Посреди лета, посреди зимы...

В летнем пионерском лагере нас, отдыхающих от школьных занятий, домашних обязанностей и родительской заботы, расселяли в длинные одноэтажные домики, разделенные на две части холлом. В одной части жили мальчики, в другой девочки, а в холле – как строгие блюстительницы уже возникающих межполовых отношений, обитали вожатые. Такое разделение еще больше подогревало интерес к противоположному полу и, для удовлетворения его,  кем-то мудрым и добрым была придумана игра в почту. Она была главным развлечением сонного часа, обязывающего всех бесшумно лежать по своим кроватям.
Суть игры была проста, как и само ее название. Девочки и мальчики придумывали себе номера и писали письма друг другу, заведомо не зная, кому из адресатов попадет их послание. Кому повезло сразу списаться с предметом симпатии, тот втайне хранил номер своего визави от любопытствующих друзей. Но большинство тут же обменивались информацией, что Ирка рыжая – это номер пять, а Колька, ну тот который в зеленой футболке, - номер 12. Так что интрига сохранялась недолго. И через несколько дней игра уже переставала быть актуальной. Все секреты разгаданы, мальчики как мальчики, девочки как девочки и в непочтовые отношения такие переписки вырастали крайне редко и ненадолго. Но три – четыре дня этой игры были самыми интересными в лагерной жизни. Ее ждали, особенно девочки, предвкушая какое-то чудо. Не исключением была и я.
И вот одним жарким июльским полднем, когда «почтальоны» тихо сновали через холл, стараясь не раздражать вожатых, я получила только одно письмо с кратким текстом – «Ты – моя». Фыркнув, я еще чирканула на нескольких клочках бумаги разные номера и текст с традиционным первым посланием – «Здравствуй, как тебя зовут, ты откуда?». В ответ – ни привета.
А в это время девочки строчили, восклицали – фу, или – ах и строчили уже с удвоенной силой, шептались друг с дружкой, делясь информацией, кто под каким номером, отправляли кучу писем, получали не меньше... И в этом кипящем интересом и азартом пространстве мне оставалось только молча наблюдать радостное трепетание соседок по койке. Не, конечно, не совсем молча. Пару-тройку раз на их вопрос – а что, тебе так никто и не написал, я скромно отвечала(а как еще в моем положении лишенной внимания): «Написал номер 7...»  Но мои слова тонули во встречных – «А мне Женька написал, ну помнишь тот, который вчера мимо лавочки проходил, когда мы на ней сидели, а еще Петька, Валерка и неизвестный номер 3».
Меня уже не интересовали ни Петьки, ни Валерки,  а раздражал сам факт молчания с противоположной стороны холла. Такое на моей памяти было впервые. И я решила предпринять активные действия, то есть выяснить, почему мне никто не пишет, а заодно – и кто такой этот невоспитанный номер семь.
Пионерский голубь от партии мальчиков наотрез отказался раскрывать оба секрета. Вдобавок оказалось, что номер семь больше никому из девочек не написал. Выяснить тайну так и не представилось возможным.
Я тихо сидела и делала вид, что читаю и совершенно равнодушна ко всем этим девичьим забавам. Ситуация злила и интриговала одновременно. На следующий день она повторилась. При отсутствии внимания мальчиков, мне перепало его со стороны девочек. Одни поглядывали с сочувствием, другие же с нескрываемой радостью – на моем фоне праздник на их улице им казался ярче. Я же продолжала сохранять спокойный вид. Особо стараться не пришлось. С чем-то подобным, хоть и не в такой кричащей форме, мне уже приходилось сталкиваться. Потому я успокоилась, решив, что все объясняется моим социальным статусом  дочки директора школы.
А вечером ко мне подошел мальчик и сказал: «Меня зовут Олег, это я тебе написал».
Его знали не только в нашей группе, но и во всем пионерском лагере. Знали и побаивались. Он всегда держался с гордым и независимым видом, словно все происходящее вокруг расценивал как какое-то близкое к завершению недоразумение. Вокруг него всегда была группка мальчишек, готовая обсмеять или побить того, кто мог встать у Олега на пути. Желающих не было.
На этот раз он был один. «И что?», - спросила я. «Ничего, просто знай, что ты моя, и никого не бойся», - сказал он, и вдруг стушевавшись, отвернулся и пошел прочь.
С тех пор весь лагерь знал, что я – его девчонка, поскольку куда бы я не шла, за мной следовал или кто-нибудь из его друзей, или, если выход был групповым, - он сам со товарищи. Не по пятам, конечно, но на таком расстоянии, что сомнений ни у кого не возникало – он со мной, точнее – я с ним.
Так продолжалось всю смену – молчаливое присутствие чуть позади. Я даже не была уверена, что он знает мое имя, поскольку кроме того единственного разговора мы больше никогда не общались. Так и разъехались каждый по своим поселкам.
Но что-то произошло в моей голове в те июльские дни. Представление о том, что отъявленного хулигана следует избегать, бояться и порицать как угрозу обществу, вдруг дало трещину.
*****************
Первый курс института. Середина 80-х. Незнакомый и потому враждебный город. Зима, вечер, мы с подругой возвращаемся в общежитие. Перебивая друг друга, обсуждаем только что посмотренный фильм. В общем, щебечем, согревая вокруг себя атмосферу.
Вдруг с разных сторон к нам подходят двое молодых людей. Руки в карманах, походка шепчущая, как у тигра перед прыжком.
Надо признать, что о криминальной славе этого города был не осведомлен разве что глухой. Считалось, что процент бандитов в нем изрядно превышает среднестатистический показатель. Во времена, когда хулиганствующие элементы только готовились к вступлению в организованные банды, под категорию бандит попадали все явные или потенциальные нарушители закона. Короче говоря, было достаточно тех, кто уже отсидел, и тех, кто к этому только готовился. Вторых в городе боялись сильнее.
Возникшие на нашем пути напоминали вторых. Галка шепнула – бежим. Стой, - говорю, так безопасней. Как сквозь пелену слышу:
- О, какие девчонки, куда так спешите, пойдемте с нами.
Отвечаю невпопад: ребят, а у вас есть сигареты, курить хочется.
- Ну на, - говорит тот, что слева и протягивает пачку Родопи и продолжает: А вы что, курите?
- О, Родопи! - говорю я со знанием дела, - Курим.   У цыган покупал? - спрашиваю про сигареты.
- А где еще – отвечает.
- Не знаю, мы первый год в этом городе, студентки, пединститут. Знаю, что хорошие сигареты только у цыган на рынке можно купить.
- Понятное дело – студентки, своих мы всех знаем. И нас все знают. Не слышали про близнецов?
- Не слышали, но это видно, как две капли воды, - говорю.
И тут меня ни с того ни с сего разбирает на монолог о городе, о том, как в нем опасно и как страшно по нему ходить в темное время суток. И о том, как хорошо, что попались на пути нормальные ребята, с кем можно спокойно покурить и пообщаться. Значит, не все такие плохие, как говорят о местных.
- Девчонки, да мы нормальные, - говорят, - вот вас не обидим.
В общем, проводили они нас до общаги со словами: классные вы, если вдруг что – скажите, что знаете близнецов, вас никто пальцем не тронет.

Галка потом долго восхищалась моей дипломатичностью, спасшей нас из рук злодеев. А в моей образовавшейся в юности трещине проклюнулся росток: в каждом человеке есть что-то доброе и светлое.