Встречи с прошлым. гл 1-5

                Часть первая.

                Г л а в а  1
               

                - О детстве сына хочешь почитать?
                Тогда найди мою толстенную тетрадь -
                Дневник, в котором я хотел сказать,
                Какую юность создала мне мать.

                Ты Белка – вечно юная моя,
                Тебя встречает радостно Заря,
                Улыбкою тебя приветила Земля.
                К тебе, как к солнцу тянулся в детстве я.

                Я и сейчас хотел бы жить с тобой,
                Но небо притянуло голубое.
                И к самолётам отпустила меня ты -
                Сбылись мои мальчишечьи мечты.

           Записка со стихами, подложенная незаметно в карман Рели, и путанные слова Олега – уже из тамбура вагона, чтоб она  нашла его дневник, где он писал события юности своей. Слова эти запали ей в душу, и к метро она шагала окрылённая. Значит Олег, как и она в детстве вёл дневник?
            Возвращалась Калерия домой, с Киевского вокзала, после проводов сына в училище под большим впечатлением от встречи с ним. – «Налетел как весенний ветерок в конце лета и сделал мне большой подарок своим неожиданным приездом. Заодно познакомился с нашим новым прекрасным районом, куда я переехала в его отсутствие. Я уже немного знала Строгино, и была гидом для своего курсанта. Но странное преображение произошло. То, что я видела раньше, находясь, например, со многими незнакомцами на Москве-реке, или возле залива, уже познакомившись, все мы видели чудеса, и многим восхищались или боялись – например, за парашютистов.
            С приездом Олега всё приобрело иное значение - ожили Москва-река, залив, где гуляют доски с парусами. Регаты устраивали в честь моего курсанта. Что уж говорить о самолётах Ан-2, которые сбрасывали парашютистов над Тушинским аэродромом, а те фигуры рисовали, каких раньше я не видела. Днём мы это всё «кино» высматривали в небе, на воде, вечерами, а когда спадала жара, носились за мебелью и почти всегда что-то покупали, что удивительно. Спасибо моему космическому приятелю Степану, подбросил денег на мебель, повидав своего «крестника», как говорил он в моём сне, Олега.
            Мне одной редко удавалась купить мебель в новую нашу квартиру, то, что необходимо. Полку для кухни удалось купить, да стол, который можно развернуть на несколько человек – тоже для кухни. Ещё случайно натолкнулась на мягкие табуретки, сделанные с отвинчивающими ножками – гостей сажать на новоселье. А кому не нравятся мягкие табуретки, есть и стулья упругие – ещё со старой квартиры привезённые, почти новыми. Эти стулья, со снимающимся мягким сидением, Олежка – хороший хозяин ловко покрыл мягкой плёнкой, что удивляло всех гостей, кто был на новоселье.
            Но так, как гости шли на новоселье по-очереди   – в основном небольшими семьями – чтоб мужчины могли что-то сделать в новой квартире «одинокой» женщины, а жены их постеречь – ревновали к Реле, хотя прекрасно знали, что ни на одного мужа она не покушалась.
           И первой оказалась семья Зины, с которой Реля дружила довольно давно, когда они учились на медсестёр. Они почти ровесницы – Зина была на год старше. Дети у них тоже почти ровесники.  Но в обратном порядке – Саше, сыну Зины было четыре года, когда студентки познакомились Олегу – пять лет. И жили подруги недалеко друг от друга. Правда, Реля с сыном жили по одну сторону от памятника Пушкину – 25 минут, бывало, с Олежкой они шагали к великому поэту по Тверскому бульвару.
            А Зина с сыном Сашей брели тоже 25 минут по другому бульвару – правда, путь у них был короче, но потомок Зины не так бодро шагал, как Олежка. За это время Олежка здоровался со знакомыми детьми и их родителями – знал всех бабушек и дедушек своих друзей. Не забывал отметить или погладить все малые формы из снега – сделанные руками подростков, если топали они на встречу с Зиной и Сашей. Потом Олежка мог рассказать Саше, что он видел на своей стороне, но Саша со своей стороны не замечал ничего.
           - И чего он мог заметить – соня такой – ехал на руках у матери, - смеялась Зина. – Если бы шёл ногами и гладил всех снежных бабок, то уже был бы мокрый. Удивляюсь, на Олежку, что он ни капельки не завозился в снегу.
           - Зря ты, подруга, носишь такого большого парня на руках. Смотри он меньше Олега на год, а весит, наверное, гораздо больше его.
           - Да, бабка – свекровь моя его закормила всякими вкусностями – вот он и весит так много.
           Встречи Олега с Сашей у памятника Пушкину продолжалась недолго – всего три года и то урывками, если матери хотели их свести. Но дружбы между мальчиками не получилось: они не находили точек соприкосновения. А потом пошли в разные школы и забыли бы друг друга, если бы Реля с Зиной не перезванивались и не передавали бы приветы от сыновей. Редко встречались почти всегда в квартире у Зины – жилая площадь их позволяла приглашать гостей, к тому же у мужа Зины были многочисленные друзья, с которыми он не всегда пил пиво на стороне, а вёл их домой. Тогда приглашали придти и Релю с сыном.
            Правда, Реле, потом, не один раз приходилось отмахиваться от пьяных друзей Владимира. И работа её не очень способствовала ходить на такие сходки. Реля и на работе не очень любила предпраздничные «собрания», как называли застолья и танцы другие с ней работающие женщины и девушки. А последние годы учёбы сыновой подруги и вовсе редко, перезванивались, тем более, у Зины лет десять назад родилась дочь. Посмотреть новорожденную Реля с сыном однажды сходили, отнесли подарок, как полагается, и почти не задерживались – Зинаида, после родов была особенно ревнивая и нервная, а Владимир, будто нарочно вызвал у жены психоз, выделяя внимание гостье. Калерия предпочла уйти.
           Вот с этой-то девочкой, по имени Света, приехала Зина на новоселье к Реле. И с Володей – мужем, разумеется, который, едва войдя, сразу нашёл себе работу:
           - Так, хозяюшка, где та люстра, которую я снял на твоей старой квартире и велел не давать её вешать чужим людям, потому что вешать её надо с большими предосторожностями.
           - Я не давала. Вот видишь, в комнате у Олега новая люстра – так её повесил чужой человек, как ты говоришь. И на кухне не хитрый приборчик мне пристроил приходящий мастер.
           - Наверное, много денег содрал? – спросила Зина.
           - Не очень. Меня как-то мастера жалеют, а если нет денег, так и вовсе обходятся обедом, которым я их кормлю в таком случае. - Реле не хотелось говорить, что один мастер, не берёт с неё денег, только за то, что его набитый рюкзак с инструментами от субботы до субботы гостит у неё в квартире, потому что мастеру не хочется возить его в транспорте через всю Москву.
           - Конечно, с такой красивой женщины брать деньги, за то, что немного ей помог – грех.
           - Не говори ерунды, Володя, берут ещё и как, - вмешалась Зина. – За каждый шуруп - рубль, как я слышала. А кто тебе, подруга такую люстру–водопад в коридоре повесил?
           - Каскад, дурёха, - поправил жену Володя и, взяв из рук Рели старую люстру, с которой ей не хотелось расставаться, пошёл вешать её в малой комнате, которую хозяйка выбрала себе. Гость сам увидел стремянку, пристраивая люстру на диване так, чтоб потом её легче было достать самому. Насчёт стремянки, заметив Реле:
           - Правильно купила – для невысоких потолков, - и обратился к Зине. - А ты чего, дурёха, губы дуешь? Вот, училась бы у Рели как хозяйство вести. Всё по мелочам она купила – люстры, зеркала, часы в каждую комнату. Даже, кажется, и в кухне висят, - и занялся работой разборкой инструментов.
           Зина оттеснила Релю в маленький коридорчик, уже не замечая других его особенностей.
           - Хорошо, что Света его не слышит, - прошептала с обидой подруга. – Даже при ней обзывает. – И направилась к зеркалу на кухне, чтоб посмотреть, хороша ли её причёска? Она ждала, что Реля похвалит её пышную косу, но той, вместо комплимента, хотелось сказать другое. 
           - «Вот видишь, - хотелось сказать Реле, - а ты дочь учишь так обзывать учителей. При мне Света пришла из школы и пару учительниц, которые ей двойки поставили, обозвала придурками, ты, мать, лишь смеялась. Вот на тебя всё и оборачивается».
           Зина, будто почувствовав, что Реля подумала, тут же вспомнила о Свете:
           - А где моя дочь?  Рель, она почему-то в комнате Олега пристроилась и книги рассматривает.
           - Пусть знакомится с книгами – там много детских есть – Олег просил перевести их все. А выберет что Света – так я ей подарю с большим удовольствием. А теперь пошли за Володей, ему надо стремянку подать, чтоб не вздумал со стула люстру вешать, - пошутила. – А то стульчики развалятся под его весом.
           Но Володя уже был на стремянке и пристраивал старую люстру. А Зина упёрлась своими серыми глазами в стулья с выдвижными, мягкими сидениями.
           - Реля, - спросила подругу, забыв, что сердилась на мужа, - кто это тебе так здорово заделал плёнкой сидения на стульях, чтоб не пачкались? Нанимала кого? Или твои поклонники так тебе украшают жизнь?
           - Какие поклонники, Зин? Их нет у меня ещё с тех пор, когда мы с тобой учились по вечерам, - зачем-то схитрила Калерия.

