Слезами по бумаге

 
Писать письма это как забытое искусство. Большинство людей сейчас строчат смски, печатают в чате или отправляют электронные письма. Я так не могу. Это как сравнивать фильм, снятый на киноплёнку и фильм цифрового формата. Дорогой, а ты знал, что любой работник кинотеатра всегда выберет плёночный фильм? Помехи, искажения, чёрные полосы и точки, против идеального HD качества без единой задоринки. Цифры не дадут того объёмного ощущения, которое присуще плёнки. А фотографии? На что будет приятней смотреть: на старый снимок, лежащий в ящике с прочим бытовым мусором или на несколько мегабайтов JPEG формата на мониторе? Прости милый, я отвлеклась. Письма. Я тебе сейчас пишу это письмо на обычной белой бумаге обычной шариковой ручкой. Я могла бы отправить тебе электронное письмо, но ты не сможешь ничего увидеть кроме одинаковых символов, которые образуют бесчувственные голые слова. Ты не смог бы увидеть, как меняется мой почерк в разных моментах этого письма от эмоций, которые будут шевелить мою руку. Ты не увидел бы мои орфографические ошибки, потому что я задумалась и не смогла вовремя оторвать чёрную ручку от бумаги. А слёзы, которые впитались в бумагу и размыли несколько слов… Только бумага и чернила позволит тебе увидеть не только, что я написала, а то КАК я это написала. Следуя за строчками, почерком, размытостями ты можешь увидеть моё настроение, мои эмоции, мои развёрнутые наизнанку чувства. Что-то я затянула со вступлением… Прости…
Я помню всё, что было связано с тобой. И я помню тот день, когда ты нажал кнопку PLAY в моей жизни. А ты помнишь эту паршивую погоду? Словно небо разорвало на части и выплеснуло слёзы в виде дождя. В тот день всё шло не так. Недовольство начальника, горящие сроки, горы бумажной волокиты. Я просидела на этой долбанной работы лишних четыре часа. Не думай, я люблю свою работу, но в тот день я была далека от этого чувства. Мне хотелось только тёплого одеяла, бокала вина и красивой музыки. В последние дни я слушаю James Arthur – Impossible. До невозможности чувственная песня. Его голос, как сладкий наркотик для моих ушей. Погрузившись в рабочие бумаги, я потеряла связь со временем. Я мчалась на автобус, на который уже опаздывала. Какой-то козёл решил, что маршрут моего автобуса не так важен для общественности и урезал частоту до одного автобуса в полтора часа. А ещё этот дождь. Я не знала милый, что небо играет в такие жестокие игры со мной. А дальше ты уже всё видел. Мокрая девушка бежала на каблуках на автобус, который собирался закрыть перед ней двери. Каблук! Я его возненавидела в ту секунду, когда он позволил себе переступить критическую линию верности моим туфлям. А через сутки я готова была молиться в знак благодарности за паршивое качество моих туфель. Извини, это глупо звучит. Но я тебе пишу всю правду, а правде всё равно как она звучит. Я остановилась, упала на колени и мои слёзы соединились с ручейками дождя, стекающих с моих волос.  Зачем ты подошёл ко мне? Почему ты вообще оказался в эту минуту рядом? Если бы не каблук, если бы не автобус… Всё было бы по-другому. Всё было бы совсем по-другому. Ты протянул мне руки, твои глаза блестели, а на лице была улыбка. Словно ты хотел скрыть жалость к этой мокрой, незнакомой, со сломанным каблуком девушке, которая сидела на коленях у автобусной остановки. “Не стоит тут сидеть…. Ну же… Вставай…”. Твои первые слова в мою сторону. Без эмоций. Без намёков. Голые и сухие слова, которые машинально вылетели из твоих уст. Да, любимый! Я их запомнила. Я помню интонацию, с которой ты их произнёс. Я помню выражение лица, которое ты сопроводил с ними. Кто же мог из нас двоих тогда знать, кем ты для меня станешь.
