, везде, тут израильтяне работают профессионально и споро – сам знаешь! Получается, что надо на какой-то срок, пока хоть немного не успокоются балаган и истерика, "лечь на дно", то есть расположиться в какой-нибудь квартире на несколько дней, ну, максимум, - на пару недель. Может быть, у тебя есть кто-то, хозяин Иерусалимского жилья, у кого можно было бы снять кров – разумеется, оплатим прилично, ты же, Беня, меня знаешь! Да, вот я ещё тебе хотел что заметить, это жильё надо найти в центре, максимально поближе к Старому городу, там много туристов, экскурсии со всего мира табунами шастают, поэтому полиции не будет вольготно шерстить микрорайоны, чтобы её обнаружить.

 - Так… постой! Думаю, что есть у меня один вариантик… Удастся помочь бедной девушке, тем более, что, как я полагаю, мой друг Абу-Джамаль принимает в ней не только чисто платоническое участие… Так вот,  ( Беня Брик обрезал кончик у очередной, последней в упаковке, сигары)  есть у меня родная тётя, приехавшая в Израиль около десяти лет тому назад. Изумительная, добрая женщина, а готовит – пальчики оближешь, делает исключительно "пищу богов"… Как-нибудь свожу тебя, любезный Абу-Джамаль, к ней в гости, и…

   - Хорошо, хорошо, Беня, я уже всё понял, ты сейчас лучше продолжай!

   - Ну так вот, во-первых, она живёт в самом центре Иерусалима, а во- вторых, уже давно получила там от государства амидаровскую квартиру. Есть здесь ещё кое-что немаловажное  - третье: из всех на свете  больше всех она любит - ты уже догадался - кого?

   - Ну да, Беня, разумеется, чего тут думать – конечно же, это деньги!

   - Ошибаешься,  вот тут ты ошибаешься, Абу-Джамаль, хотя, конечно, деньги она тоже очень ценит. Но любит она всеми фибрами своей души  - меня…, вот так-то! Когда она приехала в страну десять лет тому назад, я поселил её в своём доме, ходил с ней целыми днями по больничным кассам, банкам, социальным работникам. Мне тогда, с моими связями, удалось устроить милой старушке  абсобцию де-люкс! А такое, как ты понимаешь, не забывается! Поэтому сейчас мы ей быстренько позвоним, и  твоя  - девушка? Ну ладно, ладно, не кипятись! Ведь я же пошутил! Просто девушка будет устроена в лучшем виде, со всеми удобствами, и - на сколько пожелаешь.

                *      *      *
                О женщины – словно голубки в полёте               
                Крылами махают вперёд от спины,
                Они  быть фиалками в ясной погоде
                На миг  и  на  век – для того созданы.
 
    На чистенькой, ухоженной лавочке, утопающей в зелени деревьев и прикрытой от посторонних взглядов плескающимися на ветру простынками, сидели, мирно беседуя, две женщины. Одна из них была представителем пожилого поколения и, судя по ярко выраженной белокожести, происходила родом откуда-то из европейских широт, а вторая была ей полной противоположностью – молодая, смуглая, до шоколадного оттенка напоминающая Шехерезаду из "Тысяча и одной ночи". Они спокойно отвечали друг другу на задаваемые вопросы или неспешно рассказывали о чём-то. Отчасти эта неспешность объяснялась тем, что язык общения, иврит, не был родным для обеих женщин. Спустя небольшой промежуток времени молодая особа получила от своей собеседницы мобильный телефон и разрешение им воспользоваться, что и было сразу же осуществлено. Такая идиллическая картинка ещё несколько минут тому назад казалась просто невероятной в этом дворе, где участница событий - та, что постарше - явно, в боевой раскраске ступила на тропу войны, но… поведение  второй – а это была Фатима Гамаль - оказалось совершенно неожиданным. Сохраняя внешне ту же самую позу расслабленности и равнодушия, она повернула голову в пол-оборота в сторону приближающейся угрозы. Энергетическая кобра моментально распалась на десятки тоненьких, как нити, извивающихся змеёнышей, и они оплели с разных сторон ауру подошедшей вплотную тёти Цили. Было видно, как она упёрлась в какую-то непреодолимую стенку. И, видимо, от этого, какой-то элемент растерянности мелькнул на её суровом  до деспотичности лице. И вот тут-то и произошло самое удивительное – Фатима, пристально посмотрев на тётю Цилю, вдруг… расплылась в доброй и внешне подкупающей улыбке! Эффект оказался просто колоссален. Председательница домового комитета мгновенно позабыла все свои агрессивные намерения, её черты лица, придающие ему незыблемость и неотвратимость, моментально исчезли, морщины, в основной своей массе, – расправились, а кожа даже приобрела неожиданный розоватый оттенок.  - "Здравствуйте, уважаемая, если эта лавочка - Ваша, то я очень извиняюсь, что заняла место, просто хотела отдохнуть. Но, пожалуйста, ещё раз извините, и я, конечно, сейчас уйду"  - "Да нет, что Вы, деточка! Ради бога, отдыхайте, и я сама с удовольствием присяду и составлю Вам компанию".