                Г л а в а  2
 
           Был у Калерии в те юные их с Зиной годы поклонник, и ещё какой! Юрий – поляк-дипломат поводил её тогда по театрам Москвы. Билеты в те времена, как впрочем, и теперь, простым людям было не достать, а иноземцам – пожалуйста – билеты привозили прямо в Посольство. Раздобыв, без всякого стояния в очередях билеты, Юрий водил её по театрам в ответ на Релину любовь к Москве, с которой она знакомила обоих поляков – и мужа и жену. Показывала им любимый город иногда порознь, а чаще все вместе ходили, удивляясь умением «красивой женщины», как говаривал Юрий, «показать им столицу самой привлекательной стороной, как никто никогда им не показывал».
           Даже со своей женой Анной Юрий не так любил ходить в театры, как с Релей. К слову сказать, с женой поляк уже изъездил почти всю Европу – побывали в Париже, в Вене, в Праге, Будапеште, когда сами ещё были «юные», как отмечал Юрий. Уже тогда Анна, имея всего одного ребёнка, не очень любила ходить по «чужим» театрам, плохо зная языки. Русский язык она знала лучше всего – умела не только говорить на нём, но и писать. Тем не менее с собой в Союз они привезли свою соотечественницу – служанку – девушку 18-ти лет из небогатой семьи. Регина быстро выучилась говорить на русском языке, мечтая выйти замуж за москвича и остаться жить в СССР. Что благополучно и претворила в жизнь. К отъезду «хозяев», как звала их Регина, она нашла хорошего парня, учившегося на инженера, как рассказывала она Реле, и мечтавшего побывать в Польше. Так у неё и вышло, когда уже инженер начал работать и получать неплохую зарплату. С женой и дочерью поехал он в Польшу, но не к родителям Регины в село, а в Варшаву к бывшим работодателям и посетили вместе с Юрием несколько маленьких, но примечательных городов. Их поездки через несколько лет повторили и Калерия с Олегом – Юрий с радостью их повозил (прихватив и своих детей), всё показывал, вспоминая, как Реля водила его по Москве.
           Если бы он знал – дорогой её Юрий Александрович – что пришлось пережить Реле после этих прогулок их по Москве. Какие сплетни вызывали их походы, особенно в театры. Как-будто в театрах можно было укрыться за кулисой или под рампой и целоваться там или делать что-то другое. Её готовы были ощипать и поджарить на медленном огне, как дикую утку, если бы Реля позволила это сделать. Только ответные насмешки над самими «критиками» - дамами замужними, но с лёгкостью изменяющими мужьям направо и налево, останавливали сплетниц. О гуляках, желающих перемыть Реле кости в коридоре детского сада или на прогулочной площадке ходили такие легенды, что прогулки Рели с поляком по Москве и Подмосковью, куда ездили на арендованной Юрием машине, выглядели детским лепетом по сравнению со скандалами, закатываемыми рогатыми мужьями в полный голос.
            Поэтому о Калерии старались сплетничать шёпотом. Пытались – поскольку дети Юрия Александровича находились в разных группах, а приходили за ними то мать, то служанка, кроме самого Юрия, выпытать, что у и них. Юрия не трогали, а Анну или Регину расспрашивали, не ходит ли Калерия в гости к ним домой. Регина, как хорошая служанка признавалась, что когда у них бывает Калерия Олеговна, то рассказывает такие сказки детям, что и она и хозяева слушают с большим удовольствием. Анна более сдержанно отвечала, что она и сама рада пригласить Релю, потому что с её приходом оживает всё в квартире, и студеная зима не кажется такой холодной. А что водит Реля мужа по Москве, Анна тоже благодарна – у неё ноги больные и она не может так ходить с ними. И театры Анна не хочет посещать, потому что в молодые годы она пересмотрела все спектакли, что показывают в Москве и даже привозят из-за границы, на польском языке, что ей ближе и понятней.
            И пусть катаются её муж с доброй воспитательницей по Подмосковью и ходят в театры – Реля освобождает Анну от  этой обязанности. Ей хватает и раутов в Посольстве, на которые она ходить обязана. Завистливые женщины – гораздо старше Рели – но возраста Анны тут же определили, что полячка скучная особа. Другая бы давно нажаловалась их полной заведующей, любящей такие «жаренные факты», и Калерия вылетела бы из садика со скоростью ядра на луну, как барон Мюнхгаузен. Но кто бы тогда трудился, как кляча в ясельной группе, где оклад самый маленький, а работает эта любительница прогулок по Москве и в театры больше всех. И дети у неё не болеют, потому что она регулярно выводить их на прогулки. И пробовала заведующая, по сплетням сотрудников перевести её в малышовую группу, где и платят больше, так родители подняли мятеж. В группе Калерии, где детей держат, чуть ли не до четырёх лет – особенно когда выезжали на дачу в село Клязьма – дети болеют меньше. С этим были согласны все.   
   
