Белая ленточка в пятнах алой крови

                Л.Рохлин               


                БЕЛАЯ ЛЕНТОЧКА В КАПЛЯХ АЛОЙ КРОВИ.               
               
                В стране воров властвуют         
                нравственные нормы, чуждые
                разуму честного человека,
                враждебные ему... 
                С.Говорухин

Так почему же тянет в родную страну. Властвующих воров и подлецов. Я не говорю о людях старшего поколения. С ними всё ясно. Молодые, возмужавшие в странах “с высоким культурным капиталом”,  воспитанные в стремлении брать ответственность за свою судьбу, тоже не редко глубокомысленно рассуждают о возможности сделать карьеру в некогда родной стране отцов и дедов. И не только рассуждают, но и уезжают. Что это за болезнь?

Из глухого запущенного сада раздался дикий вопль.
Ты что наделала. Ой как больно!
Пойди разберись, дед. Только не ори на них с выпученными глазами.
Но идти не надо было.  Стремительно распахнулась стеклянная дверь и в столовую ворвался худощавый красивый мальчуган с вытянутым кверху окровавленным пальцем. За дверью остановилась его семилетняя сестра, напряженно вглядываясь в разворачивающиеся события и боясь наказания.
Смотри как много крови вытекает - хныкал от страха девятилетний внук.
Не ори. Сейчас перевяжу бинтом. Будь мужиком и терпи.

Дед привычно погладил лысую голову и стал перевязывать палец. Кровь, наконец, остановилась, как и хныканье. Но тут же последовали вопросы.
Дед! Ты говорил, что во мне текут две крови. Русская и еврейская. А сейчас какая вытекала?
Дед захихикал от удовольствия и победоносно глядя на русскую бабку, сказал.
Конечно, русская. Еврейская по собственной воли никогда не вытечет. Она ведь самая древняя и мудрая. Ещё два-три раза проколешь руки или ноги и станешь чистым евреем.
             Чему ты учишь внуков, старый дурень. Иди помоги мне. Скоро гости, а я зашиваюсь.               

Дом готовился к приезду больших гостей. Из России. Только младший сын деда казалось не принимал никакого участия в суматохе, углублённо беседуя с компьютером. Настало время и в дом осторожно вошел сияющий сладкой улыбкой и гладко выбритой головой плотный мужчина среднего возраста. За ним моложавая жена и двое взрослых детей. Все с любопытством уставились друг на друга.

Они много пили, много ели, но ещё более говорили, не слушая до конца, перебивая,  стараясь во всю расположить к себе собеседников. Им это удалось. Прощаясь поздним вечером, гость и дед чуть ли не обливались слезами, клянясь в вечной дружбе, бесконечно приглашая к себе и никак не могли разойтись, пока Артём, младший сын, не оттащил отца. Он и поехал проводить гостя в ближнюю гостиницу, где тот заранее остановился.

Дед сохранил крепость и работоспособность организма к началу седьмого десятка жизни и похмельем не страдал. Конечно, с утра не легко было, но слова Артёма за завтраком настолько возбудили деда, что он вообще забыл о недугах. Оказывается сын чуть ли не до утра проговорил с Константином, тем самым высоким гостем. Оказывается гость руководил департаментом важнейшего министерства России. Подробно расспрашивая Артёма и особенно интересуясь проблемами банковской системы Америки, Константин откровенно заинтересовался высоким положением и профессионализмом молодого человека, его обширными связями. Он естественно знал о московском происхождении американского банкира. Свой парень и потому всю ночь горячо убеждал собеседника переехать в Россию, где он поможет сделать большую карьеру, обеспечив  рекомендациями и надлежащими средствами.   

С того утра и началась нервная болезнь, охватившая семью. Началась с деда, который вдруг встрепенулся, как петух на насесте и уже за завтраком как-то особым образом, посмотрел на сына.
Ты чего, батяня? Это же пьяная ночь. Завтра всё забудется.
Дед с любопытством, по новому, всматривался в сына. С любовью, но более с удивлением. Непредсказуемы дела господни - неслось в старой голове.

Мальчишечка с копной гладких чёрных волос и печальным взором, подававший немалые надежды к последнему курсу престижного Гнесинского колледжа, поразивший всех на выпускных экзаменах трепетными звуками серебряной флейты, вдруг бросает музыку, заканчивает калифорнийский университет и становится жаждущим успеха финансистом. Быстро продвигается по службе и к 35 годам становится ведущим менеджером крупной международной корпорации. Интеллигентного вида стройным подтянутым мужчиной с огромным лысым черепом, но всё с теми же печальными вдумчивыми глазами. Как это происходит? Кто формирует?
Ведь давно уже не я.

Дед пристально всматривался, а Артём продолжал с возбуждением говорить.
Надо же, всего-то 35 лет, а уже ведущий менеджер крупной международной корпорации, на директорской должности. Я-то в его годы дурака валял, числясь в науке, даже защитив диссертацию. Благословенная страна советов.
А Артёма буквально несло. Тайное тщеславие было польщено вниманием высокого московского гостя. Он пересказывал его мысли о бурном развитии банковского дела в России, о нехватке кадров, о полной не оснащённости современными технологиями.

Он ходил по комнате, размахивая руками. Он был откровенно увлечён. В проёме дверей из кухни виднелись удивлённые лица мамы и жены. Неожиданно присмиревшие дети, редко видящие обычно спокойного строгого отца в таком возбуждённом состоянии, с неподдельным интересом смотрели на папу. А тот разошелся вовсю и видя пристальное внимание родной аудитории, рассказывал уже не столько о госте, сколько о возможностях современной американской банковской системы. Сыпал совершенно непонятными терминами и страшно сердился, когда отец перебивал вопросами.

Вот так заболела вся семья. Теперь при встречах только и ждали, чтобы кто-нибудь затронул больную тему. И с надеждой взирали на деда. Ну кто ещё может всколыхнуть. Только он. Но и деду со временем надоело будоражить семью несбыточными грёзами.
Время бежало. Давно забылось посещение высокого гостя и червячок нервной болезни казалось скукожился до одной клеточки, спрятавшейся где-то в глубинных подвалах памяти.

И вдруг из жерла всезнающего интернета выпрыгнуло письмо от того высокого гостя. Оказывается не забывшего финансиста с печальным взором доверчивых честных глаз. Оно словно магма вновь основательно встряхнуло гору семейного сознания, а в ней и клеточку спящего червячка болезни. Та встрепенулась, да так, что с горы посыпались большие  и малые камни надежды. С возрастающей скоростью они покатились в одном направлении, на восток, где расстилалась огромная плоская страна Россия.
Батяня! Костантин зовёт на переговоры в Москву.
            
              Лицо сына было искажено мучительной улыбкой. Дед вытаращил глаза.
              А ты и паспорт российский просрочил. Теперь полгода надо восстанавливать.
 Я уже вчера был в консульстве и подал все документы.
Что! Так загорелся, что вместо работы помчался оформлять документы.
Да не куда мы не поедим. Это всё его фантазии.
Решительный голос жены Артёма, высокой стройной женщины, дрожал от возмущения.
Только детей отдали в новую частную школу. Заплатили 20000 за год обучения и теперь
куда-то в неизвестность. Россия не Европа. Там злость и беззаконие. А вы знаете своего сына. Вроде тихий и рассудительный. Но если сильно всколыхнёшь, то  в секунду может впасть в такую ярость и такое наговорить, что потом во век не расхлебаешь.

Да, уж! Это родовой признак - пробурчал тихо дед. И добавил громче.
Но там его старший брат работает. И успешно работает. Конечно, ты права. Тут надо всё очень обдумать. Ты знаешь Артём как напряженно далась мне с мамой коммерция в Москве. Того страшного десятилетия. Сердце не выдержало. Слава Богу удар случился здесь, во Фриско, и операция прошла удачно. Страшные годы и страшные люди. То время говорят ушло, но то что вижу, слышу и читаю как-то не убеждает. Навозные жуки, криминальные и партийные, никуда не делись. Расплодились и вглубь и в ширь. Стали богаты и полностью вросли во властные структуры.

Теперь они, но особенно их дети, хорошо понимают, что отныне нужно жить по европейским законам. А для этого  нужны европейские специалисты и современные технологии. Тем более в таком тонком деле, как банковская система. Думаю, что готовы платить огромные деньги, чтобы европеизировать свои капиталы и предприятия. Особенно таким специалистам как ты, не по наслышке знакомым с  российским бытом и одновременно успешно освоившим Америку. Это очень опасные люди. Тебе трудно будет с ними. Ты слишком воспитан в американской системе ценностей. В любой момент жуки могут подставить и утопить. Это они хорошо умеют.

Да! Да! - дед в волнении заходил по комнате.
Всё это и заманчиво и опасно. Но есть кажется другой путь. Быть официальным и хорошо оплачиваемым консультантом. Подумай над этим! Ни за что не отвечающим и не принимающим никаких решений. На первое время, а там события подскажут. Тут надо крепко подумать.

И начались напряженные раздумья. Дед боялся откровенно давить и теперь при встречах лишь женщины вовсю развивали эту тему. Жена Артёма, тоже российская по рождению, в отличии от жены деда не была декабристкой. Она не любила Россию и живя в большом уютном доме, гордясь высоким положением мужа, не хотела неизвестности. Да и боялась за мужа и детей.
А моложавая бабка, втайне мечтающая о возвращении, лишь поддакивала и той и другой стороне, уверенная, что судьба-злодейка сама всё расставит по своим местам.

Артёма всё больше подхлёстывало нетерпение. Оно сказывалось и дома (стал раздражительным), но в первую очередь на  работе. Ранее буквально горел, даже по субботам и воскресным дням висел на компьютере и телефоне, что-то терпеливо объясняя, твёрдо приказывая, горячо отстаивая. А теперь работал спустя рукава. Он теперь часто говорил деду. Не могу. Всё надоело, ни к чему руки не лежат. Даже шеф стал косо посматривать.

А события меж тем развивались странным прерывистым темпом. Константин рисовал радужные перспективы работы в Москве, просил прислать соображения по реформе деятельности какого-то частного сибирского банка. Артём с воодушевлением выполнял просьбы. Затем вдруг
 наступала длительная пауза. Артём звонил, посылал письма. Никакого ответа. Проходил месяц, другой и, как ни в чём не бывало, вновь появлялся Константин с новыми просьбами и старыми заверениями. Артём вновь отвечал и вновь следовала длительное молчание. Он нервничал, семья напряженно молчала, Дед злился и проклинал Россию.

