Новый сезон

НОВЫЙ СЕЗОН Часть 1
1
Укрытая утренним туманом сонная речка лениво несла воды, будто  парное молоко. Туман поднимался выше, бережно обволакивая маленькую церквушку, что взбежала на пригорок. Казалось, она парит в облаках. Раннее летнее солнце,  едва-едва успев перевалить через вершины зеленых сосен, щедро освещало золоченые кресты на куполах. То тут, то там частоколом желтых стволов, лес бережно подходил к самому берегу, и, поднявшись на цыпочки, любовался своим изображением в зеркале сонной реки. Тишину прерывало щебетанье птиц, переругивание петухов и собак, мычание коров.
 В это время в поселке каждое утро слышался свист пастуха. Повсюду сразу начинали скрипеть и хлопать ворота: жители выгоняли коров за околицу. Зорьки и Буренки, покидая двор, сбивались в стадо и в один миг превращались в «Коммунисток», - так ласково окликал пастух своих подопечных.
- Ну-у-о-о, пошла, Коммунистка, живее! - сипел Ванек, огревая кнутом зазевавшуюся жертву. И та, задрав голову и обиженно мыча, резво мчалась вперед, обгоняя понуро плетущееся стадо, позади которого гордо вышагивал сам пастух. Через мгновение всю процессию заглатывал  туман и только слышался стук копыт – это стадо переходило на другой, пологий берег по широкому деревянному мосту, в поля с сочными травами, что выше человеческого роста.
Ванек считался малопьющим, что само по себе было редкостью в поселке Красатиха, и посему пользовался заслуженным авторитетом. На голове у него всегда был картуз, а во рту вечно дымилась самокрутка. Табак-самосад источал такую вонь, что даже коровы опасались приближаться к нему.
Поселок Красатиха уютно вписался в ландшафт леса вдоль берегов маленькой речушки Молокша. Высоченные сосны росли по всей территории поселка, что придавало ему особый колорит. В воздухе витали фитонциды, хоть ложкой ешь.
Ванек остановился у заулка одного из дворов и просипел:
- Здорово, Василич! Помер, кажись, Грач-то вчерась.
- Слыхал,-ответил ему Василич, поднимаясь со скамейки и приближаясь к пастуху. Это был крупный мужчина, с круглым лицом и огромными руками, пропахшими маслом и бензином.
- Не знаешь отчего?
- Известное дело, «гороховка» наша, фирменная, - Ванек сплюнул себе под ноги. Он на голову был ниже собеседника. - Она много нашего брата на тот свет отправила.
«Гороховкой» назывался местный самогон, где основными  ингредиентами были горох и дрожжи.
- Жаль, - грустно сказал Василич, - хорошим электриком был.
- Фельдшер уже и бумагу выписал, - вторил ему Ванек. – Бедолага Грач  к нам аж с Киргизии пожаловал. Он да Яшка из них всех и остались, остальные назад подались. Да ты помнишь.
Еще бы не помнить. Помнил, конечно, Василич, когда еще в Советское время, к ним в Красатиху, в колхоз, по очередной мудреной инициативе партии пожаловали жители из далекой Киргизии. Поселок Т-кой губернии  Красатиха, в один миг превратился в среднеазиатский аул. Повсюду чинно ходили люди в халатах и тюбетейках. Только верблюдов не хватало.
Василич, в ту пору был председателем местного колхоза «Рябиновая гора», измучился, размещая вновь прибывших новоселов по пустым домам, создавая им элементарные условия быта. В основном это были узбеки и киргизы. Новоселы тут же затребовали, чтобы им купили овец и баранов.
- Побойтесь, бога. Где я их Вам возьму? - взмолился Василич. - Вы по вере-то кто? Буддисты, или исламисты?
- Ну, в основном, пофигисты, - кашлянув в кулак, ответил старший из них.
- Да уж, - крякнул председатель, - Ну, пофигисты, так пофигисты. Значит, с нашим народом поладите. Василич очень ответственно относился к своей работе. Во время покоса даже запрещал продажу всякой выпивки в магазинах. Недовольные трактористы хоть и считали эту затею самоуправством, однако спорить с председателем не решались, а больше налегали на гороховку-самогон. Василич отбирал и разбивал бутылки. Один раз это чуть не стоило ему жизни. Тракторист замахнулся, в сердцах, на него топором. Василич чудом выбил топор из его  рук. Председатель не стал раздувать скандала, так как у  тракториста был на попечении маленький сынок. Тот в благодарность и вовсе завязал с выпивкой, и стал одним из лучших работников колхоза. Фамилия его была Чекалов.

Овец и баранов киргизам все же купили, основательно подорвав колхозный бюджет. Отара бесхозно гуляла сама по себе по поселку и за околицей. В огороде, вместо лука и картошки, новоявленные гости пытались выращивать коноплю.
В первую же зиму случилось такое нашествие волков, какое не помнили даже старожилы. Тогда-то Василич впервые и увидел их вожака - седого волка, о котором слагали легенды местные охотники. Волки вырезали не только овец, но заодно и всех местных собак. Однажды утром, выйдя на крыльцо, он увидел седого волка в заулке. Тот ощетинился, зарычал, показывая крепкие белые зубы. Василичу стало не по себе. Он вбежал в дом, схватил ружье, на ходу заряжая его, но волка и след простыл. Пришлось звонить своим друзьям - охотникам. Те, вместе с местными егерями, устроили облаву, и волки, понеся существенные потери, неохотно отступили, уйдя за болота в чащу на 38 квартал, куда редко отваживались в одиночку ходить даже местные. Старожилы приписывали много легенд седому волку. Будто бы пуля его не брала, умен и хитер, мог собрать в одночасье большую стаю. Василич, лишь посмеивался над этими рассказами, приписывая их местному эпосу.
Весной аул снялся и сгинул обратно в солнечную Киргизию. Остались лишь Грач, да Саид. Грач (прозвище свое он получил потому, что был очень смуглым, почти черным, а настоящего имени его уже никто не помнил)  работал в колхозе электриком, и уезжать не хотел, так как родственников у него не было, да и жилья в Киргизии тоже. А Саид успел жениться на местной вдове, старше его лет на десять, и ничего менять в своей жизни не хотел. Жена стала звать его Яшкой, Саидом звать не захотела, и с тех пор его иначе никто не называл. Он и привык.
- О Мироновской, ничего не слыхал, более? - поменял тему Василич. – Почитай, два месяца как нет уже бабки.
- Неееа, - протяжно ответил Ванек, - два месяца как пропала. Чего ее понесло-то в лес? Ни грибов, ни ягод в июне не бывает.
Помолчали.
- Да, жаль Яшку. Мается мужик,- вздохнул Василич.
- Ладно, побег я, Василич, а то стадо разбредется, до вечера не соберу.
Ванек потрусил вдогонку за коровами.
Резко зазвенел телефон на кухне.
- Василич! Тебя спрашивают, - кликнула его жена, Тася.
- Слушаю, - взяв трубку, сказал он.
- Василич,- прогремела трубка,- так мне Грачу гроб делать, или где в другом месте возьмем?
Воистину, в маленьком поселке слухи распространяются мигом. 
- Да, где ж его взять-то, делай, Иван Кузьмич. С оплатой чего-нибудь придумаем.- Василич узнал голос абонента.
- Да, ладно. Для начала пузырь поставишь. Доски есть у меня. Заезжай, к обеду, будет готов.
- Только ты мне подсоби, а то я жуть как боюсь покойников, - попросил Василич.
- Ладно, сын мой, Петька, к тебе зайдет. К обеду жду, - трубка замолчала.
Уж давно не было колхоза, а местные жители по привычке, обращались к Василичу кто за помощью, кто за советом.
Василич поскреб телефонной трубкой за ухом, задумался.
- Тася, - кликнул он жену. – Ты у нас местная власть. Где могилу рыть?
- Да у треснутой сосны, где Груньку хоронили недавно, - откликнулась жена. - Я попрошу Гришку и Санька могилу вырыть, вот до работы дойду только.
Жена была членом поселкового совета.
- Ну, ладно, - согласно кивнул Василич, и заварил себе чаю.
Совсем уж рассвело. Гуси чинно шагали к речке, вытягивая шеи и хлопая крыльями. Попив чаю, Василич пошел в гараж проверить УАЗик-буханку для скорбной церемонии.
Скрипнула калитка соседа. На улице показался Яшка с удочкой.
- Здорово, сосед, - приветствовал его Василич.
- Далеко ли рыбачить собрался? По-моему в нашей речке местные гуси даже раков переловили.
- На карьер пойду. - Вид у Яшки был помятый, небритый. Он остановился у калитки и закурил.
 Василич подошел, критически оглядел мужика.
- Вчера, небось, опять политинформацию коровам читал? - на лице бывшего председателя расплылась широкая улыбка.
Была у Яшки тенденция - как напьется «гороховки», так и прорывает его на критику всего и всяк, от местной власти до правительства и президента. Благодарными его слушателями выступали обитатели скотного двора - корова, свиньи, петухи да куры. Василич и Тася иногда из окна на кухне со смехом наблюдали за этими чудачествами. Слов слышно не было, но по отчаянной жестикуляции соседа, стоящего на мостках скотного двора как на трибуне, было понятно, что доставалось всем под первое число. В трезвом же виде, Яшка был тихим и безобидным человеком.
- Ну, перебрал вчера малек, - густо покраснел Яшка. - На карьер пойду.
- Давай, давай. - Василич уже отошел к машине и проверил щупом уровень масла.
- Ты это, - Яшка сконфуженно теребил шапку, - может, еще раз соберем народ, поищем мою, Таиску?
Василич грязной тряпкой вытер руки, посмотрел вверх, что-то прикидывая.
- Да уж, два месяца прошло, - неуверенно сказал он.
- Чует мое сердце, жива она, - Яшка заискивающе смотрел на Василича.
- Ладно, поговорю с мужиками.
- Вот спасибо. А я тебе за это рыбки принесу, - пообещал Яшка.
- Иди уж, рыбак. Без тебя дел хватает.
Яшка весело зашагал по дороге к заброшенному песчаному карьеру, во впадине которого образовалось чудное озеро с обилием рыбы.
Поселок ожил в утренних хлопотах. Заработали немногочисленные магазины, ребятня подтягивалась к речке купаться. На рынке старухи уже перемалывали всем косточки, делились последними новостями, главной из которых, естественно, была смерть Грача. Солнце поднялось над макушкой леса, в клочья изорвав облака тумана, открыв взору рыжий песок берега реки, да зелень трав полей с фиолетовыми всполохами Иван-чая.
И тут ахнул Благовест. Большой колокол, призывающий к богослужению.
А-а-а-х, А-а-х. А-а-х. Звон побежал по верхушкам елей, взмыл в облака, упал и рассыпался мелким бисером в колокольном перезвоне на поселок, эхом отзываясь в самых дальних закоулках. Воздух дрожал, то удаляя, то приближая колокольный распев. Быстро крестясь на ходу, прихожане заторопились в церковь на службу.
2
Игоря Дмитриевича разбудил колокольный перезвон маленькой церквушки, втиснутой между двух многоэтажных сталинских домов. В Москве стояла жара. Все окна в квартире были настежь, однако и это не спасало. Занавески висели безжизненными парусами, как во  время штиля.  Весь потный, он пошел в ванную, стал под холодный душ и лишь тогда почувствовал облегчение.
- Эх, сейчас бы в Красатиху. За грибами да за ягодами походить, - мечтательно подумал он, растираясь полотенцем. - Ну ладно. Дней через десять вернусь, уж никто меня не остановит. Поеду туда - оторвусь по полной.
 Он явственно представил себе вид дымящейся сковородки с белыми грибами, да полстопки водочки в придачу, и слюна сама собой наполнила рот.

Зазвонил городской телефон. Игорь Дмитриевич с удивлением посмотрел на него. Во времена мобильников эта архаичность как-то успела позабыться. Он уже не мог вспомнить, когда в последний раз пользовался им. Телефон продолжал звонить, Игорь Дмитриевич снял трубку.
- Слушаю Вас.
- Здравствуйте, это Игорь Дмитриевич Рязанцев?
- Да, это именно я.
- С Вами говорит председатель управляющей компании «Вешние росы» Тульников Семен Захарович.
- Слушаю Вас внимательно, Семен Захарович, - почему-то улыбнувшись такому экзотическому названию компании, сказал Рязанцев.
- Дело в том, что по документам вы, Игорь Дмитриевич, занимаете мастерскую в нашем доме.
- Так и есть, а что что-нибудь случилось?
- Случилось, Игорь Дмитриевич. Эту мастерскую купили и теперь это частная собственность.
Сердце у Рязанцева ойкнуло и куда-то провалилось. Он сопел в трубку.
- Новый хозяин вступает в права в октябре месяце, проплатил уже на два года вперед.
- Ну, хоть срок мне дал почти полтора месяца, - процедил сквозь зубы Рязанцев.
- Я думаю, мы поняли друг друга. Не тяните с переездом, а то все Ваше имущество придется на улицу выносить.
Рязанцев положил трубку. Слушать менторский тон собеседника он был не в силах. Его душила бессильная ярость. Он понимал - доказывать что-либо бесполезно. Лет этак 10 назад он бы наорал на этого самодовольного болвана-председателя, пообещав приехать с пистолетом и засунуть ствол ему в рот или задницу, что, впрочем, одно и то же, и застрелить. Сейчас он лишь горестно вздохнул. 
 Когда дряхлеющие силы
 Нам начинают изменять
 И мы должны, как старожилы,
Пришельцам новым место дать,-

Спаси тогда нас, добрый гений,
От малодушных укоризн,
От клеветы, от озлоблений
 На изменяющую жизнь;

От чувства затаенной злости
 На обновляющийся мир,
Где новые садятся гости
 За уготованный им пир;

От желчи горького сознанья,
Что нас поток уж не несет
 И что другие есть призванья,
Другие вызваны вперед;

Ото всего, что тем задорней,
Чем глубже крылось с давних пор,-
И старческой любви позорней
 Сварливый старческий задор
          ( Ф.Тютчев )

Рязанцев еще раз глубоко вздохнул. Не думал он, что придется так скоро самому себе декламировать Тютчева. Ему было 56 лет. Он был еще полон сил и желаний творить. Он никогда не стремился заработать много денег, ему хватало того, что у него было. Он был довольно известным художником. Ему заказывали и портреты и картины, его выставляли. А еще Рязанцев служил в театре - консультировал и делал декорации к спектаклям. В общем, Рязанцев был вполне состоявшимся человеком, вполне довольным своей жизнью.

 - Как нежилой фонд перевели в жилой, - размышлял Рязанцев, - это вопрос лишь денег, а  деньги решают все. Куда же теперь перевезти все, что сейчас находится в мастерской?
- Ладно, - подумал Рязанцев, - Сегодня я все равно улетаю в Бельгию, затем в Голландию. Когда вернусь, займусь проблемой. Может все же удастся отстоять через Союз художников право на крохотную мастерскую.
В это время зазвонил мобильник.
- Слушаю, - ответил Рязанцев.
- Здравствуй, Игорь –  это был голос его бывшей жены, красивый, с легкой хрипотцой.
Рязанцеву показалось, что голос был очень усталый.
- Здравствуй, Кира, - Игорь Дмитриевич не мог скрыть удивления.
- Как твои дела, Игорь? – поинтересовалась она.
- Да, все нормально, сегодня ночью в Брюссель лечу, к дочке и внукам.
- Это хорошо, - спокойно заключила Кира, - привет передай от меня, поцелуй.
Молчание. Рязанцев ждал. Трубка тяжело вздохнула. 
- Пожалуйста, не перебивай меня Игорь. У меня к тебе есть просьба: хочу увидеть тебя, приезжай сегодня часам к двум, хочу с тобой попрощаться.
- Что - что? – холодный пот прошиб Рязанцева.
- Попрощаться, - повторила Кира,- запиши адрес хосписа.
Дрожащей рукой Рязанцев стал разыскивать хоть что-то пишущее, слезы застилали глаза. Он записал.
- Жду, - Кира положила трубку.
И тут Рязанцев заплакал. Он тихо скулил и все смотрел, смотрел на мобильник. Он повалился на диван и заревел по-детски, в голос, колотя диван руками - стесняться было некого. Немного успокоившись, он подошел к окну. Солнце залило золотом булыжный панцирь мостовой. В кронах тополей щебетали птицы, воздух, едва-едва шевелясь, заполнялся зноем. По улице ручьем бежал вечно куда-то спешащий народ.
Глядя на эту картину Рязанцев стал вспоминать, как в такое же время много-много лет назад, когда Кира была на восьмом месяце беременности с их дочкой Аленой, он привез ее в Красатиху, отдохнуть от московской жары,  набраться сил и витаминов перед родами. Тогда еще не было у них там своего домика, приехали они наобум, и поселились у бабы Насти. Игорь Дмитриевич ходил за грибами, собирал бруснику. Кира важно прохаживалась по поселку, быстро перезнакомилась с местным населением и выглядела очень счастливой. Как-то раз она упросила его взять с собой в лес, подышать тайгой.
- Ладно, - согласился Рязанцев, - знаю я совсем недалеко опушку с брусникой.
Через час они умудрились заблудиться. В панике они пошли куда-то напролом. Часа через три блуждания по лесу Рязанцев уже проклинал себя за легкомысленную затею. Они перелезали через какие-то  канавы, шли по буеракам. На Киру больно было смотреть, она вся осунулась, шла, усердно махая руками. Ни слова упрека не издала, мужественно боролась, старалась не сбавлять темпа.
- Только бы медведь не появился, - вдруг сказала она, - слышала, что он в клочья раздирает именно беременных. - Она устало присела на пенек.
- Если медведь появится, ему мало не покажется, потому что я не собираюсь сразу сдаться, - закурив, сказал Игорь.
Кира только устало улыбнулась.
Немного отдохнув, они тронулись в путь и часа через три вышли на большак. Кира заплакала от счастья. По большаку пыхтел трактор с телегой. В ней громыхали бидоны. Они остановили трактор. Водитель был сильно пьян - вез молоко на Красатихинский молокозавод. Киру Игорь подсадил в кабину, сам забрался в телегу и всю дорогу отбивался от нападавших на него бидонов с молоком, которые не были закреплены и вольно катались по полу.
Как оказалось потом, вышли они на большак в районе Орехвы, в километрах десяти от Красатихи и прошли по лесу в общей сложности километров двадцать.
Когда они приехали в Красатиху, Игорь со страхом вглядывался в жену, он был уверен, что она сляжет сразу же в постель и не сможет двигаться после такого изматывающего (даже для него) похода. 
Однако, улыбающаяся Кира легко соскочила с подножки и, хохоча, рассказывала, как тракторист всю дорогу объяснялся ей в любви, густо заправляя свою речь словами из местного лексикона, и звал замуж.
- А тебя велел бросать, к едрене фене, - она звонко хохотала.
Игорь Дмитриевич грустно усмехнулся – бросить его получилось лишь через 15 лет.
В дверях спальни появилась огромная коричневая сибирская кошка Кисточка, или просто Кися, и жалобно смотрела на него. Рязанцев взял ее на руки, погладил и нежно поцеловал в голову. Кисточка, вытерпев порцию ласк, спрыгнула и, подняв роскошный хвост, побежала, указывая ему путь к кормушке.
- Иду, иду, «хвостоносец» ты мой, - Рязанцев побрел вслед за ней на кухню.
Там он загрузил солидную порцию сухого корма и залил огромную миску свежей воды. Кисточка приступила к трапезе.
- Покидаю тебя на несколько дней, - гладя ее, выговаривал Рязанцев.    - Знаю, тебе не привыкать. Вернусь, поедем в Красатиху.
Кисточка благодарно заурчала и потерлась о его руку.
 -Еды тебе оставлю на пару дней, далее за тобой приглядит соседка.
Кисточка перестала есть и посмотрела на Рязанцева.
-Ты, конечно будешь обижаться,-продолжил Игорь Дмитриевич,-но я обещаю тебе привезти что-нибудь вкусненькое. Договорились?
Кисточка мяукнув , продолжила трапезу.
-Ну, вот и поладили,-гладя кошку выдохнул Рязанцев
Он заварил себе кофе.
3
- Дядя Толя, я пришел, отец велел подсобить, - отрапортовал Петька.
- Вижу, что пришел, - Василич уж выгнал «буханку» в заулок. Зашел в дом, взял сумку с водкой и закуской. Мужчины сели в машину.
- Ну, с богом, - Василич завел мотор, и они неторопливо тронулись. В начале, они заехали к Петькиному отцу-столяру Ивану Кузьмичу за гробом.
Тот получился вполне даже добротным. Кузьмич с супругой обшили его красной, внутри отделали белой материей. Петька и Василич перенесли его в машину.
- Даже неудобно как-то за такую хорошую работу, - Василич протянул Кузьмичу бутылку водки.
- Свои люди, сочтемся! Мы что-ль не понимаем, Грач хороший человек был, земля ему пухом, - пряча водку, солидно проговорил Кузьмич, закуривая самокрутку.
- Ты там много не пей, - Кузьмич пригрозил уже своему сыну Петьке.
- Будет тебе, батя, чай не маленький, - обиженно ответил сын.
Тронулись. Ехать надо было через весь поселок. Проехали мост и церквушку. По дороге в рясе шел их священник, отец Арсений. Василич притормозил рядом.
- Далеко ли отец Арсений? - высунувшись из окна, спросил Василич.
- Доброго здоровья, - ответил отец Арсений,- говорят, Грач помер. Иду туда, может, чем помочь надо.
- Садись, по пути нам, святой отец.
Отец залез в кабину и с удивлением посмотрел на гроб.
- Вот-вот, туда и едем, - читая его мысли, двигаясь дальше, сказал Василич.
Он помнил отца Арсения еще мальчиком. Только звали его тогда Григорием, или Гришка-оторва. Он был несносным хулиганом, вечно затевал какие-нибудь шалости на уроках.
Однажды на праздновании Нового года, когда в актовом зале школы собирался чуть ли не весь поселок, дети рассказывали стишки Деду Морозу и получали подарки из мешка. Когда дошла очередь до маленького мальчика Гриши, и Дед Мороз, чтоб было лучше всем, поставил его на стул, мальчик громко продекларировал:
«Здравствуй, дедушка Мороз,
Борода из ваты
Ты подарки нам принес?
П--орас лохматый.»
Народ слег от смеха. Федор Федорович Лаган с остервенением сорвал с себя маску и одежду деда Мороза и, выругавшись, соскочил со сцены.
После армии Гриша уехал на заработки и по слухам работал дальнобойщиком. Лет пять назад он появился здесь с семьей уже как отец Арсений, быстро восстановил разрушенную церковь. Теперь своей церквушкой очень гордились все жители Красатихи. Поговаривали, будто бы отец Арсений заочно учится в Коломенской духовной семинарии, но правда это или нет – точно никто не знал.
- Глядите, неужели дождь начинается?
 Небо действительно посерело, и первые крупные капли дождя застучали по песчаной дороге. К дому Грача подъезжали уже в ливень. Прислонив гроб к стене около крыльца, мужчины немного постояли возле входа, не решаясь войти. Дом был обыкновенный, рубленый, такие были у всех в деревне, с примыкающим к нему скотным двором. Хозяйство содержалось в образцовом порядке. Из скотины Грач держал поросенка и курей. Запертые куры недовольно кудахтали.
Мужчины прошли в дом. Войдя, отец Арсений перекрестился в красный угол, где должны быть иконы. Их, конечно, не было.
В доме было чисто, они огляделись повсюду, - покойника нигде не было. Василич прошел к столу, увидел свидетельство о смерти за подписью фельдшера из местной больницы Сергея Павловича Бойкова, которого он хорошо знал. Василич почесал затылок. Мужчины посмотрели друг на друга.
- Ну, что делать будем?
- Может позвонить куда? - предположил Петька. Вид у него был растерянный.
- Может, его в больницу забрали, хотя морга-то у нас нет - сделал предположение отец Арсений.
Василич подошел к телефону и набрал больницу.
- Сергея Павловича позовите, пожалуйста, - попросил он.
- Сергей Павлович? Это Василич. А где покойный Грач, у вас, что-ли?
- С чего бы это ему у нас быть? Дома он, где и был, я свидетельство выписал и уехал.
- Так мы дома у него, нет тут никого!
Озадаченное молчание в трубке. Затем она опять захрипела.
- Ну и шутки у тебя, Василич!
- Да какие уж тут шутки, мы с гробом приехали, а покойника нет!
- Вы за печкой посмотрите, - голос фельдшера был явно удивленным.
- Он что, прятаться от нас будет? - уже подтрунивая над ним, спросил Василич.
Телефон замолчал.
Вдруг скрипнула калитка. Все дружно выглянули в окно.
- Гляди, покойничек наш идет. - Рот и глаза у Петьки были широко раскрыты, волосы стояли дыбом.
Грач подошел к крыльцу и встал возле гроба, сосредоточенно скребя пятерней затылок. В другой руке он держал литровую пластиковую бутылку пива.
Первым очнулся Василич, вышел на крыльцо и, сделав поклон а-ля-реверанс, что в его исполнении выглядело более, чем комично, пригласил хозяина в дом.
Грач вошел, опасливо оглядывая гостей. В глазах его стояли страх и удивление.
Василич стал выкладывать из сумки водку и закуску, налил всем по стакану и пригласил к столу. Оторопевшие мужики сели за стол и во все глаза разглядывали ожившего покойника.
- Чего это значит, Василич? Гроб, поп в доме? - на Грача жалко было смотреть.
 И тут Василич расхохотался. Он смеялся так заливисто и заразительно, что спустя минуту, все за столом дружно смеялись.
- Долго жить будешь, Грач, - отсмеявшись, вытирая слезы, сказал Василич.
- Небось вчера «гороховки» надрался? – догадался, наконец, Петька.
- Ага, - икнув, выдохнув на гостей чудовищный запах перегара, подтвердил Грач, потупив глаза.
- Садись с нами, гостем будешь, - Василич налил хозяину стакан водки, отец Арсений подвинул стул к столу.
- Ну, за здоровье значит, покойничка нашего, - продолжал веселиться Василич.
 Все вновь дружно захохотали. Напряжение спало. Отец Арсений степенно перекрестился трижды. Выпили, закусили. Грач крякнул. Его лицо из сине-фиолетового постепенно стало приобретать нормальный оттенок.
- А скажи мне Грач, сколько же ты вчера «гороховки» запузырил, коль даже врач наш пульса на тебе не нашел? Вон он даже бумагу о твоей смерти выписал, - озорные глаза Василича глядели на Грача, в руках он держал ту самую бумагу.
- Будет тебе, Василич. Ну выпил лишку. С кем не бывает?
- А лишку это сколько?- решил уточнить Петька.
- Ну, три бутылки было, теперь вот ни одной нету, стало быть, все и выпил.
Все рассмеялись.
Немного посидели и стали расходиться.
- Ты с нами, отец Арсений? – спросил Петька.
- Нет, я к тетке зайду. А то, вроде, живем рядом, да видимся редко. Брусники она обещала дать.
- С этим-то добром что будем делать? - глядя на гроб, спросил у Петьки Василич.
- Опять к Кузьмичу везти?
- Не-а, батя пошлет нас куда подальше, мнительный очень, - Петька стоял рядом в полной растерянности.
- Может, себе возьмешь? В хозяйстве сгодится.
- Ты чего, Василич, у меня ведь теща больная. Представляешь, какими олуями меня жена с гробом встретит.
- Так-так. Жалко, конечно, выкидывать, да делать нечего. Поехали на карьер и сбросим его по-тихому, вряд-ли кто найдет.
Так и порешили. Загрузив гроб обратно в УАЗик, и пожелав на прощанье крепкого здоровья Грачу, выпив за это еще по полстакана, они тронулись в сторону карьера.
Дождь уже закончился, песок впитал лужи, как их и не бывало. Птицы голосили из поднебесья. Солнце уже клонилось ко сну и раскрашивало в чуть розоватый цвет луга. Косые лучи пробивались сквозь огромные сосны.
Достигнув карьера, они бережно вынесли гроб, раскачали на руках и на счет «три», отпустили. Гроб плавно полетел вниз.
4
Около двух часов Игорь Дмитриевич припарковался на стоянке хосписа. Он вылез из своего старенького «гольфа» с огромным букетом свежих роз и оглядел здание. Со стороны дороги хоспис выглядел небольшим уютным зданием в стиле модерн. Но обойдя его с противоположной стороны, взору открывалось не только огромное здание с большой верандой, но и великолепный французский сад, нескончаемое  количество хвойных кустов и роз. Воздух был пропитан ароматами роз и можжевельника. Рязанцев с неким разочарованием посмотрел на свой букет, - цветы в саду были явно лучше. Дорожки были усыпаны белой речной галькой. На огромных скамейках  сидели пациенты с гостями. Некоторые медленно прогуливались по дорожкам сада.
Возле входа Рязанцева поджидал молодой врач.
- Лихолетов Евгений Борисович,- он протянул руку Рязанцеву для приветствия.
- Рязанцев Игорь Дмитриевич.
- Не будем мешкать, Кира Валерьевна ждет Вас, - взяв Рязанцева под локоть, доктор повел его по коридору вглубь, и вскоре они очутились у дверей палаты. Лихолетов растворился.
Рязанцев набрался духу, постучался, и вошел.
Свет в палате был приглушенный. Первое, что он увидел это огромная больничная кровать. За ней, ближе к стене стояли множество приборов, на которых светились различного цвета лампочки. Возле кровати стоял большой стол, заставленный цветами и огромным количество фотографий. На кровати лежала его бывшая жена Кира, которая смотрела на него и вымученно улыбалась. Вошел Лихолетов с вазой, наполненной водой, в которую и поместили букет, принесенный Рязанцевым.
- Что-нибудь нужно Кира Валерьевна? - поинтересовался врач.
- Нет, спасибо, ничего.
- Оставляю вас, общайтесь, - он вышел за дверь.
- Здравствуй, Игорь. Здравствуй, милый мой человек!- Голос ее звучал узнаваемо, только очень устало.
Рязанцев подскочил к постели, схватил руку Киры, поцеловал ее и быстро-быстро заговорил:
- Здравствуй, милая, здравствуй, родная, - из его глаз лились слезы, он все всхлипывал и всхлипывал.
То, что он увидел, мало напоминало ту красивую женщину, которую он привык видеть в жизни и на фотографиях у него дома.
- Не надо, Игорек,- она умоляюще посмотрела на Рязанцева. - Я пригласила тебя затем, чтобы мы посидели, поговорили, вспомнили все самое хорошее, что у нас было. Жить мне осталось недолго, а слез я и так уже навидалась сполна.
 - Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказал? - Рязанцев все гладил и гладил руку Киры.
- Помнишь, когда мы только-только с тобой познакомились, мы поехали в Киев.
- Да-да-да, - подхватил Рязанцев, -  Ты приехала в Киев в первый раз и сразу влюбилась в него, мы гуляли по Андреевскому спуску, а там - самая красивая церковь в мире! Ты рассказала мне, что  Наполеон, когда увидел ее, захотел унести с собой на ладони. А помнишь, какая там была замечательная экскурсия в доме Булгакова? А, может, лучше называть его домом Турбиных? Мы с тобой так себе и представляли тогда, что мы пришли в гости к Турбиным, а их случайно не застали, и мы ходили, разглядывали комнаты, знаменитый изразцовый камин. В столовой прекрасно, уютно, кремовые шторы задернуты. Нам казалось, хозяева вот-вот вернутся, и Елена пригласит нас с другими гостями за стол, и все будут есть, пить, смеяться над Лариосиком.
- А дом с химерами? Помнишь, мы все время фотографировались, а потом оказалось, что ты умудрился засветить пленку? – они оба весело засмеялись.
- Я еще вспоминаю, когда ты ухаживал за мной и пригласил в ресторан. Потом ты сказал мне, что у нас якобы не хватает денег рассчитаться, и мы должны убежать, чтобы никто не заметил, а сам заранее подговорил официанта и уже рассчитался и даже с хорошими чаевыми. Я чуть со страху не умерла, когда он гнался за нами и кричал что-то.
- А я помню, - умиленно глядя на Киру сказал Игорь, - как ты все не рожала. Уж все сроки прошли. Тут накануне я пошел на день рождение к Димке. Напились, как водится, пришел я в пять утра, а в шесть ты меня начала тыкать в бок, мол, пора. Я тебе отвечаю, терпи, дай поспать, а ты: какой спать - рожать пора. Едва успели в роддом.
Они опять засмеялись.
- Кстати, насчет Алены, - Кира вновь стала серьезной.
- Ты ей ничего не говори. Не надо на похороны приезжать. Виктор все сам устроит. - (Виктор был ее нынешним мужем). Не надо срывать ее за тридевять земель. Пусть запомнит меня такой, какой видела в последний раз, когда я еще не болела. Обещай только на могилу ко мне внуков привести. Обещаешь?
- Да, - тихо выговорил Рязанцев. Его губы дрожали, но он  держался.
- И с Аленой будь, пожалуйста, поласковее, прошу. Помни, что дети - это наша инвестиция в старость.
Рязанцев кисло улыбнулся. Его мина не осталась незамеченной Кирой.
- Знаю, знаю, неординарная у нас дочь.
- Это еще мягко сказано, - пробубнил Рязанцев.
- Зато близнецы просто замечательные. Когда они приезжали в  последний раз, мы ходили в Парк Горького на аттракционы. Что они вытворяли, у меня сердце заходилось от страха. Очень бесшабашные.
- Знаешь, я очень жалею, что тебя тогда потерял, - Рязанцев сидел, понурив голову.
- Наконец-то, торжествующе воскликнула Кира, - Рязанцев в кой-то век признался, что не прав. Это дорогого стоит, - она торжествующе посмотрела на него.
- Наверное, если бы тогда я не запил, кляня во всех неурядицах вас…
- Не надо,- перебила его Кира.- Ты был страшен. В ту пору не было ни одного дня, чтобы ты не был пьян в стельку. Я боролась, боролась, но все было напрасно. Ты уходил в свои душные травы, и достучаться до тебя было невозможно. Ты, наверное, не сразу заметил, что нас рядом нет?
Рязанцев лишь сильнее сжал кисть Киры, нервно закусив губу.
- Ладно, не будем о грустном. Все же, все наладилось и у тебя, и у меня. Я встретила  Виктора, не могу сказать, что я полюбила его сильнее, чем тебя. Но с ним мне было комфортно и уютно, а это, поверь, много значит для женщины. Ты, я слышала хороший художник?
-Так говорят, хочется верить, - Игорь внимательно смотрел на Киру.
- Я верю, - прошептала она. - Я очень хочу верить, что у тебя все-все будет хорошо, и ты, наконец, наладишь отношения и с нашей дочерью. Пойми, это все что у нас с тобой осталось, все, что нас объединяет. Ты просто должен мне пообещать, что все будет хорошо, иначе я совсем не согласна. Обещаешь? - она умоляюще посмотрела на Рязанцева.
- Обещаю, милая, - ответил Игорь.
Слезы непроизвольно текли по щекам.
- Ну, вот, теперь я спокойна. - Кира глубоко выдохнула. 
Внезапно ее затрясло. Приборы стали голосить, ярко замерцали лампочки. В палату ворвался персонал, несколько человек, что-то вкалывали, вставляли в рот кислородный шланг. Рязанцев стоял в оцепенении. Кто-то мягко взял его за руку и вывел в коридор. Это бы Лихолетов.
- Теперь Вам лучше уйти, - спокойно сказал он.
Рязанцева била дрожь, через мгновение он весь вспотел.
- Сколько ей осталось?
- Дня два, может три. Она очень ждала встречи с Вами, морально готовилась. Держалась молодцом. Спасибо Вам, что пришли с ней попрощаться, не подвели.
Рязанцев устало махнул и побрел по белой гальке к стоянке. Ветер шевелил листья можжевельников, и они зелеными волнами набегали на белую дорожку. Розы благоухали, было так восхитительно красиво вокруг, но Рязанцев постарался как можно быстрее покинуть это грустное место.
В машине ему пришлось немного посидеть, чтобы придти в себя, удалось постепенно унять дрожь в руках и коленях.