Любимый, а ты помнишь, когда я впервые переступила порог твоего личного пространства нескольких квадратных метров? Я никогда не думала, что линия моей судьбы пересечётся с полотном жизни художника. Моего милого художника. Под таким именем я тебя записала в моём сердце. Я всегда думала, что художники сумасшедшие, бедные создания, прирождённые на вечную погоню за признанием, славой и богатством. Прости, милый, если у меня было такое предвзятое отношение… Я ведь, раньше не встречала таких, как ты. В твоём жилище я не нашла никакой мебели, кроме мольберта и дивана, на котором отдыхало твоё тело. Как я любила целовать его. Сантиметр за сантиметром, словно вновь и вновь покоряя новые ощущения через призму твоего горячего дыхания. Я вновь отвлекаюсь. Прости мою женскую слабость. Слабость к мыслям о тебе. “Я хочу видеть тебя на белом полотне… обнажённой”. Как ты мог посметь мне такое сказать? Кто я по-твоему? Дворовая шлюха, готовая раздеться перед каким-то незнакомцем возомнившим себя ребёнком искусства? Через мгновенье с меня спала одежда. Возмущённая и абсолютно обнажённая. Никто меня ещё так быстро не раздевал. Да ты ко мне даже не прикоснулся, но я чувствовала, что одежду снимаешь ты, а не мои руки. Милый мой, ты ведь не знал, что ты стал первым, перед которым, я хотела… хотела быть чистой, слабой… Я стояла перед тобой ничем не прикрытая, позволяя разглядывать каждую деталь своего тела. Я проходила сквозь тебя, чтобы обрести себя на твоём полотне. Для меня это было впервые, любимый. А знаешь, что? Мне было тяжело стоять перед тобой. Мне было холодно телу, но это не имеет значение. Мои ноги затекли от постоянства одной позы, но мне было плевать. Я стояла абсолютно голой, со всеми изъянами своего тела перед человеком, которого знала не более двух суток, полностью сыгнорировав здравый рассудок и инстинкт самосохранения, но и это было лишь песчинкой в сосуде наполненной совсем другой причиной. Как она сжигала меня изнутри. Боже, как я ощущала её внизу живота. Мой милый художник, никто не знает, что такое страсть, как я её познала перед тобой. Если ты мне только дал знак… Хотя бы поманил меня к себе… Я бы сорвалась к тебе. Я хотела всего… Я хотела всего в тебе одном. А затем ты подошёл ко мне…
Тяжело такое писать на бумаге. Я будто начинаю просматривать любимую сцену фильма вновь и вновь. Фильм, где главная роль – моя жизнь. Я воспринимаю это сцену сладостно больно. Ту самую сцену, где ты рисовал уже на моём теле. Краски. Руки. Везде. Медленно. Нежно. Мне нужно больше воздуха. Сердце начинает слишком сильно биться, жадно поглощая кислород лёгкими. Я помню эти касания. Ты хоть знаешь, как это, когда лёд пламенем обжигает твою кожу, вызывая нежный экстаз через стон. Я помню твоё дыхание, которое отдавалось стуком моего сердца. Как ты нежными движениями входил в меня, оставляя всё больше и больше желаний, страсти, томных стонов. Время не имело никакого значения. Для меня не существовало каких-то минутных и часовых стрелок. Я не видела заката, я не видела рассвета. У меня было своё солнце, которое меня прожигало изнутри до самых кончиков нерв. Милый, даже сейчас заполняя бумагу этими строчками, моя нервная система напряжена, словно натянутая до предела гитарная струна, по которой проходит 220 вольт. Может, ты сейчас улыбаешься, словно ребёнок, читая женские эмоции по буквам, но это я. Та самая, которая готова была отдаваться настолько, насколько ты бы пожелал. Женские слабости они всегда на поверхности. Просто быть любимой от любимого. Прости. Я снова… снова пишу не по делу.   
