Встречи Маннергейма с Гиммлером и Ко ч. 24

Встречи Маннергейма с Гиммлером.


Если верить написанному в его мемуарах, то Маннергейм, якобы, усиленно хлопотал за своих друзей-  узников нацистских концлагерей,  них не только перед Герингом, но и перед самим Гиммлером, причем ДВАЖДЫ.

Первый случай Маннергейм  описывает так:
«…В конце февраля немцы вновь подняли вопрос о наступлении финнов на мурманскую железную дорогу. На этот раз просили наступать с направления Ругозера с целью связать русские войска, а сами немцы поведут в это время наступление на Кандалакшу. Я довел их предложение до сведения президента Рюти, и мы его отвергли на тех же основаниях, что и предыдущее.
В эти дни у немцев в Лапландии гостил высший шеф войск СС и гестапо Гиммлер, продливший свою поездку в Норвегию и на финскую территорию. Он попросил встречи со мной, чтобы, как говорилось в просьбе, передать мне запоздавшие поздравления по случаю моего 75-летия.
Имя Гиммлера не находило доброго отклика ни в Финляндии, ни в северных странах вообще, но поскольку он позаботился о том, чтобы большое число финских инвалидов войны получили специальный уход  в немецких госпиталях, мы испытывали к нему благодарность.
Кроме того, он по просьбе Геринга согласился смягчить условия содержания некоторых моих друзей в концентрационных лагерях, и от этого человека, обладающего огромной властью, зависела судьба нескольких близких мне людей»

Тут интересно несколько моментов:
Надо бы вспомнить, на КАКИХ это «прежних»  основаниях  финны отвергли предложение немцев о совместном наступлении с целью «перерезывания» мурманской железной дороги. Именно по ней шла одна из основных «веток» поставок для СССР  вооружения и продовольствия по ленд-лизу.
Немцы были жизненно заинтересованы в ликвидации  поставок по этой железнодорожной ветке, и несколько раз просили финнов помочь им ее перерезать. Финны им отказывали, но вовсе не из-за своего «врожденного миролюбия», или нежелания воевать за территорией Финляндии, как нам сейчас рассказывают разные демопублицисты.

Вот что про эти попытки в 1941-42 г.г. писал сам Маннергейм:
«Вопрос о том, следует ли переходить старую линию государственной границы, вызвал оживленный обмен мнениями в правительственных кругах и в парламенте.
Мне рассказывали, что министр финансов Таннер резко выступил против этой идеи. Я же, со своей стороны, не смотрел на эту проблему под таким острым углом, который, ко всему прочему, казался мне слишком формальным. Тот факт, что мир был нарушен, давал нам право продвинуться и дальше государственной границы и занять там позиции, если того потребует военная обстановка…
План немцев нанести через Петсамо и Салла решающий удар по мурманской магистрали, столь важной для связи между СССР и его союзниками, потерпел крах. Поскольку усилить войска оказалось невозможным, военное руководство Германии решило здесь перейти к обороне. 2 августа до моего сведения был доведен приказ немцев, в котором ясно было сказано, что Гитлер решил отказаться от запланированного ранее наступления на Кандалакшу. Одновременно в приказе говорилось, что все же от мысли перерезать мурманскую магистраль не отказываются и что приказ касается лишь избранного первоначального направления. Немцы сейчас предложили 3-й армейский корпус, поддержанный немецкими войсками, направить на магистраль через Лоухи. Если же это окажется невозможным, то имеющиеся в распоряжении германские войска можно бы было перебросить южнее для усиления Карельской армии...

Мое предчувствие, что попытка наступления на мурманскую магистраль вызовет немедленные контрдействия, полностью оправдалось. Перебросив подкрепления в полосу 3-го армейского корпуса, немцы перешли в наступление через Кестеньгу на железнодорожную станцию Лоухи, но и русские усилили свои войска, в связи с чем наступление захлебнулось...»