    Фатима продолжала располагающе улыбаться, вежливо отодвинувшись на другой конец лавочки. Внешне потекла совершенно обыденная, доверительная беседа двух кумушек, о которых – умным давно известно, а глупым не интересно. "Как хорошо, когда всё хорошо", – душевно радовалась счастливая Одесская бухгалтерша, так и не осознав, что все настораживающие её факторы, вдруг разом, по какой–то непонятной причине, улетучились из обычно столь рационального сознания. Сама не ощущая пародоксальности происходящего, она кратко излагала историю своей жизни - взлётов и падений, неудач и достижений – кому? Женщине, продолжительность знакомства с которой измерялась пока что всего несколькими минутами! Только один человек в целом мире наблюдал собственными глазами происходящее. Гоша видел, как скатка чёрных энергетических змеёнышей тесными ячейками оплела энергетический слой тёти Цили, парализовав, а скорее даже, полностью подчинив её волю. Он транслировал наблюдаемые картины превращений своей половине – Мастеру "Рики", полагая, что не далёк тот момент, когда, на основе тщательного анализа происшедшего и  огромного практического опыта, Света предложит оптимальный выход.

    Дворовый кот самый, крупный и самый заматерелый, с минувшей зимы выполняющий среди других, входящих в стаю, функцию безусловного лидера, помахивая наполовину ободранным хвостом, подошёл к увлечённой тёте Циле, чтобы загладить имевший место в своё время конфликт сторон, закончившийся успешным морковным метанием. Теперь он, мурлыча, тёрся блохастой спиной о варикозно расширенные ноги, стараясь восстановить в своё время разорванные дипломатические отношения, но его искренние устремления и самые лучшие намерения так и не были замечены и канули всуе…

    …- "Милочка, из своего богатого бухгалтерского опыта, кое-чему я Вас таки научу. Как говорится, слушайте меня сюда, детка, чтоб Вам всегда быть здоровой! Запомните, что самый безопасный способ вложения денег
– это вложение их в свой карман"…

    В последний раз разочарованно мяукнув, в смысле – "сделал всё, что мог!", с синхронно опущенными головой и хвостом, мягко и вкрадчиво ступая, котяра удалился по своим делам, в общем-то, фактически не солоно хлебавши.

    …- "И знаете, что я Вам ещё скажу, милая моя Фатима, одна голова - хорошо, а две - уже некрасиво! И это необходимо помнить всегда"…

    …На весь двор зазвенели аккорды довольно знакомой многим мелодии. Тетя Циля извлекла из бокового кармана халата сотовый телефон. Максимальная громкость была необходима, так как в последние лет пять пенсионерка иначе просто не слышала звонков. В принципе это вполне естественно - годы берут своё. Мелодию гимна Советского союза Александрова тётя Циля обожала с младых ногтей. Музыка… память… программа "Время"… субботники и праздник Октябрьской революции…

    Хозяйка мобильника нажала на зелёного цвета клавишу и старческим голосом сообщила: "Алё! Слушаю Вас… Бенечка! Деточка! Здравствуй, мой сладкий! Как твои дела? …Ой, ты знаешь, как я по тебе соскучилась, нет ты просто не можешь себе этого представить. Когда ты приедешь? Твоя тетя Циля обязательно испечёт к этому моменту твои любимые пирожки… Да… А-а-а… Вот оно что… Конечно, я понимаю, да ради бога! Бенечка, если тебе это нужно, таки на здоровье! Пусть приезжает и живёт, сколько надо. Что? Как её зовут? Фатима Гамаль – да что ты говоришь!?". - Фатима на секунду вскинула свой огненный взгляд, и тётя Циля застыла на месте с изумлением на лице, пронзённая чёрным энергетическим смерчем. Но это заняло не более одной секунды, после которой молодая женщина вновь смотрела на свою собеседницу ангельски милосердно, с кротостью невинной овечки.      