           Но такое не рассказывала Реля Зине. Подругу бы это не заинтересовало – Москва, театры – хоть Зина тоже жила в Центре Москвы, как и Реля с 1961 года. О других поклонниках с интересом слушала, как Релю один – молодой и наглый красавец - чуть ли не изнасиловал в селе Малаховка, куда юная женщина – было Реле всего 22 года, - выехала с детскими яслями на дачу. Долго Реля сопротивлялась, но, выслушала признание, что влюбился, 25 парень, на пруду, где она отдыхала, а он с друзьями играл в карты. Реля спала на траве, в купальнике, а в озере купались и визжали девушки – практикантки, которые пришли с Релей, криками привлекая внимание взрослых парней.
            Студенты авиационного института, по начальным буквам называемого МАИ, как узнала потом Реля, не обращали на юных девушек внимания – считая их, скороспелками, как в песне поётся, но «пусть сначала разовьются умственно», - как сказал ей потом Вадим. Он же, увидев спящую девушку, упросил товарищей, обмакнуть его в воду, и пронести его над Ундиной – русалкой. Так назвал он Калерию, за то, что прежде чем заснуть после ночной смены, она долго плавала и ныряла в озере с прохладной водой, пытаясь прогнать сон, но не получилось.
            Когда над Релей пошутили, таким образом, и облили её, уже видящую хороший сон, водой, она вскочила и возмутилась. Хотела обругать взрослых бездельников, её возраста, но передумала, и, искупавшись в озере, пошла, отдыхать в домик воспитателей. Не заметила, что за ней, тайком, увязался проигравший парень, чтоб знать, где обиженная им девушка живёт.  Мог бы добиться у Рели «взаимности» сразу, как сказал нежно потом, но пожалел усталую девушку. Просто провёл по роще, чтоб другие нахалы не обидели.
            Он знал, что там, где они брели –  а брели по безлюдной берёзовой роще – одиноких девушек и женщин часто насиловал какой-то неуловимый маньяк. Они даже пожаловаться потом не смели, потому что попробуй, поймай негодяя в большом селе, раскинувшемся на пять километров в диаметре. Но парень, полюбив с первого взгляда,  хотел добиться её любви по-доброму, и, вернувшись к озеру, выяснил у практиканток девушек, как они проводят время по вечерам. И пригласил их на танцы, но чтоб пришли с той девушкой, которую он заставил неумной шуткой уйти от прохладной воды. Убедил их, что хочет извиниться перед обиженной – нельзя же так нагло прогонять любителей плавать. Девушки, думая, что он влюбился в одну из них, как потом догадалась Калерия, упросили её идти на танцы, куда все пришли к концу – пускали на танцплощадку даже без билетов. После танцев этот чудак провожал всех девушек, вроде не обращая внимания на Калерию, которая шла, устало, позади всех, с такой же женщиной как она, имеющей ребёнка. Анюта была замужем, но изменить «своему алкоголику» была готова – особенно с таким красавцем, который шёл впереди них и смешил девушек.
           - Даже забеременеть хотелось бы от такого – хоть ребёнок красивый будет. А муж стерпит. А не стерпит, разведусь, пусть платить алименты на двоих.
Но планы её не сбылись. У калитки их спального дома, красивый парень всех дев пропустил, прощаясь за руку,- в том числе и Анюту, - а Релю задержал, несмотря на её возражения. И сколько она спорила с ним, что нельзя так себя вести. Подать надежду всем милым девушкам 17-18 лет, готовыми за ним идти, куда он позовёт, и проводить с ним ночи – так они говорили Реле, когда уговорили идти с ними. Подать надежду более юным девам, а схватить самую взрослую среди них.
            Правда была ещё взрослее её замужняя дама, которая пошла бы за таким красавцем хоть в рощу, хоть в крапиву, хоть на муравейник – только бы испытать жуткое чувство, от которого некоторые женщины кричат. Реля не хотела ничего испытывать на муравейнике или в берёзовой роще. Она боялась заразы, ещё боялась забеременеть, потому что аборты она не одобряла и губить дитя бы не стала. Но зачем ей, в то время, второй ребёнок, когда она только отошла от болезней Олежки. И долго боролась словами с насильником, который тихо, но нежно нёс её «без компаса», как шутил, по направлению к своей даче, что располагалась совсем недалеко от домиков, которые снимали на лето для детских яслей.
            Там Реле пришлось сдаться на милость победителю, потому что парень, в самом деле, влюбился - она это почувствовала в его прикосновениях, поступках. Он ей сразу доказал, что чистый человек – в тот день сдал кровь, как донор, - справку и паспорт показал - и на донорские деньги закатил ей пир. Калерии было приятно, хотя она понимала, что студент из богатой семьи, судя по даче, где были все условия для жизни – даже душ во дворе, где она прекрасно смыла с себя усталость тяжёлого для неё дня. Она за истёкшие сутки отработала ночь, потом, после озера, пришлось идти во вторую смену. Девчонки-студентки освободились раньше и еле дождались Калерию, чтоб повести её к их кавалеру, не понимая, чем им грозит это послушание. Он выбрал ту, которую просил привести. А если бы они не привели, сказал ей Вадим, он бы заставил поднять её с постели и всё равно увёл бы её в эту ночь.
            Калерия возражала, как это взять и поднять женщину со сна? Он уже однажды нарушил её сон – на озере. Но не сердилась – Вадим был прекрасным любовником, а ведь она после развода с мужем, два года уже никого не имела. И как повёл парень себя по отношению к Олежке – это была любовь к ней, к женщине. Кто любит женщину, тот любит и того, за кого она готова умереть. И даже вышла бы за него замуж – призналась через три года, после их расставания со студентом, подруге Реля, - если бы не богатая свекровь, мечтающая женить своего отпрыска не на бедной «цыганке».
           - Будто бы она за богатую цыганку, всю в золоте – вон из театра «Ромен» – замуж отдала, - заметила Зина, во времена их безусловной молодости. – А жаль, Реля, что ты, наперекор матери не пошла за того красавца. Может, и сложилась бы у вас жизнь. Он тебя любил, это было видно.
           - Ты, разве его видела? – удивилась Калерия. И хорошо, что разговор этот был в училище, на перемене, и никто их не слышал – иначе бы Зина не призналась.
           - Видела. Я, тоже три года назад, когда моему Саше был всего год, пришла на свидание на Пушкинскую площадь к одному режиссёру, как он мне представился. И вдруг вижу, идёт такая яркая цыганка, - я тебя потом в училище не сразу признала. Идёт моя будущая подруга-гадалка, правда в совремённой одежде, под руку с очень представительным парнем. Вас даже режиссёр мой заметил.
            Говорит – «Какая пара! Если бы это были актёры, взял бы их обоих на главные роли в моём фильме». – «А как же я? - спрашиваю у него. – Ты ведь позвал меня, чтоб мою прекрасную косу снять в своём фильме!» И ушла от него, рассердившись. Но когда мы стали учиться, не сразу вспомнила тебя, но меня к тебе будто магнитом притянуло. Знаю, осуждаешь меня, что я от мужа и сына побежала тогда к «режиссёру», который на мою косу польстился, но перекинулся на тебя с Вадимом. Признайся же и ты – ходила ли ты, до нашей учёбы, с Вадимом в кинотеатр? Или это другой красавец был, чему я не удивлюсь.
           - Ходила, и вот тебе такой анекдот. Входим мы в фойе. Парень это Вадим не жадный был – он сразу покупает моё любимое мороженое. Так стоим в уголке, угощаемся и наблюдаем публику. Очень интересные бывали раньше экземпляры, или мне это по молодости казалось. Но вдруг вижу своего бывшего мужа, уже год, как со мной разведённого. А жизнь как с мужчиной, у нас с мужем гораздо раньше прекратилась. Как только Николай на развод подал, а разводили нас долго, чуть ли не год, так он пропал для меня как мужчина, хотя и добивался близости.
           - Хитрый какой! А вдруг забеременела бы ты, а тут развод. Или он и хотел второй раз стать отцом, чтоб не развели вас?
           - Не знаю, чего он хотел, но одно насилие сделал – уронив меня на пол, и когда я была без сознания, наслаждался со зверским лицом. Вот это лицо я потом долго помнила и мужчин к себе не подпускала. Поэтому и хороший парень Вадим получил такое сопротивление по началу.
           - Ты говорила, что в то время и у твоего мужа баба была, за ним тенью бегала.
           - Вот именно. Едим мы с Вадимом мороженое, как я чувствую взгляд своего бывшего мужа – не очень хороший взгляд, должна сказать – будто сверло. Сидит он с этой «тенью» – а дело было летом – а взгляд его не отрывается от меня. Его тень была одета серенько, что её не заметишь. И не знаю, трезвые они в кинотеатр пришли или выпили, а только у бывшего моего, при виде меня вдруг лицо потемнело.
           - Так ты расцвела же, после развода с ним. А тут ещё с таким красавцем. Сидел твой Коля, как заяц в клетке. Видит, свежую травку, хочется хапнуть, а рядом трава пожелтевшая сидит – её надо кушать. Да, это, правда, анекдот.
            - Но он ещё не кончился, - засмеялась Калерия. – После фильма я еле уговорила Вадима не напрашиваться ко мне в гости, отговариваясь женскими причинами, что было правдой. Потому и к нему не захотела ехать. И он благородно отпустил меня. Прихожу домой, а бывший муж лежит на диванчике моём – ждёт. Куда тень делась, не знаю.
            - Он же ещё был прописан в вашей комнатушке? И даже платил за неё, как ты говорила.
            - Да, и вот если бы Вадим вошёл в неё, был бы бой. А так мы перекинулись колкостям и муж бывший ушёл, не солоно хлебавши. Потому что знал, если полезет, будет битый тем, что мне под руку попадёт.
            - Но в тот раз, Реля, ты не только бывшего своего наказала, но и меня – режиссёр пропал. Ты только Вовке моему не проговорись при встрече, что жена его ходит на свидания с такими типами.
            - Не собираюсь докладывать Володе – он и сам от тебя гуляет, о чём ты мне рассказывала. А что касается «режиссёра», думаю, это не режиссёр был, а любитель женских волос.
            - Как это? Что он бы мне косу отрезал, если бы я пошла, куда он меня хотел зазвать?
            - А ты не слышала? Заманивают женщин с хорошими волосами, поят  чем-то, чтоб потеряла бдительность, и стригут волосы, как можно больше. Потом завязывают ей голову платком и ведут, куда-нибудь на лавочку, чтоб отсиделась, в себя пришла.
            - А на лавочке какой-нибудь бродяга захочет изнасиловать.
            - Так что считай, что я тебя, хоть и не знакомы были тогда, спасла и от изнасилования, и косу твою, - пошутила Реля.
            - Да уж! Тот проходимец «режиссер» не такой как твой Вадим был – от него веяло болотом и скупостью. Какие-то речи у него были серые, тягучие. Даже мороженого не предложил, как твой Вадим – пожалуйста, любимая, какое ты хочешь? И ты от такой любви не пошла за него замуж?
            - Зина, не расстраивай. А то заплачу. Хотя мне года через два, после разрыва с Вадимом, когда я проводила отпуск в Украине, опять попался мужчина тоже влюблённый – правда, словами не говорил этого – лишь глазами меня всюду преследовал. Но был жадным, в отличие от Вадима. Пожалел моему четырёхлетнему Олежке кисть винограда, который он с его матерью собирали во дворе своём. Там винограда было много, но я не пошла к ним, покупать. Купила у их соседки. И рассталась с парнем уже в хорошем возрасте, без жалости. Там бы ничего хорошего не было, если бы женились, но и с ласковым, не жадным Вадимом – тоже ждать было нечего. После свадьбы мог измениться.
            Возможно, тоже стал бы жадным. Когда встречались, он Олежке фруктов носил – от души: - «Свежие, как в Кремле, - шутил. – На самолёте прилетели, прямо из Африки». Сапоги мне купил, когда у меня мои, совсем новые украли. Буквально на следующий день принёс, потому что домой с работы я шла в валенках сорокового размера, моей сменщицы, в которых мы по очереди на площадке с детьми гуляли. И ужас заключался не том, что на меня люди странно смотрели – вроде модно одетая дама, в валенках громадного размера.
            Это я пережила, потому что рядом шёл модный Вадим, и вели мы Олежку оба за руки. Ужас настиг нас в просторном вестибюле нашего дома. Сосед наш молодой отец высунулся из общего коридора и сообщил, что у его девочки корь, и если мы зайдём домой, то придётся мне с Олежкой сидеть три недели в карантине. Что делать? Потопали опять мы в этих валенках по Малой Бронной улице, потом по Бульварному кольцу доехали до метро и на Молодёжную станцию к знакомым, которые нас приютили на две ночи и воскресный день.
            - Вадим вас и туда сопровождал?
            - Да чего я от него не ожидала. Но не оставил в беде. Ехали долго, и он довёл нас до родных моего бывшего мужа, прямо к порогу. Екатерина – хозяйка – не любящая бывшую мою свекровь, даже обрадовалась, что у меня такой поклонник завёлся. Зовёт его на ночёвку –  есть отдельная комната, которую она нам выделит. Но Вадим уехал и как уж он сапоги тогда приобрёл, но в обед, в воскресенье, явился в такую даль и привёз мне сапожки лучшие, чем у меня украли. И даже с чеком, чтоб я не думала, что он с кого-то снял их. И главное мой размер и мы погуляли по лесу в воскресенье.
            Но, кажется мне, все эти дары были через маму директора ресторана. Помочь купить дефицит она могла, если случилась беда, но только бы я замуж не шла за её сына. Сапоги тогда было достать трудно, фрукты в магазинах через большую очередь и то, что не самого лучшего качества. А если бы я против его мамы пошла, то потом и Вадима бы прижали, а уж обо мне и говорить нечего.
            - Да, Реля, ты как-то умно смотришь на своих поклонников. У меня так не получается. Но, слушая тебя, тоже стала с осторожностью смотреть на мужчин, кто мне глазки строит.