Так закончилась первая совместная попытка немцев и финнов еще летом  1941 года.
За ней последовала вторая попытка, осенью, уже финских войск:

«Наиболее значительным в процессе этого наступления был бой в ночь на 4 сентября, когда наши войска прорывали прочную оборону на реке Туулосйоки. После артиллерийской подготовки, в которой участвовали 16 артдивизионов, 6-й армейский корпус прорвал оборону. Уже 7 числа первая егерская бригада под руководством своего умелого и бесстрашного командира полковника Лагуса вышла к реке Свирь, а на следующий день — к крупному железнодорожному мосту, переброшенному через реку. Однако это не означало, что войска перерезали мурманскую магистраль, ибо русские оказались достаточно бдительными и построили обходный путь, который, проходя вдоль берега Белого моря, соединял архангельскую и мурманскую железные дороги…»

Эта попытка финского наступления также не достигла цели и перерезать мурманскую железную дорогу они не смогли.
Однако были и еще попытки:

«На севере у немцев тоже появились пожелания. 22 сентября мне нанесли визит командующий Лапландской армией генерал-полковник фон Фалькенхорст и командующий авиацией в этом районе генерал-полковник Штумпф. Приезд их планировался как визит вежливости, он таким и был, но, несмотря на это, разговор зашел и о желании немцев получить в распоряжение немецкого командующего дополнительные войска финнов…
В основном первую военную зиму можно было считать на наших фронтах относительно спокойной, за исключением участка Маселькя, который находился ближе всего к важной для союзников в целях ведения войны мурманской железной дороге. На этом участке отмечалось оживленное передвижение русских, которые в течение первых десяти дней атаковали наши войска с направления Повенца, видимо, имея целью захват Медвежьегорска. Все атаки здесь были отбиты. Примерно в то же время наши войска в боях в центральной части Маселькяского перешейка отразили вторую серию атак, эти бои закончились после перехода финских войск в мощное контрнаступление захватом станции Крива. Обе попытки показали, что противник догадывался о намерениях финнов действовать в направлении Мурманской железной дороги…
В начале февраля на повестку дня вновь встал вязкий спорный вопрос о Мурманской железной дороге…
Во время встречи со мной генерал Дитл настойчиво пытался добиться решения о проведении совместной операции, в результате которой финская армия должна была бы захватить город Сороку на берегу Белого моря. Но это было лишь мечтой, которую я был вынужден отвергнуть.
Прошло несколько дней, и я получил письмо генерал-фельдмаршала Кейтеля, в котором тот опять повторил это предложение и одновременно сообщил, что для поддержки операции будет выделено большое количество самолетов. Мое отрицательное отношение к предложению Кейтеля базировалось на том, что я считал его опасным как с военной, так и с политической точки зрения. Хотя я полагал, что возможности перерезать мурманскую дорогу существуют — например, в каком-нибудь пункте южнее Сороки, — все же такая операция стала бы для нас прологом заведомо проигрышного сражения. Русские, несомненно, приложили бы все силы для восстановления перевозок через Мурманск, а немцы не смогли бы оказать нам эффективной помощи, ибо их базы находились далеко отсюда. Моя позиция относительно предложения немцев об участии наших войск в операциях против Мурманской железной дороги оставалась отрицательной, и об этом, приехав в Хельсинки, я сообщил президенту Рюти. После того как президент сказал, что он придерживается того же мнения, я послал генерал-фельдмаршалу Кейтелю письмо с отрицательным ответом».

Как видим и здесь Маннергейм подчеркивает,  что ГЛАВНОЙ  причиной провала всех этих планов перерезать мурманскую дорогу, были чисто ВОЕННЫЕ аспекты: сопротивление советских войск и недостаток сил у гитлеровских и финских войск.
Очень характерно, что саму эту идею он, после провала нескольких попыток  ее осуществления, стал считать невыполнимой  МЕЧТОЙ. 