   - "Бенечка, золотко, - продолжала умильно тётя Циля, - но… твоя дама… она, собственно говоря, уже здесь, рядом, мы с ней очень мило познакомились и уже подружились. Так что она пока что остановится у меня. И выбирайся поскорее сам. Шалом, Мотек", - пропела в сотовый тётя Циля и пригласила свою новую знакомую домой - отдохнуть и на чашку чая…

    Во дворе, притулившись к стенке подъезда, подальше от предмета кошачьих мечтаний – мусорного контейнера, обсуждали увиденное Гоша и Света. Гоша, как всегда в подобных ситуациях, реагировал на происшедшее значительно более эмоционально, чем его жена. Стороннему наблюдателю показалось бы, что произошла явная путаница полов, так как мужчина, размахивая руками и широко применяя мимику лица, использовал в целом типично женские приёмы общения, в то же самое время манера разговора Светы была всегда спокойной, корректной и подчёркнуто рациональной. Голос был негромкий, и, в отличие от Гошиных перепадов, никогда не взлетал слишком высоко и не падал глубоко в пропасть… Каких, видимо, чудес не может быть в этом  странном мире, хотя, по идее ведь, - красота мужчин - их ум, а ум женщин - их красота…

    "Света, ну какая полиция! Ну послушай, ради бога – Зачем?! Она нас не видит, а мы вдвоём их видим, и, как уже проверили, мы посильнее и можем на неё воздействовать. Ведь "Рики", помимо энергетического воздействия, является ещё и эффективнейшей духовной возможностью творить добро. Так мы с тобой сами сможем контролировать ситуацию и, когда надо, то выправлять её в нужном направлении. Ты же сама уже давно мечтала не только обучать "Рики" всё новых и новых неофитов, не только заниматься лечением всех страждущих, но и попробовать вылечить больную ситуацию целиком! Реально же она будет под нашим неусыпным контролем, в основном - совместном, но иногда кто-то один будет отпускать другого домой на несколько часов - отдохнуть и перекусить", – экспансия Гошиного монолога просто рта не дала открыть Светлане. Сочтя по опыту за благо молча согласиться, чтобы не поссориться, она вспомнила простую истину, что из двух ссорящихся виновен тот, кто умнее…

    Предстояло подумать, где удобнее расположить длительный наблюдательный пункт и как решить организационные вопросы, а именно:       о хлебе насущном, и о том, как каждый из супругов Меламед оформит предстоящие отпускные дни у себя на работе.

    …Огромная тяжеловесная лампа освещала неестественным зелёным цветом своего абажура гигантский кабинет. Её отблески на стенах, совместно с причудливой игрой мерцания звёзд и сияния Луны, придавали практически пустынной зале особую загадочность  и таинственную неестественность. Раздавшийся исключительно громкий в этой глубокой тишине звонок привёл в движение не только тени и звуковые волны… Причудливая, замершая в глубоком раздумье фигура, которую прежде просто не было заметно на фоне унылого ночного пейзажа, вдруг резко пошевелилась и уверенным движением руки выбрала из громадной батареи телефонных трубок, сгрудившихся слева на специальном столике, ту, которая была подключена к каналу правительственной связи. Командир Иерусалимского округа полиции, прижав эту трубку к уху, - как всегда в подобных случаях, вспомнил, что природа, давшая нам лишь один орган для речи, дала два органа для слуха, дабы мы знали, что надо больше слушать, чем говорить…  - "Йосик,  шалом!", - промурлыкал из чёрного динамика бархатный баритон"  - "Здравствуйте, господин министр Внутренних дел", - генерал произнёс положенное приветствие, инстинктивно встав со своего кресла и вытянувшись во фронт. Министр словно подсмотрел происходящее и, добродушно усмехнувшись, скомандовал: "Вольно, Йоси! Вольно… Слушай, чего я тебе позвонил, понимаешь, после тяжеленного дня еду на своей, как ты догадываешься, вообще-то правительственной машине домой - ты, наверное, не забыл, что мой район - "мошав Германит"? Так пока доехал туда от здания парламента, меня семь раз остановили и проверили! Это что - у твоих парней сегодня такие ночные учения, что надо проверять даже министра Внутренних дел? А как насчёт премьера? Ты, пожалуйста, меня предупреди, что бы я мог вовремя об этой блестящей перспективе рассказать ему!" -  "Господин министр, я весьма сожалею, что всё так произошло, и  от имени ввереного мне Управления полиции, приношу Вам свои искренние извинения, но… я хотел бы, с Вашего разрешения, объяснить, что произошло на самом деле"  - "Слушаю Вас, Йоси, продолжайте… Звёзды и Луна по прежнему смотрели в окно с неизменной долей скептицизма, словно бы были заранее уверены в том,  что командиру Иерусалимской полиции в создавшейся ситуации может мало что помочь. Ни выслуга лет, ни исключительные, давно налаженные кабинетные связи, ни даже вовремя проявленная к начальству искренность… Последние слова в рассказе генерала упали звенящими градинами на ледяное молчание. Можно было предположить, что собеседник вообще уже давно отсоединился. Но, судя по глубокому, ровному дыханию и периодически едва слышимым звукам покашливания, это было не так.  – "Йосик! Золотко моё! Ты знаешь – я тебе искренне сочувствую! Если арабка-террористка вертит, как хочет, тысячами полицейских округа столицы…, если за целый день – решение проблемы не сдвинулось с мёртвой точки ни на один миллиметр, то… мне остаётся, дорогой мой Йоси, сделать из всего происходящего собственные выводы!"  - "Но… господин министр…"  - "Пенсия у тебя, мой милый, будет хорошая, цветочки сможешь сажать, деревья окучивать!"  - "Да, господин министр… Слушаюсь, господин министр…, - трубка правительственной связи в ответ лишь издавала тягучие заунывные трели…