Помнишь, как когда-то на пристани,
Пытались взглядом причаливать корабли.
И солнце восхищалось тобой издали,
А волны ласкали колени твои.

Помнишь, как осенней тропой дикой,
Мы, истоптав лесные пригорки,
Набрали полные лукошки брусники,
И дятел тукал по сухой елке.

Помнишь, как звезды, чиркающие с неба,
Ночную тьму разрывали в клочья.
И луна, серебром холодного цвета,
Светила в окно со всей мочи.

Я хочу, чтоб когда-нибудь в пору беспечности,
В час, когда бесится снежная вьюга,
Мы, обнявшись, хмелели от нежности,
И бесконечно любили друг друга.
        ( К. Тузовский )

5
Яшка поплевал на червяка и закинул удочку. Рыбалка вышла так себе, но все же несколько верховодок, карасей и жирных окуней плескались в его подсаке. Яшка рыбачил с пологого берега карьера. Много лет назад здесь брали песок для строительных нужд, но это было давно. Сейчас на дне карьера образовалось красивое озеро с обилием рыбы, берега поросли кустарником, березками и высокими елями. Вода в озере была синяя-синяя, солнце и облака отражались в ней. Противоположный берег представлял собой разрез. Слоями выступали пласты белого и рыжего песка. Эта стена подымалась метров на тридцать. На вершине видны были стволы елей. Некоторые из них, видимо наиболее любопытные, наклонились посмотреть, что происходит на дне карьера и казалось, что они вот-вот свалятся вниз. Здесь царила особая аура, птицы любили селиться здесь, черные глазницы их гнезд, то тут, то там виднелись в песчаной стене кручи. Они устраивали птичий хоровод, воспевая чудесное место, дающее им защиту от непогоды и хищников.
Яшка от нечего делать наблюдал, как сновали птицы, то в норку, то обратно. Прошел стороной сильный дождь. Уж день шел на закат, и Яшка подумывал собираться, поскольку путь домой был не близкий, как вдруг на другой стороне он увидел явление, потрясшее его до глубины души. Откуда ни возьмись, появились, то-ли два леших, то-ли вурдалаки. В руках они несли огромный гроб (как вы уже догадались это Василич и Петька избавлялись от него). Яшка протер глаза, может это пригрезилось ему от того, что долго смотрел на поплавок. Видение не исчезало. Вурдалаки раскачали гроб и с гиканьем кинули его вниз. Гроб, планируя, понесся на Яшку. С диким криком он бросился в лес наутек.
Покружив по лесу, и успокоившись, Яшка решил все же вернуться и забрать улов и удочки. Он зашагал в обратном направлении, но пройдя несколько сот шагов, вышел на край болота. Трясина прогнулась под ним, и Яшка отскочил назад. Из глубины поднялись болотные газы и с тихим свистом вырвались наружу. Яшка решил, что надо взять правее, так как болото, как он помнил, находилось левее карьера. Он прошагал довольно долго, пейзаж, казалось, ни сколько не менялся, и вновь он вышел на край болота. Яшка заскулил от страха. Быстро начало темнеть, и он, испуганный насмерть, стал шарить по карманам в поисках сигарет и спичек. В кармане нашлось и то, и другое. Трясущимися руками он попытался прикурить, чиркая и чиркая спички. Наконец одна зажглась, и жадно прикурив, он выдохнул зловонный дым дешевых сигарет, немного успокоился. Уже совсем стемнело, Яшка решил обосноваться прямо здесь на ночлег, и уже засветло попытаться найти дорогу домой. Он решил наломать лапника для ложа. Притащив первую охапку и разложив ее на земле, он пошел за другой.
- Ох,ох, ох, - вырвалось из груди у Яшки,
- Небось и моя Таиска вот точно также заплутала, бедная. Где ты теперь? Жива ли, аль уж померла? Как теперь сыскать-то тебя?
Размышляя, он укладывал вторую охапку лапника.
- Здравствуй, Яша, - услышал он голос за спиной.
 Спина Яшки покрылась холодным потом, он ойкнул и повалился на колени. Медленно, очень медленно он развернулся на голос. В трех шагах от него стояла улыбающаяся Таисия, его жена, и ласково смотрела на него.
- Аллах, что со мной? - подумал Яшка. Он замер от страха, не решаясь приблизиться к супруге.
- Подойди, не бойся меня. Это я, твоя Таисия. Что ты заробел?- ее голос был тихим, ласковым.
Яшка вмиг осмелел, подскочил к ней и крепко обнял.
- Таиска, где же ты столько пропадала? Я уж совсем гибну без тебя.
- Ну уж, каких-то два дня уж и прожить не можешь без меня.
-Два дня? Да ты что, Таиска, август на дворе.
- Странно, мне казалось, что я здесь в гостях не более двух дней.
- В гостях?- Яшка ошарашенно посмотрел на супругу, уж не взбрендела она часом.
- У кого в гостях? - Решился он спросить.
- У двух женщин молодых, дом у них красивый, ковры самотканые. Мы сегодня убирались в светлице.
Яшка отстранился от супруги и внимательно стал ее разглядывать.
На ней была абсолютно чистая, опрятная одежда, как она умудрилась сохранять ее в чистоте и целости после двухмесячного скитания по лесу - уму непостижимо. Лицо ее все светилось, каким-то ровным спокойным светом, и это тоже почему-то напугало Яшку.
- Уж не леший со мной играет? - подумал он. Вслух же сказал:
- Таиска, давай ложиться спать, а завтра поищем дорогу и пойдем в деревню, а? - он умоляюще смотрел на жену.
- Нет, Яшенька, не могу я, не простившись с хозяйками, уйти. Ты, вот что, засыпай, а завтра иди вон туда, - она рукой показала ему направление. Увидишь белое пятно, иди к нему, оно выведет тебя на дорогу, а там и до деревни недалече.
- А как же ты? А как же мы? - Яшка озадаченно смотрел на жену.
- Приду я, скоро приду. Почитай, на третий день после тебя и вернусь. А сейчас спи, устал ты, вон с ног валишься.
Таисия слегка коснулась лба Яши и он, как подкошенный рухнул на приготовленное им самим же ложе и мгновенно уснул.
 Яшка спал тревожно. Всю ночь ему снились летающие гробы, вурдалаки. Он всхлипывал, вертелся, причитал во сне. Вскочив засветло, он взглянул в том направлении, что указала Таисия, и сразу же увидел большое белое пятно в лесу. Он двинулся прямиком к нему. Ветки больно били по лицу, так как он, боясь потерять ориентир, продирался через кущи, не разбирая дороги. Несколько раз, теряя ориентир, он шел напролом и вновь выходил прямиком на болото, из которого с шумом вырывались газы, да противно ухали и кричали птицы. У Яшки в голове то мутнело, то сознание вновь возвращалось, и он, завидя вдалеке белое пятно, упорно шел на него. Через какое-то время лес поредел, и Яшка почувствовал, что скоро появится дорога. Это придало ему сил, и он побежал, не выпуская из вида белое пятно. Мгновение, и он выскочил на большак, который вел в сторону Красатихи. На большаке белым пятном сидел и смотрел на него огромного размера седой волк. С боку заухал филин, прямо над ним громко захохотала какая-то ночная птица. Увидев и услышав все это, Яшка рухнул без чувств.
6
Ранним утром Рязанцев приземлился в аэропорту города Брюсселя. Всю дорогу он думал о Кире, все прикидывал, сказать или нет дочери о близкой смерти матери. Но помня об обещании Кире, решил, что скажет только о звонке и передаст привета от нее. У него были сложные отношения с дочерью. Наверное, на ее взбалмошный характер повлиял развод его с Кирой. Алене в ту пору было пятнадцать лет, и она остро воспринимала все вокруг происходящее. Она росла довольно тихим ребенком, но вдруг лет с восемнадцати ее как подменили. Эмоции били через край. Она металась, не зная, куда бы приложить свои силы. Несколько раз бросала учебу в институте. Ей казалось, что она должна писать, и непременно что-нибудь гениальное. Но, не написав ничего стоящего, она срочно решила, что её призвание – рисовать, а, спустя недолгое время, бросила и эту затею. Институт закончила с горем пополам и неожиданно для всех выскочила замуж за своего однокурсника. На резонный вопрос отца: - «Любишь ли ты своего мужа?» - лишь пожимала плечами, надув по-детски губу.
Уже, будучи замужем, имея на руках двоих маленьких детей-близнецов, вдруг закрутила роман с каким-то бизнесменом, старше ее лет на десять, у которого тоже была семья. Вадим, ее муж, вначале, все терпел, но потом, плюнув на все, решил разводиться. Единственное, что его сдерживало - это безграничная любовь к мальчишкам, уж больно хороши были малыши. Любовь, похоже, прошла, да и как она может сохраняться, если ни один из них не предпринимал никаких усилий, чтобы поддержать её.
Рязанцев вспоминал, как когда-то, много лет назад, узнав имя любовника его дочери, он под видом художника на пленере появился возле его загородного дома. Предлог для знакомства был прост – разрядился мобильник. Супруга бизнесмена, завидев мольберт, импозантную фигуру Рязанцева в широченной панаме, любезно пригласила его почаевничать с ней и мужем на открытой террасе возле их дома, пока зарядится телефон. Так он и познакомился с Александром Владимировичем Рудаковым.
Вначале они поговорили об искусстве, культуре, последних постановках в театрах. Супруга Рудакова - Нели, женщиной очень приятной и милой, кроме того она оказалась интересной собеседницей.
- Ой, что же это я, - засуетилась она, - Надо пойти распорядиться, чтобы к чаю сладких булочек сделали. Оставляю вас, я быстро, - она упорхнула в дом.
Оставшись одни на веранде мужчины закурили, и Рязанцев напрямую выпалил правду матку, все, что знал об их взаимоотношениях с дочерью.
Рудаков посерел, и хриплым голосом спросил:
- Что Вам угодно?
- А угодно мне, милейший Александр Владимирович, что бы вы оставили мою дочь в покое раз и навсегда.
Рудаков помолчал минуту, и вдруг, протянув руку Рязанцеву, сказал:
- Клянусь честью!
-Ну, вот и поладили, - выдохнув воздух, облегченно сказал Рязанцев, пожимая руку.
     Вернулась Нели, все к чаепитию было готово. На веранде стол был сервирован красивым чайным прибором, вареньем в розетках и вкусными плюшками. Поболтав о том, о сем, Рязанцев показал несколько своих работ. Одна из них, чудесный пейзаж, который Рязанцев нарисовал в это утро недалеко от их дома, очень понравилась хозяйке. Рязанцев подарил ей картину, подписав её. Нели пыталась заплатить ему какие-то довольно большие деньги, но Игорь Дмитриевич отказался наотрез:
-Подарок есть подарок, любуйтесь на здоровье. И мне будет приятно.
Свое обещание Александр Владимирович сдержал. Дочка билась в истерике, не понимая, что произошло, почему вдруг любовник резко бросил её, но о договоренности между Рязанцевым и Рудаковым она не знала, а уж что ей сказал Рудаков, того Игорь Дмитриевич знать не хотел.

     Так и подружились Рязанцев с Рудаковым. Они часто перезванивались, Рудаков даже пару раз бывал у Рязанцева в Красатихе. Оба оказались охотниками, ходили по лесам на боровую дичь, да на уток. Отношения сложились крепкие.
     Однажды, поскольку Рязанцев был уже достаточно известен в высоких кругах, он получил заказ сделать портрет какого-то высокопоставленного чиновника, по линии МИДа. Набравшись смелости, Рязанцев попросил его посодействовать зятю и дочери, пристроить на какую-нибудь работу. Все же у обоих университетское юридическое образование, а они мыкаются на случайных приработках. Чиновник посопел, записал их фамилию, помочь не обещал. Но Рязанцев сделал такой замечательный портрет, что юбиляр долго восхищенно мотал головой и пытался всучить Игорю Дмитриевичу увесистую пачку долларовых купюр. Тот отказался, объяснил, что за работу ему уже заплатили, собственно те, кто и будет дарить ему этот самый портрет. Чиновник все еще долго не сводил восхищенных глаз с его работы.
     Через два месяца его зять был вызван в МИД. Он и Алена прошли стажировку и спустя два месяца уже работали в Брюсселе в Еврокомиссии. С тех пор прошло пять лет. Работа у Алены была не сложной, она лишь разносила необходимые документы по кабинетам, и отслеживала их дальнейшее продвижение. У Вадима наоборот, работы было очень много, как по подготовке, так и дальнейшей корректировке документов. Уставал он страшно и старался отлежаться в выходные на диване с любимой книгой или перед телевизором. Алену это страшно раздражало. Она была натурой творческой, ей все время нужно было куда-то ехать, бежать, что-то смотреть. Нерастраченная энергия вываливалась на бедных малышей, которых она таскала и в ветер и в дождь, так что они уже тихо ненавидели такие походы.
Своего мужа она считала неинтересным, невежественным, не разбирающимся в искусстве человеком и все время его в этом упрекала, обзывала его бездельником и недотепой(и это при том, что, в общем-то он зарабатывал на жизнь всей семьи). Они и вправду были очень разными, и было понятно, что кроме детей их ничто не связывало. Вадима, в свою очередь, бесило в Алене многое – ее неорганизованность, необязательность, нежелание заниматься бытом. Его идеал женщины – домохозяйка, занятая исключительно приготовлением пищи и наведением порядка. Он искренне не понимал стремления Алёны увидеть как можно больше нового, её тягу к путешествиям и к творчеству. Ему реально хватало работы и телевизора. Поэтому он всегда  был недоволен женою, постоянно придирался к ней по мелочам.
     Рязанцев, конечно, понимал, что дочь его – совсем не ангел. Его самого порой приводила в бешенство ее необязательность. Алена никогда не пользовалась сотовым телефоном, с ней нельзя было связаться, она все забывала, теряла и всегда опаздывала. Он понимал, что жить с ней очень трудно, и мало кто смог бы терпеть её характер. Поэтому относился к зятю с уважением. Но при этом очень любил свою дочь и видел, что она многое старается дать детям, постоянно читает им, старается научить всему, что умеет сама, показать им интересные места. Он понимал и пытался объяснить дочери, что если бы она была более гибкой, более дипломатичной и терпимой, ее жизнь и жизнь детей стала бы спокойнее и комфортнее, но Алену перевоспитать, увы, было невозможно. Она не слушала никого и мало с кем считалась, делала всегда только так, как ей хотелось, порой очень странные вещи. Поэтому в доме у дочери постоянно были скандалы и крики.
Однако, Игоря Дмитриевич постоянно испытывал чувство вины перед дочерью, ему казалось, что, если бы он, в своё время остался в семье, и жизнь Алены сложилась бы иначе. Он понимал, что недодал ей в детстве чего-то важного, лишил ее комфортной жизни в полной семье, чувствовал, что не хватило дочке его любви. Это было очень горькое чувство, но изменить уже ничего нельзя, ему приходилось жить с этим. Но самое страшное было в том, что он знал, что и дочь его будет так же страдать в будущем, понимая, что скандалы в семье не лучшим образом влияли на ее собственных детей и она будет испытывать тоже самое чувство вины, как о он сейчас. Только вот объяснить ей этого он не мог, не слушала его дочь, не понимала.
     Брюссель встретил его небольшим дождем, но Рязанцев по опыту знал, что погода здесь уж больно изменчива, и действительно, подъезжая на такси к дому, где жила семья дочери уже светило яркое солнце и туч не было и в помине.
     В квартире царил вечный бардак, как и в любой другой квартире, где растут дети. Рязанцев поцеловал дочь, поздоровался с зятем, Сгреб в охапку внуков, расцеловал их, надарил подарков, передал привет от Киры, не удержавшись от грустного вздоха. Вадим и Алена собирались на работу. Договорились, что Игорь Дмитриевич до обеда возьмет Всеволода и Бориса на Гранд-плац, там в это время устраивали показ цветочного ковра, потом погуляет с ними по городу, а в обед они с дочерью встретятся в кафе «Фальстаф».
     Едва взглянув на цветочный ковер, внуки начали разбегаться в разные стороны, играть в догонялки, прятаться друг от друга, при этом они так визжали и кричали, что Игорь Дмитриевич, чтобы  отвлечь их спросил:
     - Эй, банда, хотите посмотреть на одного мальчика, который все время писает в одном и том же месте почти в центре города и его никто за это не ругает?
 ….Малыши рассмеялись:
     - Дедушка, мы сто раз видели этого мальчика, но если ты хочешь, пойдем. Только ты купишь нам вафли!
     Они пошли посмотреть на «писающего мальчика». Возле манекена Сева и Боря получили вафли с клубникой. Игорь Дмитриевич обожал внуков. Ребятам было по девять лет, и, хотя они были не слишком послушными, как и все нормальные мальчишки их возраста, но очень сообразительными и любопытными. Рязанцев любовался ими. Естественно не обошлось без покупки и шоколада. Брюссель, кажется, весь пропах шоколадом. Он здесь повсюду, самый вкусный в мире.
     Игорь Дмитриевич уговорил детей сходить на площадь Святой Екатерины. Там в огромном костеле был православный угол, и он хотел поставить свечку Кире для облегчения ее страданий. Проходя мимо Биржи, сорванцы увидели «Макдональдс», и стали упрашивать деда сводить их туда. Рязанцев ужасно удивился:
     - Вы же буквально только что съели вафли и шоколад!
     Но, конечно же, он уступил внукам. Они же, к его изумлению, набрали всякой еды и довольно быстро и весело умяли все. А он смотрел на детей и был совершенно счастлив.
     В конце концов, Рязанцев привел их к собору, поставил свечку, и пока ребята носились по площади, он перекусил на углу в своем любимом кафе «Мэр де Нор» супом из улиток, куском прожаренного филе тунца и бокалом белого вина. Время незаметно пролетело, и к назначенному часу они подошли к кафе «Фальстаф», куда должна была прийти Алена.
     Рязанцев заказал себе кофе, ребята стали выпрашивать «Соса Cola». Дед и на этот раз не смог им отказать, но, честно говоря, был в шоке от того, сколько же всего могут вместить эти маленькие желудки.
     Игорь Дмитриевич любил это уютное кафе в стиле Арт-Нуво. Где-то там, в глубине, висел портрет Фальстафа, любителя вкусно поесть с друзьями, воспетого самим Шекспиром.
     Внуки уже прикончили свои напитки и носились по кафе друг за другом. Игорь Дмитриевич подумал, что и в этот раз он не сможет побродить по городу и побывать внутри домов в стиле модерн, которых в Брюсселе было множество. С другой стороны, он был очень доволен, что перед гастролями в Амстердаме он смог заглянуть к своим. Вечером ему уже предстоял путь в Голландию. Послезавтра начинались гастроли.
     - Все время получается галопом по Европе,- подумал он,- как в те времена, когда только разрешили выезжать за границу, и мы с Кирой носились по странам, пытаясь все впитать. Остались одни впечатления, зато самые счастливые!
      Он опять грустно вздохнул.
 
     В назначенный час Алена не появилась. Рязанцев позвонил ей, но телефон был отключен. Игорь Дмитриевич начал тихо закипать.
     -Ну, никогда нельзя с ней по-человечески договориться. Абсолютно наплевать ей на всех, для нее существует лишь только ее дела и проблемы. С другими она не хочет считаться! Этим диктуется и все поведение.
     Приканчивая уже третью чашку кофе, он закипал от гнева, тем более, что мальчишки от нечего делать, уже ходили на головах. Он, как мог, старался их развлечь, но они уже вошли в раж и слушаться не хотели совсем.
     Алена появилась спустя час,
     -Ой, папочка, меня задержали в…
     Рязанцев махнул сердито рукой, не дослушав, позвал внуков, крепко расцеловал их, и, отвернувшись, не прощаясь с дочерью, вышел на улицу.
     -Наверное, надо помягче, - думал он, сердясь теперь уже на себя. - Надо было бы попрощаться, что это я опять не сдержался?
     -Как будто только у неё одной есть дела, - пробурчал Игорь Дмитриевич, стараясь, все же оправдать свое поведение
     Переделать дочь он уже не мог, сориться не хотелось, поэтому он просто ретировался.
     До поезда у него оставалось некоторое время, и что бы как-то снять напряжение, неприятный осадок Рязанцев решил сходить в Королевский музей изящных искусств, еще раз взглянуть на работы Брейгеля «Падение Икара» и «Перепись в Вифлееме». По пути к музею остановился, чтобы полюбоваться домом «Old England».
     -Что ж, когда-нибудь специально намечу поездку в октябре, что бы наконец побывать внутри. Кто-то говорил, что в октябре все дома в стиле «Арт-нуво» открыты для обзора.
     Брейгель, как всегда, заворожил его. Именно заворожил! Игорь Дмитриевич все время пытался понять, почему на него такое впечатление производят эти картины. Скорее всего все началось после того, как в детстве он посмотрел «Тиля Уленшпигеля». Многие сюжеты фильма были взяты у Брейгеля. В то время он еще не знал даже фамилии художника и долго пытался выяснить, кто же этот мастер. Но интернета в ту пору не было, и прошло довольно много времени, пока у каких-то знакомых дома ему попался альбом с репродукциями Брейгеля. Он был зачарован его картинами. «Охотники на снегу», которую он позже увидел у Андрея Тарковского в «Солярисе», казалась ему самой загадочной картиной на свете при всей простоте сюжета. Даже будучи взрослым и образованным человеком, Рязанцев не находил ответа, почему на него производят такое впечатление эта картина.
     Он стоял возле картины «Перепись в Вифлееме» и думал о том, как художник в простых, будничных вещах смог передать что-то сокровенное, таинство бытия. Иисус еще не родился, Мария, вот она, на осле едет на перепись. Но уже ощущается, что Иисус среди нас, вот уже он с нами, хотя еще не появился на свет.