Что особо всех удивляло. В просьбах именитого москвича не было  конкретности. Ни названия объекта работы, ни конкретных задач, ни должности, ни оклада. В нервозности ожидания прошло почти полгода. Раздвоенность  Артёма достигла предела. На него было жалко смотреть. И тут звонок. Константин предложил на пару-тройку деньков слетать в один из маленьких городков на Адриатическом побережье. Поблизости, говорил он. Европа не Америка и уж тем более не Россия. Всё рядом. Там у него большой дом и яхта. Соберутся  значащие люди. Они хотели-бы познакомиться с гением банковских дел, как Артёма заочно рекомендовал хозяин дома и яхты.
Не беспокойся. Все расходы оплатим - вещал Константин.

Артём недолго колебался. Приехал тихий и задумчивый в чувствах и мыслях противоречивых. Впервые он вот так, с глазу на глаз, откровенно столкнулся с подавляющей роскошью российских  коммерсантов и чиновников, находящихся на отдыхе, далеко от лишних глаз и ушей.
В разговоре с дедом признался как не похожи эти люди на привычный ему мир деловых людей Америки и Европы. Ужасался некомпетентности, бесцеремонности, бесшабашному пьянству и разгулу, грубости и развязности жен и взрослых детей. Но в то же время поражался волчьей деловой хватки и масштабу предлагаемых проектов.

Нет, батяня. О консультации они и слышать не хотят. Ну может быть  в течении первых месяцев, чтобы освоиться. Один из них, кстати бывший полковник ФСБ, твёрдо сказал - кто ни за что не отвечает, тот не работник. 
Ну а какой конкретный проект вы обсуждали.
Есть вдалеке от Москвы среднемасштабный сибирский банк. Они его владельцы.

Артём вдруг рассмеялся.
Ты удивишься фамилии этих людей. Президент банка молчаливый угрюмый Грозный. Главный инвестор очень богатый, спесивый и надменный человек, некто Топоров. Они все частные коммерсанты, а Константин большой чиновник. Он чувствуется обеспечивает властные вертикальные связи. Хотят с моей помощью превратить банк в крупное сверхсовременное предприятие, центральное для Сибири и Дальнего Востока России. Вложить в него свои деньги и средства  ближних друзей. Привлечь федеральные деньги из Москвы.

Понимаешь, батяня. Они все временщики. Их цель понятна. Собрать “туманные” деньги, насытить с моей помощью банковскую систему много модульными платёжными платформами, управлениями риска, аналитикой, другими современными банковскими продуктами и со временем тесно  связаться с большими банками и компаниями Европы и Китая. Затем выйти на международный рынок и вновь привлечь средства, уже западного бизнеса. Затем продать предприятие за огромные, а главное вполне официальные деньги. Осветлить свои капиталы.
А потом наслаждаться жизнью. Я не понимаю этого. Да, кстати! И вновь ни слова о моём финансовом обеспечении в этом проекте. Ни слова!

Они сидели вдвоём в уютном небольшом кабинете деда. Со стен взирали фотографии внуков и правнуков, а их голоса раздавались из сада через распахнутое окно. В глубине сада, под ветвями густой яблони, в шезлонгах возлежали жены и без устали о чём-то крайне важном тихо щебетали. Наступил благодатный вечер, лучшая калифорнийская пора, когда жаркое солнце сменилось мягкой прохладой и кристально чистый ветерок неслышно веял с ближних горных громад. 

А долго тебе эту банковскую белиберду делать.
Да не менее 3 лет тяжелейшего и напряженного труда. Ну не один, конечно. Необходимо создать команду специалистов.
Наступило долгое молчание. Дед сидел в кресле спиной к окну, а Артём за письменным столом, рассеяно глядя в сад.

Я знаю, что тебе уже не нужны мои советы. А я по инерции всё продолжаю. Понимаю, что тебе порой просто надо откровенно выговориться. И я в этом плане лучший партнёр. Ты подчас даже не слышишь меня. Иногда злишься, когда перебиваю. Но ты необыкновенно учтивый и любящий сын. Единственный такой из моих  детей.
Дед встал. Прошелся по комнате. Подошел сзади к Артёму и полуобняв, нежно поцеловал в макушку огромного блестящего черепа сына.

Как решит твоя душа, пусть так и будет. Только не будь с ними прямодушным. Они это не поймут, посчитав тебя ботаником. Да наверное уже и сейчас так считают. Будь компромиссным, без этого там не проживёшь. Но далеко не во всём. В конечным итоге всегда выгоднее быть честным. О Господи! Что-то я совсем разнюнился...
Дед, ставь самовар - донеслось из сада.

И вновь наступила длительная пауза, хотя Артём быстро отправил в Москву, по просьбе владельцев банка, подробнейшую схему модернизации на первом этапе. Отправил и …потекли недели ожидания.  Через месяц  Артёма попросили приехать в Монако. В огромном богатом доме Топоркова, помимо хозяина с ним беседовали ещё два незнакомых господина. Разговор был  конкретный. О том самом сибирском банке. О технологиях, сроках и кадрах. 
И опять ни слова о личных интересах Артёма. Лишь туманно намекнули о должности вице-президента банка. и весьма высоком окладе.

И вновь раздражительное месячное молчание. Затем звонок от Константина с уверениями, чтобы Артём ни о чём не беспокоился. Должность вице-президента обеспечена и помимо оклада его ожидают немалые ежеквартальные суммы в негласных пакетах. Он уверял. что обезопасит его московскую жизнь от житейских и организационных трудностей.  Но как-то не проходило недоверие. Тем более, что и за вторую поездку пришлось платить самому.
Наверное для них это копейки - недоумевал Артём - но ведь главное слово... Не знаю, батяня, что и подумать! Всё как-то настораживает.
 
На семейном совете, после долгих и бурных дебатов, было принято решение ехать. Неожиданным стал голос жены и она, гордая прикованным к ней вниманием мужа, деда и бабушки, наконец, решилась. Но не сразу всем. В первом эшелоне последует Артём и моложавая бабушка. А следующей весной, когда дети закончат школу и ручки мамы создадут уют в московской квартире, тогда на передовые позиции выдвинуться оставшиеся члены семьи. И ни в коем случае не продавать большой дом. Завершающим аккордом станет приезд Деда, как капитана оставляющего покинутый корабль последним.

Артёму помогли вселиться в большую квартиру на Стромынке, возле парка Сокольники.
С трудом узнал город, в котором не был 17 лет. Огромный, шумный, с нескончаемыми потоками машин и озабоченных раздраженных людей. Даже центр, избеганный вдоль и поперёк в годы учёбы, казался чужим. В первый же день прошел пешком по старому исхоженному маршруту вдоль когда-то тихих улиц и кривых переулков. Нашел  булочную, куда непременно заходил с приятелями после занятий и лакомился горячими бубликами, заполняющими нутро непередаваемой симфонией запахов и радостных ощущений.

Даже пересёк Калининский проспект на перекрёстке, где дурачась, длинной цепочкой “слепых” музыкантов, следуя за зрячим, с друзьями медленно переходили улицу, держа в одной руке инструменты под неумолчный вой автомобилей. 
Теперь тишина исчезла. Пёстрая реклама кричала с первых этажей жилых строений. Бесконечная череда магазинчиков, бутиков, кафе, ресторанов, блинных, пивных и закусочных, зазывающих и предлагающих всё… кроме спокойствия и душевного равновесия.

Спокойствие исчезло чуть ли ни с первого дня московской жизни. Плохо спал. Впервые надолго очутившись без жены и детей, мучился по вечерам. Под ласковым любящим взором мамэлочки, за красивым столом, освобождённое от работы сознание мгновенно заполнялось детскими криками, смехом и ссорами, восклицаниями и расспросами жены. Смотрел на маму, а слышал их и наверное так жалобно  улыбался, что чувствовал как разрывается её сердце в мыслях, чтобы ещё такое сделать приятное сыночку. Она, конечно, хорошо понимала, что её заботы никак не смогут заменить рук жены. Брату звонил редко. Приезжать в его тесную тьмутаракань в воскресные дни не хотелось, а встречаться где-то в городе часто не мог. Не хватало времени.

Оно не знало границ в напряженном ритме работы. Только там проходила мучительная тоска по дому. Работе с первого дня отдавался с невероятной страстью и азартом. И ведь никто не подгонял. Грозный не понимал характера работы и чаще с искренним испугом смотрел на сверх заполненность 10-12 часового рабочего дня. Правда, чётко выполнял все технические, кадровые и скромные персональные просьбы. Сразу выделил красивую машину с шофёром и вторую с охраной. Теперь, как в детективных сериалах, два мощных кадиллака, словно связанные невидимой верёвочкой, катили по городу в заботах только одного пассажира.
 Было торжественно и смешно.

Сотрудники офиса приняли настороженно, не зная на каком языке объясняться, каким шуткам и привычкам близок русский американец. Секретаршу, пышную блондинку, сразу попросил заменить и был приятно удивлён, когда Грозный, нутром поняв  желание, вскоре представил совсем иного секретаря. Артёма изучали  внимательные спокойные глаза солидной строгой женщины. Вскоре письменный стол сверкал немецким порядком, а перед глазами каждое утро встречал  лист бумаги с чётко выписанным графиком звонков, дел и посещений. Мелочь, но приятно - как любил повторять батяня.

Ему сразу повезло. Случайно наткнулся на группу молодых и  дружных, увлечённых программистов, не плохо знакомых с новинками банковских технологий. Быстро нашел с ними контакт. И не только деловой, но и по частным интересам. Что объяснял - схватывали на лету и не считаясь со временем творили. И удивительно, даже не заикались о дополнительной оплате. Он сам попросил Грозного решить этот вопрос и теперь секретарша каждые две недели приносила на подпись ведомость сверхурочного рабочего времени увлечённых сотрудников.

Вот с обществом Грозного и его друзей было значительно сложнее. Поначалу шеф часто предлагал где-то пообедать, вечерами звал на приёмы, вечеринки, по воскресным дням приглашал к себе на шашлыки. Но вскоре отстал. Умный мужик сразу заметил, что если Артём и соглашался, то как-то неохотно. Не шел на сближение. Как-будто чего-то стеснялся. К тому же  невозможность занять его светской болтовнёй была настолько очевидна мужчинам и женщинам этого круга, что они вскоре стали сторониться и одинокая фигура Артёма, не пьющего, не курящего, не отвечающего на откровенные взгляды женщин, выглядела диковато среди разноцветной яркой толпы пресыщенных владельцев страны.