Интересно и то, что президент Р. Рюти, на хельсинкском процессе над финскими военными преступниками в 1946 году  попытался свалить на Маннергейма вину за попытки финских войск  перерезать мурманскую дорогу

Так, уже после провала всех предыдущих попыток, главный квартирмейстер финской армии генерал-майор Айро предложил  организовать новое наступление, с целью захвата  станции Парандово, находящейся между Петрозаводском и Сорокой, всего лишь на расстоянии 50 километров от Мурманской железной дороги.
Маненергейм в своих мемуарах, пишет, что он был против этого плана, и обвиняет президента Р. Рюти во лжи, деликатно называя ее «забывчивостью»:
«Но и этот план я был вынужден отвергнуть, поскольку считал, что русские даже в столь узкой операции усмотрят стремление перерезать Мурманскую железную дорогу. Учитывая политическую роль такой попытки, я хотел все же довести мою точку зрения до сведения президента республики. К моему огромному удивлению, вскоре после нашей встречи я получил от него длинное письмо, в котором он излагал абсолютно то же самое, что я говорил ему и на основании чего выступал против наступления в этом щепетильном направлении. Это письмо фигурировало среди документов на суде над военными преступниками…
В действительности же президент Рюти и я, как во время нашей встречи 24 марта, так и позднее, придерживались единого мнения, что нет никакой необходимости проводить операцию против Мурманской железной дороги.
Поэтому слова президента, сказанные им на суде над военными преступниками: «24 марта 1942 года главнокомандующий посетил меня в Хельсинки и предложил план этого военного маневра, заявив, что сначала наступление поведется только на Парандово; одновременно он сообщил, что войска, в основном, уже находятся на исходных позициях...» — следует рассматривать как результат недопонимания или же забывчивости».

Мне трудно поверить, что президент Финляндии в 1942 году взял, да и «на всякий случай» написал «длинное письмо» Маннергейму с возражением против его очередного плана перерезать мурманскую дорогу, если маршал не собирался этого делать и, якобы, лично доказывал это Р. Рюти.
Для этого Р. Рюти уже тогда (в 1942 году)  надо было предвидеть будущий суд над военными преступниками (Хельсинский трибунал 1946 г)  и загодя готовить такие изощренные документы для своего оправдания на этом процессе.
Скорее, это сам Маннергейм снова лукавит в своих мемуарах.


Ну да ладно об этом, вернемся встречам Маннергейма с Гиммлером.

Отметим, что и тут Маннергейм многого не договаривает и старается показать себя в лучшем свете, чуть ли не борцом с «тиранией Гиммлера».
Если уж, «Имя Гиммлера не находило доброго отклика в Финляндии», как он пишет, то у него было множество способов уклониться от ЛИЧНОЙ встречи с шефом войск СС и гестапо. Поводом для отказа  могли быть и состояние здоровья маршала, и обстановка на фронтах и т.д.
Тем более, что визит Гиммлера был неофициальным и протокол не требовал от Маннергейма личной встречи  с «неприятным» ему рейхсфюрером.
Ссылка на то, что Гиммлер, якобы, смягчил (по просьбе Геринга) режим содержания каких-то анонимных друзей Маннергейма в лагерях тоже не слишком убедительна.
Во-первых, благодарить ему за это следовало именно Геринга (который, в принципе,  мог и не говорить  Гиммлеру, по чьей просьбе он ходатайствует за каких-то узников  концлагерей);
Во-вторых, как уже говорилось,  ничто не мешало  Маннергейму (который писал свои мемуары уже после войны, в Швейцарии) назвать фамилии этих своих спасенных друзей. И они были бы ему благодарны, и само упоминание ходатайства Маннергейма о них перед Герингом и Гиммлером в 1942 году, выглядело бы более правдоподобно.