    В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре,
    чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе,
    младенец родился в пещере, чтоб мир спасти:
    мело, как только в пустыне может зимой мести.
    Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар
    из воловьих ноздрей, волхвы -- Балтазар, Гаспар,
    Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
    Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.
    Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
    на лежащего в яслях ребенка издалека,
    из глубины Вселенной, с другого ее конца,
    звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.
                ( И. Бродский )

     - Я где-то читала, что на картинах Брейгеля обязательно кого-то тошнит, -  услышал он позади женский голос. Оглянувшись, увидел молодую русскую пару.
     -Хочу проверить, давай рассмотрим внимательней эту картину, продолжала женщина. Её муж подчинился и покорно подошёл к картине, изображая интерес, но по всему было видно, что с большим удовольствием он предпочел бы дегустировать знаменитое бельгийское пиво. Через 10 минут он все же не выдержал и захныкал:
     -Пошли лучше на «Рю де бушер» да поедим мидий с пивом,-
Дальше продолжение разговора Рязанцев слушать не стал и зашагал к выходу. Такое прочтение картин Брейгеля ему доводилось слышать впервые и это его позабавило. Ему еще хотелось успеть посмотреть в соседнем музее картины Рене Магритта, но лишь он зашел в первый зал музея, как звякнул мобильник.
     -Слушаю, Алексей Павлович, - ответил Рязанцев на звонок помощника режиссера театра.
     -Игорь Дмитриевич беда. На таможне при погрузке в самолет Ваши  занавеси, как нестандартные порезали надвое.
     -Господи, - вырвалось у Рязанцева.
     -Приезжайте как можно быстрее, будем решать, что делать.
     - Немедленно выезжаю. - Рязанцев дал отбой и печально подумал:
- Прощай, Магритт!
     Уже в поезде, прикидывая каким образом исправить ситуацию, его осенило. Как-то в Красатихе они с Василичем утепляли в его избе потолок. Василич принес строительный степлер и скобы. Они за несколько минут прикрепили без труда рулонный утеплитель и затем Василич зашил потолок вагонкой.
     Рязанцев позвонил помощнику режиссера.
     - Алексей Павлович, попросите кого-нибудь купить строительные степлеры штуки три-четыре и скобы.
     -Зачем? - удивился тот.
     - Потом объясню, сделайте, пожалуйста.
     -Ладно, - раздосадовано сказал помощник режиссера и дал отбой.
     По приезде в Амстердам Рязанцев, да и вся труппа аккуратно разложили порезанные занавеси и всю ночь соединяли их с помощью степлеров. К утру работа была завершена, и к неописуемому восторгу режиссера ситуацию удалось спасти. Гастроли удались на славу.
7
Из дневника Дарьи Заручьевой.
     Какое счастье жить на свете. Солнце светит, речка извивается и шепчет- шепчет, заслушаешься, как журчит. Ладони опустишь - вода как хрусталь, переливается на солнце, блеснет всеми цветами радуги прямо в глаза, а ж зажмуриваешься. Цветы луговые пахнут до одури. Соберешь их в охапку и вдыхаешь-вдыхаешь горько-сладкий аромат. Прекрасно, когда тебе сегодня исполнилось восемнадцать, и вся жизнь, чудесная жизнь впереди. Сегодня пойду на танцы в новом платье. Я специально сшила его к сегодняшнему празднику. Зеленое в белый горошек, с красивой белой оборкой и белым пояском. Я такая счастливая и гордая. Я сама его сшила, у меня получилось. Я готова кричать всем
     - Люди! Смотрите на меня, я хочу поделиться с вами счастьем. У меня его так много, что хватит на всех. Ах, скорее бы вечер и танцы-танцы. Может быть сегодня Ленька Голубев заметит меня и пригласит потанцевать. Ой, даже страшно думать о таком счастье. До вечера, пока надо убраться в доме, да подоить Буренку, скоро придет кормилица с пастбища. А там и вечер, а там уж и танцы. Я такая счастливая.
*****************************************************

Василич сидел на завалинке, грелся на утреннем солнце, щурился. Он ждал прихода сына, чтобы вместе идти на строительство дома. Сын жил отдельно, в элитной части поселка, называемой в народе «Поле чудес». Когда то давно, в пустом поле, раздавали участки под капитальное строительство для постоянного проживания. Василич умудрился отхватить два участка. На одном из них он выстроил большой дом, в котором поселился после прихода из армии его сын Алексей. Сын женился, сейчас у него уж рос сынишка Димка, которому в этом году стукнуло 6 лет, и осенью он уж собирался в школу. Алексей зарабатывал тем, что возил на собственном Камазе лес в Москву. Камаз был стареньким и постоянно ломался, вот и решили отец с сыном для покупки новой машины построить на свободном участке дом на продажу. Москвичи и питерцы охотно покупали дома под дачи, так что по их разумению операцию они затеяли выгодную. Василич, после развала колхоза долгое время промышлял рубкой срубов и возведением домом под Москвой. Заказов было много и всегда у него в заулке, в те времена, красовался свеженький сруб дома или бани на продажу. Сейчас ему было уже за шестьдесят и силы понемногу стали сдавать. Брался он на подработку в родных местах, уж в Москву не ездил, но и здесь, для рукастого человека, работы хватало.
Солнышко уж начало припекать. Крадучись, осторожно, согнувшись в три погибели, кот  Марсик, пытался охотиться на воробьев, клевавших  семечки, которые просыпал им Василич.
- Скоро ты, Лешка?- Василич уже начинал терять терпение.
- Счас, кофе выпью и поедем, - пробасил сын в ответ.
Тут до Василича донесся гул с улицы. Он все нарастал и нарастал.
Почувствовав беду, Василич вскочил, прихватил вилы и, несмотря на свой почтенный возраст и комплекцию, легко перемахнул через соседскую ограду. Ворота распахнулись, и на Яшкин двор, как стихия, влилась толпа. Подзуживая, и подбадривая друг друга, народ двигался к Яшкиному дому.
- Стоять! - Закричал Василич, -назад немедленно!
- Уйди с дороги, Василич, - не мешай, дай пройти, - ревела толпа.
Надвигаясь и заполняя двор.
-Га, га-а-а, га-а-а – от шума звенело в ушах.
     Василич не двигался, держа вилы наперевес. Во всей его фигуре ощущалась такая решимость, что передние ряды дрогнули и стали пятиться назад. Задние наседали.
- Яшки, уже неделю как нет, а Таиски уж два месяца, - визжала Дуська. Она была любительницей поорать, да подначить всех до худого дела. Все это знали, но почему-то часто шли у нее на поводу.
Василич прекрасно понимал, о чем идет речь. Был в деревне такой неписанный закон: если кто умирал или пропадал в лесу, да еще вдруг не оказывалось у него ближайших родственников, то собирался деревенский сход, и в течение часа сметал под чистую все бесхозное добро. Полиция старалась не вмешиваться в такие разборки, иначе пришлось бы сажать полдеревни. Сейчас, похоже, пришел черед и Яшкиному хозяйству быть разграбленным.
Василич перехватил вилы поперек и попытался оттеснить толпу со двора.
- Куда ты прешь, Василич?
- Отойди по хорошему, - визжали Дуська и Кика, самые баламутные бабы, больно охочие до чужого добра.
Василич чувствовал, что ему не совладать с толпой, задние все наседали и наседали. Народу было больно много, как вдруг грянули два выстрела. Толпа резко отпрянула назад. На крыльце стоял Лешка и перезаряжал ружье.
- В следующий раз пальну по особо прытким, - пообещал он, приставив ружье к ноге.
Маленький пес Фунтик надрывно лаял из-за сарая.
Неожиданно что-то изменилось. Вначале послышался тихий шепот, а затем все громче:
- Смотрите, Яшка, Яшка идет!
Толпа расступилась, и ничего не понимающий Яшка ступил на свое подворье.
Фунтик с радостным лаем бросился к своему хозяину и закружил волчком вокруг него.
- Что здесь происходит-то? - недоуменно спросил Яшка у Василича.
- Так вот же, пока тебя неделю не было, твой скотный двор весь в говне да навозе, считай по колено добра этого. Вот народ пришел подмочь тебе расчистить скотный двор от навоза. Вон, какая очередь, а вилы то одни, - с этими словами он воткнул вилы в землю.
- Это что же такое ты говоришь? Меня что ль неделю не было? - вид у мужика был не столь изумленный, сколько пришибленный.
- Да, да, - закивали в толпе, - Где же ты пропадал? - народ обступил Василича и Яшу плотным кольцом.
- В лесу заплутал, когда от леших отбивался, спасаясь в лес бросился.
- Постой, какие-такие лешие? - толпа еще теснее сжала кольцо.
- Да те, что гроб с покойником несли, а потом прямо на меня его кинули. - Яшка разволновался, вспоминая пережитое, от этого речь его становилась все путанее.
В это время Василич закашлялся, он то прекрасно понял о чем идет речь.
- Я в лес бросился, да от страха не понял, куда побежал, так и заплутал, - продолжал Яшка. - Тут и ночь. Ну, думаю, пропал, вдруг вижу: идет моя Таиска.
Толпа ахнула и громко выдохнула.
- Как Таиска? Да ее уж два месяца никто не видел, - громко закричала Дуська. - Ты в своем уме-то Яша?
-Подошла ко мне и говорит, так ласково: - Ты, Яшенька домой иди, а я вслед за тобой приду. Через три дня.
Слушатели начали покачивать головами: - помешался, видать, мужик, бред несет, шутка ли, неделю в лесу провести.
- Пошел, значит, я по указке Таисии, и вывел меня на большак седой волк, - рассказывал Яшка.
Бабы ахнули, мужики заулыбались. Все, готов Яшка, умом тронулся.
Толпа постепенно начала расходиться. Фунтик тихо поскуливал у ног хозяина. Вскоре остались только Яшка да Василич.
- Неужели меня и вправду неделю не было? - как то неуверенно спросил Яшка.
Василич лишь усмехнулся.
- Давай, иди в дом, Яша. Отдохни чуток! Образуется все.
Василич зашагал к дому: пока еще не слишком поздно, надо поработать. Он уже подошел к окну, чтобы кликнуть Лешку, как вдруг скрипнула калитка, и во двор зашел их участковый Вадим Чекалов, по кличке Чека.
- Здравствуйте, Анатолий Васильевич, - вкрадчиво поздоровался он.
Чувствовал Василич, что эта встреча ничего хорошего не сулит.
- Здравствуй, Вадим.
Участковому Вадиму Чекалову было лет двадцать пять, может чуть меньше. Он был полным, рыхлым парнем, довольно высокого роста с некрасивым прыщавым лицом. Форма сидела на нем мешковато, но была старательно отутюжена, сапоги начищены до блеска.
- Я слышал здесь стрельбу, что тут у вас происходит?, - спросил Чека, усаживаясь за стол во дворе. Он снял фуражку, достал какие-то бумаги и вопросительно взглянул на Василича.
Тон разговора совсем не понравился Василичу. В другое время он бы постарался взять себя в руки, и спокойно переговорить с участковым, но адреналин все еще кипел в его крови, нервный запал, полученный недавно от единоборства с толпой, еще не прошел, и сам себе внутренне удивляясь, он вдруг стал наседать на Чеку.
- А тебя кто за стол приглашал, морда ты прыщавая, - Василич запыхтел, усаживаясь на скамейку напротив.
Чека оторопел. По всему видно было, что он был ошарашен. Он не привык, чтобы так обращались с представителем власти, которую он представлял. Даже наоборот, все разговаривали с ним с почтением, лебезя перед ним и заискивающе глядя в глаза. От этого он испытывал особый кайф, ради этого он пошел служить в полицию.
- Все слышали и видели, что вы затеяли здесь бузу и стреляли в толпу. По этому поводу я сейчас и составлю протокол. Далее будем решать, что делать. - Чека с вызовом взглянул на Василича, ожидая, что тот в момент остынет и начнет просить прощения. У него даже под ложечкой засосало от предвкушения своей победы.
-Ты эту бумажку себе в задницу засунь, или помочь? - медленно проговорил Василич, приподнимаясь со скамейки и нависая над милиционером.
- Это ты так с властью разговариваешь? - зашипел участковый, переходя на «ты».
- Власть? Это ты-то власть? Херасть ты, а не власть! – Василич,не мигая смотрел в глаза Чеки.
От такого гневного и решительного отпора у Чеки похолодело внутри. Он уже проклинал себя за то, что решил покуражиться над бывшим председателем.
-Тертая, видать птица, - подумал он.
-Ты скажи мне власть, - продолжал греметь Василич,-недавно Голубевы погорели. Ведь знаем, что поджог был, знаем, кто стоит за этим. Почему не ловите преступников? А власть-херасть? - Василич презрительно смотрел на Чеку.
Лешка стоял на крыльце, наблюдая за разговором отца с участковым раскрыв рот, и сосредоточенно скреб затылок. Немного понаблюдав, он неслышно ушел в избу.
- Я сейчас пришел по поводу стрельбы в поселке, так сказать в жилом секторе.
 Надо отдать должное, участковый пытался перехватить инициативу.
-Ты скажи, - не слушая его, продолжал Василич, - как это у такого заслуженного человека, тракториста отменного, как твой отец, такой охламон получился как ты, а?
Чека растерялся и напоминал пучеглазого карпа, выброшенного на песок.
- Как это ты, власть-херасть, пользуясь своим служебным положением, насилуешь девчонок на дискотеке? Слыхал, на днях, опять отличился.
- Там все по согласию было, - прохрипел Чека, втянутый в разговор, по сценарию Василича.
- Еще раз услышу про это согласие, хоть намек на это, гнида ты,-Василич схватил парня за грудки, тот весь сжался не зная куда подеваться, - лично тебе кол в задницу засуну. Тоже скажу, что все по согласию было. А сейчас пошел вон с моего двора.
Чека мигом очутился у калитки и лишь за ней крикнул Василичу:
- Я до тебя доберусь еще, - и погрозил ему кулаком.
- Передай привет начальнику своему Павлу Семеновичу.
- Он уж тебе мозги прочистит, - Василич смачно плюнул в сторону Чеки.
-Ты чего, батя? У тебя все нормально? Ты за что участкового так огрел, он же дурак, не успокоится, пока не отомстит, - Лешка вылез из укрытия, и допытывал отца.
-Да не черта он не сделает, сынок. А лебезить перед тварью не умею, характер не тот.
Лешка, увидав, что лицо у отца стало пурпурным (давление видать подскочило), усадил его на скамейку.
- Ладно, чего смотришь, - Василич постепенно успокаивался. Нервное напряжение начало спадать. - Не получилось сегодня поработать, сынок.
-Да и ладно, завтра наверстаем, - успокоил его сын.
- Ты, вот чего, тащи пузырь да закуски какой-нибудь. Надо выпить, успокоиться. День сегодня тревожный какой-то, - при этих словах Василич посмотрел на солнце и помассировал грудную клетку со стороны сердца. Солнце уже перевалило далеко за зенит и нещадно палило.
Лешка кивнул, сгонял в дом и притащил бутылку водки да нехитрую снедь: вареную картошку, сало, огурцы, помидоры.
- Батя, ты не обижайся, я пить не буду, - Лешка сервировал стол. - Раз уж с работой не получилось, я с женой по грибы сгоняю. Вам на жареху принесу.
Василич уже плеснул в два стакана, покрутил в руках свой:
- Ну и ладно, решил, так решил.
Он повернулся в сторону соседнего дома и закричал:
- Яшка, пойди сюда! Давай выпьем в честь твоего спасения!
Из дверей соседской избы появилась заспанная физиономия Яшки.
- Давай, давай, сосед! – приглашал Василич.
Яшка не заставил себя уговаривать и уже через секунду сидел напротив Василича, ласково глядя ему в глаза.
Лешка, махнув на прощание рукой, уехал.
Выпив по первой и закусив, Василич наполнил по второй и стал расспрашивать Яшку про приключения в злополучном 38 квартале
- Ты мне про леших да летящих мертвецов в гробах не рассказывай, про это я уже слышал. Ты лучше расскажи подробнее, как ты Таиску-то повстречал, - они чокнулись и осушили по второй.
В этот момент во двор влетела супруга Василича, Тася.
- Боже мой, живой, живой! - она бросилась к Василичу, обняла его и заплакала.
- Что ты, Тася, - Василич неуклюже приобнял супругу, стал ее успокаивать. – С чего это тебе в голову пришло, что меня убили?
- А ты сидишь тут зачем? - отстранившись от мужа, накинулась она на Яшку, - Мой, спасая твое добро, чуть не погиб, а ты тут водку жрешь!
Яшка закрылся руками, защищаясь от натиска разгневанной женщины:
- Да я что, да я все для вас сделаю! - запричитал он.
- Вот Таиска вернется, мы Вам, Татьяна Николаевна, огород весь прополем.
- Чего-чего? - Тася озадаченно посмотрела на Яшку. Или напился уже, , или тронулся мужик, мелькнуло в ее голове, - Когда это Таиска придет, ты что там в лесу, за неделю совсем из ума выжил?
- Так вот это, он как раз мне и начал рассказывать, - вступился Василич и пригласил супругу: - Ты садись с нами, пусть Яша расскажет, как он жену свою в лесу видел.
Тася недоверчиво посмотрела сначала на Яшу, затем на Василича. Уж, не розыгрыш ли какой, но лица мужиков были серьезными, и она присела на скамейку.
Яша подробно рассказал, как плутал по лесу, каждый раз выходя на болото, как решил переночевать, как повстречался с Таисией. Как она рассказывала ему о женщинах, светлице, где она гостит, сказала, что сама придет через три дня. Как путь ему указала, и как из лесу его седой волк вывел.
- Одного не пойму, - сокрушался он, - мне показалось, что прошло самое большее два дня как я плутал, а оказывается целую неделю пропадал. Как это может быть?
Налили еще по одной, теперь на троих, молча выпили. Тася смотрела на Яшку, открыв рот. Она еще не могла для себя решить, верить ли всему сказанному или нет.
- Значит, существует седой волк все же, а Яша?- Василич сосредоточенно грыз огурец. Рассказ Яши почему-то смущал его, больно много мистики было в нем.
- Существует, клянусь аллахом, существует! Сам лично, вот этими глазами видал! - горячо отвечал Яшка.
- Ну и ладушки, - Василич вытер рот рукой.
- Тащи, Яша балалайку, давно мы с тобой народ не развлекали!
 С этими словами он встал со скамейки и направился в дом за баяном.
Через несколько минут заходили меха, затренькали струны, и полилась песня:
Была я белошвейкой
И шила гладью,
Потом пошла работать
И стала актрисой.
Пара-па-па, пара-па па.
Работала актрисой,
Была звездою.
Как трудно заработать
Своим талантом!
Пара-па-па, пара па-па.
Я пела–веселилась
Порою на ночь глядя,
А люди говорили,
Что стала стервой.
Пара па-па, пара па-па.
Вчера я танцевала
С одним нахалом
В отдельном кабинете
Под одеялом.
Пара па-па, пара па-па.
Я пела в оперетте,
Была звездою,
Теперь я перед вами
Трясу ногами.
Пара па-па, пара па-па.
Мой папа делал куклы
Из пенопласта,
Я с дуру вышла замуж
За педагога...
Пара па-па, пара па-па.
Фунтик, сидя у ног Яшки, самозабвенно подвывал песне.

     - Да ну вас! Надоели мне ваши песни, все одно и то же! Тася махнула на них рукой и стала собирать со стола остатки трапезы.
     - Оставь, Тася, лучше принеси еще четвертушку, - Василич теплым взглядом посмотрел на жену.
     -Ладно, сегодня можно, - согласилась та и пошла в дом за бутылкой.
      А лихая компания затянула песню из репертуара «Агаты Кристи». Когда то несчетное количество раз эту песню крутил на магнитофоне его сын Лешка, Василичу она понравилась, и он ее разучил:
 
Когда я на почте служил ямщиком,
Ко мне постучался косматый геолог,
И, глядя на карту на белой стене,
Он усмехнулся мне.
Он рассказал, как плачет тайга,
Без мужика она одинока.
Нету на почте у них ямщика,
Значит нам туда дорога,
A Значит нам туда дорога.
Облака в небо спрятались,
Звёзды пьяные смотрят вниз,
И в дебри сказочной тайги,
Падают они.
Чёрные сказки белой зимы,
На ночь поют нам большие деревья
Чёрные сказки про розовый снег
Розовый снег даже во сне
А ночью по лесу идет Сатана
И собирает свежие души
Новую кровь получила зима
И тебя она получит
И тебя она получит
Облака в небо спрятались,
Звёзды пьяные смотрят вниз,
И в дебри сказочной тайги,
Падают они.
      ( АГАТА КРИСТИ )
 Яшка вытворял на балалайке такие пируэты, что любой профессиональный гитарист мог бы позавидовать. Жители, заслышав песни, стали выходить из домов и через какое-то время собралась приличная толпа. Концерт явно имел успех, зрители были очень довольны.
     Так и подошел к концу день. К вечеру похолодало, но мужики подогретые спиртным и песнями этого не замечали. Замычали коровы, народ спешно стал расходиться, чтобы встретить своих кормилец. Захлопали калитки, «Коммунистки» возвращались по домам. Яшка было вскочил встречать свою Пеструху, но Тася остановила его:
     - Сиди, Яша. Неделю уж доила твою красавицу, и сегодня не в тягость будет. Отдыхайте.
     Яшка благодарно кивнул.
     Облетала желтая листва с огромной березы, растущей на границе Василичего и Яшиного участков, ветер кружил и погонял листву дальше за околицу по пыльной, песчаной дороге.


Через три дня Таисия спокойно шла по поселку, кланяясь и здороваясь со всеми. Жители высыпали на улицу и молча наблюдали за ее шествием, кивая ей в ответ и крестясь вослед. Возле дома у калитки ее встречал сияющий от счастья Яша. Со временем эти события стали забываться, но страх перед 38 кварталом, (так почему-то назывался тот участок леса, где не раз плутали, а то и гибли люди), еще более усугубился.
Забегая вперед скажем, что Чека попытался отомстить Василичу и подал рапорт о происшествии своему начальнику - Смирнову Павлу Семеновичу. Тот прочитал, смял рапорт и послал Чеку куда подальше. Но тот не успокоился, и написал рапорт в губернию. Нагрянули проверки, но все как-то успокоилось само собой. Чеку перевели в ОМОН. Нужны нашей полиции, видать, такие ценные кадры. Да только долго не продержался он и в полиции. На тамошней дискотеке решил он выкинуть такой же фортель, как в поселке, с девицами. Да только губернские мужики своих девчонок в обиду не дали. Избили, Чеку как следует, повыбивали все зубы, да так отмутузили ногами, что ему долго пришлось лечиться, а селезенку даже удалили. Комиссовали его тихо, и вернулся он в деревню, доживая на инвалидном пособии свой век. Робкий стал, мышь не обидит. Такие вот дела иногда приключаются.
В конце августа приехали Рязанцев и Рудаков на охоту, уток пострелять, да на боровую дичь.
8
В деревне Бог живет не по углам,
как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
и честно двери делит пополам.
В деревне Он - в избытке. В чугуне
Он варит по субботам чечевицу,
приплясывает сонно на огне,
подмигивает мне, как очевидцу.
Он изгороди ставит. Выдает
девицу за лесничего. И в шутку
устраивает вечный недолет
объездчику, стреляющему в утку.
Возможность же все это наблюдать,
к осеннему прислушиваясь свисту,
единственная, в общем, благодать,
доступная в деревне атеисту.
          ( И. Бродский )


Игорь Дмитриевич вошел в церковь, перекрестился, купил свечку и пошел поставить ее за упокой души Киры. В церкви было тихо, светло , умиротворенно. Он стоял перед иконами, глубоко задумавшись, погрузившись с головой в воспоминания, как вдруг за спиной он услышал голос:
 - Кого-то близкого потеряли?
От неожиданности Рязанцев вздрогнул, обернулся и увидел отца Арсения.
- Да, бывшая жена умерла, - ответил, крестясь, Игорь Дмитриевич.
- Соболезную. Ну, не буду мешать.
- Отнюдь, вы мне совсем не мешаете.
- А что ж на службе не были? - Поинтересовался служитель церкви.
- Да я вообще крайне редко в церковь хожу.
- Что так?
- Да так, все недосуг.
- Зря. Чаще надо заходить в дом Господа, помолиться, прощения попросить. Глядишь, душа очистится, и совести спокойнее.
Они, прохаживаясь за разговором, вышли из церкви.
- Нечего мне особо просить у Господа. Что есть у меня, то и есть. Да и не поможет господь мне, у него других забот, поважнее моих, полон рот.
- Не верите, значит, Вы в Господа, воля Ваша.
- Ну, почему не верю. Я верю в мировой разум, некий глобальный порядок. Я не верю в загробную жизнь, так разрекламированную церковью. После смерти, безусловно, мы вносим какой-то вклад в мировой разум. Но нам то что от этого? - Рязанцев вопросительно посмотрел на отца Арсения.
     - Помнится, кто-то сказал, что атеизм — это тонкий слой льда, по которому один человек может пройти, а целый народ рухнет в бездну.
     - Это Фрэнсис Бекон сказал, - уточнил Рязанцев, - а еще он говорил, что знание-сила. - Кто может  знать, что на самом деле происходит с нами после смерти. Лично мне понятнее  йоговское направление или учение тибетских монахов о реинкарнации души.
     -Знаю, немного об их учении,- задумчиво произнес  священник. Интересное суждение. Там, кстати, тоже основным вектором учения является стремление души к Богу, но только  посредством человеческой плоти. Если при жизни совершил  плохие деяния, то путь твой к Богу удлиняется и приходится в ином теле стараться снова двигаться вперед, где в конце концов происходит слияние души с Богом.
     - Этим учением можно  объяснить появление гениев,- вступил в полемику Рязанцев. - Так, как будто души гениев  впитали в себя больше памяти и учения предыдущих поколений.
     - Не согласен, - ответил ему священник, - и простому смертному может достаться от Бога такой дар, чтобы вести за собой человечество к успеху и просвещению.