Но я сделала ошибку. Я забыла вовремя снять розовые очки и увидеть реальную серость туч, которые приближались ко мне. Мне так нравилось жить в этом мире с тобой, что в моём сознание стёрлась граница между правдой и ложью. Ты знал.  Ты всё видел. Я просто натурщица, а хотела быть музой. Я хотела быть частью тебя, а была лишь частью полотна. Я думала, что ты любил меня, а ты просто трахал. Да… просто трахал. Мой милый мальчик, как плохо ты понимаешь женщин, но как больно ты им делаешь. Как больно сделал мне. Осколком эгоизма в нежную сердцевину, где рождалась и крепчала любовь. Розовые очки треснули в тот самый момент, когда я пришла в тот день к тебе в мастерскую. На мне было кожаное пальто, а под ним ничего, кроме чёрных чулков. Оно должно было эффектно упасть с меня, но что-то пошло не по плану. А знаешь что, мерзавец? Когда встречаются две девушки, две голые девушки, а художник рисует из них только одну. Рисует не ту, которая стоит в кожаном пальто. Рисует не ту, у которой рушиться мир под ногами и сердце перестаёт биться. Он рисует ту, внутри которой окажется  через несколько минут. Точно так же было со мной. Но сегодня ты будешь внутри другой. И тебе плевать. Если бы у меня был в тот момент пистолет и два патрона, то я бы не тронула девушку. Горячий свинец был бы в твоём проклятом сердце. В сердце того, кого я до изнеможения любила. Подонок!!! Прости, я снова даю волю эмоциям. Это самый ужасный момент, который всплывает в этом письме. Мой мир треснул. Покрылся коркой льда, убивая всё тёплое и живое внутри. Я не хочу тебя утомлять обилием боли, которая вырывалась из меня гейзером с самых недр, где причина была одна – ТЫ. Сволочь… Слёзы. Кровь из сердца. А потом туман сознания. Хватит! Я обещала, что не буду… Дай мне передышку и я скоро закончу это длинное письмо.
А теперь будет самая интересная часть. Читай внимательно. Я должная была смириться с этой участью шлюхи. Хотя если подумать, то даже шлюхам везёт больше. Ими пользуются и им платят. Мною воспользовались, растоптали и выкинули на улицу, словно жалкого котёнка. Но у котёнка появились клыки и когти. Ты ударил в сердце, и я покрылась обидой, жалостью и слабостью. А потом появилось, кое-что другое. Зародилась злость, агрессия и месть. Дьявол без чувств, жаждущий твоей крови. Мне хотелось чувствовать твою боль. Как всё сгорает внутри тебя, а ты не в силах это потушить. Да простит меня здравый рассудок и человеческое благоразумие. Мне было просто плевать. Я хотела видеть тебя страдающим, жалким, беспомощным. И я придумала, как это сделать, мой дорогой художник. Женщины и картины. Это всё, что ты любишь в своей жизни. Женщины удовлетворяют твоё тело, а картины твою душу. Хотя откуда у такого подонка может быть душа? Я была готова убить любую шлюху в которой ты был, которую ты рисовал. Я бы выдержала бремя убийцы, я была готова быть наказанной пожизненно за это. А ты бы трахал других, ты бы плевал на тех, кто был до них, кому ты разбивал сердца, кому ты рвал душу. И я прицелилась в самое ценное, что у тебя есть. Твоя страсть к искусству. Я знала, что ты будешь в баре. Ты любил искать музу на дне стакана. Каждую пятницу, словно идеальное расписание биочасов. И с этим я тоже мирилась, мой милый мальчик. Мирилась, а сейчас уже и плевать. А что было потом? Интересно, какого это чувствовать, как полыхает пламенем самое ценное, что есть у тебя. Ради чего ты живёшь, ради чего готово биться твоё сердце. Твоя страсть, твоя истинная любовь издаёт едкий дым с привкусом чей-то мести. Как бы я хотела видеть тебя,  пьяного, смотрящего на пожар в твоей мастерской, и наблюдающего на летящие по улице горящие кусочки твоих картин. Видеть твоё лицо. Лицо человека, у которого вырвали сердце и держат перед ним, чтоб он видел, как его сердце умирает. А потом к тебе подошла девочка и вручила белый конверт, в котором было это письмо…
Я бы могла на этом закончить, но я тебя хочу ещё порадовать. Если отобрать у львицы её детёнышей, то львицы сделает всё, чтоб разорвать в клочья обидчика. Твоё детище превратилось в пепел, ты знаешь кто виновник.  Не трудно догадаться о твоих дальнейших действиях. Жаль только для тебя, что ты ничего не сможешь сделать. Видишь ли, мой милый, любимый, дорогой художник, в тот самый момент, когда ты читаешь эти строки, в нескольких минутах от тебя с моста упала юная девушка с разбитым сердцем, которая так и не могла перестать любить того, кто так жестоко сыграл с её сердцем.