Была и еще одна встреча Маннергейма с Гиммлером:
 
«29 июня Гиммлер прибыл ко мне в Ставку. Его сопровождала целая группа высокопоставленных офицеров СС, молодой вид большинства из них не соответствовал их высокому званию. Гиммлер во время визита сделал два показавшихся нам преувеличенными заявления, касавшихся новых противотанковых средств, предназначенных для использования одним человеком, а именно об «ужасе для танков» и «противотанковом кулаке». В связи с этим в сентябре группа немецких экспертов продемонстрировала мне их в учебном центре Ниинисало. Они оказались безоткатными полыми трубами, стрельба из которых велась при посредстве своего рода ракет; сейчас эти противотанковые ружья известны под американским названием «базука». Несмотря на простоту конструкции и применения, они отвечали высоким требованиям и в конце войны пользовались особой популярностью в Финляндии.

Тут уже, почему-то, обошлось без просьб маршала о смягчении режима друзей в концлагерях рейхсфюрера.
То ли он уже всем друзьям Маннергейма помог, то ли нашлись темы поважнее, в первую очередь - показ новых видов немецкого противотанкового вооружения, которые и были поставлены  в финскую армию.   

Было еще несколько важных встреч Маннегрейма и его приближенных с верхушкой гитлеровского рейха в годы войны:

- в августе 1942 года начальник финского генштаба ездил в Винницу, в ставку Гитлера, где встречался и вел переговоры с самим фюрером, а также Герингом, Кейтелем и Йодлем:

«Самым примечательным в их сообщении было то, что немцы, которые в эти дни после тяжелых боев овладели Севастополем, намерены сейчас, как говорил раньше и Гитлер, расправиться с Ленинградом. Осадная артиллерия, участвовавшая в захвате Севастополя, уже находится в пути на север, и начало указанной операции намечено на середину сентября.
Само собой разумеется, что мы с растущим напряжением ожидали начала предсказанного наступления на северном фронте. Но о нем не было слышно ничего. На большие события указывал тот факт, что армейские корпуса немцев, находившиеся южнее Ленинграда, были сведены в армию под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна и что штаб этой армии вместе со спецвойсками был отправлен с Крыма на север, но прошли сентябрь и октябрь, а операция не начиналась».
Причиной краха этой попытки захвата Ленинграда также была напряженная обстановка на фронтах, активность советских войск, а с осени 1942 года и начавшийся кризис под Сталинградом. Немцам стало уже не до штурма Ленинграда.

Напомним и еще про одну операцию с целью  перекрыть Дорогу Жизни, предпринятую  с территории Финляндии, когда была попытка высадки десанта на остров Сухо в Ладожском озере, в 1942 году. Если бы она удалась, то снабжение Ленинграда по Дороге Жизни было бы прервано.  Это тоже доказательство того, что отнюдь не гуманные соображения были у финского руководства в тот период, когда они, совместно с немцами, пытались ухудшить положение осажденного Ленинграда.

Очень интересно Маннергейм описывает и свое отношение к прорыву  блокады Ленинграда советскими войсками в январе 1943 года:
«В период между 12 и 18 января русским после тяжелых боев удалось открыть наземную связь с Ленинградом, прорвав немецкое кольцо окружения неподалеку от устья Невы близ Ладожского озера. Тем самым наш фронт на Карельском перешейке утратил характер второй линии обороны, что вместе с поворотом, произошедшим на большом театре военных действий, не предвещало ничего хорошего.
3 февраля, то есть на следующий день после того, как немцы сдались в плен в Сталинграде, в Ставку прибыли президент Рюти, премьер-министр Рангелл, а также министры Вальден и Таннер, чтобы узнать мою точку зрения на общую ситуацию.
В процессе беседы мы пришли к единому мнению, что большая война подошла к решающему поворотному моменту и что Финляндии при первой подходящей возможности необходимо попытаться найти способ выхода из войны. Одновременно мы констатировали, что мощь Германии пока еще препятствует осуществить это решение на деле».