     Они присели на скамейку под тенью высокой березы. Ветерок с чуть слышным приятным шумом нежно шевелил листочки. Помолчали  какое-то время, думая каждый о своем.
     - Видите ли, Святой Отец, разное у нас отношение к вере с Вами. Я бы сказал, что у Вас отношение к Господу понятийное.
     - Как это так? - не понял отец Арсений.
     - Да так. Не знаю, каким путем вы пришли к вере и церкви, да только, факт, что заставили тряхнуть мошной местную мафию. Церковь отреставрировали за индульгенции. А на этих деньгах кровь, между прочим.
     - Эко ты загнул, - брови отца Арсения удивленно полезли вверх. -Мне что, с них расписку брать следует, откуда, мол, деньги?
     - Да я Вас не виню, еще чего не хватало. Отношения у нас разные, у Вас - понятийное, у меня – светское. Я в церковь прихожу поговорить с Богом, ну как с обычным человеком. Постою, помолчу, в мыслях перекинусь с ним о делах, проблемах. Ничего я у него не прошу, все что надо, я и сам заработаю, а не заработаю, так и ладно.
     - Зато какая церковь пригожая получилась, красота одна, - сменил тему разговора отец Арсений. Разговор зашел в дебри, в которых может разобраться, не рискуя показаться глупцом, лишь очень образованный человек. Поэтому отец Арсений решил дискуссию не продолжать.
     - Сказка, - согласился Рязанцев насчет церкви
     - И картина Ваша висит, заметили?
     - Нет, честно, не заметил. Где?
     - Да у ларечка, вы там свечи брали, висит под потолком. Народу очень нравится.
     - Ну, вот и слава Богу, - улыбнулся Рязанцев.
     Он вспомнил, как лет пять назад, попросил его отец Арсений икону нарисовать для храма. Рязанцев от иконы категорически отказался.
     - Писать икону учат специально, своя техника. Я ею не владею. Но что-нибудь придумаю для вас. Отказываться не буду.
     Он написал небольшую картину на библейский сюжет: Мария Магдалина пришла к императору Тиберию с символичным подарком- куриным яйцом, рассказать о воскрешении Иисуса Христа. Император рассмеялся и сказал, что скорее это яйцо станет красным, чем он поверит этой новости. В ту же секунду яйцо в руке Марии стало красным.
На картине Тиберий, в богато расшитых одежках, стоял и указывал рукой на яйцо в протянутой руке Марии. На столе, заполненном яствами, стоял высокий золотой кубок, украшенный крупным рубином. Луч солнца из окна упал на рубин, и, преломившись в нем, красным цветом упал на яйцо в руке Марии. Вот почему, по версии Рязанцева, яйцо и перекрасилось в красный цвет. В выражении лица и глаз императора художник сумел передать смятение, и даже страх, в то время как Мария торжествующе смотрела на Тиберия. Гости за столом тоже были изображены с изумленными лицами. Так Рязанцев попытался донести мысль, что некоторым чудесам есть вполне конкретное объяснение. А там, кто как мыслит и верит, пожалуйста, додумывайте сами.
Священник и художник еще некоторое время посидели, поговорили о том, о сем, и разошлись.
- Помолюсь я об упокоении души жены вашей бывшей, - на прощание пообещал отец Арсений.
- Спасибо, отец, - поблагодарил его Рязанцев и пошел к себе, его уже поджидал Рудаков для охоты на вечернюю зорьку.
Накрапывал небольшой дождик, но вряд ли он послужит помехой охоте.
 Собака Рудакова, сука курцхара по кличке Кнопка, нетерпеливо повизгивала, предвкушая охоту, а Кисточка, расположившись на подоконнике, равнодушно наблюдала за их сборами.
- Куда двинем, Игорь Дмитриевич? - укладывая ружья в багажник, поинтересовался Рудаков.
- Ну, как в фильме, на дальний кордон, - отшутился Рязанов.
Рудаков весело засмеялся.
- Ну, на дальний кордон, так на дальний кордон, - сказал он, открывая дверь внедорожника, куда пулей заскочила Кнопка.
Мужчины уселись в машину и тронулись туда, где на извилине реки, толи с помощью бобров, толи естественным путем образовалась запруда, густо поросшая камышами - излюбленное место обитания уток. Достаточно далеко до назначенного места они оставили машину и, тихо ступая, двинулись на промысел. Кнопка умчалась вперед и скрылась в камышах.
Открывшаяся перед ними картина заворожила их. С земли, большой спиралью, поднимались вверх и кружились журавли. В голубой вышине они перестраивались большой шеренгой и делали облет по большому кругу. Началась тренировка молодняка, подготовка к осеннему перелету. Гомон стоял невообразимый. Старшие товарищи что-то подсказывали, молодняк, по-видимому, что-то им отвечал, и они все кружились и кружились над полем. Вечернее солнце окрашивало птиц в розовый цвет, и казалось, что фламинго, а не журавли парили в вышине. Мужчины долго наблюдали, очарованные.
- Ай да красота! - выдохнул Рудаков. И вдруг продекламировал, раскинув руки в стороны:
 По-осеннему кычет сова
Над раздольем дорожной рани.
Облетает моя голова,
Куст волос золотистый вянет.

Полевое, степное "ку-гу",
Здравствуй, мать голубая осина!
Скоро месяц, купаясь в снегу,
Сядет в редкие кудри сына.

Скоро мне без листвы холодеть,
Звоном звезд насыпая уши.
Без меня будут юноши петь,
Не меня будут старцы слушать.

Новый с поля придет поэт,
В новом лес огласится свисте.
По-осеннему сыплет ветр,
По-осеннему шепчут листья.
        ( С. Есенин )
Ветер шевелил его волосы, он стоял с блаженной улыбкой и, чувствовалось, был по-настоящему счастлив и наслаждался моментом. Рязанцев невольно улыбнулся, глядя на друга. Они, тихо ступая, продолжили охоту. Как вдруг в камышах что-то зашумело, и в воздух поднялись штук шесть-семь уток. Выстрелы грянули одновременно и три утки упали в камыши.
- Ну вот, охота, судя по всему удачная! - радостно закричал Рудаков.
- Ну, их еще найти следует, - философски заметил Рязанцев.
-А Кнопка на что?
- Собака собакой, а все же полазить придется, - с этими словами Рязанцев, подняв вверх голенища сапог, двинулся в камыши.
- Скоро стемнеет, советую не отставать, - наказал он Рудакову.
Тот последовал его примеру, и они вдвоем начали прочесывать камышовые заросли.
Гавкнула собака.
- Кнопка, ищи! - скомандовал ей Рудаков. Но той и говорить ничего не надо, сама уже прочесывала район падения уток.
Через некоторое время, она принесла в начале одну, а затем и другую утку. Третью нашел Рудаков.
Пыхтя, они вылезли из камышовой чащи, и довольные, показывая друг другу трофеи, пошли к машине. Небо начало быстро сереть, в августе вечер становился коротким, поэтому мужчины заторопились, чтобы засветло приехать в деревню.
9
Из дневника Даши Заручьевой.
Боже, какой стыд, помоги мне, Господи. Только сейчас, спустя некоторое я смогу написать это в свой дневник.
 Как все хорошо начиналось. Я, Тонька и Лариска пришли на танцы такие счастливые. Вечер был теплый, ласковый. Звезды на небе светили так близко, что казалось, их можно было схватить рукой. Лунный свет отливался серебром на верхушках сосен, окружающих деревенский клуб. С полей доносился горьковато-сладкий запах цветов и полыни. Ленька Голубев сразу подскочил ко мне, пригласил танцевать, отметил какое у меня красивое платье. Я была такая гордая, ведь это я его сама сшила. Девчонки очень мне завидовали. Ленька не отходил от меня, шептал мне на ухо какие-то глупости, нежности. Было так приятно. И вдруг все поменялось. Леня куда-то исчез. Это я потом узнала, что загорелся их дом и Ленька побежал туда. Что их дом сгорел дотла, в огне погиб его отец, и сам Ленька получил ожоги, его отвезли в областную больницу.
Ко мне подошел Вадим Чекалов - Чека, как его все называют, и попросил пройти с ним. Он давно ко мне подкатывался, да только он никогда не нравился мне.
Господи, зачем я пошла с ним. Но ведь я ничего такого не думала. Мы немного прошлись, как вдруг эта скотина зажал мне рот, повалил в кусты и начал насиловать. Я пыталась закричать, но он зажал мне рот ладонью. До сих пор ощущаю это мерзкий вкус сивухи, которой провоняли его руки. Я пыталась кусаться, но он двинул мне под дых, так что я уже не могла сопротивляться. Он навалился на меня мерзкой тушей, и, дыша перегаром мне в лицо хихикал, издеваясь надо мной. Закончив, он вытер руки о мое платье, сказал, что если кому-то пожалуюсь, то он упрячет в тюрьму мою мать. Статью, мол, он подыщет. Встал и ушел, сволочь. Я побежала домой и долго плакала, запершись в сарае. Платье я это порвала в клочья, я возненавидела его.
Узнав о том, что Леня в больнице, я поехала его навестить, но уже кто-то донес ему обо мне, и он не захотел меня видеть. Наверняка сам Чека и насвистел все обо мне. С него станется, не в первой ему.
Господи, зачем мне жить. Лучше удавиться, чем терпеть, видя глумливое лицо моего обидчика, когда мы встречаемся с ним в поселке. Перешептывание за спиной жителей. Так стыдно, так стыдно.
 Господи, лучше удавиться, чем так жить.
****************************************
Даша закрыла дневник и тихонько вышла из дома. Медленно она прошла в дровяной сарай. Дверь заскрипела, Даша испуганно придержала ее. Девушка что-то тихо нашептывала. Оглянувшись, она сняла с гвоздя толстую бечевку, и перекинула один ее конец через стропилу. Другим концом бечевки она обвязала столб. Подтащила козлы, на которых двуручной пилой пилили дрова. Взобравшись на них, и сделав петлю, Даша трясущимися руками одела ее на шею. Она постояла, собираясь духом, продолжая шептать себе под нос. В приоткрывшуюся дверь был виден кусочек неба, в нем начали зажигаться звезды. Раз звездочка, два звездочка. При счете «три» Даша шагнула с козел.   
*************************************************
Друзья приехали в поселок, когда начинало темнеть.
- Давай, занимайся утками, а я пойду в соседский сарай дров принесу. - Рязанцев легко выскочил из машины, - а то стемнеет, сарай не найдем, не то что дрова.
- Подворовываешь? - ехидно поинтересовался Рудаков.
-Да как сказать, соседка - мать одиночка, денег особо нет. Вот я и даю ей деньги на пять кубов дров. Сумма, по нашим меркам, не большая, а для нее это спасение. Обогрев, считай на всю зиму. Ну и, естественно, беру дрова, когда мне это необходимо. Сколько я там сожгу, если бываю осенью и зимой не чаще трех - четырех раз.
С этими словами он последовал в дровяной сарай. Заходил он как раз в тот момент, когда какая-то тень большой птицей взмыла, почему то вниз, напугав Рязанцева так, что сердце ухнуло и провалилось куда-то. Быстро овладев собой, он увидел хрипящую в петле девушку. Рязанцев бросился к ней.
- Саша, беги сюда, - что есть мочи закричал Игорь Дмитриевич, хватая за ноги девушку и подтягивая ее тело вверх.
Рудаков через мгновение был рядом.
- Ну дела, - процедил он, выхватывая из подмышки охотничий нож и перерезая бечевку. Теперь девушку можно было уложить.
- Что ж это такое, что ж это такое? - причитал Рязанцев. Мужчины бережно уложили девушку на землю, сняли с шеи петлю. Дверь сарая открылась, привлеченная посторонним шумом, в него вбежала мать Даши - Сима.
- Что это вы тут удумали, негодники, а?   она схватила лопату и начала размахивать ее перед физиономиями охотников. - А на вид солидные люди.
Рязанцев и Рудаков опешили и начали отступать под натиском бешеной мамаши. В это время Дашу настиг приступ кашля, и мамаша, отбросив лопату, подскочила к дочке. Увидев обрезанную веревку, она вновь начала наскакивать на друзей.
- Что, решили удавить ребенка, сволочи?
Мужчины, сбитые с толку напором мамаши молчали.
- Не надо, мама, – прохрипела Даша. - Я сама. Это они мне удавиться не дали.
Из Симки как будто бы выкачали воздух. Она охнула, схватившись за сердце села на козлы.
- Все равно мне здесь теперь житья не дадут, - ревела Даша.
- Да ты что, дурочка моя, - мать нежно гладила Дашу по голове.- Да все образуется, вот увидишь, все образуется.
- Кхе, кхе, - Рязанцев осмелился напомнить о том, что они еще здесь.
- Я, Сима, дров немного пришел взять, для костра.
- Берите, конечно, - сквозь слезы, прижимая к себе дочь, разрешила хозяйка.
Взяв по охапке дров, друзья сконфуженно покинули сарай.
- Давай уж утками завтра займемся, а сегодня водкой и колбасой обойдемся, - предложил Рудаков, когда они пришли к себе и осмелились разговаривать в полный голос.
- Давай, - легко согласился Рязанцев.
Рудаков открыл бутылку, плеснул по полстакана. Рязанцев накромсал хлеба и колбасы. Выпили, закусили. И лишь, когда водка начала согревать нутро, нервозность потихоньку отпустила их.
- А я ведь немного знаю эту девушку, - закуривая сигарету начал разговор Рязанцев.
Они смотрели в небо. Августовские звезды нахально светили низко-низко, прямо перед носом.
- Глянь, до чего красиво, – показывая в небо, сказал Рудаков.
- О, вот звезда упала, загадывай желание, Игорь. - Он тоже прикурил от костра сигарету и смачно выпустил струйку дыма в небо.
- Ее Дашей звать, - продолжал Рязанцев.
- Мы познакомились при странных обстоятельствах года три назад. – Рязанцев устроился удобнее на стуле.
Рудаков молча налил еще водки, чокнулись.
- Ну, за охоту, - попытался разрядить обстановку Рудаков.
Чокнулись, выпили, закусили.
- Решил я оживить немного дом свой и нарисовать на фасаде картину. Ничего в голову особенного не приходило, и я стал рисовать подсолнухи, вот эти, ты их видишь, - он рукой указал на стену, где в свете костра просматривался рисунок.
- Ну, не шедевр, - вновь засопел Рудаков, оглянувшись на картину.
- Согласен.
- Да ты не обижайся, Игорь, - махнул рукой Рудаков. - Я когда нервничаю, как сейчас, всегда невпопад слова прилепляю. Прости великодушно.
- Ладно, проехали, - улыбнулся Рязанцев.
- Так вот малюю я, как вдруг слышу за спиной.
- Красиво, прямо Ван Гог.
- Я чуть кисть не выронил, с лестницы не упал. Кто это здесь Ван Гога знает? Оглянулся, стоит девушка-подросток.
- Подошел, познакомились. Так я узнал Дашу. Она, оказывается, очень рисовать любит, в библиотеке все, что есть о художниках, прочитала, все иллюстрации пересмотрела. Она мне потом свои рисунки показала, - Рудаков подкинул еще дров в костер, - интересные рисунки. Кое-что я подправил, подсказал как лучше. Толковая девочка, определенно, талант у нее есть.
Скрипнула калитка, к ним подошла Сима.
- Садись с нами, Сима, - предложил Рязанцев, - Как Даша?
- Молока горячего со снотворным дала, спит, - усаживаясь на скамейку, тихо сказала Сима.
- Выпьешь с нами? - предложил Рудаков.
- Давайте, - согласилась Сима.
Сима жила одна. Она работала почтальоном в поселке. Еще в юности любила рассматривать красивые марки, открытки, особенно, где были изображены картины великих художников. Постепенно и дочку приобщила к своим занятиям. Первого мужа она схоронила, и двух лет не прожили с ним. Разбился на мотоцикле. Хороший был мужик. От него и осталась дочурка Даша. Второй уж десять лет как сидит, убил собутыльников топором. После этого женщина махнула на себя рукой, перестала следить за собой, седые пряди торчали в разные стороны, хотя лет ей было не так уж много, около сорока пяти.
- Сколько еще сидеть будет? Неизвестно. Он, мужик с норовом, да без мозгов, - говорила Сима о своем муже, - не дай Бог, побег затеет, поймают, новый срок дадут, так и вовсе не выйдет.
Разлили на троих.
- Давай, Сима, чтобы у вас все хорошо было, - предложил тост Рудаков.
Выпили, Сима криво улыбнулась.
Стемнело вовсе. Звезды маленькими лампочками зажгли небосвод, ветер шелестел листвой берез, до одури голосили цикады. Потянуло вечерней прохладой. Лица освещались рыжим цветом от всполохов костра, тишь да благодать. Кнопка подошла и улеглась рядом с хозяином, тихонько заскулила.
- Что, все-таки произошло? Можно узнать? - осторожно спросил Рязанцев.
- Изнасиловал ее, кобель наш деревенский, Чека. Мало того, что надругался, так еще и раззвонил, негодяй, девке теперь деваться некуда. Жалко, её. Он все к ней подкатывался, свататься хотел, да только она его игнорировала. Молода еще, погулять хотелось. Ее бы на отправить куда-нибудь, глядишь, со временем оттает, да и забудется, – Сима опрокинула полстакана водки, скривилась. Занюхала коркой черного хлеба, чуть-чуть отщипнула, закусила. - Да некуда отправить-то, и не на что. Одни мы с ней, - она горестно вздохнула. - Так жалко дочку, сломали ей жизнь, не знаю, как она из этого выберется.
- Да, дела! - глядя на костер, тихо сказал Рязанцев.
Кнопка вдруг вскочила, рядом с Рудаковым пронеслась летучая мышь. Кнопка стрелой прыгнула, да только промахнулась. Виновато заскулила, и улеглась вновь у ног хозяина.
- Вот что Сима, предложение есть к тебе, - неожиданно сказал Рудаков.
- Хочешь, возьму на время твою дочь к себе? Ну, убраться по дому, в магазин сходить, продукты купить по списку. В общем, помощь по хозяйству оказывать. У нас дом большой, жене одной трудно. Давно подумываю кого-нибудь пригласить ей в помощь, а тут, видишь, как все складывается. Жилье отдельное во флигеле. Понравится, поработает у меня, а там сама решит, что дальше делать, удерживать не буду. Может, учиться захочет, или другую работу найдет, – Рудаков ломал ветки и подкладывал в костер.
Сима смотрела на Рудакова широко раскрытыми глазами. Ее подбородок дрожал, руки тряслись.
- Господи, да ты спаситель наш. Век тебе благодарна буду, - по щекам Симы текли слезы.
Надо сказать, что Рязанцев был немало удивлен выходкой друга, но промолчал.
- Ладно, давайте спать, хватит на сегодня, - Рудаков встал, - надо завтра все как следует обдумать. Он и сам не ожидал от себя, что сделает такое предложение. По-видимому ему жалко стало бедную- девушку.
- Поживем-увидим, - сказал он, заходя в дом.
 Рязанцев  вылил на костер ведро воды, тот обиженно зашипел, обдал его клубом пара и стал гаснуть. Четче на небе вырисовались звезды. Млечный путь туманным облаком висел в вышине, к нему устремился месяц, но зацепился за верхушку высокой сосны. Рязанцев еще раз взглянул на небо, сладко зевнул, и друзья пошли в дом спать. Месяц, оставшийся в гордом одиночестве, наконец оторвался от дерева и поплыл по небесному своду, освещая дальние уголки поселка, речушку с серебристой чешуей, да церковь, белеющую на фоне темного леса.
10
Олег Васильевич Забелин, народный артист России, являлся главным режиссером «Театра Современной пьесы». Ему было хорошо за шестьдесят. Он обладал огромным кабинетом с великолепным балконом, выходящим в тихий переулок. Олег Васильевич любил этот тихий уголок, любил слушать щебетание птиц и это несмотря на то, что сам театр располагался в самом центре Москвы. В молодости Забелин несколько  сезонов отыграл в знаменитой тогда «Таганке». Это время он до сих пор вспоминал с придыханием. «Таганка» была глотком свежего воздуха, отдушиной в те застойные времена, в восьмидесятые. И хоть проработал он в том театре совсем немного, все равно считал себя учеником великого Мастера.
Когда Олег Васильевич бывал особо зол, а сейчас как раз был такой момент, он старался уединиться на балконе и отводил душу, ухаживая за цветами. Таким образом, ему удавалось не срывать зло на своих подчиненных. Он внимательно осмотрел розы, ножницами отрезая увядшие цветы, подкормил их жидким удобрением. Был конец сентября, но погода в Москве по прежнему была еще довольно теплой, поэтому розы цвели и их благоухание разносилось не только по балкону и его кабинету, но и по переулку, куда выходил балкон. Затем он бережно полил хвойники, они сильно подросли за этот год. То-ли они откликнулись на его постоянную заботу, то-ли им хорошо подходил микроклимат - солнце на террасу заглядывало ненадолго, и практически не бывало ветра. Совсем уж успокоившись, Олег Васильевич что-то напевая, вернулся в кабинет и вызвал по селектору секретаря.
Вера давно работала с Забелиным, хорошо знала все его привычки и потому, увидев, в каком состоянии тот проследовал в кабинет, стойко держала оборону, никого к нему не пускала и не соединяла по телефону. И лишь когда шеф ее вызвал и попросил принести ему крепкого чаю, она сообщила, что в приемной дожидаются Рязанцев и Холодов, молодой режиссер театра.
- Пусть Рязанцев зайдет. Да, Верочка, и для него сделайте, пожалуйста, чай.
Вера кивнула, и пригласила в кабинет Игоря Дмитриевича.
Источником плохого настроения Забелина был просмотр «прогона» спектакля как раз этого самого Холодова по мотивам произведений Шекспира.
Просматривая сцену за сценой, Забелин все более и более мрачнел, просматривая рисунки заготовок декораций, и, не досидев до конца, встал и удалился. «Прогон» был скомкан, и артисты, едва доиграв, кучкой сбились и смотрели на Холодова. Тот, в свою очередь, ничего не сказав, пошел к Забелину. Атмосфера накалялась, предчувствие беды витало в воздухе.
- Проходи, Игорь, - увидев в дверях Рязанцева, пригласил его Забелин, жестом указывая на мягкий уголок. Там на журнальном столике Вера поставила поднос с чаем, печеньем и конфетами.
- Здравствуйте, Олег Васильевич! - поздоровался гость.
-Ты что же это на «Вы» со мной перешел?
     Рязанцев улыбнулся и молча сел в уютное кожаное кресло, придвинул к себе чашку с чаем, взглянул на Забелина:
     - Ну, рассказывая, дружище, что у тебя стряслось, что это ты такой возбужденный?
     - Странные дела творятся у нас в театре! - усаживаясь напротив, пожаловался Олег Васильевич.
     Рязанцев хорошо понимал, что, прежде, чем перейти к делу, ради которого он пришел, ему нужно выслушать режиссера, дать тому возможность выговориться и выпустить пар. Он очень уважал Забелина и был готов помочь другу советом, если это могло хоть чем-то помочь.
     -Нет, ну ты подумай, что он отчебучил! Мама родная, да это ни под каким соусом никак показывать нельзя, - Забелин отхлебнул чая, обжегся, закашлялся и виновато посмотрел на приятеля:
     - Извини, Игорь! Я так разволновался, что выплеснул на тебя эмоции и даже не поинтересовался,  по какому делу ты пришел?   
     - Я пришел обсудить декорации, если это еще актуально, - ответил Рязанцев, печально посмотрев на Забелина.
     И тут Забелин расхохотался. Он смеялся заразительно, слезы полились из глаз. Он махал на Рязанцева руками, прося прощения за свое поведение.
    - Актуально, актуально, еще как актуально!
     Отсмеявшись, Забелин неожиданно стал строгим (перевоплощаться он умел мигом, не зря все же был народным артистом), вызвал Веру и спросил:
     -Там, кажется, в приемной Холодов прохлаждается. Пригласи его, пожалуйста!
     Дверь открылась, Игорь Дмитриевич с любопытством взглянул на вошедшего молодого человека. Тот был высок и худ, с бледным лицом, темными длинными волосами и черными глазищами. Он вошел как-то боком, как краб, и зло посмотрел на Забелина из-под упавшей на глаза челки.
     - Присаживайтесь, Юрий Борисович, - указывая ему на третий стул, пригласил Забелин.
     Холодов сел на самый краешек, и стал монотонно раскачиваться.
     - Я, Юрий Борисович, хочу попросить Вас разъяснить мне концепцию вашего спектакля, который я сегодня имел неудовольствие наблюдать, - голос Забелина дрожал, чувствовалась напряженность.
     Рязанцев занервничал. Его, помимо воли, втягивали в конфликт, чего он страстно не хотел, но отступать было некуда. Похоже, Забелин решил его использовать в качестве третейского судьи.
    - Ах, как неудобно вышло, - думал про себя Рязанцев,- пришел ведь попросить пару дней, чтобы перевести хлам из мастерской. Время поджимает, октябрь на носу, и вот на тебе, попал как кур в ощип.
     - Моя концепция, - пафосно заявил Холодов, глядя, почему-то в потолок, - донести до зрителя все самые гениальные моменты из пьес Шекспира, собрав их в одном спектакле.
     В голосе его слышался вызов.
     - Но ведь у Шекспира все гениально, и вовсе не обязательно выдергивать отдельные сцены, - мягко парировал Забелин, пытаясь сгладить ситуацию.
     - Ну, посмотрите, Юрий Борисович. Я дал Вам полный карт-бланш, старался не вмешиваться в Ваше творчество. Если бы Вы взяли пьесу какого-нибудь современного драматурга и расколбасили бы ее, как Бог черепаху, никто и слова бы упрека Вам не сказал. Не считая, конечно, самого автора, который затаскал бы вас по судам. Но Вам показалось это слишком просто, и Вы замахнулись, как это в одном фильме говорится, на Вильяма, нашего, Шекспира.
     - Что конкретно вызвало в Вас такое раздражение? Давайте обсудим это как деловые люди.
     - Да я, как раз, к Вашему сведению к деловым людям себя не причисляю. Это вы к директору нашему идите. Я хочу указать Вам на некоторые, мягко говоря, нюансы творчества, и попросить их учесть. В противном случае, я наложу «вето» на ваш спектакль, - лицо Забелина раскраснелось, явный признак надвигающегося скандала.
     - Что ж, указывайте, - любезно согласился Холодов, - в конце концов, Вы здесь главный, и хотя Вы принадлежите к старой формации и не хотите ничего менять, не понимаете новых тенденций в театральном искусстве, которые внедряются уже в каждый современный театр, я готов выслушать Вас.
     - Рязанцев даже рот раскрыл от удивления. Такого откровенного хамства в адрес заслуженного человека, каким являлся Забелин, он никогда ни от кого не слыхивал.
     - Хорошо, -  изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, сказал Забелин, - Демократия есть демократия, и каждый волен высказать свое мнение. В конце концов, я сам пригласил Вас к нам в театр, поскольку был впечатлен Вашими успехами в постановках очень сложных спектаклей в других театрах. Меня впечатлил неординарный подход в раскрытии содержания непростых пьес, и поэтому я дал Вам полную свободу в нашем театре. Но я никогда не смогу смириться с теми моментами нашей последней постановки, которые я абсолютно не понимаю и потому не могу принять.
     Он вскочил со своего места и начал нервно ходить взад-вперед по ковровой дорожке кабинета. При этом он говорил, загибая пальцы:
     - Первое, что я совершенно не приемлю, так это то, что Ромео у Вас играет артист, которому, извините, за сорок. Ромео мальчик, и все поведение его - юношеское, порывистое. А Ваш Ромео просто смешон! Согласитесь, что бурная, юношеская страсть в исполнении этого зрелого человека на сцене выглядит нелепо и совсем не убедительно!
     - Второе, что мне совсем не понятно и с чем я не соглашусь ни при каких обстоятельствах, так это то, что Ромео и Джульетта занялись сексом уже при первой же их встрече на балу Капулетти. Это же кошмар какой-то! Где в этой версии хоть намек на любовь и романтизм? Что же Вы делаете, Вы же просто вытравили из пьесы всю ее суть! Так же нельзя!
     - Сейчас все делают ставку на эротику, - перебил его Холодов,- и потом, это придает пьесе пикантность. Она становится новой, свежей, современной. Вот что важно в данном случае! Надо стараться любым способом уйти от надоевшего всем прочтения классики!
      Забелин оторопел, заложил руки за спину, остановился у края стола, уставившись на портрет Любимова, висевшего над ним, пытаясь перевести дух. Он как будто бы спрашивал у Мастера совета: как обуздать зарвавшегося юнца и при этом сохранить свое лицо, не наорать на него и не выставить за дверь. А этого хотелось все больше и больше! Немного придя в себя, он заговорил, обращаясь к Рязанцеву, ища у того поддержку:
     - Игорь Дмитриевич, ну что скажешь? Каков гусь, а! Но это еще не все, что он придумал, ты послушай ка дальше. Тибальта и Меркуцио у него целуются и обнимаются, как геи, а потом Меркуцио читает монолог «Гамлета», когда Тибальт его закалывает. Ты представляешь? Ну при чем, скажите, Бога ради, здесь Гамлет? Это же совсем другая история!
     - Для усиления драматизма, - Холодов сидел, развалившись в кресле, поджав губы, и презрительно смотрел на главного, как на человека, ничего не понимающего в искусстве.
     - Я, к сожалению, не смог досмотреть Ваш спектакль, не вынес этой пытки, боюсь даже предположить, какой конец Вы уготовили. Вполне допускаю, что Ромео, склонившись над умирающей Джульеттой, потребует: - Коня, коня! Полцарства за коня!
     Забелин, наконец, остановился и с негодованием взглянул на молодого человека. Несмотря на то, что щеки у того пылали и было очевидно, что он очень нервничает, Холодов сдаваться не собирался.
     - Я ручаюсь, что именно такой подход необходим современному зрителю. Ставить классически вариант - пошло, нужны свежие решения, современные акценты. Зритель не должен скучать, он должен находить что-то новое и неожиданное в старых, надоевших пьесах.
     -Так черт знает, куда докатиться можно, - Забелин сел в кресло, на него вдруг совершенно неожиданно навалилась грусть и тоска. Повисла пауза. Он вспомнил стихи обожаемого им Вознесенского:
Уважьте пальцы пирогом,
в солонку курицу макая,
но умоляю об одном -
не трожьте музыку руками!