                Г л а в а  3 

          Тогда, много лет назад, Зина внимательно слушала Релю, и казалось должна была помнить рассказанное ею. Но, после рождения дочки, оказалось, что память её ничего не сохранила из их прошлых их разговоров, раз она спросила:
- Неужели у тебя не было тогда поклонников, когда мы учились?
          Калерия с досадой подумала, что Зина начнёт сейчас рассказывать Володе, как в неё был влюблён их преподаватель по хирургии, в которого к слову влюблены были тогда многие студентки, даже замужние, и преподаватели – о себе она, конечно, не упомянёт. Хотя именно для преподавателя её подруга делала потрясающие причёски из своей косы и на лекциях шептала Реле: - «Обрати внимание, он постоянно смотрит в мою сторону».
            А так как сидели они с Зинаидой за одной партой, то вскоре обнаружилось, что смотрит «хирург», как его называли, на смуглую женщину, а не на русую косу. И когда «хирург», в присутствии всей аудитории объяснил, что давно любит Релю, как хорошую воспитательницу – он  водил когда-то в её в группу своих близнецов - и хорошую мать для сына, что он тоже заметил, группа ахнула, а у Зины «поднялась температура», что, как она говорила, происходило, когда она волновалась. Но память Зины оказалась не такой крепкой – Калерия вздохнула с облегчением, и пояснила:          
          - Когда мы с тобой учились, где-то на первом же году приехала моя старшая сестра, про которую я тебе рассказывала. И уложили мы её, с большим трудом в 50 больницу Москвы. Уже тогда мне не до поклонников было. – «Поляк тогда в транс впал, что по Москве и в театры с ним ходить не могла», - вспомнилось Калерии.
          - Это та гадина, что заставила тебя шастать по магазинам – ей деликатесы искать. Время своё теряла на неё зря. И она тебе за это отплатила чёрной неблагодарностью, - оказывается, и Зина что-то помнила.
          - Да, времени она отняла у меня изрядно. Я же и учёбу иной раз пропускала.
          - А училась почему-то лучше всех, - зависти Зины не было предела.
          - Не знаю, как это у меня получалось. Ты свидетель – мне оценки ставили не за красивые глаза.
          - Ну да поставят женщины–преподаватели, а их было большинство в училище, сопернице пятёрку. Ведь они тебя ревновали к единственному мужчине, который у нас преподавал. Марка Захаровича хоть помнишь? В него были влюблены не только учителя наши, но и большинство студенток – молодые и старые. Я тоже, - Зина кокетливо поправила красивую косу – свою гордость, искоса посматривая на мужа Владимира, который в это время возился с люстрой, подвешивая её на крючок на потолке.
          - Я тебе дам – «Я тоже», - отвечал тот, стоя на стремянке и посматривая на них сверху вниз, - вот сейчас слезу и оттаскаю за косу прямо при  Реле. Представляешь, Рель, квартиру запустила эта кокетка из-за своей косы. По 3–4 часа сооружает эту башню на голове. Ни детям внимания, ни свекрови, пока мама жила с нами. А в квартире кавардак – просто грязь кругом. И ведь когда вы учились, Зинуля моя не работала. Это ты крутилась, как белка в колесе - работа, ещё учёба, и я заметил, Олега своего на пятидневку редко отдавала. Жена моя, не работая, лишь учась по вечерам, готова была Сашку нашего отдать на пятидневку. Лишь бы с глаз долой, а всё внимание своей внешности. И ещё училась, как выясняется хуже тебя.
          - Не все могут учиться хорошо, в нашем возрасте, Володя, - заступилась Реля за подругу. – У нас были медсёстры, кто ещё в войну научился раны бинтовать и уколы делать. Вот им теорию изучать было ещё трудней. Практика у них имеется, а ни  анатомию человека, ни физиологию его не знают. Я не говорю, про всякие там заболевания или латынь, на которой рецепты выписывать.
          - Да, - подтвердила, обижено, Зина, - были дамы, кто хуже меня учился. И, вместо того, чтоб дома делать причёски, в парикмахерскую тоже не на один час уходили. И тоже, наверное, уборку в квартире не каждый день делали. Пошли, Реля на кухню, закроемся от этого шпиона и поговорим. А ты вешай люстру, инженер-электрик. У Рели снимал на старой квартире три часа, и здесь с ней уже больше часа  возишься, - сильно преувеличила Зина время, не признавая его правоты. - Я тогда тоже заревновала тебя, мой дорогой – думала, ты с подругой моей роман закрутил. Температура у меня и теперь от ревности поднимается – ты знаешь.
          - Реля такая строгая дама, что с ней закрутишь. Она со мной лишь о сыне говорила. И есть, кем гордиться – лётчиком будет. Вырастила парня, какой у тебя не получился. Наш Сашка по бабам пошёл, да так, что одна ему чуть не родила сына ещё до армии.
          - Скажи уж правду, что родила ему эта страшная женщина – старше Саши - ребёнка. Думали, что дадут отсрочку от  армии, а не получилось. И не говори, Володя, что я плохая мать – не доглядела за сыном. Ты, отец, куда смотрел? Наверное, ты научил его по бабам бегать, как сам.
            - Ну вот, с больной головы на здоровую. Идите на кухню, готовьте на стол. Скоро я к вам присоединюсь. Да смотри за доченькой своей. Наверное, Реле все стёкла в серванте пальцами не совсем чистыми заелозила.
            - Света к книгам припала, которые сразу увидела, - возразила Зина.
- Это она сделала вид, что книгами заинтересовалась. На самом деле её привлекли красивые безделушки, что у Рели за стёклами стоят. Мать, а не замечаешь, что дочери твоей нравится.
            Говорили они в комнате Калерии всего минут пять, а Света – дочь подруги – десятилетняя девочка, действительно, успела оставить свои отпечатки на стёклах книжного шкафа и серванта.
            - Светочка, я же тебя предупреждала, - лениво сказала Зина, - что нельзя в чужой квартире лазить, где тебе захочется.
            - Ой, а у тети Рели такие красивые карандаши вон стоят. Особенно, этот большой. Можно на станах домов им рисовать. Где вы его купили, тётя Реля?
            - Его Олегу кто-то подарил ещё в школе. Это такой карандаш, что его можно лишь вот так поставить и он как сувенир. Рисовать им, где бы то, ни было, нельзя.
            - А вы мне его подарите. Я тоже поставлю, у нас за стекло и буду показывать подружкам.
            - Света, - заволновалась Зина, - нельзя ничего выпрашивать. Тем более это подарили Олегу.
            - А я хочу! И ещё вот этого слонёнка. И вот этого Буратино. Они такие маленькие и красивые, я ими буду играть.
            - Хорошо, - Калерия отодвинула стекло и отдала девочке подарки. – «Жаль. Это любимые игрушки Олега, но он большой парень – поймёт. Да и вспомнит ли он этих Буратино и слоника в следующий приезд? Полёты у курсантов в головах».
            - Что надо сказать, доченька, тёте Реле.
            - Спасибо. А можно я к вам ещё буду приезжать с мамой?
            - Приезжайте. А сейчас пойдём на кухню.
            - А можно я здесь ещё останусь?
            - Можно, - разрешила Калерия, подозревая, что девочка остаётся не зря.
            Но Зина запротестовала: - Сейчас вот! Хочешь ещё что-нибудь взять себе на память? Пошли с нами.