В конце ноября прекратились холодные дожди, успокоились ветры. Выпал снег. Он шел более недели и сплошная завеса снежинок в безветренную погоду бесшумно покрыла  московские улица, скверы и парки, машины и людей, превращая всё и вся в прекрасные декорации необыкновенного причудливого городского спектакля. Потом потеплело и чёрная слякоть залила улицы и проспекты, демонстрируя жителям иной спектакль. Более привычный.

А через неделю запорошила метель и вихри снежинок вновь одели город в белые шубы. Артём
вышел чуть раньше прибытия персональной машины и подставил лицо метели, любуясь давно не виданному чуду. Расставленными ладонями и губами ощущал прикосновение снежинок и необузданная радость заполнила сознание. Но счастье было коротким. Подъехали две машины и выбежавший встревоженный охранник мягко напомнил, что это Москва и надо чётко следовать инструкции безопасности.

Артём Григорьевич -  в приёмной встретили трое молодых сотрудников - завтра особенный день и мы тут решили просить вас.
Заходите, заходите. Сейчас всё решим - с улыбкой пригласил в кабинет, вспоминая в чём особенность дня и какие вопросы могли возникнуть за ночь, когда казалось всё было решено прошедшим вечером.
Так что случилось?

Лукавый взгляд Бориса, лучшего специалиста из собранной команды, рассмешил.
Ну давай, Борис! Не тяни. Мне к 10 надо ещё подготовиться.
Артём Григорьевич, в Москве по нашим сведениям вскоре случится снежная революция. Так её уже прозвали в народе. Не слыхали? Симптомчик возник 5 декабря на Болотной, а завтра говорят грянет буря на проспекте Сахарова. Очень хотелось бы там поторчать. Ведь не каждый день революции.

Неожиданность вопроса застала врасплох. О чём это говорит Борис. 5 Декабря на Болотной! Что это было? Ах, так вот в чём дело! Демонстрации. С неподдельным интересом поглядел на сотрудников.
Жаждете крови!  Вот не знал, что мои бесценные помощники параллельно с банковскими проблемами решают и революционные. Вы что ж, активные оппозиционеры? В партиях состоите. А вам не страшно. Игорь! У тебя ж помнится только-только родилась дочь.

Артём Григорьевич! Революции бывают и бескровные. Вы там в сытой Америке всего добились и застыли. И нам хочется того же в России.
Игорь с усмешкой улыбался, явно чего-то не договаривая.
А мой отец рассказывал, что в России бескровных движений никогда  не бывало. Часто повторял. В России кровь словно масло для механизма. Не зальёшь - не продвинешься к счастливому будущему.  Ну что ж! Ты, Борис, мне сегодня будешь очень нужен. Тебя не могу отпустить. Ну а вы можете поторчать на революции. Потом расскажете. В подробности.

Они вышли и разговор забылся. Дела, дела. Маленькие и большие закрутили, завертели мысли, сплетая сложный ежедневный процесс банковской коммерции. Но слова Бориса что-то зацепили в сознании и оно, оттого раздражаясь, вдруг останавливало привычный процесс,  выталкивало казалось давно забытые разговоры в семье в конце 80 - в начале 90-ых годов аж прошлого столетия.

Он хорошо помнил рассказы отца. И те, что случались до отъезда в Америку. И споры уже в Калифорнии между отцом и старшим братом, всегда возникающие, когда брат приезжал с детьми погреться на жарком солнце и в ласковых объятьях мамы и бабушки.
Они были уже взрослыми парнями, вступившими в самостоятельную жизнь, когда отец, словно дождавшись разрешения сверху, резко поменял тематику семейных бесед. Стал много рассказывать о раскулачивании крестьян, о гонении на церковь, о событиях 30-ых и конца 40-ых годов,  правду о войне, о гулаге. Не по наслышке, а со слов очевидцев, с которыми много и тесно общался в длительных геологических командировках по Магаданскому краю, по Предуралью и Полярному Уралу, по Казахстану и Дальнему Востоку.

Артёму особенно  запомнились слова о неожиданных находках в тайге давно покинутых концентрационных лагерей, ещё местами опутанных кусками колючей проволоки, забитых рваным тряпьём, погнутыми алюминиевыми кружками, мисками, ложками и о том жутком впечатлении, надолго травмирующим сознание. Отец говорил, а мозги почему-то сразу ярко воспроизводили мертвенную лагерную жизнь. С той поры в его памяти навсегда погас юношеский восторг о революции, о Ленине, Сталине, о делах и идеях российского социализма.

В тот вечер за традиционным ужином с мамой, ожидавшей как-бы поздно сынок не пришел, он с воодушевлением рассказал о снежной революции, где оказывается участвуют его сотрудники.
Мамэлочка, скрестив руки под грудью, внимательно слушала.
Вот только этого нам не хватает. Слава Богу спасла Филиппа от чеченской войны, отправив учится в Америку, да и тебя потом на Кипр. Сегодня возле метро видела мальчишек и девчонок, раздающих какие-то листовки. Так тут же подъехала полиция, схватила и грубо затащила в автобус, а в толпе вслед им женщины кричали, что мол распоясались проститутки ... так им и нужно. Никто не поддержал.

Странный народ - задумчиво сказал Артём. Но почему-то вызывает раздражение, даже злость, когда видишь на какие ухищрения идут хозяева моего банка, чтобы осветлить свои невесть откуда появляющиеся  гигантские деньги и больших, очень больших чиновников. Диву даёшься объёмам воровства. Чуть ли не официального. Безнаказанности. Безбоязненности. Они точно знают, что их обязательно прикроют сверху. Так не бывает в Америке. Ох, как порой хочется дать по рукам.

Замолчали. Каждый задумался о своём. Потом включили телевизор и  уселись в кресла. На экране бежали, стреляли, лилась кровь. Артём вдруг представил, что в числе тех девчонок перед метро, которых волокли по грязи, могла быть и его восемнадцатилетняя племянница Ярослава. И чтобы тогда мы все делали и как-бы реагировала наша моложавая бабушка. Да, вечная проблема обеспеченного обывателя. Пока гром не грянет… Пролетариям нечего терять, а нам! А мне! Мечты, карьера, большие заработки, большой дом, уют.

Снова вспомнились споры отца с Филиппом в Калифорнии. Своё извечное молчание и спокойные холодные реплики старшего брата, с некоторого времени всецело и во всём уповающего на Бога. А вот отец уже стал совсем другим. Он горячился.  И ратовал как ярый оппозиционер.
Ты уже известный журналист - громко вопрошал отец. Что ты пишешь какие-то советские статейки и рассказики о героических буднях примитивных людей. То о герое России бурятском чабане, то о последнем еврее в Селижаровском районе, то о бурановских бабушках, то про какого-то дядю Мишу с Кубани и его бане на колёсах, то о самоубийце с крыши Гидропроекта, то о маме Тани и её дождевых червях. А в каком-то рассказике вообще прочитал перл - “ демократия - понятие выдуманное, ущербное и нереальное”. Как может современный журналист послать коту под хвост 8-0-0 лет Афинской демократии, создавшей европейскую цивилизацию.

Отец остановился в позе вопрошающего оратора. И мы с братом грохнули смехом, глядя на распушившегося батяню, ставшего вдруг боевитым. Ведь двадцатилетием ранее убеждал, особенно старшего Филиппа, не лезть в политику, а заниматься только карьерой. В науке, в искусствах, в рождающемся в ту пору в России бизнесе.
А теперь вот возмущается. И столь же искренне, как и ранее. Поражаешься неожиданной метаморфозе, глядя на родные лица брата и отца, зная как они любят друг друга.

А батяня всё яростнее продолжал.
И ведь чувствую в твоих разговорах и рассказах, что душой ты с противниками нынешнего режима. Вот ведь не побоялся и съездил к Ходорковскому под Читу, голосовал за Прохорова. Но так осторожен и боязлив. Ведь самому стыдно. Смотри как тихохонько пишешь. Отец вытащил листок и процитировал - “...ещё живут нищие духом, которые поставили себе в ежедневный труд НЕГРОМКО - он выделил это слово - молиться за толоконниковых…, считая самих себя достойными всякого поношения и оскорбления”. Нищие духом!
Красиво изложено, но как скорбно читать.

Цицерон, наш батяня. Как говорит! Словно вещает. Заслушаешься. А он всё продолжал.
Я мог-бы тебя понять, если бы видел, что энергично стараешься заработать. Имя и деньги. Это вполне достойно. Составляешь и пробиваешь сценарии  телевизионных передач, сценарии для кино-телефильмов, пишешь, наконец, классические рассказы, повести, даже романы. Я же помню твои ранние рассказы о Подмосковье. Чудо как хороши. Чего ты улыбаешься? Тебе пошел пятый десяток.

Пора открыто и пространно изложить свою позицию. Неужели и себя причисляешь к нищим духа, которым только и осталось негромко молиться и уповать на Бога, чтобы тот изменил российскую жизнь. Не изменит! Свидетельство тому прошедшие столетия.  Лишь сознание объединённых идеей людей, которое Бог создал свободным для принятия оперативных решений, может что-то изменить. Бог же даёт стратегическую линию развития этноса и всего человечества. Вон смотри, позиция Акунина, Быкова, Шендеровича. С другой стороны позиции Проханова, Михалкова и многих других. Ясные и понятные.

Интересно! Почему он всегда только к Филиппу обращается. Ну, конечно! Старший брат журналист. В Москве. Общественный деятель. А я кто? Конторский работник. Тот, кто зарабатывает имя и деньги. Тот, кто теперь воочию видит как воруют. И молчит. Вот такая у меня позиция.
Артём долго ворочался. Не мог уснуть. Чехарда лиц и слов проносилась в сознании. Нежные руки жены, возгласы детей… Последнее что запомнил - белые вихри снега и бегущую Ярославу…

А утром всё забылось. Солнечное воскресение, редкое в декабре, навеяло торжественные мысли.
Пойду ка на причастие в Богоявленский Кафедральный Собор. Елоховский! Помнится батяня рассказывал, что при советской власти в этом единственно действующем соборе по воскресным службам  пели лучшие басы из Большого театра при большом скоплении интеллигенции. Всем хотелось послушать голоса Михайлова, Пирогова, Огнивцева, от мощи которых звенели колокола.

Собор был забит до отказа. С трудом удалось протиснуться вовнутрь. Лучи солнца, проникая сверху, освещали поразительную красоту убранства храма. Расписного потолка и стен, образов святых, но главное сверкание богатой золотой одежды священнослужителей.
Молодой диакон на возвышенной площадке перед алтарём возглашал громким звенящим голосом молитвенные прошения, а сбоку невидимый хор пел “Господи помилуй”.
Артём почти не слушал слова проповеди. Благостное настроение, сродни полуобморочному, охватило душу.