Нашарьте огурец со дна
и стан справасидящей дамы,
даже под током провода -
но музыку нельзя руками.

Она с душою наравне.
Берите трешницы с рублями,
но даже вымытыми не
хватайте музыку руками.

И прогрессист и супостат,
мы материалисты с вами,
но музыка - иной субстант,
где не губами, а устами...

Руками ешьте даже суп,
но с музыкой - беда такая!
Чтоб вам не оторвало рук,
не трожьте музыку руками
   ( А. Вознесенский )
Повисла пауза. Вдруг Холодов взвился:
     - Знаете, Олег Васильевич, - зло выкрикнул он, - во-первых, с концовкой вы не угадали! Она достаточно традиционная.
     - Достаточно? Вы меня пугаете, - Забелин закрыл лицо руками.
     - А во вторых, как хотите! Не будете ставить мою версию, я увольняюсь! Давно хотел сказать Вам, что с Вашим подходом и старой школой, тяжело дышать молодым и талантливым кадрам.
     Забелин сидел задумавшись. Чувствовалось, что он в уме взвешивает варианты, приходилось принимать нелегкое решение. Назначенная премьера неумолимо приближалась. Она должна состояться уже в ноябре, но в таком виде пускать ее никак нельзя. Ему ой как не хотелось ломать накатанную схему, с таким трудом им же и созданную, поэтому, повернувшись к другу, он  тоскливым голосом спросил:
     - Что скажешь?
Рязанцев пожал плечами:
     - Ты же сам хороший режиссер, (не буду говорить гениальный, чтобы не посчитал за лесть). Чего ты испугался? Да, работы будет много, но в таком виде спектакль выпускать нельзя. Я тебя поддерживаю.
     Что-то, по видимому, щелкнуло в голове Забелина, и он решительно сказал:
     - Юрий Борисович, я вынужден отстранить вас от спектакля.
     - Вера, - позвал он секретаря. Та молниеносно показалась в дверях.
     - Юрий Борисович Холодов с сегодняшнего дня отстранен от должности режиссера. Попросите согласовать вопрос с директором.
     - Надеюсь, что вы все хорошенько обдумаете, и мы продолжим разговор в более конструктивном русле. – Забелин изо всех сил сдерживал себя, пытаясь говорить как можно спокойнее.
      - Не думаю, - ответил Холодов, вставая, - Я очень надеюсь, Вы сильно пожалеете, когда я поставлю этот спектакль в другом театре! За успех я ручаюсь. Я увольняюсь совсем!
     - Я искренне желаю вам творческих успехов, - Олег Васильевич еще сохранял спокойствие, но руки его тряслись.
     - Ухожу, - надменно сказал Холодов, вскинул голову. Выходя, он так хлопнул дверью, что Рязанцев, сидящий к ней спиной, невольно вздрогнул.
     - Ты остынь, пожалуйста, - Рязанцев мягко взял Забелина за руку.
     -Да остыл я, отстань, - Забелин вновь вскочил и начал нервно мерить шагами кабинет. Тоска и опустошение нахлынули на него, предательски начал пробирать испуг.
     - Как выходить из положения будем? Времени-то почти не осталось. - Он вопросительно посмотрел на Рязанцева, - но ведь нельзя позволять так обходиться с классикой! Черт его знает, Игорь, может, мы уже постарели и ни хрена не понимаем?
     - Все мы понимаем, правильно ты поступил! А сейчас надо взять себя в руки и просто работать, Олег. Но ты это умеешь и никогда работы не боялся. И совсем ты не устарел! Твоя последняя постановка собирает аншлаги уж три года как. Объявляй кастинг на роли. Набери молодежь, справятся, я уверен. Не переборщи только с новациями.
     - А кто его знает, - Забелин уже весело смотрел на Рязанцева, - куда меня занесет в порыве творчества. Представь себе стареющего Ромео, держащего на вытянутой руке череп, который произносит: - Бедная Джульетта, я знал ее когда-то.
Они расхохотались.
     В дверях появилась секретарь.
     - Что, Верочка? - спросил Забелин.
     - Там в приемной артисты столпились, ждут, хотят переговорить.
     - Давай, милая, побольше чая, конфет, печенья, зови всех. Разговор предстоит трудный и серьезный.
     - Ну, а насчет декораций попозже переговорим, ты уж извини, Игорь Дмитриевич, - обращаясь к Рязанцеву, сказал Забелин.
     Рязанцев кивнул и вышел из кабинета.

Часть 2
1
(Из дневника Дарьи Заручьевой)
Мне кажется, нет, я это точно знаю, что я самый счастливый человек на свете. Я попала в Москву, я работаю в самом красивом доме на свете. Александр Владимирович взял меня к себе, я буду убирать этот чудесный дом. Мне кажется, что и люди, которые здесь живут и работают - самые замечательные. Моя бедная мамочка плакала, когда отпускала меня сюда. Господи, да здесь даже дышать страшно, как здесь хорошо. Надо будет написать мамочке, чтобы не переживала за меня. Здесь все просто очень здорово. Ой, ну что же это я, лучше расскажу о хозяевах дома.
 Хозяин - Александр Владимирович, какой-то бизнесмен. По-моему, он занимается лекарствами, то ли он владеет сетью аптек, то ли производит лекарства. Я не поняла. Уезжает очень рано, приезжает поздно, да и дома когда бывает, все больше разговаривает по мобильному телефону, такие вот дела.
Его супруга - Нели, как она просила себя называть, стройная, красивая женщина, лет не могу сказать сколько, поскольку выглядит она очень молодо, но по моим подсчетам около сорока. Она помогает мужу в его бизнесе, работает на компьютере, дом покидает редко, ей, наверное, хватает сада, в котором она проводит много времени, ухаживая за растениями.
У хозяев есть сын, Виктор, лет 13-14. Очень противный и вредный, с ним надо держать ухо востро, так и норовит сделать пакость какую-нибудь.
В мои обязанности входит уборка всего дома. Поскольку дом большой, то на это уходит много времени. Я разбила его на  10 секторов, и убираюсь поочередно - в четные первые пять, в нечетные – вторые. Я согласовала это с хозяйкой, Нели одобрила мою идею. Сказала, что предыдущая работница убирала ежедневно весь дом, очень уставала и поэтому халтурила.
- А действительно, какой смысл убирать каждый день все помещение. Ты молодчина, правильно все придумала!
Хозяйка подарила мне кучу одежды, из которой, как она сама сказала, немного выросла. На многих из них еще были бирки таких марок о которых я только по телевизору слышала. Вообще, Нели очень позитивный человек, и от нее веет спокойствием и радостью. Общаться с ней одно удовольствие, жаль только времени на это практически не остается. Я очень стараюсь, тщательно оттираю все поверхности, хочется сделать так, чтобы все блестело и доставляло радость моим дорогим хозяевам. Также в мои обязанности входит глажка белья, два раза в неделю. В такие дни я особенно устаю и еле-еле добираюсь до постели. Живу я в отдельном флигеле, на втором этаже которого и есть моя комната. На первом этаже располагается круглосуточная охрана, заодно и меня охраняют. Ребята серьезные, бывшие военные. Так что у меня все хорошо, спасибо Александру Владимировичу и Игорю Дмитриевичу, что взяли меня сюда из деревни.
*******************
Из дневника Дарьи Заручьевой (продолжение).

Сегодня уволили повара. Очень милая женщина, она так плакала, переживала. Александр Павлович все время жаловался, что у него изжога на ее стряпню. Да только, как мне кажется, все дело не в продуктах, и не в том, как приготовить. Часто я наблюдала из своего окна флигеля, как выйдя из машины, идя по дорожке аллеи в сторону дома, Александр Павлович попивает прямо из горла бутылки то коньячок, то пиво, то водку без закуски.  Тут и до изжоги недалеко. Я хотела сказать хозяйке, но подумала, что не мое это дело, да и закладывать человека, который мне только добро сделал, было бы не хорошо. Поэтому я вмешиваться не стала. А теперь чувствую себя виноватой перед поварихой. Она очень вкусно готовила, и не крала продукты, как она сама рассказывала, делает повариха в соседнем коттедже. Может быть, если бы я все рассказала хозяйке, все было бы по-другому? Не знаю.
Сегодня пришлось пожаловаться Нели на Витюшу, как его называют родители. Он обстреливал меня из рогатки, когда я пылесосила в гостиной. Стрелял со второго этажа, я сначала и не поняла, что происходит. Только боль дикая. Думала, как это я умудрилась удариться обо что-то. Если бы он не расхохотался довольный, я бы и не подумала на него. Нели сильно отругала сорванца, а он погрозил мне кулаком, мол, отомщу еще.
Так и текут дни. Вот уж и месяц пролетел, а я и не заметила. Сегодня получила первую зарплату, да так много. Ни я, ни моя мама, отродясь таких денег не видывали. Побегу на почту отошлю мамочке, вот заживет, пусть порадуется. Мне здесь совсем мало надо, и так живу на всем готовом. Вчера Нели мне опять новые вещи, с бирками, отдала, даже нижнее белье. Такое красивое, аж дух захватил, когда у зеркала примеряла. Я очень-очень счастливая. Ну, все, засыпаю.
Из дневника Дарьи Заручьевой (продолжение)
Недавно Александр Владимирович приехал очень рано для него, сразу после обеда. Сказал, что сейчас прибудут гости из Швейцарии, они будут все вместе готовить какую-то национальную еду. Гости приехали под вечер. Они готовили на открытом огне сырное и мясное фондю. Загадили всю кухню соусами, я после них потом целый день всю кухню драила. Все общались на английском. У меня хоть и английский в школе был, я их совсем не понимала, но очень старалась уловить знакомые слова, да куда там. А в Швейцарии, оказывается, основной язык-немецкий, а я и не знала, думала английский. Мне потом Нели сказала, и очень смеялась.
На следующий день, когда я вычищала кухню, появился Витюша и скомандовал мне, чтобы я налила ему стакан кефира. Руки у меня были грязные, скоблила пол, поэтому ответила ему, чтобы сам взял в холодильнике, - чай не маленький. Витюша налил кефир, а остатки специально вылил на пол.
- Ты что делаешь, негодник? - заругалась я на него. – Вот все расскажу маме.
Он рассмеялся, взял в руки трехлитровую банку с медом и разбил ее об пол. Я обомлела. Мед этот специально по спецзаказу привозят им с Алтая. Витюша, насвистывая, ушел из кухни. Я потом до ночи скоблила и оттирала сладкий мед от пола. Конечно, я все рассказала Нели. Та всплеснула руками, покачала головой, да на том все и кончилось. Очень боюсь я этого невоспитанного сорванца. Много раз я пыталась разговаривать с ним, наладить контакт, но тщетно, даже не пойму, почему этот мальчик такой агрессивный при таких хороших родителях. Но я не отчаиваюсь, думаю, что у нас все со временем наладятся отношения, и мы подружимся.
Как-то я протирала пыль с карнизов. Так как это очень высоко, то я взобралась на высокую стремянку. Страшно было. Работаю, как вдруг подскакивает этот маленький паршивец, и сбивает, нарочно, стремянку. Я кубарем полетела вниз, и сильно грохнулась об пол. Прибежала Нели, я от боли даже сказать ничего не могу, а Витюша сказал, что это я сама упала. Меня уложили в постель, позвали доктора. Когда он вошел, я его узнала, только сегодня утром его по телевизору видела, очень знаменитый. Осмотрел меня, ощупал, сказал, что, слава Богу, ничего страшного, только ушибы - переломов нет. Неделю я отлежалась, и сказала, что я не могу больше работать. Нет, конечно, работа хоть и тяжелая, но мне нравится. Увы, но мне не удалось наладить контакт с Витюшей, и это проблема. Он издевается надо мной, а я не понимаю, как ему противостоять. Ну, не драться же с ним, в самом деле. Витюша даже не извинился передо мной. Я долго размышляла, пока лежала с ушибами, и все же решила уйти. В конце-концов, этот мальчик меня если не убьет, то покалечит, - подумала я.
Нели очень переживала, не хотела меня отпускать. Уж она и ругала сына, и говорила, чтобы Александр Владимирович наказал его, серьезно с ним поговорил. Но противный мальчишка ни в чем не признавался. Потихоньку от него отстали, и меня отпустили.
В это время у них как раз гостил Игорь Дмитриевич. 
- Ты же неплохо рисуешь, правда? - спросил, он у меня. - Я как раз зашиваюсь с декорациями. Премьеру хоть и перенесли на конец сезона, но время бежит быстро, помощь не помешает. 
- Давай пока ко мне, с главным режиссером я договорюсь. Правда, деньги там мизерные. Поживешь пока у меня. Трехкомнатная квартира, конечно, не эти хоромы, но место найдется.
Я, конечно, сразу согласилась. Так я оказалась у Рязанцева. На прощание Нели надавала мне еще кучу шмоток, сказала, что если я передумаю и захочу вернуться, они с удовольствием возьмут меня назад.
- Жизнь покажет, - философски сказал Игорь Дмитриевич, и мы поехали в Москву. Очень грустно мне стало на душе, как будто что-то родное у меня отняли.
2
Октябрь выдался промозглым. Постоянно моросил холодный дождь, теплых дней, или хотя бы ясных не было вовсе. Серость, слякоть, сырость. От постоянного дождя на дорогах образовались лужи. Прохожие под зонтами, торопливо обегали их, спеша по делам. Дождь лил за шиворот, забирался холодом в душу, создавая унылое и невеселое настроение. Так и хотелось перефразировать Пастернака: октябрь, достать чернил и плакать.
Одно лечение от уныния – вечером уютно устроиться на диване с теплым пледом и бокалом вино. Рязанцев так и поступал. В начале октября он поехал к себе в мастерскую. Последние события в театре сбили в кучу весь его привычный график. Работы навалилось уйма, но подвести своего приятеля – главного режиссера Забелина он никак не мог, работал, скрипя и стиснув зубы. Забелин поменял всю концепцию постановки, перенес все действие в 20 век в Рим во времена правления Муссолини, в результате поменялись и декорации и костюмы. Семейство Капулетти, по замыслу режиссера, поддерживало фашистский режим. Монтекки, наоборот, боролись против него. Декорации требовалось сделать в черно-красно-коричневых тонах, но без свастики и прочих атрибутах фашистского строя. Для бала во дворце Капулетти, Забелину нужно было поставить танец.
- Надо пригласить рок-ансамбль, хорошо бы «Юпитер» с Бутусовым,- задумчиво сказал он.
- Здесь нужен танец в эссесовской форме, под песню «Скованые одной цепью», и обязательно саксофон. И вообще, будет правильно, если весь спектакль будет идти под сопровождение рок музыки.
Директор взвыл, он уже прикинул, в какую копеечку обойдется идея Забелина, но тот его успокоил:
- Не бесись, Борис Моисеевич, все окупится. Вот увидишь.
- Послушай Олег Васильевич, а вся эта постановка, действие перенесено в фашистскую Италию, рок группа, не перебор ли?- Борис Моисеевич, поглаживая лысину, как можно тактичнее осведомился у Забелина.
- Нет, не думаю. Видишь ли, Борис, - Забелин мог себе позволить общаться с директором на «ты», - лично я рассматриваю Шекспира как второго мессию. Нет, по-моему, ничего, что Шекспир гениально не описал бы в своих произведениях. Чувства, переживания, любовь, предательство, все есть у него.  Так же,  как  у Пушкина.
- Неужели и впрямь, мессия? - испуганно спросил директор. Он думал, что Забелин потешается над ним, поэтому был весь настороже.
- По мне, так да, - просто ответил Забелин.
- Эти гении охватили все проблемы человечества, все, что написано в Библии, сказано ими, только более понятно для современного человека. Поэтому ставить их можно независимо от времени. Это всегда будет гениально. Правда,- спохватился Забелин, - и поставить их надо тоже гениально.
- Ну, на это, слава Богу, есть Забелин,- кряхтя,  парировал директор, и последовал к себе в кабинет, подсчитывать, во что обернется ему новое новаторство режиссера. 
 Все кружилось, вертелось, ходило ходуном.   Рязанцев сам зверски уставал, но глядя на Забелина, на то, как тот осунулся, часто доставал лекарства из дипломата, и виновато глядя на всех, говорил:
- Лекарство от старости, к сожалению, еще никто не изобрел, приходится довольствоваться малым.
Рязанцев изо всех сил работал, чтобы не подвести товарища, но и его силы были уж на пределе.
А пьеса все более и более обретала очертания. Никак только  не могли  определиться с Ромео. Никто из просмотренных артистов не подходил. Что-то не устраивало Забелина, и он с ожесточением, до позднего вечера, все прослушивал новых и новых претендентов.
**************
Когда Рязанцев, наконец-то, вырвался и  заехал в мастерскую, на дверях он увидел новый висячий замок. Он покряхтел и отправился прямиком к председателю товарищества.
 Надо сказать, что эта мастерская Рязанцева очень устраивала. Она находилась в непосредственной близости от его дома, всего в двух остановках метро. В похожий день Игорь Дмитриевич частенько прогуливался до нее пешком. Терять ее ой как не хотелось, да и работы, находящиеся в ней, очень могли пригодиться ему сейчас для новых декораций. Рязанцев в уме уже прикидывал, что в некоторых старых работах можно исправить, чтобы использовать их сейчас.
Председатель встретил его холодно, даже сесть не предложил, и сказал, что замок врезан по просьбе нового хозяина, и что в официальные права он вступил с начала октября. На днях к нему поступят официальные бумаги, тогда он и познакомит его с новым хозяином и они решат, что делать с его имуществом.
Рязанцев был сильно вымотан. Усталость и промозглая погода валили его с ног. Он только пробурчал что-то гневное в адрес председателя, на что тот лишь усмехнулся, и вышел вон.
На каникулы прилетели дочь и внуки. Как будто в подарок, специально для них, на несколько денечков выглянуло солнце. Погожие деньки добавили красок. Вперемежку с серым красками, брызгами заиграли палитрой желтого, рыжего, оранжевого и красного цветов осенние листья, с  каплями дождя на них. Они становились прозрачными под лучами солнца, и мягко падали под ноги, шурша и шелестя, зачаровывая  мелодией осени.  Эта картина  напоминала репродукции любимого Рязанцевым  Рене  художника.
- Когда же, интересно, я все же смогу вырваться в Брюссель и посетить музей Магритта? - задал он, в очередной раз, себе риторический вопрос.
 В последний день  посещения, Рязанцев привез дочь и внуков на могилу Киры, как и обещал ей в их последнюю встречу.
Они положили цветы, посидели на скамейке  (Виктор уже позаботился и установил ее). Цветов на могиле было много, все свежие. Виктор, по-видимому, заботился и об этом. С фотографии им улыбалась Кира. Внуки вскоре пошли разведывать окрестности, а Игорь Дмитриевич и дочь сидели и молчали.
- Что же ты не сказал, что мама умирает, когда был у нас? - спросила дочь.
- Видишь ли, Алена, я выполнял просьбу твоей мамы. Она так хотела, взяла с меня слово, я его не нарушил.
- Как она умирала, сильно мучилась?
- Врачи делали все возможное, - Рязанцев вздохнул, вспомнив о последней встрече. - Давай не говорить об этом. Она хотела, чтобы вы запомнили ее такой, какой она была при вашей последней встрече.
- Я постараюсь,- тихо ответила Алена.
Они встали и пошли по аллее. Повсюду росли березы и вязы. Кладбище было старым, захоронений здесь практически не производилось, поэтому оно больше напоминало старый ухоженный парк, по аллеям которого можно было гулять, слушать пение птиц и дышать свежим воздухом.
- Знаешь, папа,- Алена взяла отца под руку,- когда вы развелись, я так страдала. Ведь я одинаково любила вас обоих. Я никак не могла ни умом, ни сердцем вас разделить. Я любила просто потому, что ты ПАПА, и потому самый лучший, потому, что она МАМА, и лучше ее нет никого на свете. И вдруг я увидела, что вы тоже люди, как и все, кто живет рядом. Что у вас, оказывается, есть свои слабости. Это открытие больно ранило меня. Наверное, я просто сразу стала взрослой. Прошло то чувство, которое я питала к вам до этого.
Алена засопела и крепче прижалась к  отцу.
     - Это происходит со всеми нами,- мягко ответил Рязанцев. -Твои дети тоже в какой-то момент станут замечать недостатки, и ,к сожалению, прежде всего, именно их. Лишь спустя некоторое время увидят и достоинства. Так уж устроено. Не могу сказать, что к этому надо относиться спокойно, просто к этому надо быть готовым,  быть мудрым и терпеливым, чтобы не оттолкнуть от себя. Чаще всего именно здесь взрослые совершают ошибки, я тому не исключение.
- Ладно, все хороши, - Алена остановилась, оперлась на отца и палочкой стряхнула с каблучка грязь,- давай стараться хоть с этого момента меньше раздражать друг друга.
- Буду стараться изо всех сил,- пообещал Рязанцев.
- И я даю такое же обещание, - Алена хитро подмигнула отцу, - ты у нас теперь один остался.
Рязанцев поцеловал дочь и сказал:
- Ну, я пока еще не калека. Позабочусь о себе сам. Но все равно за заботу спасибо, растрогала.
В это время затренькал мобильник.
- Слушаю, - ответил Рязанцев.
- Игорь Дмитриевич Рязанцев? – спросили в трубке, (номер был незнакомый).
- Да, - ответил Игорь Дмитриевич.
- Вас беспокоит адвокат Ряпушка Константин Евгеньевич.
- Слушаю вас внимательно, Константин Евгеньевич.
- Не могли бы вы в ближайшее время посетить мой офис по адресу (он назвал адрес).
- С какой целью? - осведомился Рязанцев.
- Я являюсь душеприказчиком Вашей бывшей супруги. Она упомянула Вас в своем завещании. Я хотел бы Вас ознакомить с его сутью. Когда Вам удобно это сделать?
- Завтра я выходной, поскольку утром провожаю дочь и внуков в аэропорт, после обеда освобожусь. Удобно Вам?
- Отлично, Игорь Дмитриевич, буду вас ждать. Я работаю до 20 часов. До встречи.
- Кто это? - Заинтригованно спросила Алена.
- Адвокат твоей мамы, зачем-то хочет со мной встретиться, - удивленно ответил Рязанцев.
- Позвони потом. Расскажи, что хотел, - попросила дочь.
- Конечно, о чем речь, - рассеяно ответил Рязанцев. Его занимал вопрос, по какому поводу его разыскал адвокат.
Проводив на следующий день дочь с внуками в аэропорт,  попрощавшись и пообещав друг другу скоро встретиться, хотя с последней работой, Рязанцев понимал, что это будет трудно сделать, он направился прямиком в офис к адвокату.
Константин Евгеньевич ждал его, предложил чаю. Рязанцев не отказался. Попив чаю, адвокат перешел к сути дела.
- Вам известно помещение по адресу (он назвал адрес его мастерской)?
- Безусловно, - ответил Рязанцев.
Ряпушко протянул ему через стол папку с документами.
- В своем завещании, Кира Валерьевна передала все права на эту собственность Вам, Игорь Дмитриевич. Прошу, берите документы, эта мастерская теперь Ваша собственность, владейте. Кира Валерьевна выкупила ее для вас.
Рязанцев сидел оглушенный услышанной новостью. Он не мог поверить: нет, нет, сейчас этот адвокат улыбнется, и скажет, что все это шутка.
Но Константин Евгеньевич, напротив был исключительно серьезен и протянул через стол худенькую папку.
Слезы застилали глаза Рязанцеву, машинально он открыл папку, в которой лежали какие-то документы, в которых он  ничего не понимал, и вдруг он увидел короткое письмо, написанное почерком Киры. Он жадно схватил его и принялся читать.
«Дорогой Игорек! Чувствую я, что дни мои сочтены, как пишут в романах. Пора подвести итог. Ты всегда был дорог мне, и я не переставала тебя любить. Виктор знал это, и не обижался. В конце концов, это мой выбор. Я очень хочу, чтобы ты был счастлив и независим. Позволь мне сделать  тебе подарок. Пусть эта студия будет памятью обо мне. Повесь там, на видном месте, мой портрет, и всегда улыбайся ему, когда будешь приходить туда.  Так я буду рядом, поддерживать тебя.  Прощай, мой милый. Обнимаю тебя».
Из глаз Рязанцева текли слезы. Он постыдно плакал в присутствии чужого человека. Ряпушко деликатно вышел за  дверь, дал время Рязанцеву прийти в себя. К чужому горю он привык, много всякого он повидал на своем веку.
- Ну, не смею вас более задерживать, - сказал он вернувшись в кабинет, когда Рязанцев немного успокоился.- Я, в свою очередь, - мягко сказал он ,- от всей души желаю вам счастья.- И он протянул Рязанцеву руку.
Когда Рязанцев вышел на улицу, его обдало холодом и дождем. Опять заморосил, паршивец. Неожиданно в небе, на мгновенье образовалась прореха, и одинокий солнечный луч, упав с небес, коснулся его головы. Но Рязанцев, углубленный своими мыслями этого не заметил.  Он медленно шел к машине, и все бубнил себе под нос, закрыв лицо руками.
-Боже мой, Боже мой.