            Но девочка осталась, хотя мать тянула её за собой. Когда пришли на кухню, Зина вздохнула: - Хоть не бери её в гости – у всех всё выпрашивает, а не дадут – может сама взять. Но с кем оставить? Мать Володи умерла, а свёкор уже нашёл себе молодушку и утешается с ней.
            - Он же в приличном возрасте, - заметила Калерия, надевая фартук, и предлагая другой Зине. – И давай займёмся салатами, я заранее не делала, чтоб свежими были. Ты какой будешь? Из капусты делать или морковь на тёрке тереть?  У меня есть ещё оливье – он в холодильнике стоит. Потом достанем. И холодец.
            - Где только продукты достаёшь? У нас в Центре сама знаешь – везде очереди.
            - В Строгино ещё большие очереди – большой магазин всего один – не считая палаток. Но к нам приезжают из соседних городов за колбасой, зато на рынок привозят морковь, капусту и даже сметану. Я уж не говорю, про мясо – но всё пытаются продать дорого, зато за дешёвой колбасой создают такие очереди, что москвичам не пробиться. Но ты мне не ответила о свёкре своём.
            - Старый он, как ты правильно сказала, но богатый, а сейчас знаешь, какие молодухи, пошли – им лишь бы деньги. Но кто тебе так стулья красиво заделал плёнкой? Ты мне тоже не ответила.   
            - Олег, конечно. Он у меня парень деловой. А купила я эти чешские стулья в ваших краях – мы, в то время переехали уже в две комнатки, в нашей коммуналке. И даже наняла алкаша, чтоб он мне донёс стулья. Он нёс два стула, а я третий. Олег вернулся из школы и ахнул, что сидения можно вынуть и обернуть в плёнку. Что и сделал в тот же вечер.
            - Счастливая ты сыном, Калерия.
            - Не завидуй. Надо было и тебе с твоим Сашей, пока он был один в вашей семье ездить и ходить по Москве – всё ему показывать, рассказывать красоту нашего города тогда, быть может, и он проникся бы прекрасным и не лазил с юности по женщинам, как ты сама сказала.
            - И главное у тебя все – стулья, табуретки, полка на стене, зеркала, люстры – все сочетается по цвету и по композициям. Выбирала ты всё по отдельности, - сказала Зина, будто не слышала слов Калерии о прогулках по Москве, - а всё будто бы в одном стиле.
            - Зато тебя можно поздравить уже – ты бабушка, - Калерия не хотела говорить о вещах.
            - И это в мои-то годы! Мне сорок с небольшим, а меня в старухи записали. И целых полгода невестка не показывала малыша. Я думала, что с уродством родился. Но, кажется, нет ничего – но очень слабенький. Может, невестка мечтала, что умрёт, тогда и показывать не надо.
            - Ох, Зина, невестка, наверное, мечтала, что ты к ней в роддом придёшь или во время беременности поддержишь. Накрывать где будем? В моей комнате, где Володя люстру вешает – там тоже стол раздвигается или здесь?
            - Здесь, чтоб не мешать электрику, а то заругается. Мне больше в твоей кухне нравится – так уютно. Так у тебя здесь подобрано. И люстра повешена и занавески – новое все. Где ткань на занавески покупала?
            - Это готовые – видишь с воланами – я бы так не смогла сделать. А уж в комнаты покупала материал – ещё в центре - и сама раскраивала, сама подшивала.
            - А кто тебе гардины вешал? И где купила?
            - Это уже в наших краях случайно – приходится ездить то на Молодёжную, то в посёлок Рублёво – недалеко от нас. То на Сходню. И вот с этими большими палками входить на транспорт. Но многие так ездят, и никто не ругается.
            - Нам бы с Володей и Светой такую квартирку. А ту большую нашу мы бы оставили Саше. Он вернётся из армии и сможет забрать свою старуху, если захочет с ребёнком. Только кажется мне, что дитё не от него – потому нам так долго не показывали.
            - Ты говоришь, что старше его у Саши жена? Это не та ли женщина лет тридцати, которую я видела, в вашей просторной квартире, но приняла за прислугу тогда ещё живой твоей свекрови?
            - Она самая, только ей не тридцать, а 24 года тогда было. И точно, она приходила убираться к свекрови, в её комнате. И уж как она с Сашей сошлась, не знаю. Меня, наверное, дома не было, Володи тоже.
            - Вот  беда – мальчишка и наткнулся на неё.
            - А она и рада была – страшная же – сама это хорошо понимала. Когда ты её видела, она уже беременная была и всё-таки думается мне, что не от Саши. Просто попался ей юноша, а женились они, как только Саше стукнуло восемнадцать лет. Короче попался мой сын, и Володя во всём меня винит. Развился Саша, но не в ту сторону как твой Олег – к учёбе. Наш учиться не очень хотел, и, вот попался, как кур во щи.
            - Может, после армии ему учиться захочется?
            - Не знаю, как бы он ещё и в армии не женился. Очень падкий на женщин.
- Сочувствую тебе.
            - А мне что! Пусть себе женится. Мне вот Светочку дорастить до 18 лет и стану лишь собой заниматься. Разведусь, наверное, с Володей. Надоели его бесконечные измены. И я, с косой своей, уже не так нравлюсь ему как в ранние годы. Пришёл от тебя, когда люстру снимал в старой твоей квартире и говорит: - «Вот Реля выезжает, а у неё так чисто в её комнатах – зависть берёт. Не был бы женат – женился бы на ней».
            - Ой, Боже! Да сколько уже таких женатых мне так говорили. Ответ один. Хоть разведённый был бы, замуж бы за него не пошла. Пьёт, курит, изменяет жене – это не мой мужчина.
            - Спасибо, подруга, успокоила. А то у меня мысль была, что Володя о тебе мечтает. Но мне говорит: - «Надо Реле найти хорошего мужика, что она одна кукует, если сын уехал далеко».
            - Пусть не волнуется, надо будет, сама найду. – «Не рассказывать же сейчас Зине, что нашла такого – старого знакомого, как только Олега провела в училище. И этот майор – вечно под мухой, или как теперь это называют «кайфом», назвал меня тоже «большой любовью». И оказалось, что он с «треском» развёлся с женой – любительницей зелёного змея. И вот алкаш бежит от такой же пьяницы, помня, что её отец – главный начальник строптивого майора сильно подпортил ему репутацию в полку.  Вернее давил по службе.
            И вот Горин, встретив нечаянно «первую любовь» в плацкартном вагоне, уже задумался, а не сбежать ли ему из Кировограда, где учится мой сын, в какую-нибудь «Ореховую рощу» в Молдавии. И меня дёрнуть из Москвы, где я скоро должна была получить квартиру – для себя и для сына  - «А зачем тебе квартира? – вопрошал Горин, - если ты поедешь с мужем в солнечный край?» - «Хорошо бы в солнечный край ездить летом, но мы с Олегом – с которым ты познакомился, любим Москву. Она нам стала родная. И уезжая даже к морю, ненадолго – возвращаемся с радостью к родным берегам Москвы-реки».
            Рассказать бы это всё Зинаиде, чтоб знала, что поклонники Релю не оставляют даже в этом возрасте, и замуж зовут – к сожалению уже сильно пропитые. И не вылечишь их даже любовью. Но Зина не умела читать мысли своей давней подруги. Она ходила тогда почти по пустым комнатам новой квартиры – возможно, радовалась, что у неё мебели больше – но не уставала хвалить те мелкие вещи, которые Реля на тот момент успела где-то купить.