Вдруг до сознания долетели слова диакона о чуде, случившимся с умершим патриархом Алексием II. Он прислушался. Диакон говорил, что недавно было двадцатилетие со дня знаменитой проповеди патриарха Алексия II. В те дни в Успенском Соборе Кремля патриарх отказал мятежникам ГКЧП в молитве и через несколько дней их власть рухнула. Это предсказание было чудом.
Внимая диакону, Артём вдруг ощутил как понемногу улетучивается благостное настроение. Вот ведь и у Патриарха была чёткая позиция. Даже священники не могут быть в стороне.

А мы с братом стараемся уйти от реальности. Как же найти ту истинную линию поведения.
И существует ли она вообще у обывателя, занятого заработком хлеба насущного и услаждением слуха творческими подвигами музыкантов, актёров и литераторов.
Господи! Как завидую Филиппу. Как здорово просто писать. Отдых мозгам и они, благодарные, привольно, естественно, без всякого напряжения исторгают мысли. Наверное возникает светлое радостное ощущение непонятной победы. Завидую Филиппу. Для него эти мысли повседневная реальность. Кому нужны принципиальные политические позиции. Как же здорово просто жить, мечтая и фантазируя.

Наступали разгульные праздники  Нового Года. А с ним двухнедельные святки зимних каникул, Рождество Христово. Тоска  по дому, по безалаберному сыну, по нежной дочери заполонила душу Артёма. Работать не мог. Извилины бунтовали. Господи! До чего же точны законы наследственности. Прямо смешно. Вспомнил рассказ батяни. Как он в самый разгар полевых работ в Монголии затосковал по дому, где в эти дни рожала меня мамэлочка. Всё бросил, примчался в Улан Батор, пал в ноги начальству и умолял отпустить на недельку в Москву, заверяя в преданности всем коммунистическим богам и традициям. И прилетел, когда мне было всего 5-7 дней от роду. Безумство! Но как счастлива была мамэлочка.

И я паду в ноги...
Мои заверения подействовали на Грозного. Лечу, лечу - пела душа. Мама колебалась, не зная как быть. Но всё же решила быть на праздниках с Филиппом. Там появилась необыкновенная внучка, белокурая Зоя. К ней тянулось сердце мамэлочки. Последние дни перед отъездом прошли в суматохе и лишь железный график встреч, звонков и дел, неукоснительно и ежедневно прорабатываемый строгой секретаршей Людмилой Карловной (она же Карла), заставлял трудится. Буквально за два дня до отъезда перед обеденным перерывом, который чаще проводил в маленьком вегетарианском ресторанчике поблизости, к Артёму подкрался с таинственной улыбкой Борис и напросился пообедать вместе. 

За столиком, поедая тушеную рыбу в овощах и сметане и видя как морщится собеседник над своим блюдом, Артём подсмеивался и во всю трунил, задирая молодого сотрудника. Но разом осёкся, услышав его слова.
Артём Григорьевич! У нас к вам просьба.
Это у кого это у вас?
Ну это долгий разговор. В общих чертах. Вы витаете где-то в облаках. И это вполне понятно. Но если спустится на улицы Москвы, то буквально рядом можно заметить довольно большую группу молодёжи, объединённую вокруг известного политического деятеля Алексея Навального. Что-нибудь слышали?

Да, конечно! Хоть и витаю, но иногда включаю “Эхо Москвы”. Мне по душе растрёпанный вид и острые суждения Венедиктова. Вот от него и других выступающих и слышал об этом ненавистнике коррупции. Молодец!
Да! Это мудрая голова. Я про Навального. Он и мы сейчас создаём политическую партию. Народный альянс. Вскоре попытаемся официально зарегистрировать. Сейчас усиленно работаем над программой партии.
Ага! Вот значит кто это мы. Будь осторожен. Я про рыбу. В ней много мелких костей.

Помните, где вы нашли нас, подбирая команду. Высшая школа экономики. Вам кто-то порекомендовал обратиться туда.
Конечно, помню. Там бывал по делам и познакомился с профессором Гуриевым, а уж он назвал ваши фамилии. Весёлый человек и опытный специалист. Я читал его статьи и обзоры. Мы с ним изредко пересекаемся и он всегда  меня пичкает последними московскими анекдотами.

Так вот этот весёлый человек пишет экономическую часть программы партии Навального.
А неделю тому назад позвонил мне и говорит.
Борис! Ты близок к своему шефу. Не мог бы попросить его почитать мои экономические записки к программе. Хотелось бы, чтобы внёс туда конкретный американский опыт и вообще дал оценку этой части программы. Мне самому обращаться неудобно. Мы не так близко знакомы.

Тут Артём видимо разинул рот от удивления. Потому что Борис вдруг страшно смутился и забормотал.
Артём Григорьевич! Ради Бога извините. Честно не ожидал такой реакции. Я пожалуй пойду. Пожалуйста, извините. И забудьте мои слова.
Оставшись один, машинально доел рыбу, раздумывая о причине обращения именно ко мне и Бориса и Гуриева. Кажется никаких поводов не давал. Странно! Да, в Москве буквально воздух насыщен политикой. Даже в Соборе диакон напоминает о позиции патриарха. А собственно говоря! Почему бы не посмотреть записки Гуриева. Ни к чему ведь не обязывает. Да и не политика это. Ой Артём! Не ври самому себе.

Поднявшись на второй этаж офиса, в конце коридора увидел Бориса, Игоря и… свою секретаршу, Карлу.  Они о чём-то оживлённо беседовали. Заметив начальника, сразу разошлись. Мелькнула дикая мысль. Ага! И Карла заодно с ними. Даже расхохотался. Через час позвонил Грозный и просил зайти. Он был один в огромном красивом кабинете. На угрюмом не проницаемом лице не читалось ни одной мысли. Шеф приподнялся и попытался изобразить улыбку. Получилось криво.
Уезжаете в солнечные края. Завидую. Инвесторы довольны вами Артём Григорьевич. Передайте большой привет супруге и вот этот небольшой презент. Ваши дивиденты. Предварительные.

Он указал на пухлый конверт, одиноко лежащий на углу огромного стола.
Ни одной папки или бумажки. Чем он занят целыми днями? Какое моё дело. Но услышал выпавшие из себя совсем другие слова.
Спасибо Андрей Иванович. Но ведь проработал всего полгода. Результаты ещё особо не видны.
Ну как сказать! Благодаря вашим связям два американских и датский инвесторы уже вовсю интересуются нами. Это, он кивнул в сторону конверта, на будущее.

Работать уже не мог. Слонялся по кабинету, долго стоял у окна, глядя на сугробы снега, на разукрашенные снежинками деревья и кусты. Вспомнил и  вытащил конверт. Раскрыл и взвесил в руках увесистую пачку сто долларовых купюр. Деньги грели мысли.
Домой, домой пела труба. Надо же в один день два противоположных признания. От дирекции и так сказать от общественности. Удивительная страна. Настроение было отличное.

Пожалуй надо согласится на предложение Бориса. Дома и почитаю. Кто об этом будет знать.
Вызвал Карлу и попросил найти Бориса. Посмотрел ей пристально в глаза и произнёс.
Пусть захватит записки Гуриева.
Людмила Карловна вскинула глаза и обдала такой доброй улыбкой, от которой стало несомненно теплее, чем от конверта на груди. Клянусь!
Вы наш идеал, Артём Григорьевич - и быстро вышла из кабинета.

Как же встретил мой дом. Криками, визгами, объятиями. В аэропорту долго стояли обнявшись с женой, а на пороге дома светился батяня и я заметил, как отвернувшись смахнул набежавшую слезу. Чувствительность - это у нас преемственное по мужской линии. Дети накинулись на московские подарки, приобретённые бабушкой и Филиппом, а мы втроём сидели далеко за полночь и не могли разойтись. Домашняя водка на хрене, стародавнее хреновое изделие  отца, под его фирменную селёдочку, как нельзя лучше утоляла страсти и желания.

А через день улетали на Гавайи. Батяня остался дома, вежливо сказав, что мол вам лучше побыть вдвоём.
Мои любимые тропические острова. Необыкновенные пляжи до горизонта, нависшие  громады дымящихся вулканов, прозрачные волны, сквозь которые проглядывают коралловые заросли и стаи необычайно красочных рыб. Идиллия, чёрт возьми! Кусочек спокойного, обыденного счастья. Ничего нет лучше.
И потекли дни. Быстро, быстро. И даже однообразие радовало. А как могут надоесть миллионы вопросов сына и дочери, зовущие глаза жены и необъятный тихий-тихий, будто ручной, океан.

На четвёртое утро, очнувшись от счастья, по Skype устроили семейный междусобойчик. Общались с отцом, мамэлочкой, Филиппом, племянниками и племянницами. Весь мой добрый и звонкий мир  вихрился перед глазами и казалось ничегошеньки больше не надо. Лишь бы было так вечно.
Под конец мамэлочка сообщила, что вчера вечером звонила Людмила Карловна.
Ой, Артём! До чего же хороший человек. Приедешь расскажу о её нелёгкой судьбе. Как они все тебя уважают. Столько хороших слов услышала. Сыночек мой…

Меня словно током ударило. Забыл. Начисто забыл.  Счастье засасывает. Отправил семью на пляж, сославшись на необходимость связаться с Грозным. Нашел записки Гуриева и погрузился в них с головой. Господи! Как я далёк от политических страстей. Конечно, как обывателя, меня возмущает разного рода несправедливость. Воровство, коррупция, насилие власти и как следствие нищета большинства и вызывающее богатство значительного меньшинства.

Но одно дело кухонное возмущение и совсем другое - непосредственное участие в общественных событиях, тем более изложение программы для политической партия. Здесь я был абсолютным профаном. Что и как писать? Я совершенно не знал этих людей, это общество. Их интересы, потребности. Но распирающая голову гордыня, подспудное стремление к мировой славе, было вполне удовлетворено. Мысли гудели от вопросов. Начав читать, уже не мог оторваться, забыв о славе и вопросах.

В записках, помнится, помимо общей части, предлагались конкретные реформы по сглаживанию гигантского разрыва между богатыми и бедными. Рекомендовался обычный, общепринятый в Европе, механизм смешанной экономики, где воля власти проникает и сковывает рыночную стихию. Это меня сразу возмутило и взбудоражило. Охватила спортивная злость. В плане развития экономики я теоретически и практически воспитан на Американских стандартах.. Сторонник рыночной экономики с естественной незначительной, законодательно оформленной, долей вмешательства власти. В части некоторых социальных программ.