Хотя б во сне давай увидимся с тобой.
Пусть хоть во сне
твой голос зазвучит...
В окно -
не то дождём,
не то крупой
с утра заладило.
И вот стучит, стучит...
Как ты необходима мне теперь!
Увидеть бы.
Запомнить всё подряд.
За стенкою о чём-то говорят.
Не слышу.
Но, наверно, - о тебе!..
Наверное, я у тебя в долгу,
любовь, наверно, плохо берегу:
хочу услышать голос -
не могу!
Лицо пытаюсь вспомнить -
не могу!..
...Давай увидимся с тобой хотя б во сне.
          ( Р. Рождественский )

3
Роман Долгих, или просто Рома служил в театре уже несколько лет, еще со студенческой скамьи. Он был искренне влюблен в театр. Его мама работала в библиотеке, отца он не знал вовсе. Достатка никогда в доме не было, поэтому невысокая зарплата в театре его не смущала. Ромка, где только не подрабатывал, на всяких вспомогательных работах, на детских утренниках, и тому подобное, чтобы помочь матери. Но жили они дружно и не жаловались на трудности. В детстве он был очень болезненным мальчиком, маленького росточка, хлипким. Одноклассники над ним  издевались и обижали. Мать постоянно таскала его по врачам. Казалось, что переболев одним, Ромка сразу же заболевал другой болезнью.  Но лет в четырнадцать он увлекся теннисом и сразу же куда-то исчезли болезни, Ромка вытянулся и к восемнадцати годам стал высоким, красивым парнем, на которого заглядывались девушки. Однако Ромка был стеснительным и робким. И еще одна неприятность была у него - он был слишком влюбчив. Стоило лишь ему увидеть какую-нибудь смазливую девичью мордашку, как он тут же пылал к ней любовью, как ему казалось до гроба, а точнее, до следующей встречи, с каким-нибудь новым предметом воздыхания.
Так и в театре. Поступив сюда, что было невероятной удачей само по себе, он тут же влюбился, поначалу в симпатичную молодую буфетчицу,  смущаясь, краснея и робея, не мог выговорить ни слова, когда подходила его очередь, что-нибудь заказать. Последним предметом его воздыхания была Светочка, актриса, игравшая роль Джульетты в новом спектакле. Светочка была субтильной барышней, русыми волосами, мелкими чертами лица, ничего особенного из себя не представлявшей. Однако, наш влюбчивый Роман, как верный Ромео следовал за ней повсюду, и заикался и краснел, когда Светочка обращалась к нему с какой либо просьбой, а то и просто поболтать в перерывах между репетициями. Нетрудно догадаться, что наш юный герой мечтал сыграть роль Ромео, и не раз представлял, как он со своей возлюбленной разыгрывают сцены из спектакля. Но проводимый кастинг на роль Ромео, как-то проходил мимо него. Сколько раз он хотел подойти к главному режиссеру и попросить посмотреть его на эту роль, ведь он знает эту роль назубок, уж он-то сыграет ее с такой страстью, что зал будет рукоплескать стоя, и овациям не будет конца! Но не хватало смелости нашему юному герою. Вот и приходилось ему воздыхать за кулисами, глядя на предмет своего обожания и шепча про себя реплики Ромео. Светочка делала вид, что не замечает его, такая уж кокетка была эта девчушка. Так и проходил день за днем.  Все вокруг не без интереса наблюдали за этими событиями. Конечно, от зорких глаз коллег не могло укрыться развитие их отношений, и многие делали ставки, когда же Рома осмелится подойти к Светочке и у них закрутится роман. В это самое время Рязанцев привел Дашу в театр помогать ему в изготовлении декораций.
- Тебе, Даша, - говорил ей Рязанцев, - надо заработать афишу. Что это значит? Это означает, что если ты будешь упорно трудиться над декорациями, то в афишах будет фигурировать твоя фамилия. Сейчас мы работаем над спектаклем «Ромео и Джульетта» и  уже в этом случае мы постараемся, чтобы твоя фамилия появилась на афише.
 - Если спектакль пройдет с успехом, - тут он трижды поплевал через левое плечо, - то потом тебе будет легче найти работу в других театрах, если надумаешь со временем отсюда уйти.
Даша, которая была просто очарована театром, его атмосферой, запахом кулис, думала лишь: - Господи, Господи, сделай так, чтобы я навсегда осталась в этом замечательном театре, таком большом и красивом. Сделай так, Господи, чтобы моя работа нравилась, а я готова все-все сделать, чтобы только подольше оставаться здесь, в этом волшебном мире.
- Да что Вы, Игорь Дмитриевич, как может здесь не нравиться, - она смотрела на Рязанцева восхищенными глазами, - давайте быстрее, давайте мне работу, я готова здесь жить.
Рязанцев улыбнулся и провел ее в мастерскую и объяснил суть их работы, что необходимо сделать в первую очередь, поскольку начались прогоны и декорации уже были необходимы.
- А можно мне остаться вечером и посмотреть спектакль? - попросила Даша.
- Конечно, - ответил Рязанцев, - ты теперь наш работник. Только сегодня лишь дневной спектакль, детский, кажется.
- Ой, я все равно хочу посмотреть, - торопливо сказала Даша.
- Хорошо. Я сегодня пораньше уйду, мне надо съездить в свою мастерскую и отдать документы в управляющую компанию. Теперь у меня, -не без гордости сказал Рязанцев, - есть собственная мастерская. Закрой перед уходом все, не забудь.
Даша кивнула, она была безмерно счастлива. Она принята на работу в московский театр, да еще такой крутой. Об этом она никогда даже не мечтала, даже думать не могла.
Днем давали «Оловянного  солдатика». Роль солдатика играл наш влюбчивый герой - Роман. Даша восхищенно смотрела на все из-за кулис, прижимая кулачки к лицу. В перерыве между действиями, Рома проходя мимо бутафорской ограды королевского дворца, неловким движением зацепился мундиром об ограду и разорвал его. На пол упала пуговица, клок мундира отвис на груди. Схватившись за голову, Роман побежал к костюмерше, старой служащей Алевтине Григорьевне. Но  та, видимо, куда-то отошла. Роман чуть не завыл от обиды, скоро на сцену, а он в лохмотьях.
- Давайте я вам помогу, - неожиданно услышал он за спиной.
Роман обернулся и увидел красивую, стройную девушку, лет двадцати, с каштановыми волосами и невероятной красоты серыми с поволокой глазами. Это была Даша. Она стояла с протянутой к нему рукой.
- Я быстро поправлю ваш костюм, никто ничего и не заметит.
Рома снял мундир и протянул его девушке.
- Как звать тебя? - поинтересовался он.
- Даша, а тебя? - она ловко орудовала ниткой и иголкой, зашивая костюм.
- Рома.
Зрители спектакль приняли. Долго аплодировали. Огромный букет, который вручили Роману, он подарил Даше. И вообще, Роман сам себе удивился, он был смел и решителен на этот раз. Он в тот же вечер  пригласил девушку в кафе, где они долго и непринужденно болтали о том, о сем. Роман вдруг обнаружил в себе талант интересного собеседника, травил смешные истории из жизни театра и артистов. Даша  смеялась переливчатым смехом, ей было приятно находиться в компании с таким красивым парнем, к тому же артистом. Она рассказала, как работала в загородном коттедже, как ее затравил противный мальчишка, и теперь ее взял к себе в помощники Рязанцев. И они весело смеялись.
- Да, Игорь Дмитриевич, это Человек!- и Рома поднял вверх большой палец, - у нас все его любят.
Рома проводил Дашу до дома Рязанцева, и они еще долго болтали, им очень не хотелось отпускать друг друга. Ромка поведал о том, как мечтает сыграть роль Ромео в новом спектакле, и как режиссер не обращает на него внимания.
- Так ты подойди и скажи ему об этом,- посоветовала Даша. - Он же не знает о том, как тебе хочется сыграть эту роль.
- Я не могу, я стесняюсь, а вдруг не получится, - Роман занервничал и отвернулся.
- Получится, вот увидишь, обязательно получится. Ты такой замечательный, вон как здорово сегодня сыграл.
- Ну, одно дело детский спектакль, Ромео совсем другое дело.
- Ты так красиво говоришь, такой голос у тебя красивый.
- Знаешь, я сам себе удивляюсь, - смущенно ответил Роман, - обычно я двух слов с девушкой сказать не могу.
Даша весело засмеялась.
- Ну, вот видишь, значит, и с ролью справишься. Ладно, мне пора, прощай, Ромео, - она весело рассмеялась,  и осмелев, чмокнула его в щеку, исчезла в парадной.
Рома еще долго стоял, держась за щеку, куда его поцеловала Даша, пока усилившийся дождь не погнал его восвояси. Небо было затянуто тучами, и по земле стелился туман, но в душе Ромы играл целый оркестр, и было  радостно. Перепрыгивая через три ступеньки, он спускался в метро.
 Естественно, Рома уже без памяти был влюблен в Дашу.
4
Телефонный звонок застал Рязанцева в ванной. Так и не добрившись, он подскочил к аппарату и взял трубку.
- Але, Игорь Дмитриевич, - услышал он знакомый голос Василича, - как жизнь?
- Все нормально, спасибо, - слегка озадаченным голосом ответил Рязанцев.
- Случилось что-то? - Рязанцев ожидал самого худшего, что сгорела дача, или на худой конец в нее влезли воры, хотя красть там, по большому счету, было нечего.
- Нет, нет, - торопливо заверил его Василич, - слава Богу, все в порядке.
- Фу-х!- облегченно вздохнул Рязанцев, - напугал ты меня, Василич, ей-Богу.
Рязанцев включил кофе-машину.  Запах ароматного напитка распространился по всей кухне.
- Я тебе вот что звоню, Игорь Дмитриевич. Тут у нас охота намечается на волков. Наследили они маленько, двух лосей задрали, у сторожа нашего магазина собаку тоже задрали, озоруют.  Вышли, значит из  болот, что на 38 квартале.  Тут наши егеря уж офлажковали, стая штук 8-10 в окладе. Если хотите, приезжайте завтра, поохотимся.
У Рязанцева засосало под ложечкой. Такая удача бывает не часто.
- Давай, Василич, я созвонюсь с Александром Владимировичем. Если он соберется, то завтра к вечеру мы у тебя.
- Жду, - сказал Василич и повесил трубку.
Рязанцев отпил глоток кофе и включил приемник. Тот хриплым голосом Высоцкого запел:
 Идет охота на волков, идет охота!
На серых хищников - матерых и щенков.
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.
Кровь на снегу и пятна красные флажков.
       ( В. Высоцкий )
- Ну вот, все один к одному, - подумал Рязанцева, кровь у него уже бурлила.
Никогда еще не был на охоте на волка, надо позвонить Рудакову. Игорь Дмитриевич потирал руки.
На запах кофе на кухню вошла Даша. Посмотрев на Рудакова, она залилась веселым смехом. Тут только Рязанцев вспомнил, что не добрился и половина лица у него в пене. Тоже засмеявшись, он пошел в ванную добриваться. Декабрь выдался снежным. Даже в городе дворники, отгребая снег с тротуаров, насыпали огромные сугробы. Погода стояла хорошая, солнечная и не так уж холодно, всего каких-то 5-7 градусов ниже нуля.
Рязанцев набрал номер  Рудакова.
- Александр Владимирович?
- У-у? - ответила трубка.
- Спишь еще?
- Никак нет, зубы чищу.
- Василич звонил только что, на охоту зовет.
- На рябчика?
- На волков, - Рязанцев представил себе удивленно лицо Рудакова. И тот действительно присвистнул.
- Когда?
- Вчера, - ответил Рязанцев, - если серьезно, то завтра ждут нас, они стаю офлажковали.
- Что сделали со стаей? - переспросил Рудаков.
- Да флажки натянули по периметру, чтобы волки с того места не ушли,- пояснил Рязанцев.
- Еду, что брать? - голос у Рудакова уже звенел, чувствовался азарт.
- Заезжай с утра, а что брать, сам знаешь: ну что ружье, лыжи и все остальное, - голос у Рязанцева тоже приободрился.
- Давай, до завтра, буду подъезжать, позвоню, - Рудаков положил трубку.
- Мать хочешь проведать? - Обратился Игорь Дмитриевич уже к Даше.
Та радостно кивнула.
- Тогда собирайся завтра с нами в деревню.
- А как же работа? - Даша удивленно посмотрела на Рязанцева.
- Работа не волк, в лес не убежит, - парировал Игорь Дмитриевич и рассмеялся. – не переживай, отпрошу я тебя. Ты и так ударно поработала, идем с опережением графика.
Даша взвизгнула от радости, подпрыгнула и помчалась к себе в комнату собираться. Кисточка испуганно отскочила от Даши, и, вскочив на буфет,  смотрела круглыми, испуганными глазами на все происходящее.
- Игорь Дмитриевич, а можно мне в магазин сбегать, купить гостинцев в деревню?
- Что ты у меня спрашиваешь, едем завтра, иди, покупай, успеешь.
Даша быстро оделась и умчалась в магазин.
Рязанцев открыл сейф, проверил ружье, патроны. Обмундирование и лыжи были у него на даче в Красатихе.
- Ну, все в порядке, к бою готов, - сказал сам себе Рязанцев. - Схожу-ка я в мастерскую, да повешу портрет Киры, как обещал, а то декабрь уж скоро закончится, а все недосуг было, - он оделся, взял портрет, аккуратно обернул его в газету, перевязал и вышел на улицу.
Красное утреннее солнце еще не грело, а только окрашивало снег в розовый цвет. Весело чирикали воробьи. Перед тем как идти в мастерскую, Игорь Дмитриевич зашел в маленькую церквушку около дома, и поставил свечку Кире, за упокой.  Потом быстро дошел до мастерской, отпер дверь ключом.
- Давненько я сюда не захаживал, - подумал он.
Игорь Дмитриевич бережно развернул портрет, прикинул место на стене, куда его повесить, и через десять минут улыбающаяся Кира, озорно смотрела на него с портрета. Рязанцев полюбовался портретом, подмигнул ей, и, заперев дверь, поехал на работу. Вчера вечером за чаем Даша рассказала о том, как мучается ее ухажер Ромка Долгих и все не решается подойти и предложить себя на роль Ромео в спектакле.
- Ведь он всю роль на зубок знает, - Даша обиженно говорила Рязанцеву, - неужели Олег Васильевич не замечает его?
- Ну, что б тебя заметили надо хотя бы подойти и предложить себя, -дал совет Игорь Дмитриевич.
- Да стесняется он, робкий какой-то.
- Так ты подойди, - хитро глядя на нее, и  попивая ароматный  чай, сказал Рязанцев.
- Ой, что вы Игорь Дмитриевич, я то уж совсем робею. Кто он, и кто я! Скажете такое!
Рязанцев ничего не сказал, взял книгу и отправился в постель читать детектив.
Олег Васильевич Забелин репетировал  «Утиную охоту» А.Вампилова. Совсем недавно ему пришла в голову мысль возобновить постановку этой пьесы.
- Я на репетициях этой пьесы отдыхаю, измотала меня постановка          «Ромео и Джульетта», - пожаловался он Рязанцеву.
- Переключаться тоже надо,- рассудительно напутствовал Рязанцев, - я, например, вместо утиной, завтра поеду на волков охотиться.
- Везет тебе, - с завистью сказал Забелин, - ну да придраться к тебе нельзя. У тебя полный ажур. Славная у тебя помощница, работящая!
- Кстати, - Рязанцев изобразил гримасу, как будто только что вспомнил что-то чрезвычайно важное, - если позволишь, ее я тоже с собой возьму, пусть мать проведает.
Забелин с ехидцей посмотрел на Рязанова, но у того был невозмутимый вид.
- Поговаривают, что она и живет у тебя. Не боишься слухов?
- Я человек свободный, Даша тоже взрослый человек. А что до слухов,- пусть завидуют. Если мы с тобой еще и на все, что о нас болтают, будем внимание обращать, работать некогда будет.
- Ладно, ладно, - замахал руками Забелин, открещиваясь от скользкой темы.
- Кстати, сменив тему, продолжил Рязанцев, - Я тебе рекомендую попробовать на Ромео артиста нашего, Романа Долгих. По-моему, очень способный парнишка. Слышал я, он роль назубок знает.
Забелин подозрительно взглянул на Рязанцева, но у того был абсолютно безмятежный вид.
- Хорошо, можно посмотреть, вдруг и впрямь Ромео получится, - немного спустя сказал он. -  Оловянный солдатик у него хорошо выходит, да и парень вроде  толковый.
- Ну, не буду тебе мешать.
- Да уж сделай милость, иди, охотник,- с усмешкой сказал Забелин.
- Волчью шкуру тебе в подарок привезу, - пообещал Рязанцев.
- Сам живой приезжай, - напутствовал режиссер. Он помахал ему на прощанье рукой и углубился в творческий процесс.
5
Рудаков приехал чуть свет. Рязанцев с Дашей загрузились, и команда двинула в Красатиху. Ехали, болтали ни о чем, в основном о предстоящей охоте. Шутка ли, и один и другой впервые ехали охотиться на волка. Возле Красатихи Рудаков дозаправился, и когда они подъезжали к дому Василича, мотор вдруг странно зачихал, машину затрясло, и она заглохла. Рязанцев вопросительно посмотрел на  Рудакова. Тот сам сидел озадаченный, ничего не понимая. Василич с сыном встречали на крыльце.
- Дизель где заливал? - спросил он у озадаченного Рудакова.
- Да тут, недалеко, рядом с поселком. А что?
- А то! - многозначительно произнес Василич, - наша солярка только для тракторов подходит, а не для твоей заморской птицы.
- А что теперь делать будем? - вид у Рудакова был убитый.
- Для начала давай ее в мой гараж затолкаем, - Василич подскочил к воротам гаража и открыл их.
Мужчины затолкали внедорожник в гараж.
- Завтра Лешка прочистит твои форсунки, - отдуваясь сказал Василич, -зальет канистру хорошей соляры, ну и до губернии дотянешь, а там в городе заправишься.
И уже к сыну.
- Ты завтра тепловую пушку с утра поставь под нее, легче прочищать будет.
- Хорошо, отец, - ответил Лешка.
- Не волнуйся, дядя Саша, поправим беду, эка невидаль, - обращаясь к Рудакову, вытирая руки грязной тряпкой, сказал Лешка.
- Спасибо, - растроганно поблагодарил Рудаков.
- Пошли, поедим, - предложил Василич, - сейчас  егеря и охотники пожалуют, будем совет держать, как завтра охотиться.
- А ты, батя, что ли собираешься? - спросил Лешка у отца.
- А куда ж я денусь? Теперь туда только на моем драндулете можно будет нам доехать. Он рукой махнул на старый УАЗик, с брезентовым верхом. Ладно, все, пойдем в дом, хозяйка зовет!
Даша убежала домой, к маме.
Вскоре подъехали егеря и охотники, восемь человек. Егеря на карте показали, где офлажковали дневку волков.
- Там они, Василич, - горячо сипел Степка Седых, местный егерь, - штук восемь-десять, не меньше.
- Так разве мы не на 38 квартал за ними едем? - удивился Рудаков.
Егеря и бывалые охотники рассмеялись.
- На 38 квартале ты их никакими силами не возьмешь. Там их дом, логово, болото, - сказал один из егерей, раскуривая папиросу.
Налили по полстакана.
- Давайте, мужики за удачную охоту! - сказал Седых.
Молча чокнулись и выпили, поддержали тост.
- Вы поменьше сегодня на водку налегайте, - посоветовала Тася, - а то вся охота у вас здесь на диване и пройдет.
- Мы меру знаем! - оправдывался за всех муж.
- Знаю я вашу меру, пока под стол не упадете, от стакана не оторвешь, - она тряпкой вытирала со стола, сурово глядя на охотников.
Все заулыбались.
Седых показал на карте место завтрашней встречи, побалагурили еще чуток, потравили  охотничьи байки и разъехались.
- Вы, вот что, - сказал Василич Рудакову и Рязанцеву, - перекидывайте свое барахло в  УАЗик, завтра с утра рванем.
- Пойду, затоплю, а то спать мерзло будет, - вдруг засуетился Рязанцев.
- Угомонись! - остудил его Василич, - Лешка с утра уж у тебя затопил. Если бы ты сейчас топить начал, аккурат к утру согрелись бы.
Он весело засмеялся, все подхватили. Посидели, поужинали, да и разошлись до утра, до охоты.
День охоты выдался не холодный. Уж двадцатые числа декабря, а погода стояла чуть ниже минус пяти градусов. Зато снега было много. Охотники и егеря собрались в условленном месте. Договорились, как расставиться по номерам, надели лыжи, выступили на позицию.  Идти было прилично, не всякая техника там пройдет, где болотце, где грязь по пояс. У егерей и у Василича были рации, они согласовывали план. Рации только больно старенькие были, времен Советского союза, больше кричишь, чем слышишь.
- Эх, жалко не знал я, что рации необходимы, а то купил бы. В следующий раз современные средства связи привезу, - пообещал Рудаков.
 Взвилась в воздух ракета, пошла команда начала охоты. Егеря и часть охотников, с противоположной стороны подняли гвалт, шум, стрельбу, - погнали волков на номера.
Василич стоял где-то посредине, ждал. С собой он взял большую фляжку с водкой и отпивал потихоньку.
- Глаз заострить, - как объяснил он охотникам.
Спустя какое-то время справа и слева захлопали винтовки.
- Неужели завалили кого-то? - подумал Василич.
 У него на объекте ровным счетом ничего не происходило. Да Василич особо и не ожидал ничего увидеть.
Во-первых, застрекотали сороки на высокой березе.
-«Спалили»  меня волкам,- подумал он.
Во вторых, ветер неожиданно задул в спину.
- Теперь меня любой зверь учует, не то, что волк.
Василич зевнул, и потянулся к очередной дозе из  фляжки, как вдруг прямо на него выскочил громадного размера седой волк.
Василич  замер, опомнившись,  поднял винтовку. Волк увидел его, остановился, понюхал воздух. Зверь и человек смотрели друг на друга, выжидали. Наконец  Василич опустил ружье и взмахнул рукой.
- Давай, беги в лес, - и, что есть силы, он засвистел. Волк рванул в сторону, перемахнул через флажки и исчез.
- Фу ты черт, - подумал Василич, - здоровый то какой. Он выстрелил в воздух.
- При случае скажу, что стрелял, но промахнулся, - подумал он, руки его предательски тряслись.
Хоть погода и не была холодной, однако, охотники все же начали мерзнуть. Через какое-то время опять собрались. Выяснилось, что завалили двух волков. Неплохо.
- Остальные под флажками проползли, вот ведь суки, - ругался Седых.
- Да, много их, как мне показалось, больше десятка. Научил их кто-то.
- Да нет, - уточнил другой егерь, там флажки залегли, наверное. Бывает, ветер ведь.
- А ты как, Василич? - поинтересовался Седых у друга.
- Да вышел на меня огромный седой волк. Я струхнул,  маленько, стрельнул в него, да видать промахнулся. Убег он.
- Бывает, - заключил Седых, - и с бывалыми бывает. В голову не бери.
- Так говоришь седой волк, не померещилось?  О нем мы только из местных баек знаем. Ты из фляжки много выпил? - Седых постучал по фляжке ногтем.
- Не-е-е, ей богу! А волк и впрямь - большой и седой, - уточнил Василич.
- Ну, ладно, темнеет уже. Мы на мотосанях закинем к тебе в УАЗик туши волков, хорошо? - Седых   показал рукой на туши.- А то наши сани с таким грузом далеко не уедут.
- Грузи, - разрешил Василич.
Охотники  сфотографировались  с трофеями, закинули на сани туши и Седых с еще одним егерем уехали. Остальные, кроме Василича, Рудакова и Рязанцева  пошли к своему внедорожнику и, договорившись встретиться через пару часов в поселке, разошлись.
Друзья сели в машину, Василич попытался завести машину. Она пару раз чихнула, натужно завелась, еле поехала.
- Что-то не тянет совсем, волки, что ли ее заговорили,- удивился Василич,  невесело  пошутив.
- Старая уж, - и к ней, - ну, давай, милая, выноси!
Быстро темнело, машина, проехав  еще чуток, вновь  забарахлила. Василич схватился за рацию, но та успела только пискнуть, сели батарейки.
- Ладно, - плюнул Василич, - пешком до темноты до дома не дойдем, помощь не позовем, рация села. Надо до утра перекантоваться, утром они за нами приедут.
Рудаков и Рязанцев сидели в оцепенении.
- Знаю я тут один сарайчик, совсем близко, дотянем.
Машина покряхтела и поползла по направлению к сарайчику.
Через полчаса они вырулили на опушку леса.
- Здесь в Советское время у нас самое дальнее поле было, на нем я рожь сажал. Поле уж заросло, не видать совсем, лишь елки да березки. А  давным-давно  деревня здесь была,  Калачиха называлась, лишь один сарайчик-дровяник от нее остался.
 Мотор  подозрительно чихнул, машина дернулась и под ней начала образовываться большая, темная лужа.
- Тьфу ты! - выругался Василич, - напасть сплошная. Ладно, здесь недалече.
- Так вот, - продолжил Василич, - повадились сюда медведь да кабаны хаживать, рожь мять. Есть то все хотят. Ну, наши охотники что-то типа лабаза из сарайчика соорудили.
 Он взвалил на себя рюкзак и двинулся куда-то в сумерки.
- Бывало, - продолжил Василич, - рассказывали охотники, что на одном краю поля кабаны вечеряют, а на другом - медведь. Иногда крупный кабан даже прогонял медведя, и так бывало.
- Охотники  отстреливали здесь с крыши сарайчика либо кабанов, либо медведя.
Он,  буравя снег, широко зашагал в сторону сарайчика.
- Давай за мной, вот он, - указал свободной рукой Василич на сарай, с окнами в две стороны, покрытый дранкой. К входной двери была приставлена  палка, чтобы ветер или зверь не смогли бы его открыть.
Василич ее откинул, открыл дверь и заглянул внутрь.
- Живем, мужики! Дрова есть, нам лишь до утра пересидеть.
- А как они нас найдут? - поинтересовался Рудаков.
- Да, по свету  сами ногами дотопаем, - заверил Василич.
Он разжег костер на листе железа посередине лабаза. Трубы в помещении не было, в потолке зияла дыра, куда и выходил дым. 
Сразу стало тепло. Мужики, откинув рюкзаки в угол, расселись и блаженно закрыли глаза. Все устали и от ходьбы на лыжах и от впечатлений.
- Гляди-ка,  здесь и лампа есть, - Рудаков встал, и снял с гвоздя висевшую в  углу керосиновую лампу. Потряс ее.
- Да в ней и керосин есть, - удивился он.
 Накачал насосом лампы пары керосина,  зажег лампу. Стало светло.
- Ну, пора  выпить, да закусить, - предложил Василич, - нам здесь до рассвета кукарекать.
Предложение было принято единогласно,  нарезав колбасы и хлеба, разложив все это аккуратно на газетке, плюс соленые огурчики, друзья налили, вздрогнули, выпили и закусили.
Постепенно языки начали развязываться, прошла напряженность,  перебивая друг друга, они начали рассказывать случаи на охоте.  Дрова весело трещали.
Вдруг все услышали вой волков.
-Тихо, - скомандовал Рудаков.
 Все замолчали.
Вой повторился. Василич подошел к двери, засунул палку в засов, запер дверь.
- Вряд ли сунутся, но, как говорится, береженого Бог бережет.
- Смотрите, - Рудаков указывал на что-то в окне, - волки, да как много!
Мужчины подошли к окну. Меж елок мелькали тени волков. Вот один   остановился и начал выть. По спинам охотников пробежал мороз. Луна поднялась над макушками сосен и светила рыжим, холодным светом. Из-за этого, верхушки сосен тоже казались  оранжевыми. Тени у волков были длинными, как в кино. Казалось, что  черные ведьмы на метлах метались по поляне. Страх пробирал от головы до пят.
Руки у всех дрожали. Злыми огоньками, то тут, то там вспыхивали  глаза волков в темноте.
- Боже, как их много, - прошептал Рязанцев.
Василич взял ружье и выстрелил в окно: - Ох, не по себе как-то!
Остальные тоже, чтобы подбодриться, похватали ружья и начали палить в окна. Движение между сосен усилилось, но на опушку волки не высовывались.
От очередного выстрела один из волков взгвизнул.
- А-а-а, попал! - обрадованно закричал Василич.
- Молодец, Василич! - похвалили его друзья, но напряжение усилилось. Перезарядив ружье, Рудаков увидел бегущего волка, стал его выцеливать. Тот побежал  по кругу.  Рудаков решил, что б наверняка, выстрелить в него из другого окна. Перебегая, он зацепился обо что-то. Падая на спину, он непроизвольно выстрелил и попал в лампу. Посыпался сноп искр, ослепив всех, сарай охватило пламя.
- Туши, братва, иначе сгорим! - закричал Василич, срывая с себя куртку и начал сбивать огонь.  Все последовали его примеру. Крыша сарая была уже охвачена огнем.  Василич открыл дверь, схватил рюкзак и выкинул его на снег.
- Сматываемся, мужики, сгорим к ядреной фене1
Все последовали его совету и выскочили из объятого пламенем сарая. В пламени огня отчетливо стали видны волки. Они вышли на поляну, сидели и смотрели на огонь. Сарай весь занялся пламенем. Василич устроил из рюкзаков, что-то типа ложа и охотники устроились на нем, наблюдая за пожарищем.
- Ну вот, - сказал Василич, остается уповать на Бога, чтобы сарайчик до утра жар давал.
- Да, а то померзнем! -  отозвался Рудаков.
- Не-е, не успеем замерзнуть, съедят товарищи, - Василич кивнул в сторону волков, чьи морды виднелись между елок.
- Дела! - заключил Рязанцев.
Костер продолжал гореть, друзья сидели к нему спиной и видели, как волки залегли, и тоже что-то выжидали. Казалось ситуация стабилизировалась. Люди ждали рассвета и молились, чтобы до этого не исчез огонь. Волки ждали обратного, когда огонь догорит, и можно будет без опаски заняться добычей. Так проходило время, и неизвестно в чью пользу оно играло.
Тепло от костра и общая усталость постепенно давало о  себе знать. Глаза начали смыкаться. Несколько раз Василич ловил себя на мысли, что отключался на несколько секунд. Посмотрев на друзей, он увидел, что они тоже клюют носом. Взглянув на волков, он обратил внимание, что те  подползли на пару метров ближе.
- Мужики, так не пойдет! - обратился он к друзьям.
- Если мы заснем, они нас съедят, - он кивнул в сторону волков, - их больно много, они не боятся, и не уйдут.
- Давай, по очереди дежурить, один спит,  двое караулят, - предложил Рудаков.
- Согласен, - ответил Василич.
- Согласен, - поддержал Рязанцев. - Давай Саша, отдыхай, а я с Василичем посижу.
Рудаков устроился удобнее,  закрыл глаза.
- Ружье из рук не выпускай, на всякий случай, - напутствовал Василич.
Время шло, друзья сидели. Волки подползли еще чуть ближе.
- Дай, что ли, хоть водки глотнуть, - потягиваясь,  попросил Рязанцев.
- На, - протягивая фляжку, сказал Василич, - испей чуток, обогрейся.
Рязанцев взял фляжку трясущимися руками, пригубил, закашлялся.
 - Не в то горло пошло, - оправдывался он.
- Если до рассвета огонь прогорит, - неожиданно поддержал разговор Рудаков, он проснулся и сладко зевал, - то эти ребята (он кивнул на волков), съедят нас за милую душу.
Все  поежились, животный страх опять накатил на них. У Рязанцева начали стучать зубы, он схватил челюсть двумя руками, пытаясь унять дрожь.
Волки незаметно, шаг за шагом подкрадывались к охотникам. Сарай прогорал быстро, и теперь едва-едва теплился.
 Так прошло какое-то время. Василич, для того чтобы не уснуть, считал звезды, которые  висели прямо над головой. Казалось, протяни руку, и можно схватить их целую горсть,  но глаза все равно слипались. Он посмотрел на друзей, те крепко спали.
- Еще чуток, -подумал он, - и разбужу их. Сам потом посплю.  Видя мирно спящих друзей, Василич вдруг заметил, что страх, почему-то прошел, и оставалась лишь только усталость и равнодушие ко всему происходящему.
 Он зевнул и посмотрел на волков. Те, незаметно подползли совсем близко, он  отчетливо видел их темные пятна на снегу. Василич  не заметил, как отключился. Очнулся он от какого-то странного прохладного прикосновения к его щеке. Открыв глаза, он оторопел. Перед ним сидел седой волк и внимательно смотрел на него. Похоже, что это волк тыкался носом в него. Взгляд у него был спокойный, оценивающий.  Василич не мог пошевелиться от ужаса. Седой волк внимательно изучал его, облизнулся, от чего у Василича запершило в горле. Взгляд  вожака притягивал, Василич не мог не то что пошевелиться, но даже издать хоть какой-то звук, чтобы разбудить друзей. Так и смотрели друг на друга волк и человек.  Прошло несколько утомительных минут ожидания. По лицу  и по спине Василича струился холодный пот, волк чего-то выжидал, не отводя глаз от глаз Василича,  будто играли друг с другом в игру, кто кого переглядит. Страх окончательно сковал его. Василич лишь беззвучно шевелил губами, молился.   Волки стояли позади него на расстоянии прыжка и только ждали команды от вожака.
 И вдруг заработала рация.  Волки инстинктивно отпрянули назад. Рация зашипела и затрещала:
- Батя, ты где? - спросила она голосом Лешки.
Охотники тоже очнулись и смотрели вокруг  круглыми от ужаса глазами. Волки,  были близко, на расстоянии  двух-трех прыжков.
- Там где лабаз, сынок, на дальнем поле, - заорал по рации Василич.
- Мы так и поняли, скоро будем, - закричала рация.
И действительно, недалеко послышался шум моторов.
Седой волк  повернул голову в направлении шума, потянул носом воздух. Волки засуетились, забеспокоились, заскулили. Вожак в последний раз посмотрел на охотников, развернулся,  и медленно затрусил меж елок, волки двинули за ним.  Через несколько секунд они испарились. Сороки полетели за ними, сопровождая стаю, переговариваясь между собой.
Рассветало,  снег порыжел, верхушки сосен посветлели, на востоке заалело, как будто выплеснули кровь на темный холст. Костер потух и уже не грел. Лишь небольшой дымок  шел вертикальной струйкой, полное безветрие. На поляну выехала  «буханка» УАЗик с Лешкой и Седовым.
С радостным криком, утирая слезы, охотники бросились к ним навстречу.
Вечером, отмечая чудесное свое спасение, они сидели в избе Василича и рассказывали о своих приключениях.
- Как ты думаешь, застудил я свой геморрой? - улыбаясь спросил Василича Рязанцев.
- Не знаю, у меня нет геморроя, у меня паховая грыжа.
- Давай меняться,- в шутку предложил Рязанцев,- я тебе свой геморрой, ты мне грыжу!
- Не-е,- чуток подумав ответил Василич, - грыжа луч-ч-е!
Они весело засмеялись.
- Ой, мужики, - включился в разговор Рудаков, который, в начале, хотел взять одну из шкур волка с целью сделать себе чучело,  а теперь наотрез отказался от этой затеи, - если бы не вовремя подоспевшая подмога, сожрали бы нас братья лесные и с геморроем и с грыжей, да с моим давлением.
Старый УАЗик Василича с  тушами волков, Лешка на прицепе приволок в гараж, откуда выкатили исправленный автомобиль Рудакова.
В конце вечера Василич взял баян.
- Давай нашу, Тася! - попросил он.
- Какую? - уточнила Тася. Сейчас она сидела рядом с мужем счастливая, и уж забыла, сколько слез пролила этой ночью, когда Василич молитвами заговаривал  волков.
- Про Степана Разина, - и Василич заиграл вступление.
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Красивым голосом запела Тася, и далее многоголосием вступили Василич и Лешка.