                Г л а в а  4

           Калерия вспомнила этот разговор, возвращаясь с Киевского вокзала, когда провела своего курсанта. Зина говорила правильно – в её новой квартире хорошо были подобраны вещи хоть и в разнобой.          
           Всё куплено в разных местах и в разное время, но довольно красиво перекликается по цветам, что даже Олег заметил. И мелкие вещи; полка-сидение в ванную, всякие вёдра, тазики, щётки-мочалки возила чуть не из Беляева, где я училась, когда переехала в Строгино. Часы и зеркала, замеченные и поразившие курсанта – покупала на другой стороне залива, куда приходилось заезжать чуть ли не по кругу. Сначала ехать надо было на автобусе до метро «Тушинская» потом один перегон под землёй, до станции Щукинской и, находясь против Строгино, обходить там магазины, чтоб купить что-то «по мелочи», как говорили Реле уже новые знакомые в этом прекрасном районе. 
           - «И что я могла приобрести с моей получки или аванса? И частые посылки надо было Олегу посылать, чтоб подкормить голодных парней, оторвавшихся от дома. Всем в его комнате слали посылки и как же ребята радовались вкусным продуктам – это я увидела в своих снах – пусть простит меня Олег, что «подсматриваю». Но снам не прикажешь – они иногда меня заносят в разные страны, на другие континенты, чуть ли не с обезьянами здороваюсь или панд поглаживаю.
           Однако как мысли скачут. Начала с мелких вещей, которые удалось купить на мою зарплату, а переключилась на товарищей Олега – увидела их, жующими продукты, присланные из дома. Но вернусь, всё же, к своему быту - прекрасные вещицы попадались, придающие праздничный вид в квартире, но это всё маленькие предметы. Большие это в комнату Олега диван раскладной плюс к нему два кресла – всё это в комплекте, куплены, как только он приехал.
            И гардероб в мою комнату с антресолями да секретер уже покупала с сыном, на деньги, подкинутые хитрым Степаном – контактёром моим давнишним, из Космоса, как я поняла его чуть ли не девочкой, как только он мне явился в поезде «Владивосток – Москва». Тогда он явился молодым, и с ним было легко разговаривать. Открывал девочке лет 10-ти, а потом чуть ли не в 13 лет такие миры, которые людям в нашей затемненной Сталиным стране не только не были известны, но и думать о них было нельзя. И сейчас нельзя, жителям «Железного занавеса» – попробуй кто, скажи чего подобное – сразу в сумасшедший дом посадят.
            Вот Степан и крутился вокруг меня кольцами, то деньги подбрасывая, то, беседуя со мной, когда я сына в себе носила, в Симферополе, притворяясь стариком. И вот опять, он не мог деньги нам с Олегом явно вручить, только тайно, притворившись старым. Мы поговорили со стариком и разошлись. Потом ещё купались, со знакомыми разговаривали и лишь, когда вернулись домой, обнаружили деньги в моей сумке – сразу догадались, что хитрый старичок их нам подбросил на необходимую мебель. А раз подбросил – догадалась я, - значит, будет способствовать мебель нужную нам купить. Сразу поехали на Сходню и купили диван с креслами. В другие вечера и в мою комнату всего накупили, что помогло Олегу распределить те вещи, которые заполняли его гардероб.
            Книжный шкаф, когда-то приобретённый Олегом, когда он работал и учился в вечерней школе, разгрузил. Тот буквально просил, чтоб это сделали. А приобретённые письменные столы в две комнаты дали возможность сортировать Олегу все мои рукописи и черновики, которые лежали ещё в ящиках. Навёл порядок курсант. А мне вспомнились те времена, когда мы путешествовали с ним. Всё в чемоданы парень укладывал сам –  в свой, и в мой. Потом доставал вещи не глядя, и ни разу не ошибался. А теперь в новой квартире навёл такой порядок, что мне только жить в ней и радоваться, да грустить о сыне, который ещё долго будет наезжать урывками. Такой, наверное, хозяйственный и в училище, мой Сокол».
           И опять мысли полетели к родному старику – он Релю все эти дни и ночи беспокоил – снился во снах. Говорил, что хорошо расходуют деньги мама с сыном. Вдруг выдал, что будущий лётчик – крестник его.
           - «Да, крестник и не смотри на меня глазами сливами. И должен я крестнику подарки дарить. Он знает уже обо мне, по твоим записям, которые в детские годы читал. Да подзабыл немного. Ты напомни, если будет спрашивать. А не будет – скажи, что это Дед из Космоса к вам прилетел. Так или иначе, а мы вам там все родственники. И бумаги об НЛО, которые к тебе через новую работу пришли, а ты их сыну переслала – это наша общая забота о нём. Олег должен знать, что в Космос не только из СССР или, скажем, из Америки летают.
            В Космосе много ваших родных живёт. Не тех родных, которые вам на шею садились; Юлия Петровна – «мама дорогая» для Геры-Веры. Да и сама Вера у тебя на шее повисела – ты это не забывай и больше не принимай этих людей. Хотя другую сестрицу Ларису, которую ты в детстве от смерти спасала, приняла правильно – нечего хорошего она от матушки вашей тоже не видела. Но от Веры да, наглости поднабралась, и как ты её жить устроила в Москве, так обокрала тебя.
            Ты не рассердилась на неё сильно, в милицию не сдала, и правильно – выгнали бы её и с учёбы и из Москвы, где ей лучше живётся, чем с Верой бы она совсем очерствела. Этой девушке ты правильно простила, хотя спасибо от  неё не жди. Просто не очень пускай её в свою жизнь и то хорошо. Помни, она крестнику Олегу по телефону, когда он в лётное училище поступил, сколько страстей наговорила про упавший самолет, где футболисты погибли. Но крестника Лариса не испугала – ты переволновалась и, проведя сына в училище, два месяца не спала на старой квартире. Правильно говорю? Ну, то-то! Лежала, слушала, как куранты 12 часов отбиваю ночью и рано, утром, могла слышать в шесть часов. Потом вставала и на работу шла, не с больной ли головой? Нет? Так это Дед твой, я думаю, тебе помогал без боли трудиться. Потом научил тебя продать красную курточку твою красивую и съездить на те деньги к сыну в училище.
            Курточка была очень хороша и шла тебе. Ты ещё в ней на Красной площади с Олегом и друзьями его фотографировалась. Но ты не пожалела её и продала – «как Буратино Азбуку» - шутили мы. Но Буратино в цирк пошёл, а ты к сыну помчалась, вкусных продуктов набрав для курсантов, ещё фотоаппарат Олегу купила – на радость ему и друзьям. И тебе, если честно тоже радость. Сколько фотографий уже сделали на нём значимых для тебя и сына. В Одессе, когда вы там снимались, кое-кто из наших, наблюдая за вами, мог попасть к вам на снимки».