Видно, что никакого восторга у финнов прорыв блокады  не вызвал, зато ощущение того, что им скоро придется отвечать за дружбу с гитлеровской Германией усилилось.

После Сталинградской катастрофы немцев, финская верхушка поняла, что снова, как и в Первой мировой войне,  «поставила не на ту лошадь» и начала поиск способов выхода из войны с минимальными последствиями для себя, пытаясь использовать для этого посредничество США.

Немцы очень скоро узнали о таком предательском поведении своего союзника, и попытались принять контрмеры.
Когда министр иностранных дел Рамзай Финляндии нанес визит в Берлин, то
Риббентроп потребовал,  чтобы Финляндия  дала обязательство не заключать ни перемирия, ни мира с Россией без согласия на то Германии.
Гитлер даже присылал к Маннергейму своего «спецпредставителя», Йодля, который попробовал отговорить его от переговоров о сепаратном мире и выходе из войны.

Вот как это описывает Маннергейм:
«В октябре 1943 г.  генерал Эрфурт передал мне письмо военного руководства Германии, в котором спрашивали, не могу ли я принять генерала Йодля, которому поручено сделать сообщение об общей военной обстановке. Несомненно, что главным мотивом визита была катастрофа в Италии, а также страх перед теми психологическими последствиями, которые, как полагали, она породит в Финляндии…
Говоря о событиях на фронте под Ленинградом, генерал Йодль признал, что неудача здесь создала для нас опасную обстановку. Одновременно он сказал, что военное руководство Германии уже обсуждало вопрос об отводе левого фланга восточного фронта в район Риги, однако отказалось от этого мероприятия, нацеленного на сохранение войск, — прежде всего, учитывая то воздействие, которое оно оказало бы на Финляндию.
Генерал Йодль сказал, что ему известно о попытках Финляндии установить контакты в целях выяснения возможности выхода из войны…
Положение Финляндии, продолжал Йодль, в данный момент, несомненно, опасное. Какие возможности будут у Финляндии в ближайшем будущем? Конечно, мы можем заключить сепаратный мир, но в этом случае Финляндии угрожает такая же судьба, какая постигла прибалтийские страны в 1940–1941 годах, страна будет большевизирована, а образованную часть населения отправят в ссылку.
Если Финляндия считает, что победят западные союзники, она может заключить перемирие и принять участие на их стороне (в случае если англичане и американцы высадятся в Скандинавии) в выяснении отношений, которое, по его мнению, состоится между ними и Советским Союзом. И в этом случае Финляндия окажется вынужденной продолжать борьбу, которую она начала вместе с Германией, но тогда вести ее на стороне тех государств, которые сейчас являются ее противниками.
Кроме всего прочего, имеется возможность, присоединившись в борьбе с немцами на заключительном этапе к русским, мы обретем для себя преимущества, которые едва ли будут достижимы при заключении мира. Однако он не верит, что финский народ изберет именно этот путь, поскольку он не совместим с понятиями чести и верности, присущими народам стран Севера.
Последней альтернативой является продолжение войны вместе с Германией, что Йодль, по его собственному выражению, считает наименее опасным».

Как мы знаем из истории, Финляндия выбрала именно тот путь, какой ее германские союзники считали «не совместимым с понятиями чести и верности, присущими народам стран Севера».

Можно понять досаду немцев на своих финских союзников (да и не только их).
Кто только из гитлеровских союзников не предавал своих гитлеровских покровителей: первой переметнулась на сторону антигитлеровской коалиции Италия (еще в 1943 году), за ней последовали Румыния, Финляндия, Болгария, Венгрия. Даже власовские войска (которых немцы почти три года кормили, обували и одевали) и те в апреле 1945 года начали с ними воевать, чтобы заработать себе прощение.


О том, как Финляндия в конце войны искала пути выхода из союза с Гитлером, речь пойдет в следующей главе.

На фото: встреча Маннергейма с Гитлером, 1942 год.

Продолжение: http://www.proza.ru/2014/06/06/494