Выплывают расписные
Стеньки Разина челны.

На переднем Стенька Разин
С молодой сидит княжной -
Свадьбу новую справляет,
Сам веселый и хмельной.

     Рязанцев вышел на улицу покурить. Песня разносилась по  участку. Луна светила полным белым диском. Облака, будто струги проплывали по небу. От ветра поскрипывали березы и сосны, будто  скрипели весла в уключинах, да раздавался всплеск волны о борт челнов. Рязанцев долго смотрел на небо, слушал шум деревьев и радовался тому, что повезло им, на сей раз, и все закончилось благополучно. А песня продолжала звучать, в который раз рассказывая о неудавшейся свадьбе славного атамана.


Мощным взмахом подымает
Он красавицу княжну
И за борт ее бросает
В набежавшую волну...

6
Из дневника Дарьи Заручьевой
Ой, каких страхов я наслушалась от охотников. Как их чуть не загрызли волки. Ну, все по порядку. Приехала я в деревню с Александром Владимировичем и Игорем Дмитриевичем. Сразу же побежала к мамочке. Та так обрадовалась, заплакала. Посидели, попили чаю. Я привезла вкусного печенья, маме подарила платок Павлово-посадский, очень маме идет. Я все рассказывала о том, как поработала, вначале у Александра Владимировича. Какой у него замечательный дом, как я жила, как королева, во флигеле. Какие они замечательные люди. Только сыночек их издевался, все время надо мной, поэтому, в конце-концов, я вынуждена была уйти. Рассказала, как теперь работаю в театре и помогаю Игорю Дмитриевичу.Он, оказывается, такой талантливый художник.
 Мама все время плакала, обнимала меня, гладила.
Я спросила: « Получала ли она деньги, что я ей посылала?»
Мама встала, подошла к буфету и вынула из коробочки все эти деньги.
- Мама, ну что ж ты так? Я ведь посылала, чтобы ты их тратила, купила себе чего-нибудь. Женщины твоего возраста в городе так красиво одеваются, следят за собой.
- Ничего мне не надо, дочка! Есть все у меня. Пусть лежат до свадьбы твоей, - и она вновь спрятала деньги обратно в буфет.
Спали мы вместе  на ее широкой кровати, крепко обнявшись, как будто я еще была маленькой девочкой. Было так уютно, прижавшись к ней, как в детстве ощущать ее запах и тепло.
-Тут о тебе все время Ленька Голубев спрашивает. Когда мол, приедет. Ой, чего краснеешь-то? - мама заулыбалась, подскочила и вновь крепко меня обняла, когда они завтракали вкусными блинами, которые мать напекла чуть свет.
- Господи, как же я по тебе  соскучилась, дочурка. Лежу, бывала ночью, и все не сплю, думаю. Как ты там, мой заморыш, поживаешь? - она отошла от меня, рассмотрела внимательно.
     - Совсем взрослая стала, красивая, вся в отца, царство ему небесное. Я ведь все время в церковь хожу, свечечку тебе ставлю. Чтобы у тебя все хорошо было, -  мама всплакнула.
Я подскочила и крепко обняла ее.
- Я тоже, мамочка, очень-очень по тебе соскучилась.
Так посидели, потом попили чаю.
- Ой, доченька, мне ведь на работу надо!- сказала мама и стала собираться.
- Куда же ты? Я ведь уеду скоро.
     - Я ненадолго, доченька. Новый год скоро, многие посылки своим родственникам прислали.  Я быстро, одна нога здесь, другая там! А то Васильевым племянник из Камчатки умудрился рыбу свежую в посылке послать, так пока посылка дошла, вся рыба протухла, вонь на всю почту стояла. 
     Мы засмеялась. Мама быстро оделась, чмокнула меня в щеку и умчалась. Я прикорнула на диванчике,  укрывшись  теплым платком.
Через некоторое время в дверь постучали.
     - Хозяева дома? – раздался мужской голос.
     Вскочила, открыла дверь. Это был Ленька Голубев. Он улыбался, в руках у него была бутылка водки.
     - Привет,  Дашка, - с порога сказал, он пустив в избу холод.
     Я быстро закрыла за ним дверь. Ленька смотрел на меня и улыбался.
     - Чего стоишь, раздевайся, коль пришел, - сказала я, хотя и обрадовалась, увидев предмет своего воздыхания.
     - Я слыхал, что ты приехала, решил, дай, думаю, зайду.
     - Ну и молодец, что зашел! - Мне действительно очень приятно было его видеть. – Чаю будешь?
     Я поставила чайник на плиту.
     Ленька, снял с себя полушубок, сел за стол, все разглядывал меня. Наконец, сказал:
     - А ещё красивее стала, Даша..
     Я, видимо покраснела, поскольку,  Ленька засмеялся.
     - Ну, сообрази что-нибудь закусить, выпьем за встречу, - сказал он, ставя бутылку водки на стол.
     Я посмотрела на него, на бутылку.
     - Нет, Леня, если ты сюда пить пришел, то лучше сразу уходи.
     - Да, ладно, по чуть-чуть  совсем, - он уж открыл бутылку и скользил взглядом по полкам в поиске стаканов.
     - Ни по чуть-чуть, никак, - сурово сказала я.
     - Ну, как хочешь, - сказал Ленька вставая, встал, подошел ко мне, схватил и начал жадно меня целовать, бормоча что-то. Его липкие губы коснулись моей шеи, лица, он искал губами мои губы.
     Я стала отбиваться от него: - Пусти, пусти меня немедленно!
     Ленька зарычал, повалил меня на диван и попытался расстегнуть на мне халат. Я начала бить его что есть силы, царапаться, кричать. Ленька с силой рванул, изорвав халат и начал расстегивать лифчик.  Я вырвалась, Ленька начал наступать на меня. Тогда я схватила чайник с кипятком и плеснула на него.
     - А-а-а! - заорал он, - Ты что, с ума сошла, что ли?
     - Прочь отсюда! - закричала я.
     -  Подумаешь, цаца какая! Как будто мне нельзя, что другим - пожалуйста.
     Я вновь взмахнула чайником, но Ленька уже не предпринимал попытки к насилию. Он оделся, взял бутылку и уже с порога сказал:
     - Побегаешь еще за мной, - и потирая ошпаренную руку вышел из дома.
     Я поставила чайник на стол и заревела от обиды. Плакала долго, никак не могла успокоиться.
     - Надо же, какая сволочь. А ведь я его любила когда то, сохла по нем, ночи не спала. А он вон, какой козел оказался. 
     Мама все не шла, и я решила пойти к ней навстречу. Проходя по улице, я увидела, как приехали охотники. Я уже слышала, что пропали ночью Рязанцев и Рудаков, поэтому радостно взвизгнула, увидев их целыми и здоровыми.
     Игорь Дмитриевич махнул мне и позвал в дом, отмечать их  спасение.
     Так я узнала об их мытарствах, о том, что их чуть не съели волки. Потом пришла за мной мама, и мы ушли домой. Я ничего не рассказала маме о Леньке.
     - Бог с ним, - подумала я, - пусть живет, как знает. Не я ему судья.
     Ночью мне снился странный сон. Будто  ко мне пришел седой волк и сказал: - Садись, моя принцесса на меня верхом, не бойся. Я отвезу тебя за моря и горы в чудесную страну. - На мне вдруг оказалась красивая одежда, которую, наверное, только во дворце носят. Я села на волка верхом, вцепилась в его шкуру и мы понеслись. Когда мы пролетали над 38 кварталом, я увидела  стаю волков, они задрали морды и завыли. Седой волк мчал меня дальше. Вдруг впереди показались огни большого города. Над городом висел белый круг луны. Она освещала, серебрила все кругом. Волк мчал и мчал меня к городу. Внизу замелькали дома и улицы. Вереницы машин сновали внизу, сигналя, и отпугивая редких прохожих.  Какой-то ребенок показывал на нас своим родителям.
     - Где? Что ты видишь? - спрашивали они, пытаясь рассмотреть что-то в ночном звездном небе.
     Да только умчались уж мы с того места. Я весело смеялась, совсем не боялась лететь так верхом на седом волке. Вдруг волк затормозил и опустился на землю. Это была какая-то набережная. Она была пустынна, и только сгорбившийся человек брел нам на встречу. Седой волк спокойно сидел возле меня, высунув красный язык, отдыхал. Когда человек приблизился, я узнала в нем главного режиссера театра  Олега Васильевича Забелина. Тот шел, глубоко о чем-то задумавшись, и не сразу заметил меня и седого волка. Увидев нас, он испугался. Волк лишь зевнул и, улегся, уютно пристроив морду на передних лапах.
- Здравствуйте, Олег Васильевич! - звонко сказала я.
     Тот испуганно посмотрел на меня: - Здравствуйте, девушка с волком.
Я засмеялась: - Да Вы не бойтесь моего друга, он вас не тронет. Можете погладить его, - с этими словами я нагнулась, и погладила по голове седого волка. Тот удовлетворенно заурчал.
     - Нет уж, увольте, - сказал Забелин, - лицо у Вас очень знакомое, откуда я вас знаю?
     Я работаю у вас в театре с Игорем Дмитриевичем.
     - А, вот оно что, - обрадованно сказал режиссер. Он улыбнулся.
     - А я вот хожу, брожу, размышляю. Не знаю, кого пригласить на роль Ромео в спектакль.
     Я снова рассмеялась. Смех рассыпался по заснеженной речке, та ответила ветром, подув на нас снежком.
     - Попробуйте Романа Долгих, он мне кажется замечательный актер,- посоветовала я.
     - Да, да, наверное, - рассеяно ответил Забелин.
     Я  вскочила на волка и мы взвились в  темное, зимнее московское небо. Забелин  махал нам вслед рукой.
     Вскоре показался наш поселок. Седой волк подскочил к самому крыльцу. Я обняла его на прощание, щекой прижалась к его холодному, влажному носу. Седой волк лизнул меня на прощание и растворился в темноте.
     По дороге в Москву я проспала всю дорогу, уютно устроившись на заднем сиденье машины.
     Когда, на следующий день, я пришла на работу, ко мне подскочил радостный Ромка,  обнял,  закружил меня и сказал, что получил роль Ромео.
7
Светочка Поликарова старательно разучивала  трудный монолог Джульетты, сидя на широком подоконнике. Окно театра выходило на тихий переулок, поэтому  ей было слышно щебетание птиц. Весна в этом году пришла сразу и внезапно. Еще три дня назад апрель не радовал теплой погодой, по утрам даже наблюдались заморозки. И вдруг, как по мановению волшебной палочки  воздух прогрелся до двадцати градусов, слепило яркое солнце. Почки сразу же набухли на деревьях, и среди пятен грязного снега, стала пробиваться зеленая трава.
 С тех пор как на роль Ромео утвердили Романа, репетиции приняли осмысленный характер, и день за днем выстраивалась канва будущего спектакля. Премьера была на носу.  Роман отлично вписался в творческий коллектив и прекрасно справлялся с ролью. Светочка все время подтрунивала над ним, отчего парень сразу становился пунцовым.  Все в театре уже сплетничали, что у Романа и Даши роман, и это бесило Светочку.
Она, как собака на сене, теперь жалела, что упустила Ромку.
- Куда же ты раньше смотрела? -  спрашивала Надежда Карповна, полная актриса, игравшая ее кормилицу в спектакле. Они курили в переходе фойе. - Всего месяц назад он с тебя глаз не сводил, мечтал о тебе! - она затушила сигарету о жестяную банку вместо пепельницы.
- Ну, ничего, вот увидите, ничего у них с этой деревенщиной не получится, скучно ему с ней будет, через месяц-другой опять ко мне приползет!
- Перо тебе в хвост! - напутствовала ее «кормилица», и, тяжело дыша, ушла наверх в гримерку. Скоро репетиция.
      Во время сцены на балконе, «Джульетта» обняла «Ромео» и шепнула ему:
- Ромка, хочешь, сегодня вечером у меня дома порепетируем постельную сцену, в неформальной обстановке? - и шутливо чмокнула его его в ухо.
     Роман отскочил от Светочки как ужаленный и вытаращился на нее.
- Стоп,- закричал режиссер, - в чем дело Рома? - Как ты обращаешься со своей любимой?
- Она мне не любимая, - сконфуженно ответил Рома.
     Щеки его горели, он не знал, куда деваться от стыда. Труппа в зале ехидно хихикала.
- Это там, - Забелин указал в сторону улицы, - слышишь? Это там, возможно, она тебе не любимая. А здесь, на этой сцене, для тебя нет ничего дороже на свете, чем внимание этой хрупкой, прекрасной девушки. А ну, целуй ее немедленно, страстно целуй.
     Светочка подставила свои губки для поцелуя. Рома стоял в нерешительности, затем с шумом выдохнул и повиновался.
     - Молодец! - похвалил Забелин. - Сейчас для тебя это не Светочка Поликарова, ведущая актриса нашего театра, а любовь все твоей жизни!
- Что вы хихикаете, - закричал он на труппу, - сидите тихо, не мешайте работать, или катитесь отсюда ко всем чертям.
     Вид у Забелина был столь грозен, что все тихо встали и на цыпочках вышли в коридор. Там уж все весело засмеялись, и разбрелись, кто в буфет, кто в гримерную.
Даша сидела в буфете, пила чай с печеньем. Настроение у нее было прекрасное. Вечером, они с Ромкой собирались сходить в кино, он уж купил билеты. Она что-то напевала веселое себе под нос, когда в буфет вошли, весело балагуря, актеры, в костюмах Тибальта и Меркуцио. «Тибальт» стоял спиной к Даше, и, смеясь рассказывал другому актеру:
     - Ну, Светка дает, как пить дать захомутает она нашего бедного Ромку- Ромео.
     Его собеседник схватил его за локоть и подавал всяческие знаки, что бы тот угомонился: - Тише ты! - шипел он, - не ори на всю  Ивановскую!
      Но было уже поздно, и Даша слышала их диалог. Чашка упала на пол, она сидела, открыв рот, и не мигая смотрела на артистов.
     - Пошли, нас, кажется, режиссер зовет , - сказал  смущенно «Тибальт», выталкивая   «Меркуцио» из помещения  буфета.
     Даша подняла чашку, в глазах стояли слезы. Она быстро, что бы никто ее не увидел, проскочила к себе в мастерскую. Там ей стало легче, в работе  всегда можно найти успокоение. Необходимо было переделать, а проще говоря, сделать заново  декорации к сцене на балконе Джульетты. Забелину пришла вдруг идея: когда  отец Джульетты, командир отряда штурмовиков, говорит пламенную речь перед боевиками, а затем уводит их на погромы, то он начинает на маленькой возвышенности, а в процессе трибуна поднимается, и в конце речи он стоит на балконе. Далее они уходят под рок- энд- роловскую композицию. При этом во время речи, декорации должны быть в багровых тонах, а после её завершения, сразу начиналась сцена Ромео и Джульетты на балконе, и декорации менялись на залитый светом луны пейзаж.
Рязанцев предложил сделать декорации с переворотом, наподобие штор, где с одной стороны будет картина неба в багровых тонах, а с другой –полная луна, со звездами и серебристыми облаками, деревьями серебристого цвета. Поскольку декорации ко второй картине были готовы, то Даша аккуратно разрезала их вдоль по высоте,  расстелила их на полу, и, перевернув, начала делать наметки неба в багровых тонах.
Вдруг открылась дверь и в мастерскую вошла Светочка.
- Можно у тебя покурить? Все знают, что Забелин разрешает Рязанцеву курить в мастерской.
- Кури, - разрешила Даша, с удивлением рассматривая Свету. Никогда еще Света не посещала мастерскую.
     Света села на стул около окна, вынула сигареты и зажигалку из красивой сумочки. Даша с завистью посмотрела на сумочку, Света уловила ее взгляд.
- Нравится? - Спросила она у Даши, протягивая ей сумку.
- Еще бы, - ответила та, бережно беря ее в руки, любуясь.
- Дарю! - сказала Света, - в обмен на то, что ты уступаешь мне Ромку, идет?
- Что? - Даша как ошпаренная  бросила сумку назад Свете.
- Хорошая сумка, - улыбаясь, продолжала Светка, непонятно то-ли разыгрывала Дашу, то-ли взаправду. - 700 долларов стоит!
- Сколько? - на лице Даши Света прочитала такое удивление, что расхохоталась.
- Это же настоящая «FURLA»!  Ну, так что, обмен?
- Слушай, ступай ты отсюда, у меня работы много, - зло прошипела Даша.
Светка громко расхохоталась.
     - Да пошутила я! Не нужен мне твой Ромео, другого найду! Смотри, следи за ним получше, а то передумаю! - пригрозила она, смеясь, и выпорхнула за дверь.
Вскоре появился Роман. Его уже отпустили с репетиции, и он в веселом настроении бежал к Даше. В руках он держал букет из гвоздик, в которые были вставлены билеты на премьеру американского фильма.
- Привет, Даша! - поприветствовал он ее в дверях и попытался поцеловать ее в щеку. Даша резко отстранила его.
    Ромка удивленно посмотрел на Дашу.
- В чем дело?
- Целуйся со своей Светочкой! - зло сказала она.
Рома  смотрел на Дашу удивленными глазами.
- Я решительно ничего не понимаю! - выдавил он из себя. – О чем ты говоришь? Мы же роль разучивали, репетиция была. Меня режиссер заставил.
- Знаю я вашу репетицию! - Даша обиженно отвернулась от Ромы.
- Не злись, Даша, - примирительно сказал Рома, - я билеты принес в кино. Ну, давай, не обижайся, хватит дуться! Ей Богу, не на что! - подлизывался к ней Ромка.
     Но Даша уже  завелась, и сдаваться не хотела.
- Уходи, Рома, у меня много работы! После поговорим.
     Рома постоял озадаченно, положил цветы и билеты и пошел к выходу. Дойдя до двери, он обернулся и сказал:
- Знаешь, Даша, мне не в чем оправдываться. Когда остынешь, поговорим. В его глазах стояли слезы от незаслуженной обиды.
     Даша молча сопела, но не обернулась, злилась, моя кисти в ведре. Рома вышел. Даша бросила на пол кисть и расплакалась.
- Почему плачет моя красавица? - в дверях стоял  улыбающийся Рязанцев. Даша и не заметила когда он зашел. В руках он держал пакет молока и батон хлеба.
     - Что это твой ухажер прошел мимо меня в таком мрачном настроении, что и не заметил такого вполне упитанного человека как я?
     -Он не мой ухажер, а Светкин!- сквозь слезы закричала Даша.
    - Ого! Да в мое отсутствие здесь и впрямь бушевали шекспировские страсти? - Рязанцев, скрывая усмешку, перекладывал в ящик покупки.
- Вот скажите, Игорь Дмитриевич, неужели дамская сумочка может стоить 700 долларов?
- Так ты из-за сумки ревешь, что ли? - разочарованно спросил Рязанцев. - Не стоит горевать о вещах. Да, конечно, есть, Даша,  вещи определенных брендов очень высокой стоимости. 700-1000 долларов далеко не предел. Есть сумки стоимостью более миллиона рублей, так за ними еще и очередь года на три.
     Даша смотрела на Рязанцева не понимая, шутит тот или всерьез говорит.
     - Молодежь сейчас, Даша, - продолжил Рязанцев, - в простой одежде не желает ходить, бренд подавай. Так и сканирует  тебя, во что ты одет, какие часы носишь, сумки, браслеты. Головы  у них слетают от распродаж, последнее отдадут, лишь бы  модную брендовую вещь иметь, да гордо ходить среди своих соплеменников. Своеобразный дрескод, только тебе это зачем? - он поднял на нее удивленное лицо. - Знаешь, Даша, - после некоторого раздумья сказал Игорь Дмитриевич, - это сейчас, пока тебе чуть за двадцать, чтобы ты не одела, ты чувствуешь себя королевой. Так оно и есть. С возрастом, при наличии достатка, ты захочешь уже вещи совершенно иного фасона и качества. Такова жизнь. Так что наслаждайся отпущенным тебе временем! Не заморачивайся по пустякам! - Рязанцев подмигнул ей.
     Даша уже справилась со своим настроением, вытерла слезы.
- Ладно, не обращайте внимания. Я совсем не из-за сумки расстроилась! Давайте работать, - предложила она.
     Игорь Дмитриевич ничего не сказал.
- Не буду допытываться, - решил он, - захочет - скажет. - Они углубились в творческий процесс.
     Незаметно на цыпочках подкрался  апрельский вечер. Рязанцев отложил кисти и предложил Даше сходить в буфет, перекусить: - На одной бутылке молока и буханке хлеба не проживешь!
      Предложение было принято. Они заперли мастерскую и вышли.
- В таком темпе мы завтра, пожалуй, закончим работу,- предположила Даша.
     -  Завтра меня не будет, - ответил Рязанцев, - у нас  с тобой срочный заказ для Питерского театра. Я сегодня ухожу в мастерскую и поработаю ночь и весь завтрашний день над их заказом, так что заканчивай без меня. Хорошо?
     - Как скажете, - согласилась Даша.
     - Ну и ладушки, - удовлетворенно ответил Игорь Дмитриевич, допивая чай.
     - Здравствуйте, Игорь Дмитриевич, привет, Даша! - услышали они над головой голос Романа.
     - Здравствуй, Рома, - поздоровался Рязанцев.
     Даша сидела, отвернувшись, и молчала.
     - Ладно, пора мне! - сказал Рязанцев, посмотрев на молодежь, - оставляю вас одних. - Он встал и, захватив грязную посуду, направился к выходу.
     Рома и Даша посидели некоторое время молча.
     Первым не выдержал Роман: - Даша, ну хватит злиться, ей Богу, не стоит! - Рома умоляюще смотрел на девушку.
     Даша не поднимала глаз, теребила салфетку.
     - Знаешь, Даша, - Рома осторожно взял ее за руку, - я где-то читал, что если не помириться до полуночи, то человек может уснуть и не проснуться.
     Даша с интересом взглянула на него: - Ох, и хитрющий ты, Ромка! - она погрозила ему пальцем, - но не обольщайся, до полуночи еще далеко!
      Они вместе рассмеялись.
     - Мир? - спросил Рома.
     - Мир, мир, - успокоила его Даша, -  только у меня память хорошая, предупреждаю.
     - Ну, пошли в кино, а то опоздаем, - Ромка решил не углубляться в дискуссию.
     - Ой, я же билеты в мастерской забыла! Посиди здесь, я мигом, - и Даша помчалась за билетами.
     В это время в буфет заглянула Света. Увидев Ромку, она подмигнула ему. Ромка демонстративно отвернулся. Светочка расхохоталась и выскочила из буфета.
     После кино, которое им не понравилось (очередной блокбастер), они не спеша шли к дому Даши. Поздний апрельский вечер дохнул на них даже не прохладой, а  легким морозцем. Неожиданно зарядил противный, промозглый дождь. В подъезде Рома обнял Дашу и поцеловал. Потом они долго стояли, целовались, все не могли  проститься. А дождь зарядил серьезный, холодный, мелкий, нудный. Казалось, что  ему не будет конца.
     - Пойдем ко мне, - шепнула Даша, - попьем чаю, переждешь дождь, потом уйдешь.
     Они поднялись в квартиру Рязанцева.
     - Игоря Дмитриевича сегодня не будет, он в мастерской работает, - сказала Даша, открывая дверь.
     - Я только маму предупрежу, что задерживаюсь, - сказал Рома, набирая номер.
     Даша прошла на кухню и включила электрический чайник, выглянула в окно. Дождь стучал  по подоконнику. Теперь он огрызался еще и крупными градинами, и звук от их ударов по стеклу был похож на барабанный бой.
     Даша не заметила, как Ромка подкрался сзади и обнял ее за плечи. Он вдыхал запах ее волос. Затем резко развернул ее лицом, и, глядя ей в глаза, шепнул: - Люблю тебя!
     Даша обняла его за шею: - Я тоже! Тоже люблю тебя!
     Рома поднял ее и понес в спальню. Даша все крепче и крепче прижималась к нему, мысли ее спутались, она закрыла глаза, и уже более ничего не видела. Только слушала сладкие слова любви, которые Рома   шептал ей на ушко, отвечая ему горячими поцелуями и шепотом: - Да, да, твоя! Только твоя!
    Дождь вторил их словам, стучал и стучал за окном: - Люблю, люблю, люблю.
Рома ушел под утро. Дождь утих. Ромка, перепрыгивая через ступеньки, умчался домой, ведь надо на репетицию не опоздать. Даша легла на кровать,  закрыла глаза, и прижала к себе скомканное одеяло, представляя себе, как крепко  обнимает  Ромку. Она  была счастлива.