                Г л а в а  5.

           Калерия просыпалась, от таких разговоров, в больших раздумьях. На фото, сделанных в Одессе, у моря и в каких-то необычных местах, действительно появлялись странные люди, но тогда они решили с Олегом, что это одесситы в таких чудных одеждах гуляют по своему городу. Ни разу не подумали, что их сопровождают из Космоса. Но рядом с собой они этих людей не видели, а на плёнке они проявились. Вот так Степан – чудится, рядится, как его друзья. Вот и в этот раз, Олег приехал и вдруг является Степан – проявившись по настоящему – смотреть на своего крестника, кого предсказал девочке Реле, в неполные тринадцать лет. Да ещё год вычислил и приказал тогда родить, когда полетит в Космос русский человек.
            - «Сам бывший лётчик Степан, - рассуждала, уже в метро Калерия, - кого он видел в сыне моём? Разумеется, лётчика, не военного, а гражданского, чтоб пассажиров возил. Так и внушил Олегу с детства. Не напрямую, (лицо в лицо), а через Космос, как и мне когда-то подсказывал. И когда убедился, что парень осуществляет свою мечту, подкинул нам  денег на большую мебель – крупнее, чем те вещи, что я покупала со своей получки. Странно, что Олег принял дар из Космоса спокойно. Не стал допытывать  меня, что да почему – будто уже читал те остатки дневников моих, что не уничтожила мама и её любимая дочь Вера. А если не читал, то, пожалуй, Степан или Дед, а может даже Павел, живущий с Дедом в Космосе, принялись за моего сына – воспитывают его в любви к Родине и матери.
            Может, и я немного сил приложила, чтоб Олег стал таким – хочется думать, что и мои вложения в воспитания хорошего человека были.  Дети москвичей, которых я перевидала много, за годы работы в детском саду, а потом в больницах, в школах, совсем не так относятся к родителям, а особенно к матерям одиночкам, какой я, по сути, являюсь. Но те девочки и мальчики не чувствовали такой любви от родителей, какую получил будущий лётчик всего от одной матери. Правда я всегда обездоленным детям, которые не очень нужны своим родителям, и даже бабушкам с дедушками пыталась дать малую толику любви, но как может заменить предков, воспитатель в детском саду или медсестра в больнице. Всё же прививала любовь к окружающему чужим детям – потому что когда пошла по школам с медицинской комиссией, проверять здоровье подростков, мои подросшие воспитанники и бывшие больные,  признавали меня, и вспоминали то доброе, что я им показала в жизни.
            Вспоминали, как строила я, с помощью родителей, на нашем участке для прогулок «Зимнюю сказку», как  водила малышей в «лягушатник» - детский бассейн, а когда ещё подросли, повела на каток, в группу к тренеру. Правда без разрешения заведующей, Татьяны Семёновны, обо всём договаривающейся по телефону, я бы делать это не смогла, но водила детей в своё свободное от работы время, потому все лавры приписывали мне.  Песни вспомнили, бывшие мои малыши, которые пели мы когда-то вместе или разыгрывали сцёнки наших игр. И всегда вспоминали Олега, как интересного товарища. А кто его таким сделал? Космос и я, да ещё «учительница первая» Олега, но это потом в школе. Первая учительница много значит для подрастающих детей. И Галина Николаевна заметила Олега, отмечая его собранность, среди изнеженных детей дипломатов, старых революционеров, деятелей Кремля, космонавтов.
            Удивлялась Галина Николаевна, что у одинокой матери – без бабушек и дедушек вырастал такой крепкий паренёк, со стержнем внутри и по убеждениям. Как сказал Олег, что будет лётчиком, так выращивал эти крылышки у себя за спиной. А кто ему помогал в этом? Галина Николаевна, когда Олег поступил в училище, и приехал домой в первый раз, и, естественно, его потянуло в школу, к первой учительнице, призналась мне, что это я настраивала сына на профессию лётчика. Знать бы ей, что есть и другие наставники, о которых мне было запрещено говорить до поры до времени. А бумаге можно – бумага, как говорят люди, всё  вытерпит и не выдаст, пока лежит у меня в ящике.         
           Ведь никто из родственников, кроме моих, дорогих, неуловимых космических наставников, не принимал участие в воспитании будущего лётчика. Бабушка Олега и с тётей его Верой – в те редкие летние месяцы, которые сын жил возле них, предрекали мне, что ращу я барчука, который потом сядет мне на шею и ножки светит. Юлии Петровне я ответила, что она уже вырастила барышню-крестьянку, (Вера тогда была не замужем), которая сидит у неё на полном довольствии (хотя деньги получает, но матери хоть бы квартплату платила), и погоняет «маму дорогую».
            Так и сосала из матери кровь, если та заикалась о деньгах на жизнь от любимой доченьки, которой в угоду Юлия Петровна меня ранее угнетала – не хотела учить дальше, после школы. И по указке Веры, которая писала маме в письмах: - «Не давайте Рельке учиться дальше – пусть в колхозе учётчицей остаётся –  работа для нашей Чернавки, которая навечно останется в селе Чернянка. Самое ей там  место», - издевалась Вера надо мной».
           Но Чернавка, которую старшая сестра с матерью, действительно, держали в чёрном теле – что по одежде, что по питанию, не захотела остаться в доме рабой, и умчалась на те деньги, что были посланы ей Космосом, в Симферополь. Правда, денег было мало – хватило лишь на чемодан для поездки, да спортивного костюма, в чем работала первое время на строительстве, пока всем не выдали комбинезоны. И питалась на те деньги, пока не выдали подъёмные, которые обещали (по договору) выдать в первый день. Но кто-то решил, что парни и девушки едут от родных матери и отца или хотя бы одной мамы.
            Другие родители дали в дорогу своим чадам и питание и деньги – на первый случай. Калерии не то, чтобы мать испекла пирожков или печенья в дорогу, что Юлия Петровна всегда делала для Веры, она не копейки Дикарке не дала – даже чтоб воды не купила в дороге, напиться, не то чтоб не голодала. Но Реля выжила, наперекор обоим своим угнетателям. Тяжко было на строительстве работать без какой-нибудь специальности, а разнорабочим платили мало. Работа тяжёлая, а платят так, что не хватает купить необходимую одежду. А купишь что-нибудь – так голодай. И почти всем в окружении, Рели, родные ещё долго высылали деньги, «для поддержки штанов», - как шутили юноши. – «Для покупки одежды», - сознавались девушки. Реле только один раз прислали на день рождения денег:
           – «На пальто, - строго написала ей «добрая» мать, - а то улетела из дома, а в старое своё, не такое уж и потрёпанное, нарядила чучело на огороде. Чудила? Шутила?»
           - «Какие шутки «мама дорогая» для Веры, - хотелось ответить Калерии, - модное моё пальто – шитое перешитое после вас или Веры - уж не помню, точно подошло чучелу на огороде. Жених ваш верно заметил, когда «Дикарка», как меня звали, оканчивала школу. И видно почуял в вас тот справедливый человек, «добрую» мать предложил меня («Дикарку», как вы ему представили свою выпускницу), учить далее после школы, в институте. Но вы уверяли доброго человека, что у вас уже есть студентка и учить надо лишь её.
            Потому покинул он вас, что он желал учить и меня, не подозревая, что делал предложение замужней даме. Вы ведь не дали развод отцу за месяц или два до приезда вашего жениха. Но потом в жалобе Вере в письме упрекнули меня, что Калерия – ведьма проклятая перебежала дорогу и матери. – «Вспомни, Верочка, как Дикая у тебя, в рваных платьях, отбирала или уводила самых лучших парней. И меня мужа лишила – Иван рассердился, уехал». Студентка ваша не знала или не хотела знать, что мама ещё не развелась с её отчимом».
           Хотела Реля так ответить «доброй» матери, но не решилась, тем более что прислала Юлия Петровна денег ровно столько, что хватила бы их на воротник и рукава. На остальное в модном пальто, то, к чему ворот и рукава приделывать, Реля, при жуткой экономии, вместе с подругой Женей, собрали за пару месяцев сами. И если бы не подруга, ходить бы Калерии осенью и зимой в Симферополе в фуфайке, которую им выдали на работе.