                *      *      *
                Событий первозданный вид
                Кому-то будет потрясеньем,
                Кому-то заревом ланит,
                Кому-то - горечью томленья…

    Здание управления городской полицией на Русском Подворье, несмотря на глубокую ночь, походило на огромный растревоженный улей. Причём сходство было как зрительным, так и звуковым. Подъезды были освещены со всех сторон мощными прожекторами, что позволяло наблюдать всё происходящее - словно в послеобеденные часы, а не глубокой ночью. Машины подъезжали и уезжали, добавляя изрядное количество децибел к общему, не умолкающему ни на секунду, гомону. В принципе, в любую ночь это здание демонстрировало свою продолжающуюся с дневных часов круглосуточную занятость, но… как говорится, - не до такой же степени!

    К центральному подъезду практически одновременно подрулили и остановились две полицейские патрульные машины. Из них вышли двое старых знакомых - майор Дубнер и полковник Рабинович. Оба выглядели хмурыми и подавленными. Едва заметно кивнув друг другу, они стали подниматься  по ступенькам лестницы парадного входа. Каждый из этой парочки только что, проявляя чудеса служебного рвения, объехал все посты, выставленные в городе для поимки сбежавших. Каждый, в глубине души, побывав на всех возможных точках задержания, тем самым повысил свой шанс принять личное участие в этом самом задержании и как следствие – заслужить прощение и восстановление расположения своего сурового начальства. Проходя по длинным извилистым коридорам не по ночному заполненного здания, офицеры понуро склонили головы, размышляя каждый о своём и в то же время, похоже, что каждый об одном и том же. Когда они проходили мимо приоткрытой двери, приглашающей путников посетить своего почитаемого босса, то послышались тяжёлые шаги, и сам хозяин - надо заметить, что пока ещё хозяин Полицейского Управления столицы, молча вышел в коридор. Постояв какое-то время перед двумя совсем потерявшимися следователями, он смотрел мутным, ничего не понимающим взглядом поверх склонённых голов. Затем, в совершенно не свойственной ему манере, не крича, не извергая потоки языков пламени, а свистящим приглушённым шёпотом он сообщил, что если положение не будет вовремя спасено, то уволены из полиции они будут по статье, его личным соответствующим приказом и, в виде особого расположения к обоим, - с лишением каждого его выслуги лет! Неся царственную, выработанную перед зеркалом осанку, страдающий начальник удалился в свои служебные апартаменты для дальнейших воспоминаний и размышлений …

    Несчастные офицеры, простояв какое-то время перед закрывшейся дверью, пришли в себя практически одновременно. Они подняли глаза друг на друга и оба ощутили какое-то странное взаимное притяжение…, словно никогда ранее не приходилось незаметно вытаскивать друг из-под друга стулья или, от чистого сердца, подкладывать на них прекрасные наборы острых кнопок… Всякое бывало у коллег по службе. Но подружиться – такого не могло возникнуть, по самой природе вещей. И, тем страннее было то, что, после услышанного от генерала ласкового обещания, много лет подсиживавшие друг друга офицеры отправились по коридору дальше, практически обнявшись за намеченные полицейской формой талии. Отныне цель справиться и выжить, захватив их без остатка, стала для обоих общей   целью …

     Полночный час на  Бат-Ямском побережье… Веселье – бьёт через край, и гуляющий народ даже не замечает, сколь далеко вдаль утекло время, оно ведь в такие часы кажется своим в доску парнем, пирующим рядом, полностью компанейским, – прямо таки Ручное Время!