Но чётко и ясно вижу отрицательный результат, если  вмешательство государственных институтов в рыночные отношения становится значительным. Частые кризисы, не случайно вспыхивающие в одной стране и как цунами охватывающие чуть ли не весь мир - это как раз и есть результат такого вмешательства. Цунами теперь захватывает и Россию, присоединившуюся к мировой системе ценностей. Уверен, что воля власти всемерно сковывает рыночную стихию, приводит к потерям по размерам значительно превышающим временное благополучие от вмешательства государства. Уже не говоря, что при таком вмешательстве махровым цветком распускается коррупция и насилие бюрократии.

Убеждён, что рыночная экономика, существовавшая в чистом виде в Америке и Европе XVIII-XIX веках и даже начала XX, создала эффективную систему социальной и экономической координации. Да, происходит казалось бы хаотичный обмен товаров, услуг, денег. Но он всегда жестко контролируется основным сигналом. Ценой! Лишь она определяет движение экономической клетки, от которой этот сигнал отразился. И тогда возникает некий экономический порядок, экономическая эффективность  расхода жизненных ресурсов, приумножение экономических сил. Реагирование на рыночные сигналы и есть основная функция свободного от регулирования бизнеса в образовании экономической координации, осуществляющей наиболее эффективное использование ограниченных ресурсов Планеты в целом и каждого государства в отдельности.

Мне кажется, что это так ясно и просто. Власти европейских стран, а теперь и России, в порывах собственного тщеславия,  политкорректности и якобы неустанной заботы о простых людях, беспрерывно создают и наделяют законодательной и финансовой силой громоздкие общественные институты, которые вмешиваются в работу рынка. В естественную экономическую природу взаимоотношения людей, поражающую компенсированной сложностью, сбалансированностью и сверх гибкими возможностями. Слепая власть нарушает естественный механизм рынка. Для неё важны голоса избирателей, которые жаждут от власти сиюминутной  “деятельности” в решении сегодняшних проблем. А что будет завтра!
Власть - это не волнует.

Закусив удила, в пух и прах раскритиковал общие положения записок Гуриева. Далось легко. Здорово получилось! Но что предложить? Тут надолго задумался. Я ведь почти не знаю России. Меня вывезли юношей, только-только окончившим Гнесинское училище по классу флейты. И с той поры только по газетам, телевидению и интернету узнавал новости с родины предков. Да ещё по ожесточённым спорам старшего брата с батяней.
 
Приуныл, отложил компьютер в сторону и присоединился к семье. Это оказало благотворное влияние. Но мысли, словно заведённые часы, не могли остановиться. Купаясь с детьми, в какой-то момент вдруг почувствовал, что за мной внимательно наблюдают глаза не знакомого мне прадеда Герша. По отцу. Я его всегда вижу на письменном столе батяни. И что-то заставляет меня пристально вглядываться в его образ. Худое аскетическое лицо и огромная белая борода, чуть ли не от глаз. Он внимательно смотрит и как-будто спрашивает, а я вздрагиваю и в тот же момент сверяю свои мысли с тем возможным впечатлением, которое они могли-бы на него произвести. Прямо мистика какая-то. 

Вот и сейчас я почувствовал строгий взгляд праДеда.
Я прожил тяжелую долгую жизнь простого человека - говорили глаза - приказчика у богатого русского купца. А потом служил рабаем и тридцать лет возносил молитвы Богу в синагоге. Ты вон как вознёсся. Единственный из моих внуков. Во славу рода. Не бойся ничего. Пиши обязательно. Поучаствуй в том, чтобы простые люди в России, наконец-то, стали жить без страха и видеть сытые счастливые глаза своих детей. Если бы ты видел голодные глаза своего деда в годы гражданской войны . Если бы видел.

Легко сказать пиши. А что писать, Герш? Да и участвовать опасно. Ты же хочешь видеть счастливыми своих потомков. А революции, тем более в России, несут бедствия. И всегда именно простым людям. Ну, моя-то семья далека от России. А Филиппа!
Артём! Ты чего бормочешь. С кем разговариваешь. До чего ж ты похож на отца. Следи за детьми, а я вздремлю. Не пускай их дальше буйков.

Для простых людей. Для простых. Мысль билась, будто сломанная спица в велосипедном колесе. Да, конечно, для малого и среднего класса надо писать. Только его широкое развитие, охраняемое сводом законов и программ, как это было во всех странах Европы и особенно Америки, позволило и накормить и обеспечить правами население этих стран.

И вот тут я засел вплотную. Кредитование среднего бизнеса, особенно фермерства, ставшего близким современной России, строгая и щадящая ипотечная система. Конечно, это! И ещё создание гибкой, современной, специальной банковской системы, основного инструмента жизнеспособности  среднего бизнеса в современном мире.

Я не успел дописать в отпуске. Но теперь я знал что писать и для кого и потому был уверен, что обязательно окончу по приезду в Москву.    
Господи! До чего ж тягостно прощание. Сын повис на шее, дочь тихо прижалась к ноге и долго-долго не отпускала меня. Жена старалась не смотреть, боясь расплакаться. Да и образ одинокого отца, оставленного сторожить большой пустой дом, как-то не радовал. Не придавал бодрости.

Тринадцать часов полёта. Утомительно даже в первом классе. Если бы ещё собеседник попался приятный. Но тут не повезло. В первый момент обрадовался, услышав по соседству русскую речь и обворожительную улыбку. Но уже через час-другой возникла неприязнь, даже злость.
Он отрекомендовался Александром Браиловским. Переводчик с русского, житель и знаток Парижа, ценитель искусств и меломан. Узнав, что я коренной москвич и насовсем покидаю Калифорнию, перебираясь в Москву, выразил  неподдельное удивление.

И ничуть не стесняясь, с усмешкой превосходства бывалого человека, стал развивать свои взгляды на современную  Россию.
Куда вы стремитесь?  Россия страна жестокая и бесчеловечная, в которой жизнь не стоит и копейки. Такой народ. Так было, так есть и так будет.
И дальше в том же ключе посыпались выражения. Ему даже не требовались мои ответы. Он словно говорил кровному обидчику, испоганившему всю жизнь и ему и его семье.

Говорят об особой духовности русских испокон веков. А как же объяснить их постоянное презрение к быту, стремление и способность жить в грязи и вони... Да, духовность русских проявляется лишь в экстремальных ситуациях. Хорошо сказал Жванецкий - “ ...большая беда нужна. Вот если бы все на мине подорвались...но об этом можно только мечтать!...”  Россия больше всего напоминает властную бабу, ненавидящую своего мужа, которого когда-то силой или хитростью на себе женила, но которого готова скорее задушить, чем дать ему уйти. Потому что ей нестерпима мысль, что он может быть где-то счастлив без неё. Пусть лучше сдохнет, но при мне…

Беда русских не в том, что Сталина боялись, а в том, что его любили. И любят до сих пор. Русский народ почитал и любил только тех своих правителей, которые обращались с ним наиболее кроваво. Отсюда и популярность Грозного, Петра, Сталина и Путина. Отсюда и резкая потеря влияния Ельцина. Они уважают только язык силы. Другого языка русские не признают. В этом сущность русского народа - минимум свободы, минимум ответственности…Такой народ не может быть в лидерах культурной революции. Ещё долгие века. Ну и далее в том же духе.

Я что-то старался поначалу ответить. Потом замолчал и отвернулся. Углубился в книгу, но не читалось. Странные судьбы российских людей. Вот ведь проблема для философов. Дети и внуки поколения, чьи отцы были потоплены в крови, а остатки выброшены за границу в 1917-1923 годах, продолжают безумно любить и народ и землю. Таких много встречал, а отец дружит и безмерно уважает одного из них.

И другое поколение,  добровольно покинувшее страну в 80 - 90 годах и всеми силами проклинающее даже не столько страну, сколько народ. Их особенно много в Калифорнии. Отец попал в их среду, сытую и довольную, но быстро отмежевался. Как-же он плевался, поражаясь их злобе и ограниченности.
Ведь они прожили свои лучшие годы среди этого народа - удивлялся он - учились в школах и институтах, дружили и влюблялись, наверное многие искренне ценили русскую литературу, поэзию, музыку и художества. Я уж не говорю о красоте  и нежности природы, равной которой не встречал в мире. Маленькие серые мыши. Так он их называл.

Через тринадцать часов размышлений такого рода в аэропорту Шереметьево появился убеждённый российский либерал, всеми силами жаждущий активных действий по революционному преобразованию современного строя в России. Во внутреннем кармане плаща исторгали яркое пламя странички почти готовой программы после революционных экономических реформ.

Артёма встречала смущённая улыбка брата, запруженная снежная Москва, крики и возня племянниц и племянника, ошарашенных подарками и обильный стол, во главе которого сияла мамэлочка. Всё такое родное и привычное. Здорово, когда на двух родных континентах тебя ждут родные души. Но предаваться мечтательному созерцанию было некогда. В офисе ждали два  внимательных взора - Грозного и Людмилы Карловны. Им тоже предназначались неожиданные подарки. Грозному письмо от известной филадельфийской корпорации, заинтересовавшейся инвестициями в Россию через наш банк, надёжность которого я гарантировал, а Карле, когда остались одни, передал сувенир и заговорщицким тоном сообщил, что записки Гуриева дополнил некоторыми соображениями и через пару-тройку дней передаст.

Реакция была одинаковой. Сдержанно радостной. Оттенки разные. Карла широко открыла глаза и мне показалось, что вот-вот брызнут слёзы. Грозный вдруг гордо выпрямился, став похожим на монумент вождя, протянул руку и раскрыв губы в улыбке произнёс с детства знакомую фразу - Родина не забудет.
И понеслись дни и недели, как две капли воды похожие друг на друга. Артём любил свою работу. Безумно любил. Особенно когда вела глубокая идея и впереди маячила цель. Нет, нет! Не подумайте, что это деньги, слава, власть. Хотя и  это имело определённое значение.

Он не был  ботаником, как иной раз утверждал батяня.  Но, честное слово, они для него всегда были вторичны. Главное, захватывающее все мысли решение идеи. Это словно создание скульптуры, картины, машины. Когда облекаешь решение в строгие, выверенные математические схемы и они вдруг оживают в виде банковского продукта. Им пользуются клиенты банка. Операции с ним удобны, просты, быстры, прозрачны и одинаково эффективны в любых уголках мира.