            Бог миловал, а Космос или добрые его обитатели помогли найти «Дикарке» модное и не дорогое пальто, которое всех поразило. Девушки в общежитие сбежались смотреть и жаловались – у них гораздо хуже новые пальто, но дороже. От счастья Реля не стала мать шпиговать, что на её гроши она бы пальто не купила, а поблагодарила и за те рубли, и выслала фото в новом пальто. Модницам – Вере и Юлии Петровне, конечно, не диво её новинка – они и лучшее носили и носят, дороже всё у них, но такого пальто как у Рели не было в их гардеробах.   
           А Вера тем временем шиковала в Одессе, обирая мать – Юлию Петровну – и беря деньги с преподавателей, за какие услуги – «всем понятно» - так говорила Реле её подруга Женя, случайно узнав, как живёт студентка. Калерии стыдно говорить, что ещё со студентов драла Вера, за то, что посмели влюбиться в красавицу. Ещё она не призналась Жене, что при первой же встрече, в свой отпуск, с сестрой нагадала «обдиральщице» болезнь, за все её дела хорошие. И Вера заболела, как писала матери потом, что это Дикарка или дура Чернавка «наслала» на неё это несчастье, но они вместе с «дорогой мамой» всё преодолеют – пусть она только приедет в Одессу.
           Борясь с заболеванием любимой дочери, Юлия Петровна даже не думала о том, что другая дочь тоже требует внимания, покалечив на строительстве ногу, при травме которой все хирурги сказали Реле, что ходить не будет, разве что сильно хромая. С тем и выписали из больницы, не предложив инвалидности, или хотя бы санаторий на первое время, где бы ногу ей восстановили, как Веру, после операции отстранили от учёбы на год – академический отпуск. Но когда хромая Калерия приехала к матери, и встретилась с прооперированной старшей сестрой, ей пришлось выслушивать, как той было плохо и будет хуже ещё, потому что операцию ей сделали неудачно.
            Хотя это была неправда – выглядела сестра прекрасно – на танцы ходила, и хороводы парней водила, чего Реля с больной ногой делать не могла. А со здоровой ногой не захотела бы. Ни разу не вспомнила Вера, что у сестры на левой ноге это третья травма. А две первые страшные травмы подстроила она Реле с матерью – две мегеры -  мечтали, наверное, сделать её не ходячей и сдать навечно в инвалидный дом или убить, чтоб не отбирала от них женихов. Не догадывались мама с Верой, что те парни, кто был мил Реле, красоту Веры, возможно, видели, но и понимали, что стоит за «ангельским» лицом. Так же жених матери Иван, на примере её отношения к «Дикой» дочери, понял коварство Юлии  Петровны. Реля для матери с Верой, как лакмусовая бумажка высвечивает все их неприглядные стороны.      
           Однако после операции Вера сумела окончить институт – не без помощи преподавателей, сильно сочувствующих любви обильной студентке. Вера решила, что жить ей недолго и яростнее трясла кошельки и карманы всех, кто посмел влюбиться неё – такую «больную», но остающеюся «нежной и умеющей любить». Впрочем, один из женихов, добивающейся «чистой» любви, повёз красавицу в Кисловодск, чтоб  её познакомить с родителями, потом резко шарахнулся от Веры.
            По этому резкому движению можно было понять, или догадываться, что не умеет Вера любить, умеет лишь обманывать. Об обмане юный влюблённый никому не говорил, вернувшись в институт, но Реля всё высмотрела во сне.  Хотя она не любила залетать туда, где пребывает кривляка, но снам не прикажешь. Сны Релю и в пещеры заносили на чудные острова, где она оказывала помощь, и в большие города, и в непроходимые чащи лесов – помогала лесорубам делать просеки. 
           А тут, не зная, где проводит каникулы старшая сестра, Реля залетела во сне в Кисловодск и застала, как Вера встречается со своими предполагаемыми свёкрами. Подарки дарила студентка – кому курительную трубку, кому платок красивый повязала, кому фартук, чтоб кормили её хорошо. Родня удивляется – Сергей им никогда ничего не дарил, а Веру уже звали «доченькой», говорили, что будут рады, если они с Сережей поженятся.
            Сын краснеет – куплено всё на его деньги, только дарит Вера, которая хочет показать себя заботливой и милой – так она подкупает людей. И вдруг родные предлагают Вере поехать на пасеку, где мёд и пчёлки летают среди цветов. Калерии тоже захотелось на пасеку, - пусть невидимой, - но Вера отказывается ехать на маленькой машине – её укачивает в «авто» - говорит как Эллочка людоедка из книги Ильфа и Петрова. И остаётся одна в прекрасном доме, не зная, что младшая сестра рядом и наблюдает за ней. Вера бы сказала, что за ней «шпионят», но сон есть сон – в нём люди оказываются управляемые.
           Но как только машина с хозяевами отъезжает, Вера замечает рядом богатейшую домину, с красивым двором, беседкой, обвитой виноградом. Калерию, как пушкинскую Татьяну тянет зайти в это дом, смотреть, что за чудеса в нём. Но Татьяна ходила к соседу Онегину, когда того не было в доме, и читала книги в его библиотеке, помнит  Реля. А в этом доме – она прекрасно знает, нет книг, который привлекли бы её. А между тем она чувствует, что домина этот заинтересовал Веру. Но не о книгах мечтает она, а о богатстве соседей.
            И, «на счастье или несчастье Веры», – думает Реля во сне, – к калитке подъезжает богатая машина и из неё выходит мужчина средних лет, и в морской форме, совсем как у знакомого моряка Артёма. Но Артём, в памяти Калерии, стройный Капитан дальнего плавания. А это упитанный толстяк, как кот Васька, в басне Крылова, моряк, наверное, коком работает или боцманом, потому что в лице его нет благородных признаков как у Артёма. Но именно размытость и сытость лица, привлекает Веру - она, как серая моль на огонь, подлетает к соседу Сергея и предлагает помощь, при выгрузке вещей из богатейшей машины.
            Реля хоть и не любит сестру, но хочет предостеречь, что нельзя котяре помогать. Вера не слышит её, и, взяв какие-то вещи, заходит в богатый дом. Калерии в это дом не хочется, и она остаётся во дворе более бедного дома. Опять едет малая машина с родными Сергея и им самим – они  везут с пасеки мёд – лечение для Веры. Не застав гостьи дома, Сергей с отцом идут к соседу – видимо не первый раз он у них уводит гостей женщин. Реле даже не хочется смотреть, что будет и она улетает.
            Устав лететь, она решила попасть на вокзал, далее ехать поездом. И застаёт у кассы, на вокзале толстого моряка и Веру с большим чемоданом. Моряк покупает Вере билет в Одессу и даёт ей  пачку денег. Вера сердится – мало – показывает это моряку, но тот, махнув рукой, уходит. Реле тоже почему-то надо в сторону Одессы, но не хочется ехать с вымогательницей сестрой вместе и просыпается. Так Реля узнала раньше Юлии Петровны, почему у Веры не сложилась женитьба с однокурсником.
           Что уж говорила Вера матери, остаётся догадываться. Ругала Сергея? Жаловалась на моряка? Много позже Реля узнала, что от  моряка Вера могла заполучить  болезнь, но, кажется, обошлось. А сон Реле подтвердил, что сестра гребёт деньги, со всех и где опасно, рискуя заболеть уже не той болезнью, которую можно прооперировать, но лечиться придётся долго и нудно. Вера, не смотря на опасность, продолжала деньги с мужчин и парней брать, помогали ли они ей?            
           Реле же, при её больной ноге помогали её дорогие люди из Космоса. Во-первых, - так думала Калерия, они помогли ей самой вылечить ногу, чтоб смогла ходить. Хромала она до встречи с тем человеком, который ей, шестнадцатилетней приснился во сне. Это человек, который впоследствии стал слабым и предателем, однако без указок своей мамы-спекулянтки, пока был вольным от её власти, умел любить. Влюблённый живо заставил Релю лечиться – сам волновался за неё – и она победила хромоту, и хоть боль в ноге долго ещё её мучила, сумела выносить солнечного ребёнка, посланного ей Космосом.
            - Почему Космосом? – удивлялась Женя.
           Пришлось подруге разъяснить, про свой вещий сон, и что не иначе ей показали сына, чтоб знала кого, и от какого парня она родит звёздного человечка.


                6-я глава --- http://proza.ru/2014/06/08/1366