    Пристально посмотрев на собеседника долгим, без слов объясняющим всё взглядом и встретив спокойствие и понимание, Абу-Джамаль неестественно громко извинился и вышел в туалет, демонстративно оставив на столе и стуле все свои вещи, за исключением охотничьего ножа с солидных размеров  широким лезвием, которое незаметным отработанным движением правой руки отправил во внутренний карман куртки.
    Журналист в задумчивости откинулся на спинку стула, слегка покачиваясь на ней и анализируя, а так же серьёзно систематизируя все те факты, которые стали известными за сегодняшний вечер. Многое вызывало совершенно очевидные сомнения, что-то было не ясно полностью, а кое-что, конечно же, являлось просто вымыслом старинного приятеля, с которым давно и весьма успешно дружили против Израильских правых. Беня Брик столь глубоко сосредоточился на своих размышлениях и выводах, устремив невидящий взгляд на отливающую расплавленным золотом дорожку, проложенную по плещущимся волнам самого щербатого портрета ночного светила, что не заметил, как полупьяная молодёжь с двух соседних столиков вдруг за доли секунды разительно изменилась. Парни и девушки моментально протрезвели, словно "за отчётный период" и в рот не брали. Поскольку со стороны было очевидно, что они брали, да ещё как!, то единственным фактором, рационально объясняющим происходящее, остаётся предположить что тара, которую официанты ставили на стол на протяжении всей вечеринки, своим внешним оформлением однозначно не соответствовала внутреннему содержимому… Гоп-компания плотным кольцом окружила задумавшегося журналиста, и парнишка в рваных у колена джинсиках, с длинной косой,  собранной на затылке, и серебристым кольцом в левом ухе, похлопав Беню по плечу для привлечения его внимания, сообщил, что он задерживается по подозрению в государственной измене. Беня совершенно спокойно поднял глаза на арестовывающего его парня, посмотрел на него с некоторым сожалением и иронией: "Как Вам будет угодно, молодой человек, но только сначала удовлетворите, пожалуйста, моё природное любопытство соответствующими этому случаю бумагами". Когда формальности были устранены, к стоянке подкатил неприметный додж, и взвод Израильского спецназа со своим трофеем - пленником  погрузился и отправился по назначению.

    Спецназовцы второго взвода сначала осторожно открыли сумку, оставленную Абу-Джамалем, и, убедившись, что она не заминирована, произвели предварительный осмотр. После этого ребята рассыпались цепью и стали осматривать пространство вокруг ресторана. Основным призом в этой профессиональной охоте должен был стать исчезнувший собеседник Бени Брика.

    Абу-Джамаль, неслышно, по-кошачьи ступая, пересёк окружённую безликими деревьями ресторанную площадь. Фонари здесь, по какой-то чисто технической причине, в этот вечер не горели, что погрузило затихшее пространство в почти полную тьму. Профессиональный террорист в своё время путём бесконечного количества соответствующих тренировок сумел развить в себе ещё одно ценное кошачье качество – способность видеть в практически полной темноте. Стоя за толстым стволом тополя, он сначала почувствовал неуловимое движение воздуха, передающее чьи-то осторожные, крадущиеся движения. Наконец напряжённый взгляд различил медленно ступающую фигуру, точнее, силуэт, в котором можно было различить пропорционально сложенную женщину. Поворот её головы, изменения направлений движения - позволяли сделать вывод, что женщина кого-то ищет, причём старается сделать так, чтобы её не заметили. Абу-Джамаль извлёк из рукава свой нож и, дождавшись до определённого момента, совершил прыжок с выброшенной вперёд правой рукой с зажатым широким лезвием…

    …Густые заросли аккуратно подстриженных розовых кустов за ресторанной площадью были ярко освещены. Там, где кончался луч фонаря и начиналась тень, плавно переходящая в ночную непроглядную тьму, лежало бездыханное тело, которое при ближайшем рассмотрении оказалось телом сотрудницы группы захвата. Нож с широким лезвием, испачканным бурыми пятнами, валялся рядом под соседним кустом. В конце дорожки за открытую дверь выходил человек, с высокой, атлетически сложенной фигурой. Даже со спины в этом мужчине, по характерной осанке, внимательному наблюдателю можно было узнать Абу–Джамаля, демонстративно не показывающего, что он в этот момент куда либо спешит…