Свои замечания к запискам Гуриева передал Карле через неделю. Работая над ними, увлёкся и замечания незаметно переросли в строгие, так ему казалось, пункты программы. Карла передала в ответ электронный адрес Гуриева и вскоре завязалась переписка. Профессор попросил встретиться. Артём и сам понимал, что заочная связь уже не может  удовлетворить  возникшего обоюдного интереса, желания с глазу на глаз обсудить вопросы.

Да просто поглубже познакомится. С некоторых пор что-то непрестанно тянуло узнать этих людей. Их мир, взгляды не только на политические проблемы, круг интересов. Ну а главное, искренность и твёрдость убеждений. Каковы они - эти новые российские революционеры. Либералы.
Встреча состоялась. Вольно или невольно, но Гуриев обманул. Артём думал посидеть вдвоём в ресторане, а оказалось, что его пригласили присутствовать на обсуждении общей программы в офисе Навального.

Его приняли с любопытством. Ореол финансового гения из Америки, созданный видимо Борисом и Игорем, витал словно сияние нимба. Было неудобно. Но любопытство окружающих быстро прошло, когда все уселись за длинный стол и началось обсуждение. Ни Бориса, ни Игоря не заметил. Что поразило, так это возраст и внешний вид участников. Молодые лица, весёлые и серьёзные, красивые и не очень, в рубашках, джинсах, куртках. Лишь Навальный,  Гуриев и ещё двое, в том числе и Артём, при галстуках и пиджаках.

Но все лица сияющие и возбуждённые. Словно собралась семья, члены которой не видели друг друга месяцами, годами.
Курносая девчонка, секретарь, лихо обходила всех с протоколом присутствия. Подошла и к Артёму и вдруг покраснев, на английском языке попросила расписаться. Последовал взрыв хохота.
Верунчик! Он же русский! Московский! Ты что забыла или хочешь похвастаться своим произношением.   
Значит все и всё знают про меня. Ну Борис, погоди!

Артём на секунду задумался. И расписался. Какие-то дикие мысли крутились в башке. Обуревал восторг.  Участвую в подготовке  революции… подпольное движение… исторический момент… видел бы батяня… полный идиотизм…что я тут делаю...
Но восторг ушел, когда заседание открыл Навальный. Артёма представили Алексею ещё ранее, в коридоре. Но он спешил и лишь мельком взглянул, улыбнулся и пошутил насчёт морозов в Москве и жары в Калифорнии.

Когда же Алексей встал и в коротком докладе рассказал о “текущем моменте”, а потом определил тему и задачи настоящего обсуждения и назвал имена докладчиков, среди которых Артём неожиданно услышал и своё имя, чему очень удивился, тогда он рассмотрел его внимательнее. От невысокой плотной фигуры, пристального, иногда наивного взгляда серо-голубых глаз, веяло спокойствием и решительностью. Говорил короткими простыми фразами, не торопясь, задумываясь, взвешивая слова. Оказалось, что лидер либералов не обладает ораторским искусством, не старается увлечь оригинальными сравнениями, цитатами и острыми шутками, когда слушатели уже не воспринимают смысл слов, а лишь увлекающую энергетику речи. Обстоятельный товарищ - подумалось Артёму. Похоже искренний.

Он рассеяно слушал выступающих по политическим и социальным вопросам. Больше рассматривал  лица, мысленно стараясь подыскать убедительные факты и обороты своей речи. Артём был что-то вроде содокладчика Гуриева. Когда профессор начал говорить, привычно сосредоточил внимание, забыв про всё окружающее. Гуриев закончил. Услышал своё имя и встал.

Увидел два десятка вопрошающих глаз, с неподдельным любопытством, в упор рассматривающих. И растерялся. Что говорить? Это ведь не совет директоров банка или корпорации, решающих узкие профессиональные проблемы.
Господи! Куда я попал.
Извините господа или товарищи. Не знаю, что точнее. Меня попросили ознакомиться с докладом проф. Гуриева и дать свои замечания. Они касаются лишь экономических проблем. Во всех остальных я не чувствую себя специалистом.

С этой минуты его речь полилась привычным потоком выражений и терминов. Он почувствовал себя уверенно. И вещал словно с кафедры студентам.
Современная экономика Америки, её мощь, постоянное  интенсивное развитие и относительная неуязвимость, основаны на чисто рыночных отношениях, заложенных в XVIII - XIX веках широкими реформами, строго охраняемыми с той поры конституцией. Это касается в равной степени городской и сельской коммерции, но особенно мелкого и среднего бизнеса, основы американской экономики. Государство до последнего времени контролировало бизнес в очень малой степени. Рынок сам по себе регулировал производство и услуги. И лишь с  эпохи Рузвельта, когда государство…

Мысли чётко выстраивали нить логической цепочки и уже ничего не мешало разворачивать повествование.
У России много общего с Америкой. Природное и климатическое разнообразие, огромные территории насыщенные полезными ископаемыми. Поэтому естественно было бы перенять опыт американского развития, тем более что другого более плодотворного пути просто не существует. В этом смысле и все мои дополнения к программе уважаемого профессора Гуриева.

Ограничить до возможного минимума влияние и контроль власти в развитии малого и среднего бизнеса в городе и особенно в сельском хозяйстве, создать современную систему специализированных небольших банков, обслуживающих малый и средний бизнес. Необходимо ликвидировать госмонополии и госкорпорации, которые по сути своей не только сдерживают развитие малого и среднего бизнеса, но и чаще уничтожают его на корню. Госкорпорации - это неэффективная долговая дорога развития.

Говорил долго, с воодушевлением. Когда закончил, услышал аплодисменты. Как бальзам на душу. А уж когда началось обсуждение и большинство так или иначе поддержало его тезисы, то радости не было конца. Словно выиграл миллион в лотерею. После заседания втроём (Навальный, Гуриев и Артём) за чаем со знакомым печеньем ( и здесь Карла) долго согласовывали отдельные пункты программы.

Алексей умел убеждать. Мягко, не горячась, чаще с улыбкой, объяснял Артёму, что тот недостаточно знаком (здесь он несомненно прав) с психологией современного гражданского общества России, с запросами различных слоёв населения, особенно в провинциях, с характером их взаимоотношений с местными и федеральными структурами власти. Он говорил и для большей убедительности касался его плеча,  пристально, не мигая, всматриваясь в глаза.

Он и Сергей Гуриев старались убедить, что в нынешней России слишком большой процент обездоленных люмпенизированных граждан, которые без государственных социальных программ могут взяться за топоры и вилы. Поэтому на нынешнем этапе просто необходимо активное регулирование государством рыночных отношений. Лишь когда окрепнет средний класс, тогда….
Они были искренны. Артём это чувствовал душой и она, душа его запечатанная, понемногу открывалась им. Невольно!
 
На улице было морозно. Но Артём не чувствовал холода и шел улыбаясь, не замечая никого, когда вдруг приметил сбоку своего охранника. Остолбенел и остановился.
Артём Григорьевич! А машина вас ждёт вон за тем углом.
Грозный молчал. Карла с испугом, Борис с любопытством наблюдали за Артёмом все последующие дни. А он старался сохранять спокойствие и продолжал много работать. Но уже не забывал, приходя домой поздними вечерами, включать программы “Эхо Москвы” и некоторых блогеров.

Теперь он внимательно слушал особые мнения редакторов газет и политологов, но более экономических обозревателей. С той поры многие из них запомнились. Нравились трезвые оценки Алексашенко, Орешкина и Ясина, безудержная увлекающая энергичность Быкова, Альбац, Веллера и Шендеровича. Так он познавал психологию российского общества. Но поделиться впечатлениями было не с кем. Тянуло поговорить с Гуриевым,  Борисом, Карлой. Стеснялся. Боялся выглядеть этаким доверчивым неосведомлённым ребёнком. А ещё и потому. что просто боялся. Только с братом. 

Что-то поменялось в мыслях со дня знакомства с Навальным. Возникла настороженность. Особенно когда вызывал к себе Грозный и  если в кабинете присутствовали незнакомые люди, которых он почему-то забывал представить. Странное, непривычное ощущение. Наверное это и есть страх - мелькала мысль. Тот самый, о котором часто и много рассказывал нам с братом батяня, вспоминая понятия и традиции советской власти. Вспомнилось как часто отец цитировал одну и ту же фразу Шаламова - ...я обладаю опытом, который человек иметь не должен по сути своей…

Поделился мыслями с Филиппом, втайне от мамэлочки. Брат остудил  восторги. Он не отговаривал от участия в деятельности оппозиционеров. Тем более экономической. Внимательно посмотрел, долго молчал, автоматически продолжая месить фарш для котлет (его фирменное блюдо) и затем заметил.
Будь осторожен. Там много прощелыг и просто стукачей. Да и сама фигура Навального не однозначна. Противоречива. Попахивает национализмом. В погоне за поддержкой он слишком заигрывает с ними. Зачем тебе всё это! Пощекотать своё тщеславие! Всё образуется и у нас. Всё в руках Божьих.

Мудрый брат. Он хорошо знает и эту среду и страну в целом. Второй десяток лет колесит по России, будучи корреспондентом разных газет и журналов. Вращаясь в столичных журналистских и литературных кругах, понимает подноготную политических событий. Знает  истинное лицо многих общественных и властных деятелей.   

Прошел месяц. Второй. Запахло весной. “Подпольная” работа начала забываться. Да и не приглашали больше в офис Навального. Те дни стали казаться сном. Слушая “Эхо”, узнал о регистрации партии Навального “Народный альянс” и что принята и опубликована программа партии. А однажды утром обнаружил на письменном столе брошюру с программой, открытой на странице “Экономические и социальные реформы”.
Ай, да Карла! Внимательно прочёл и обрадовался на мгновение, обнаружив все свои тезисы. Основные, по которым тогда и произошел главный спор. Они были напечатаны почти в той редакции, что было им предложены. Надо же! Мой первый печатный труд. Политический!!! Никогда бы не подумал, что такое случится.

Показал Филиппу. Тот расхохотался.
Теперь жди, когда Навальный придёт к власти. Назначит Гуриева и тебя министрами и придётся выполнять  пункты программы. Это труднее нежели писать. Думаю, что досада и даже злость будут постоянно досаждать тебя. Плохо ты знаешь историю России. А потом устав от безысходности, ты уйдёшь. Это в лучшем случае… Ты же не политик. Ловчить не умеешь.

Да, он прав. Дипломатом Артём так и не смог стать на всех своих работах. Трудился как вол.
Это мог! Рогами только вперёд, не зная обходных путей. С удовольствием работать, не передоверяя  сотрудникам ничего мало-мальски важного. Стараться всё делать самому. Втайне радоваться успехам и недоумевать почему наиболее существенные материальные и административные  выгоды от его достижений получают другие. А ему крохи с барского стола. Только и оставалось злиться, да плакаться жене.