Мой голос для тебя и ласковый и томный
Тревожит позднее молчанье ночи темной.
Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.
Во тьме твои глаза блистают предо мною,
Мне улыбаются, и звуки слышу я:
Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя!
          ( А.С. Пушкин )
8
Премьера «Ромео и Джульетта» прошла оглушительно. Замахнуться на Вильяма нашего, на Шекспира, Забелину, похоже, удалось.
Во время премьеры зрителей в фойе встречали артисты в костюмах. Дамы и кавалеры галантно раскланивались.
На входе в зал артисты сами продавали программки. В фойе звучала музыка, пары кружились в вальсе. Все театральные газеты широко обсуждали спектакль. Критики были более, чем благосклонны. Находили новые, смелые грани в постановке. После спектаклей проходили бесконечные пресс-конференции. Даша практически не видела Рому. Его лицо мелькало на телевиденье. Это был пик его славы. Он смертельно уставал, едва-едва добирался до дому и сваливался, как подкошенный.
Забелин ходил гордый и сиял как начищенный самовар. Режиссеры других театров подходили, пожимая его руку и, восхищенно кивали головами.
 После месячной московской премьеры директор Борис Моисеевич договорился о нескольких прокатах спектакля в Санкт-Петербурге. Богема Северной Пальмиры смела уже билеты заранее, намечался полный аншлаг.
Даша и Рома прощались  на Ленинградском вокзале.
- Не грусти, милая. Это всего на неделю! Приеду, закатим в какой-нибудь фешенебельный ресторан! Вид у Ромки был торжественный и гордый. Забелин из-за внезапно разыгравшегося радикулита поехать не смог.
Подали сигнал к отправлению. Даша и Рома еще раз поцеловались и тот, прыгнув в отъезжающий вагон, улыбаясь, помахал Даше рукой на прощанье.
********
В Санкт-Петербурге спектакль тоже проходил с большим успехом. Главный режиссер  без устали хвалил Рому и Свету: - Вы такие молодые и талантливые! Прекрасная пара. Вы могли бы быть украшением нашего театра.
Как-то вечером Света попросила Рому заглянуть к ней в номер: сломался шпингалет, и не открывалось окно. Рома  быстро починил его  и собрался уходить, но у Светы были, конечно же, другие планы. Она грустно взглянула на Романа и тихо сказала: - Может, останешься поужинать, так грустно есть в одиночестве! Я так скучаю по дому, так устала, хочется с кем-нибудь поговорить. Не волнуйся, я не посягаю на твою любовь! Побудь со мной, как с другом!
Что оставалось бедному Роману? Он остался…
Утром Светочка уговаривала смущенного и растерянного Романа: - Давай   примем предложение главного режиссера, он же предлагает нам главные роли,  нас ждет успех! А про Дашку забудь, она тебе не пара, ты скиснешь с ней, растеряешь свой талант!  Соглашайся, такое только раз в жизни предлагают.
Рома молчал, он думал о Даше. Но Светины слова терзали его. Он не был еще полностью уверен, как поступить. Он полагал, что Даша, узнав про его связь со Светланой, никогда не простит его. Он не мог представить себе, как рассказать все Даше. И он решил, что все как-то само образуется, рассосется и ему не придется делать трудный выбор. Поэтому он согласился со Светой, но в душе был уверен, что это временно, потом он все исправит.
- Для всех будет лучше, если я останусь: зарплата просто космическая в сравнении с той, что у меня в Москве. Накоплю денег, куплю кучу подарков и вернусь! – решил Роман.
Сначала он часто звонил Даше, но ему было трудно говорить с ней, зная, что он обманывает девушку. Он стал звонить все реже и реже, но продолжал успокаивать себя, и ставить новые сроки, когда он наберется духу и расскажет ей все, и попросит прощения. А в это время Света все больше и больше входила в его жизнь.
- Она такая умная, умеет принимать решения, устраивать жизнь, все и всегда знает.  И она любит меня! - думал Рома.
Итак, решение было принято! Ромка пошел по пути наименьшего сопротивления, он сдался! Сдался, сам до конца не понимая этого, мучаясь и страдая.
Труппа вернулась в Москву без Ромы и Светы. Через месяц они объявили о своей свадьбе. Сдержала таки свое слово Светочка: месяц-другой и она добилась-таки своего.
9
Из дневника Дарьи Заручьевой
Последние  репетиции перед премьерой совсем всех измотали. Все ходили усталые, злые. Видя такую ситуацию,  Рязанцев предложил устроить небольшой фуршет - отдохнуть, расслабиться. Идея понравилась, сбросились, накупили вина, шампанского, легкой закуски.  Все только и говорили о предстоящей премьере, очень волновались.
- Какое счастье будет, если все пройдет хорошо, - сказал Виктор Громов, игравший в спектакле роль Меркуцио.
- Да, да, - закивали все вокруг, кто поплевал через плечо, чтоб  не сглазить.
-А что такое счастье? - вдруг задала вопрос Светочка.
- Все повернулись в ее сторону.
- В смысле, что ты имеешь в виду? - переспросил  ее Сашка Пурга- Тибальт.
- Я хочу спросить у всех, что для вас, конкретно, является счастьем? Вот ты, Рома, как ты для себя понимаешь?
Все повернулись в сторону Романа.
- Для меня счастье уже  то, что я играю в спектакле! - сказал после некоторого раздумья Роман, - счастье, что есть любимая девушка, друзья рядом.
- Девушка может тебя бросить, друзья отвернуться, роль отдать другому, - возразил ему  Пурга, - и что, все твое счастье улетучится? Мелковато.
-Тогда не знаю … - покраснев , ответил Рома, - мне кажется…..
      - А я где-то слышал, - перебил его  Виктор Громов, - что счастье это когда  утром хочется идти на работу, а вечером домой. Я с этим полностью согласен.
Все загалдели, зашумели,
- А как Вы считаете, Игорь Дмитриевич? - обратилась с вопросом к Рязанцеву Светочка.
- Для каждого возраста счастье разное. В юности это одно, в почтенном возрасте другое. Но, мне кажется, что  счастливым может считать себя тот, кто перед лицом смерти может сказать себе: - Я, в своей жизни не совершил ничего такого, за что мне мучительно  стыдно, и мне не страшно умирать.
Все замолчали. На всех слова Рязанцева произвели сильное впечатление.
- Эх! - донесся из угла голос, все повернулись в ту сторону.
Там на табуретке сидела и курила старая костюмерша. Это была седая, маленькая, сухонькая женщина. Она тихо сидела в углу, ее никто и не замечал. Она так давно работала в театре, что ее уже в шутку считали призраком. Ее неоценимым достоинством было безупречное знание, где в каком месте огромного склада костюмерной находится тот или иной костюм или предметы реквизита.
- Эх, счастье! – она затянулась и выпустила тонкую струю сигаретного  дыма. - Когда мы жили с моим Прохором Петровичем,  то и сорились,  и ругались, в запои он иногда уходил, но прожили, душа в душу более 30 лет. Но нет уже моего Прошеньки, более двадцати лет, и если бы хоть на минуточку, хотя бы на секундочку я смогла бы прикоснуться, обнять его снова, я отдала бы остаток моей жизни за миг этого счастья!
Все смотрели на нее молча, каждый думал о чем-то своем. По щекам костюмерши текли слезы.
********************************************
Машина  миновала последний поворот и перед взором появилась большая вывеска  с названием поселка: «Красатиха». Игорь Дмитриевич особенно любил именно это место дороги. Казалось, что не будет конца хвойному лесу, облепившему с двух сторон узкую дорогу, как вдруг из-за поворота открывался вид на берег реки, она сама, сверкающая между соснами, да красивые деревянные дома с резными наличниками.
- Приехали, Даша, - весело доложил Рязанцев, пытаясь вывести из оцепенения девушку, которая за всю дорогу не проронила ни слова, сидела погруженная в свои грустные мысли.
- Ну, хватит, не следует скучать. Вот увидишь, все образуется, - пытался подбодрить ее Игорь Дмитриевич.
- Спасибо вам за поддержку,- тихо поблагодарила его Даша, - и, вообще, за все спасибо.
И она вдруг расплакалась.
Рязанцев одной рукой обнял ее за плечи, пытаясь успокоить. Да что тут скажешь, понимал он - время лучший лекарь.
С тех пор как Рома уехал в Петербург и объявил о свадьбе, Даша стала  сама не своя, и в конце-концов, попросила Рязанцева увезти ее домой в Красатиху: - Не могу я здесь больше, - сказала она,- по маме скучаю, она очень нужна мне сейчас.
Рязанцев помог Даше донести ее вещи до дому и пошел в гости к Василичу.
Тот сидел на скамейке и постанывал. В руке он держал полотенце  со льдом, которое прикладывал к голове.
- Игорь Дмитриевич! - обрадовался он, - проходи, проходи!
Увидев удивленное лицо Рязанцева, он только махнул другой рукой. Когда он отнял руку с полотенцем от головы, то Рязанцев увидел там огромную шишку.
- Ты чего, с трактора упал? - спросил его Рязанцев.
- Лазутчики, поджигатели, - услышал он за спиной голос Таси.- Здравствуйте, Игорь Дмитриевич.
- Здравствуй, Тася. Чего на мужа шумишь?
- Чего, чего, пусть сам расскажет, - отмахнулась супруга.
- Ты, Тася, лучше выпить да закусить сообрази,- попросил Василич.
- Да , Василич, вроде домой собрался, - стал отнекиваться Рязанцев.
- Да ты что? Троица завтра. Нет уж, оставайся. Посидим, поговорим.
Тася мигом накрыла на столе: - Давайте, присаживайтесь, Игорь Дмитриевич, ужинать пора.
Рязанцев не стал ломаться, сел за стол, выпили по первой стопке.
- Так откуда фингал-то у тебя? - спросил он, закусывая соленым огурцом. Тася накладывала им картошку с мясом.
- Понимаешь, - тихо, заговорчески, зашептал Василич. - Друг мой, Васька Черноухов, подбил меня  дом свой поджечь.
- Зачем? - удивленно спросил Рязанцев.
- Да мать у него умерла, дом пустой стоит, страховку он платит. Сгорит, страховку получит. Ну и свой дом подлатает. Дом то, где мать жила, в Калиновке в 20 километрах отсель. Да и не живет там никто.
- Вот эти два старых дурака и поперлись, - встряла в разговор Тася.
- Друга надо выручать! -  сказал   Василич как-бы в своё оправдание.
- Так это ж статья Василич! А если бы увидел кто? - изумленно  спросил Рязанцев.
- Эх, не говори уж! Ну, поехали мы ночью, машину на кладбище оставили, что рядом с деревней. Подкрались. Да и подпалили. Только соседи в окно увидали, выскочили, пожар затушили, да еще два километра бежали за нами.  Слава богу, не догнали, и не узнали нас. На кладбище уж они не сунулись. Камнями  вдогонку закидали. Вот один мне в голову попал, небольшой, а Ваське по спине здоровый достался. Довез я его домой, отлеживается.
- Ты радуйся, дурень, что не Чека участковый у нас сейчас. Тот  быстро раскрутил бы дело, и все бы тебе припомнил, - сказала Тася.
Василич лишь рукой махнул.
 Выпили еще по чуть-чуть, посидели, поговорили. Когда  склонился вечер, подул приятный ветерок, зашелестели листья березы, перешептываясь о чем-то с травой, Рязанцев распрощался с гостеприимными хозяевами и пошел к себе ночевать.
Утром колокольный перезвон известил всех о начале службы в честь  праздника Троицы.
Игорь Дмитриевич проспал до обеда. Напряженная работа в театре вымотала его, поэтому  он с удовольствием повалялся в постели. Выйдя на воздух, он решил посетить церковь и поставить свечку Кире. Прихожане уже шли ему навстречу, кланялись, поздравляли с праздником. Рязанцев тоже приподнимал соломенную шляпу в знак приветствия, попыхивая  трубкой. На мосту он встретил празднично одетых Василича и Тасю, поздравили с праздником.
- В церковь идете? Поздновато, - посетовала Тася.
- Ничего, для моей свечки время и место найдется, -  ответил Рязанцев. Они остановились на мосту. На голове Василича была шляпа, скрывающая  шишку.
- Ну, ты не особо задерживайся, приходи, отметим праздник!- пригласил Василич.
- Спасибо за приглашение, приду, только я вечером домой собирался.
- Это в Троицу-то? Завтра поезжай! Посидим сегодня, Лешка с семьей придет, оставайся!
- Ладно, подумаю, пойду я, а то церковь закроют, - шутливо сказал Игорь Дмитриевич и зашагал в сторону церкви.
Войдя, он перекрестился. Народу было мало. Рязанцев поставил свечку за упокой Киры. Увидев отца Арсения, он приветствовал его.
- С праздником, святой отец! - начал разговор Рязанцев.
- А, Игорь Дмитриевич, рад видеть, тоже с праздником! -  священник подошел к нему. - Что привело  в наши пенаты?
- Дашу привез, да и отдохнуть чуток, - ответил Рязанцев.
- С праздником Вас, - услышали они голос, -это была Даша.
- С праздником, - крестя ее, ответил отец Арсений, - мать решила проведать?
- Нет, совсем приехала.
- Что так?  Неужели в городе худо? - удивился священник.
- Долго объяснять, - уклончиво  ответила Даша.
- Ну, не буду в душу лезть, - отец Арсений стал счищать  воск с подсвечников.
- А что помощников нет у Вас, святой отец, сами убираетесь? - удивилась Даша.
- Марфа в больнице, у бабки Аниськи поясницу ломит, разболелись все разом, - ответил священник.
- А можно я вам помогать буду? Я с удовольствием!
- Послушницей пойдешь?  Подумай хорошенько, такие решения с наскоку не принимаются.
- Решила я, вот сейчас и решила, возьмите меня, пожалуйста! Мне сейчас это так нужно! - попросила Даша.
- Хорошо,- согласился священник, - вижу, душу хочешь полечить, у Господа помощи  попросить, а помощь на богоугодные дела всегда понадобится. Как вы считаете Игорь Дмитриевич?
Рязанцев пожал плечами
- Даша человек взрослый, умный. Если считает, что на данном этапе ей так будет лучше, то дай Бог ей силы и терпения. Если она ищет защиты и справедливости у Бога, значит, мы, люди, не смогли дать ей того, что ей нужно.
 Попрощавшись, он вышел из церкви. Солнце слепило в глаза, речка отливала золотыми  брызгами, весело журча, облака цеплялись за колоколенку, и казалось, это они звонили в колокола. Птицы, где то высоко, высоко,  щебетали на разные голоса. Рязанцев, с удовольствием постоял на паперти, щурясь от солнца, раздал в протянутые руки нищих  горсти монет и пошел к себе. На мосту его приветствовал пьяный Грач.
10
Незаметно прошел год. Рязанцев все же исполнил свою мечту и побывал в октябре в Брюсселе на экскурсии по домам «Арт-Нуво», а также посетил, наконец, музей Рене Магритта. Поставил жирную галочку в графе самообразования, как сказал сам себе Рязанцев.
 Как-то раз он работал в мастерской театра, готовил из папье-маше уточек  для спектакля «Утиная охота». В дверь тихонько поскреблись.
- Входите, открыто, - крикнул Игорь Дмитриевич
В дверях появился Роман Долгих.
- Здравствуйте, Игорь Дмитриевич! - поздоровался он.
- Здравствуй, Рома, - слегка ошеломленно ответил Рязанцев, вставая из-за стола и вытирая руки для пожатия.
- Вот, вернулся, - потупив глаза, тихо сказал Рома и вздохнул.
Рязанцев молчал. Он рассматривал Рому. Повзрослел, похудел, хотя куда уж дальше, одежда висела на нем как на вешалке. Взгляд изменился, пропал блеск. В  остальном это был все тот же Ромка.
Они помолчали какое-то время. Игорь Дмитриевич не торопил его.
Наконец, тот вздохнул и заговорил.
- Я, Игорь Дмитриевич, совсем вернулся, не прижился я в северной столице.
- Что так? - удивленно спросил его Рязанцев, - культуры в тебе маловато оказалось? Не верю!
- Да, дело не в культуре, обстоятельства так сложились. Долго рассказывать.
Рома замолчал. Видно по нему было, что пережил тот какую-то боль.
Рязанцев подождал немного, вздохнул и сказал:
- Ну, как-нибудь расскажешь. Ты знаешь, вот что, есть здесь неподалеку приличное заведение. Пошли, посидим, поболтаем.
Рома согласился, и через полчаса, они сидели в уютном кафе.
- Я ведь, Игорь Владимирович, просится  к Забелину буду обратно. Как Вы думаете, возьмет он меня?
     Взгляд у Ромы был печальным. Рязанцев молчал. Чувствовал, что-то не договаривает Роман, потому и ждал, не хотел мешать.
     Рома молча пил чай, и жевал бутерброд. Взгляд его был рассеянным, усталым.
     - А ты что ж, только за себя просить приехал, за жену не будешь? - решил подтолкнуть его откровенному разговору Рязанцев.
     Ромка грустно посмотрел на него, и вдруг Рязанцев увидел, как  по щеке Романа покатилась слеза. Кадык заходил вверх вниз, правой рукой он судорожно вцепился в край стола.
     Рязанцеву стало не по себе.
    Справившись с волнением Рома заговорил: - Нет у меня теперь никакой жены. Развелись мы со Светой! - Ромка махнул рукой, замолчал. Пауза затягивалась.
     Рязанцев не спешил  поддерживать разговор.
     - Пусть посидит, подумает,- решил он.
     - Может, по 100 грамм пропустим? - предложил он Роману, жестом подзывая официанта.
     - Давайте, - согласился Рома.
     - Что же все-таки произошло? - Спросил он у Ромы, когда они выпили и закусили салатом.
     - Ничего особенного, наверное, просто не сошлись характерами. Ведь так бывает, Игорь Дмитриевич, ведь правда? Хищница она оказалась, она…..
 Тут он осекся и не стал продолжать.
     - Бывает, - после некоторого раздумья  согласился Рязанцев,- всякое бывает! И ты, значит, решил вернуться обратно. Нате, мол, берите меня, я вон какой хороший. У меня ведь характер золотой. Это другие пакостники,- паясничал Рязанцев.
     На Ромку больно было смотреть. Он весь сжался. Видать многое он передумал за последнее время, и все же решил рассказать свою историю.
     -Я Вам, Игорь Дмитриевич, вот что скажу. Прав я или не прав, только большое облегчение я почувствовал, когда Светка меня за дверь вытурила. Она меня гонит, а я радуюсь в душе. Вот до чего дошло у нас. Не жизнь, а сплошной кошмар. Вечные гулянки, ухажеры, кавалеры, цветы, конфеты, сигареты, - скороговоркой выпалил он. Тьфу! Противно вспоминать! И только Вам могу признаться, мне в последнее время Даша снится. Променял я, дурак, любовь на черт знает что.
     Ромка говорил, опустив голову, крутя рюмку в руках.
     - Ты не  Светку полюбил, голуба моя, - мягко поддержал разговор Рязанцев. - Ты в успех влюбился, в образ. Розовые очки на себя напялил, а теперь снял их. Не горюй - не ты первый, не ты последний совершаешь эту ошибку! Поэтому и число разводов в кругах богемы больше, чем где-либо.
     - Игорь Дмитриевич, скажите как мне Дашу отыскать? - Ромка умоляюще смотрел на Рязанцева.
     - Ишь ты, прыткий какой! Дашу ему теперь подавай. Со Светланой не вышло, так  на Дашу переключусь. Однако быстро это у тебя выходит.
     Лицо у Рязанцева стало злым, все кипело у него внутри.
     - А знаешь ли ты, как сердце ей разбил? Сколько она слез пролила? – Рязанцев был в бешенстве.
     - Виноват я перед ней, очень сильно виноват, - Рома сидел понурив голову, еле выдавливая из себя слова.
     - А с чего ты  взял, что она ждет тебя? Да уж  сто раз как замуж выскочила. Подумаешь принц заморский.
     Роман съёжился от этих слов и выглядел ужасно потерянным.
     - Игорь Дмитриевич, умоляю, скажите, где мне Дашу найти? Я в ноги к ней брошусь, молить прощения буду. Пусть даже не свободна она, я не буду чужого счастья рушить. Я только прощения у нее попрошу за все те обиды, что ей причинил. Пожалуйста, Игорь Дмитриевич!
     Рязанцев смотрел на Рому. Почувствовал, что  повзрослел парень, есть в нем решимость и внутренняя сила. Жалко ему вдруг стало парнишку. Видать, действительно, запутался, наломал дров, теперь разобраться решил.
     Он помолчал немного, сказал.
     - Ладно, Рома. Скажу я тебе. Поезжай к ней, а там, как Бог рассудит.
     Впервые за этот вечер Рязанцев увидел улыбку на лице Ромы, - улыбку и слезы.
     - Спасибо, огромное спасибо, Игорь Дмитриевич! - скороговоркой поблагодарил его Роман. Его лицо сияло и выглядело счастливым.
     - Эх, молодежь, молодежь! - подумал Рязанцев. - Как легко разбазариваете вы счастье свое и как трудно, натужно собираете  осколки. Впрочем, сам был не лучше, - самокритично заключил Рязанцев.
     Мужчины встали и пошли к выходу.
     Кафе уже заполнилось народом и гомоном, начал репетировать ансамбль, скоро здесь будет шумно.
*********-**
Из дневника Дарьи Заручьевой
Я часто задумывалась над тем разговором, что был у нас, в мастерской о счастье. Какое короткое слово, и как трудно передать правильный смысл, значение его. Кажется, протяни ладонь,  схвати его и держи не упускай. Как синюю птицу. Так не удержать, как песок уйдет сквозь пальцы. Мне кажется, что счастье и есть разноцветный песок. Ты хватаешь его, а он все сыпется, утекает между пальцами. И только то, что ты сумеешь удержать, тебе и достанется… Да и это еще не все, то, что осталось, сохранить надо! Это как вышивание бисером – создаешь узоры, собираешь как ковер, что бы когда-нибудь  потом, после, может быть через много лет любоваться тем, что удалось тебе самой создать. А если нет, то и вспоминать будет нечего, значит, и счастья ты не заслужила, или мимо него прошла и не заметила.
Вот, к примеру, я. Работаю с мамой на почте и помогаю отцу Арсению в церкви. За свою короткую жизнь я уже повстречала прекрасных людей, когда работала гувернанткой. А работа в театре - это было сказкой! Даже то, что мне разбили сердце, все равно не идет ни в какое сравнение с тем, что я смогла увидеть, почувствовать, когда творила для людей. А любовь? Может быть, она снова придет когда-нибудь ко мне? Может быть, успокоится мое сердце, зарубцуется рана? Дай Бог. Ведь, спустя год, от жгучей ненависти к Ромке ничего не осталось. Мне просто очень жаль его. Я желаю ему счастья с той, другой, хотя в душе понимаю, что все еще люблю его. Ну, да не будем о грустном! Сегодня большой праздник - Преображение Господне. Отец Арсений разрешил мне подняться на колокольню и ударить в благовест, оповещая прихожан об утренней молитве.
И вот стою я, ветер свистит в ушах. Высота, Господи, красота-то, какая! Видны горизонты  бесконечного сине-зеленого леса, сверкающего рыжими стволами. Голубая даль, да облака, да встающее над горизонтами солнце. Вон Василич с Лешкой возятся около новенького «Камаза». Продали, выходит тот дом, который строили, чтобы купить Лешке новую машину.
 Вон излучина нашей речки, стелющийся туман над ней. Вдоль нее вдалеке, по рыжему песку бегут седой волк и волчица. Миг, и туман поглотил их, еще мгновенье и с другого берега из тумана поднялись и понеслись вдоль реки два красивых лебедя. Они быстрыми взмахами крыльев взрывали воздух  один за другим и пронеслись над головами людей, шагающих к церкви.
Вдруг мне показалось, что я увидела знакомую фигуру на мосту. Человек  остановился, поднял голову, прикрыв от солнца глаза, посмотрел на колокольню. Пригляделась, вижу - Рома! Нет! Не может быть, не верю! Мне просто очень хочется, чтобы это был Рома!
 Человек постоял еще мгновенье, осмотрелся вокруг, и уверенно зашагал к церкви.
*******************************
Рязанцев ключом отпер дверь мастерской. В нос ударил затхлый воздух помещения.
- Надо бы, наконец, прибраться здесь, - подумал он. - Порой по полчаса приходится искать нужную кисть среди этого кавардака.
Он вспомнил, как жаловался своему другу Рудакову на то, что постоянно что-то ищет: - Вот тебе я завидую, у тебя все по полочкам, все на своих местах. А у меня полжизни в поиске.
Рудаков весело засмеялся: - Не грусти, Игорь. Зато я полжизни трачу, чтобы разложить все по своим местам.
- Выходит, то на то? - Искренне удивился Рязанцев.
- Выходит, так, - подтвердил Рудаков.
Со стены Рязанцеву улыбалась Кира, он подмигнул портрету: - Алена звонит почти каждый день, - отчитался он. - Внуков показывает по скайпу. Беспокоится обо мне. Я потерял тебя, и отношения с дочерью наладил лишь после твоей смерти, но благодаря тебе. Почему я раньше не мог понять, что ближе и роднее, чем она, у меня нет никого на свете?
Ему показалось, что Кирина улыбка стала чуть шире, и он почти наяву услышал ее голос: - Рязанцев, ты, наконец,  научился признавать свои ошибки! Я тобой горжусь! – Он улыбнулся в ответ.
Луч солнца скользнул по стене, слегка пошарил по ней, как будто что-то искал, и пропал: тучка ненадолго закрыла солнце.
Игорь Дмитриевич распахнул окно. В углу, на стене рядом с окном, колыхнулась паутинка, в середине которой сидел хозяин-паучок. Рязанцеву показалось, что тот воинственно смотрит на него, готовый к битве.
В этот момент с грохотом захлопнулась входная дверь. По-видимому, Рязанцев забыл ее прикрыть. Паучок испуганно устремился в угол паутины. Игорь Дмитриевич весело засмеялся: - Эх ты, вояка! - он пальцем погрозил паучку.
Снова выглянуло солнце, и его свет ворвался в окно. Лучи упали на паутину, и та загорелась золотыми нитями, дрожащими от порывов легкого ветерка.
- Не бойся, - успокоил паучка Рязанцев и отошел от окна.
Некоторое время он собирал в рюкзак необходимые ему вещи.
Внезапно грянул гром, начался ливень.
От сквозняка упала утка из папье-маше. Игорь Дмитриевич поднял ее:
- Ну вот, - глядя в окно, сказал он сам себе, - наконец-то пошли грибные дожди. Скоро откроется новый сезон утиной охоты. - Он бережно положил утку в рюкзак. - Скоро откроется новый театральный сезон, продолжал он размышления, - Новый сезон - как кусочек новой жизни. Как будто ты меняешь кожу, заряжаешься новой энергией, получаешь шанс начать все сначала, и на сей раз делать все разумно и правильно. В душе ты прекрасно понимаешь, что, скорее всего ожидания так и останутся ожиданиями, и все останется, как и прежде. Но ты не можешь удержать в себе этот драйв, не можешь не поддаться надежде на лучшее, удержать себя на месте, и несешься навстречу приключениям, новым ощущениям. Такова жизнь!
Игорь Дмитриевич вспомнил о Даше. Она позвонила ему на днях, была счастлива, рассказывала ему о приезде Ромы, просила поговорить с Забелиным, чтобы его снова взяли в труппу театра. Он, конечно же, сразу отзвонился Забелину. - Дай Бог им успеха в новом сезоне! И в театральном, и в личном! - сказал главный режиссер, и вопрос был решен.
Уходя, Рязанцев бережно закрыл за собой дверь, вышел на воздух, вздохнул полной грудью теплый, влажный и свежий после дождя воздух. Звякнул мобильник, он взял трубку: - Ну что, Игорь Дмитриевич? Начался  новый сезон! Ты готов? Завтра я с утра заскакиваю за тобой? - Голос Рудакова задорно звенел.
-Я готов, Саша! Жду с нетерпением! - и он бодро зашагал в сторону дома.
**********************
Благословляю вечных влюбленных,
Нынешних, умерших и не рожденных.
Страстно шептавших: «Навеки люблю!»
Благословляю, благодарю.

Тех, кто любовь не разбазарил,
Пыткой измены ее не разбавил,
Звезды хватал, встречая зарю
Благословляю, благодарю
   ( К. Тузовский )