Посылка на Донбасс

Мы научились двести блюд готовить
Из чуда круглого, сокрытого в земле.
И как же нам тебя не славословить,
Когда горячая, стоишь ты на столе?!
Светлана Китаева


– Даруська, донька, ты отобрала ровненькую? Среднюю? Смотри, я проверю, – так спрашивал у своей младшей дочери отец, сколачивая фанерный посылочный ящик. Разговор шёл о картошке для этой посылки. Она готовилась для старшей Анны, которая вместе с одноклассницами после окончания десятилетки первой из детей в семье уехала из дому, завербовалась – «аж на Донбасс!». Мать Даринки, говоря про эту поездку, жаловалась соседкам: «Завербовалась, поехала моя донька в белый свет, как в копейку. Как та птица с гнезда снялась и полетела в тёплые края – у вырай».

Это был 1960 год. Родители один раз в месяц отправляли своей старшей дочке картофельные посылки. Реже пересылали и другие: с сушёными грибами, черникой, сухофруктами, лесными орехами, вьюнами. Вместе с младшими детьми они заготовляли их для всей семьи вдоволь, потому что посёлок, в котором жили, со всех сторон был окружён болотами и лесами, наполненными природными дарами. Кто не ленился, у того были полные лари этого, природой данного, добра. Но картофельные посылки были главными, обязательными и на особом родительском учёте.

Даринка в подполе старательно отбирала картошку для посылки сестре. Сначала она наотбирала самых больших клубней, думая, что их Анюта (так звали в семье старшую дочь) там далеко, куда заехала, приготовит драников. Мать же всегда просила её на драники набирать в кошёлку самую большую картошку – её лучше держать в руке и тереть на тёрке. Но пришлось ту большую назад высыпать – для посылки нужна была небольшая, чтобы больше клубней уместилось в ящик.

Недовольно сопя, девочка снова опустилась в подпол. Она не понимала, как это можно ехать в копейку? Она же такая маленькая! А в тёплые края, которые её мать называла «вырай»? Это же птицы летят в тот «вырай», а как её сестра полетела, не имея крыльев? И что это за мода такая съезжать от родителей куда-то, где нет даже картошки? Чего туда ехать? А что есть? А сколько той картошки в маленьком ящике? На какое время её хватит? Да здесь её на один зуб, как говорит её старший брат, когда к нему в руки попадает что-то вкусное и нужно делиться с другими. Правда, тут же и делится.

– Завербовалась она. Попёрлась на край земли. Чего, какога чёрта? – бормоча себе под нос, как это делала старенькая Даринкина бабуля, малышка подняла наверх кошёлку с ровненькой «средней» картошкой.

– Ну вот, такая, как нужно! Молодец! Что ты там бормочешь, как бабка старая? Подними руки, – отец нагнулся и под руки выхватил наверх из-под пола дочку, поставил её возле стола, закрыл-опустил на место две доски (одну с кольцом-ручкой), которые служили крышкой хатнего погреба. Вместе с матерью Даринка начала укладывать в посылку клубни. Чтобы картофелины не колотились одна об одну, не бились в ящике, каждую они обворачивали кусками старых газет. Подавая матери картофелины, девочка снова думала своё: «Чего она туда поехала, там же нет картошки…»

Даринке было около шести лет, и как ей, малышке, было знать и понимать и про вербовку, и про «вырай», и про «в копейку», и про моду, а вернее говоря, время, когда молодёжь по комсомольским путёвкам ехала из маленьких сёл, посёлков, городков на новостройки, на целину, на шахты. За своей судьбой, за счастьем. Сама она никуда не собиралась от матери с отцом ехать, ей было и тут хорошо.

Сестра же Даринки Анна в Донбассе очутилась в небольшом шахтёрском городке, который со всех сторон был окружён огромными горами-терриконами выработанной угольной породы. Это был шахтёрский край, и царствовали здесь его величество – Уголь и его добытчик – Шахтёр. Царствовали в том смысле, что были они здесь во всём на первом месте. Всё, что было в том городке, как и у десятка других, подобных ему, крутилось-вертелось вокруг шахт – они давали огромной стране отборный уголь.

Но та земля, такая богатая на «чёрное золото», была совсем непригодной для выращивания другого подземного сокровища – картошки. В их городке, который выстроился и стоял на огромных запасах-пластах «антрацита» – самого лучшего по качеству каменного угля, картошка была на вес золота. Шахты, терриконы, угольная пыль. Она была повсеместно и называлась здесь «штыб». Какая ж картошка или другие овощи будут расти на спрессованном штыбе? Так что в магазинах и на рынке всё было привозное, а значит, дорогое. На маленькую зарплату ученицы мастера-обработчика столярного цеха не очень разгонишься. А ещё же угол какой-то оплачивать нужно было.

Посылки из дому были для Анюты большим подспорьем. Особенно картофельные.

Больше всего коренной «бульбашке» хотелось картошки. К ней она привыкла с детства, потому что ни один день в их доме не обходился без барабули, как ласково в семье, да и в посёлке называли картошку. Дома она употреблялась в первых блюдах, вторых, и даже в десертных, которые мать готовила в печи и в печке-голландке в чугунках, горшочках, на противнях-бляхах. Чего она только не умудрялась сотворить из неё!

Особенно вкусной была картофельная колбаса с «бляхи». Начинка её готовилась так, как для бабки, но бабка закладывалась в чугунок или в глиняный горшок, а здесь натёртая и заправленная поджаренным на сале луком и приправами картошка заливалась-запихивалась в свиные кишки и потом уже запекалась в печи. Вкус был – не передать! Необычный. Он запомнился на всю жизнь. Как давно это было…

Умирая, родители наказали младшему из сыновей вернуть «искателей счастья» (четверых из пяти своих детей, которые по примеру старшей дочери поехали, в том числе и Дарина, кто куда) всех домой – в Беларусь.

Младший, который никуда не поехал из дому (разве что на учёбу в вузе отлучился, да на службу в армии – на год, а жил и работал в своём районе, затем – в области, недалеко от родителей, и даже отказался в своё время от высокой должности в Минске), ухо в ухо, как говорят, исполнил родительскую волю – вернул братьев и сестёр на родную землю. Только уже не одних, а с детьми, внуками. А те рады-радёшеньки были этому и сами, потому что к тому времени уже не было Союза, всё тяжелее стало добираться домой, на малую родину, на могилы отца с матерью…


Дарина Васильевна (а для старших братьев и сестёр всё та же маленькая Даринка) –
седая, как и её старшая сестра Анна, и такая же пенсионерка, помогая перебирать картошку, которую они сообща вырастили на сотках при родительском доме, что-то вспомнив, посмотрела на старшую:

– Анюта, а ты помнишь картофельные посылки из дому?

– А как же!

– А на сколько дней тебе её хватало?

– Так на месяц растягивала, экономила. На суп, борщ по парочке, а драники или каму (пюре) только по воскресеньям готовила. А уже как замуж вышла, дети пошли, прикупать стали. Но купленная, помню, не такая вкусная была, как из дому.

– А что же ты хочешь – своя же, родненькая, выращенная на своих кусках, политых потом наших родителей. Помнишь, как отец с братьями теребили те куски земли на канаве, на бывшем болоте пни выкорчёвывали? Её же ни с какой другой не перепутаешь, – уверенно заявила младшая.

– Твоя правда, сестричка. Своя родненькая – самая вкусная, самая дорогая в мире! – согласно закивала головой старшая.

Сёстры замолчали и ещё не скоро начали разговор на другую тему. Каждая, отбирая-перебирая картошку, вспоминала что-то своё, с ней связанное…