Он часто задумывался над этими вопросами.
Странный я тип. Батяня и брат люди общительные. Море знакомых и приятелей. Частые посиделки за рюмками непременной водки, походы в театры и на концерты, громкие кухонные обсуждения и споры, постоянные и длительные поездки по стране. А у меня только работа и дом, где всегда ждут с нетерпением дети и жена. По воскресным дням церковь. И никаких театров и концертов. Только рабочие командировки. Нью Йорк, Лондон, Антверпен, Дюссельдорф, в которых чувствуешь себя одинокой песчинкой среди разноцветного потока весёлых людей.
Приятели есть. Немного. Почему-то в основном из Индии. Видимо по душе мне эти тихие, немногословные, рассудительные и вежливые люди. С ними приятно и просто, но как-то скучновато. Не весело. А ведь как было здорово в Москве… В юности.

Наверное одиночество доставало Артёма и потому всё чаще в мыслях стремился к обаятельной фигуре Сергея Гуриева. С того заседания он звонил иногда и они продолжали обсуждать отдельные пункты экономической программы. Но больше болтать о всякой всячине. Сергей вспоминал время стажировки в Массачусетском технологическом институте, преподавание на факультете экономики Принстонского университета, частые сборища друзей и знакомых чуть ли не со всего света, споры и мнения. Они находили общих знакомых.

Он набрался смелости и пригласил Гуриева к себе домой. Многоопытная мамэлочка, зная что придёт осетин, приготовила много кавказских блюд. Позвонил и Филиппу. Но тот пробурчал, что очень занят. В общем отвертелся. Было весело. Сергей пришел с женой и двумя детьми. Зрелая красота Екатерины поразила и навела на невесёлые мысли. А моя так далеко. За морями - океанами. Очень интересный человечище и так много знает. Новые театральные постановки, кинофильмы, концерты. Как время хватает?  А у меня его нет и никогда не было. Обидно! Работа - семья, семья и снова работа. Заколдованный круг.

В конце февраля внезапно объявились признаки весны. Прояснялось небо и солнечные лучи заливали пряным теплом площади и улицы огромного города. Расцвечивали хмурые лица. Но вдруг прилетали пронзительные холодные ветры и метели, выдувая тепло, наполняя души тревожным ожиданием необъяснимых событий. 
Они и не преминули возникнуть.

Началось с того, что филадельфийская корпорация, соглашение с которой вот-вот должно было быть подписано, чему очень радовался Грозный, ожидая вливания сотен миллионов долларов, вдруг отказалась от сотрудничества. Это был неожиданный удар. Корпорация мотивировала отказ неустойчивым политическим климатом России, а главное незащищённостью  бизнеса слабыми законами в условиях коррумпированного чиновничества.

Артёма вызвал Грозный и потребовал уладить проблему.
Что угодно делайте. Летите туда. Кормите, поите, обещайте всё что они пожелают. Но верните корпорацию к переговорам.
Он был хмур и зол. В глаза не смотрел. Слова буквально цедил сквозь зубы. И вдруг негромко добавил. Это вам не писульки составлять для Навального. Ишь, революции захотели.
И сжал кулаки.
В общем идите. Я пока что надеюсь на вас, Артём Григорьевич!

Артём был оглушен. Подавлен. Не столько отказом филадельфийцев, сколько открытой слежкой и злобой, ощущаемой в каждом слове. В голове сверкали слова - “...пока... надеюсь…”  Как с рабом! Сволочь!
За мной следят. Фиксируют каждый шаг, каждое слово. Зачем мне это всё. Во имя чего? Деньги! Не такие уж и большие. Личного влияния, известности, власти. Да нет их и не будет. Ну создам этим проходимцам европейского типа банк. В стране это мало что изменит. Всё равно результатами воспользуется кучка навозных жуков. Так зачем я здесь? Зачем!!!

С ненавистью посмотрел на заваленный бумагами письменный стол. Чуть не заорал во всю глотку. Домой хочу! Домой! Что я тут делаю!
Подошел к окну. Под сильным ветром кружились хлопья снега и люди, глубоко засунув лица в воротники  пальто, куда-то торопились, стараясь скрыться от леденящей душу позёмки. Вспомнилось вдруг озорное воодушевление, царящее в офисе Навального. Такой искренностью пронизана вся атмосфера общения. Улыбки, шутки, даже в серьёзных спорах не чувствовалось и намёка на злость, потаённое оскорбление. Там жизнь. Там надежды. Там вера. Там всё бурлит в ожидании какого-то, только им известного, счастья. Которое нужно завоевать в борьбе.
И удерживать вновь в борьбе.

Или другая жизнь. Филиппа и его друзей. Спокойная, умиротворённая, пронизанная глубокой религиозностью. На всё воля Божья! Смирись и живи скромно, не стремясь к карьере, деньгам, власти. Успокойся и примирись с тем, что есть. Не обращай внимание на окружающее. Просто твори благость вокруг. Не замечай, не возбуждай людей и властные структуры.

А моя жизнь… Постоянно без нормального сна и отдыха, в непрекращающейся нервотрёпке, погоне за призрачными деньгами и должностями. И лишь маленькие радости поздними вечерами, когда вижу спящие и чему-то улыбающиеся лица детей и привычные ласки жены. Господи! Мне ведь ещё нет и сорока лет. Как я устал. Выдохся. Мне страшно! Неужели так будет до конца.

В дверь постучались. Вошла Карла. Она что-то говорила, но он видел лишь её внимательный взор. Потом донеслись слова…
На вас лица нет. Артём Григорьевич! Дорогой мой! Вы гениальный профессионал. У вас мягкая, добрая, отзывчивая душа. Она не для нынешней России, где всё сильнее и резче  поляризуется общество. И от каждого требуется выбор позиции. Особенно от тех, кто занимает высокие должности, тем более в финансовых сферах.

От вас требуют, вы уже понимаете кто, оставаться нейтральным. И не просто нейтральным, но ещё и выполнять наверное далеко не чистые операции по приказу Грозного и его друзей. Вы винтик в опытных руках. Я понимаю как вам это противно. По натуре своей, по воспитанию вы не с ними. Я знаю достоверно, давно хотела вас предупредить, о жутком раздражении владельцев банка, когда они узнали о посещении офиса Навального. В определённый момент вас могут подставить. Вы не их человек и никогда им не будете. Они это понимают.
Артём поднял глаза и впервые, видимо с неподдельным изумлением, глядел на пожилую женщину. Ему показалось, что она сейчас подойдёт и как мамэлочка обнимет и приласкает попавшего в беду ребёнка.   

Они опасные люди и совершенно безнаказанно могут уничтожить любого. Вы не борец, которого возбуждает процесс драки более чем результат. Вы не умеете быть гибким. А время в России суровое. Скоро выборы президента  и начнётся такое…
Артём продолжал молчать, потрясённый монологом.
Лучше вам уехать - почти прошептала Людмила Карловна. Она вышла, тихо прикрыв массивные двери.

Артём заметался по кабинету. Конечно уехать. Конечно! Бросить в морду лица всем этим Грозным вызов. Я им не пешка. А внутренний голос вдруг ядовито зашелестел.
Что! Спрятать голову в лопухи и ничего не знать и никого не видеть. А как же Гуриев! Почему он может, а я нет. Он и у Навального и в составе Совета по науке при президенте. Прямо выступает с публичной критикой экономической политики правительства и одновременно составляет тексты выступления председателя правительства.
Да, но он здесь свой, а ты чужой. Он связан с тысячью общественно значимыми лицами, а тебя не знает никто. Ты служащий банка. И всё!

Об этом он ничего не рассказал ни брату, ни мамэлочке. Стыдно было и неловко признаваться в собственном безволии, в страхе. Это же минутная слабость. Пройдёт. И с упорством продолжал трудится. Карла молчала, Грозный смутно улыбался, а тут ещё позвонил Константин.
Куда ты пропал - голос весело звенел в трубке - прямо как бирюк живёшь. Давно не виделись. Давай подъезжай, есть интересные новости.

В уютном ресторане всё располагало к беспечному разговору. Стол сверкал аппетитным изобилием. Константин не умолкая балагурил, рассказывая смешные байки, не забывая подливать дорогой коньяк. И Артём, расхрабрившись, не выпускал рюмку из рук, ничего не понимая в качестве напитка. Быстро расправились с закусками, незаметно исчез и жареный шпигованный кумпис, обложенный на большом блюде мелкими обжаренными целиком луковицами и гроздьями солёных грибов.

Коньяк подействовал и растревоженная душа Артёма совсем  расслабилась. Вдруг Костя, резко оборвав никчёмный разговор, пристально глядя в глаза, сказал.
Артём! Ты не думай, что вот так долго будешь тянуть лямку у Грозного. Это временная работа. Тебя проверяют, к тебе приглядываются. Пора к весне подумать и о большем. Есть идеи в администрации президента об образовании мощного Железнодорожного банка России. И в разработке этой идеи фигурирует и твоё имя. С моей подачи.

Константин расплылся в улыбке и покровительственно похлопал по ладони собеседника. Этот жест не вызвал неприязни. Константин умел нравиться добродушной улыбкой, шутками, буквально с первого знакомства располагая к себе, притягивая.
Ты себе слабо представляешь, что значит для России железные дороги. Это тебе не американские хайвэи, как ещё одно удобное общение городов и людей. Для России железные дороги словно кровеносная система, в работе которой задействовано чуть ли не всё население огромнейшей страны. В разной степени.

Дорога питает, одевает и развлекает. Ну и как ты должен понимать чутьём финансиста для эффективной работы системы должно быть не только, и даже не столько, надлежащее администрирование, как сверхгибкое современное финансирование. Это главный допинг для системы, её возбуждающее средство. Создавать допинги и станет  Железнодорожный банк. Это уже политическая проблема в масштабе всей страны. Ты понимаешь её важность!

Он был доволен собой. Раскрасневшиеся жирные щёки пылали, ноздри раздувались от напряжения, глаза горели самодовольным убеждением. Он ораторствовал, размахивая левой рукой. Артём пораженный молчал.
И что немаловажно - тут он хитро прищурился, пристально глядя в глаза - в этом банке тебе представится полная возможность претворить в жизнь все те пункты программы Навального, которые ты изложил, в части касающейся малого и среднего бизнеса…Так тобой любимых.
            
            Константин расхохотался, заметив испуг в глазах Артёма.
И плотно прикрыв худую длань приятеля своей огромной мужицкой ладонью, доверительно и полушепотом произнёс.
Да, да Артём Григорьевич! Уж не обессудь. Мы всё знаем о тебе, так же как и то, что ты наш. 
И мой тебе совет - будь менее доверчив. Все эти худосочные краснобаи либералы - вошь на здоровом теле России. Пусть пока ползают. Это не Америка. А то что происходит порой в банке Грозного, что тебе неприятно видеть, так не обращай внимания. В новом банке ты будешь получать на порядок больше. На порядок! Он вытянул к потолку палец и застыл на мгновение.

У Артёма кружилась голова. Не от коньяка, а от массы хаотично переплетающихся мыслей. Внезапно возникающих, исчезающих, прыгающих. Следят за каждым шагом. Кругом доносчики. Покупают огромной зарплатой...Да, но и фронт работ предлагают творческий, беспредельный. Для России… Ой! Да не будь дураком! Для себя!!! В любую секунду безжалостно обрубят и лишат всего, стоит лишь шагнуть в сторону. А шагать надо с ними, в одном строю... А как же Гуриев?
С кем он? 
Дома его ждала мамэлочка. Бесконечно родные влюблённые глаза успокоили, расслабили, но не
изменили колеблющийся раздвоенный настрой. Что делать?

Так ничего и не решив, продолжал работать. Филадельфийцев удалось вернуть к переговорам. Совещания, консультации, звонки, поездки вновь закружили, завертели и разговор с Константином не то чтобы забылся, а отошел на задний план.
Мельком заметил из окна машины как куда-то запропастились весенние проблески и в огромном городе вновь забушевали метели, выдувая надежды и охлаждая маленькие радости маленьких людей. Большие ведь надёжно защищены.

После одного совещания, уже в коридоре, Борис вдруг спросил.
Артём Григорьевич! Скоро выборы. Снежная революция продолжается. Вы как? Будете голосовать?
Он остановился на бегу.
Не пугай меня революциями. Не знаю.
Борис опустил глаза и что-то пробормотал. Расслышал лишь извинение. Но Артём ничего не забывал, в том числе и о 4 марте. Долго колебался и решил не ходить на выборы. Он и в Америке никогда никого не выбирал, удивляясь предвыборному фарсу.

Незамеченным прошел этот день. Был у брата. Всей семьёй пошли на воскресную службу в церковь, а потом обедали. Поразительно, как вкусно Филипп готовит мясные блюда. Ему бы ресторан открыть. Отбоя от посетителей не было бы. А уж мамэлочка, с присущим ей вкусом, создала бы необыкновенный  интерьер. Ручки у неё золотые.
Разговор не клеился. Хотелось многое сказать, но мешали дети, жена брата, мама. Крутились вокруг в маленькой тесной квартирке. А тут ещё Ярослава устроила мизансцены со стихами и песенками с братом и маленькой уморительной сестрёнкой.
 
Щемящая собачья преданность распирала душу. Моя семья! Только она может дать истинное понимание себя в пространстве страны и мира. Доверие к себе, к драматической роли в жизни, к отношениям с окружающими. И прививаемый искусственно патриотизм не может сравниться с этим ощущением. Никогда! Филипп казалось ожидал разговора, понимая что творится в сознании брата за эти более чем полгода московской жизни. Филипп необыкновенно чуткий брат. Он никогда не навязывает, не мешает. На всё воля Божья - его любимая присказка. Когда Он подскажет, тогда и раскроется душа. Расскажет о невыносимо терзающих противоречиях. Расскажет о смертельной борьбе с сознанием. Душа зовёт домой, а мысли стыдятся и корят её. И никто не может помочь. Решение принимать должна только божья душа. А она не может пока, как будто ожидая какого-то события, которое столкнёт с перепутья.

После выборов заметил, что его группа совсем отбилась от рук. Появился явный лидер, Борис. Все остальные сверяли свои действия только с его негласного решения. Если Артём просил, то раньше вся группа задерживалась в офисе чуть ли не до утра. А теперь после его просьбы выступал Борис и говорил, что он и Игорь могут остаться, а другие члены команды не могут, так как должны выполнить какие-то общественные дела и при этом выжидательно смотрел в глаза, ожидая вопроса. Артём, конечно, догадывался о их делах, но спрашивать было неудобно. Боялся увязнуть в разговоре, где невольно должен был высказать и своё мнение.
Милый мой Борис! Он жаждал разговора, а я всячески уходил и внутренне завидовал стойкости моих парней и девчонок.

Но как Артём ни сторонился общественных событий, они словно смерч окружали, стараясь увлечь в эпицентр, закрутить, завертеть.
Через “Эхо” доносилось, как бурлит оппозиция, доказывая не легитимность выборов, представляя сотни фактов вопиющих нарушений, поражение Путина в первом туре, призывая народ к демонстрациям протеста, требуя отменить результаты выборов. Голова Артёма пухла от миллионов слов, несущихся с экранов.

Он даже ощутил как притихла деловая жизнь в Москве. Грозный вдруг внезапно улетел в отпуск. Откладывались на неопределённое время многие совещания и встречи руководителей банков, компаний и министерств. Как-будто чего-то ожидали… Инаугурации или революции. Всеобщей демонстрации протеста. Она и была назначена либеральной оппозицией на ближайшие дни. Поди знай, что именно демонстрация столкнёт его с перепутья. Значительно позже, перебирая в памяти события тех дней, он поражался раздвоенности своего характера. Непредсказуемости принятия решений. Кто толкнул меня в горнило событий? Наверное ряд фактов, ставших вдруг значимыми. Они мелькнули до демонстрации, но были столь яркими, что предельно возбудили и разозлили.

Артём видел по телевизору как по совершенно опустевшим проспектам огромного города мчался кортеж автомобилей. Словно многоглавый дракон, пролетал сквозь умерщвлённую завоёванную столицу во дворец, где покорные аборигены должны были возвести его на трон. Лицо дракона плохо скрывало самодовольство и непомерное честолюбие. А затем и злобу, проявившуюся моментально. Пронеслось известие об обысках в квартирах известных лидеров оппозиции. Артём узнал, что обыски прошли у Навального, Гуриева, Алексашенко, Немцова и других известных людей и компаний. Государственные каналы развернули яростную пропаганду о иностранных агентах и шпионах, о пятой колонне либералов. Через несколько дней газеты сообщили, что Гуриев сбежал во Францию, а Алексашенко в США.  Вот тебе бабушка и Юрьев день!

С утра в этот день Артёмом овладел зуд. Душил, вызывая непонятную безликую злость.
И храбрость!
Нет, я должен пойти на демонстрацию. Назло всем этим грозным. Да причём тут они! Для себя это нужно, чтобы как-то высказать своё мнение, чтобы быть солидарным с людьми чести и достоинства. Должен, иначе буду считать себя безвольной тряпкой.

И в 4 часа дня, одевшись потеплее, стоял в толпе на Калужской площади. Над толпой возвышался бронзовый Ильич с протянутой рукой, производя дикое, смешное впечатление. Народу было много и обильно прибавлялось. Вскоре вся Калужская площадь, оцепленная полицией и огороженная металлическими рамками, была переполнена. За пределами оцепления виднелись десятки военных и полицейских грузовиков. Но никого это не смущало. Полицейские с помощью громкоговорителей просили участников шествия не задерживаться  и проходить через посты металлодетекторов и строиться в колонны в начале Большой Якиманки.   

Поначалу Артём не мог разобраться в какой идти колонне. Но тут многие подняли большие плакаты и флаги и стало ясно, что его привнесло к коммунистам. В сердцах плюнул и долго озирался, пока не нашел колонну своих “единомышленников”. Так он понял, судя по плакатам, лицам и одежде. Всё как-то стихийно обустраивалось. Много шуток, смеха, весёлых разговоров, музыки. Пьяных не заметил, да и мрачных лиц тоже.

И вот его колонна, в составе нескончаемого “Марша миллионов”, выдвинулась и зашагала по Якиманке в сторону Болотной площади, занимая целиком проезжую часть и тротуары. Люди шли подобно реке в гранитных берегах, роль которых выполняло оцепление полиции и группы дюжих омоновцев. В параллельной колонне заметил Навального и с ним знакомые лица. Кажется Борис Немцов.  Чуть далее увидел и характерную фигуру Быкова.

Ага! Значит точно я со своими. Как-то инстинктивно прибился к группе моложавых хорошо одетых женщин и решил не отставать от них. Мельком оценив одинокую фигуру, они с молчаливого согласия приняли его, ни о чём не расспрашивая. Онбыл благодарен и старался во всю поддерживать разговор. Шутил, смеялся и с той минуты утреннее напряжение исчезло. Настроение было прекрасным.

Двигались то быстро, то останавливаясь, давая возможность подтянуться отставшим. Колонной руководили какие-то молодые люди с рупорами. Они подходили и раздавали буклеты и белые ленточки. Одна из женщин его группы, лукаво смеясь, прицепила ему на грудь белую ленточку.
Он вдруг, сам того не ожидая, сострил, скорчив морду лица и сказав, что бы правильнее повесить на рукав желтую пятиконечную звезду. Женщины расхохотались, а кто-то добавил в тон моей шутке, что мол подождите придёт и это время.

Где-то в середине Якиманки параллельная колонна выдвинулась вперёд, заняв головную позицию. Впереди появился оркестр, громко заиграла маршевая музыка. Над головами людей взмыли плакаты с лозунгами против действующей власти и флаги различных оппозиционных  движений и партий. Среди них увидел знакомый  флаг партии “Народный Альянс”.
Господи! Батяня! Филипп! Ну где же вы! Почему не видите как ваш сын и брат участвует в
снежной революции. В России!

Восторгом распирало грудь и ей Богу давно не чувствовал себя так прекрасно. Телом владела мальчишечья беззаботная упоённость. Мы герои, вступили в бой с жестоким драконом. Когорта бойцов, крепких единством и уверенностью в победе. Мы свободные люди!
Мы до мельчайших подробностей будем помнить этот короткий день. День возрождения.
Будем помнить старый московский дом, смотрящий большим окном на улицу, сквозь которое со второго этажа виделись, стоящие в обнимку, пожилые мужчина и женщина. Он приветствовал  рукой, а женщина белым платком, то и дело украдкой вытирая слёзы.

Мы шагали по Москве. Веселились, как ошалевшие от свободы дети. Вскоре сравнялись с первой колонной и пошли параллельно, с правой стороны, единой цепью. Артём глазам не верил, читая лозунги. Долой Путина, Долой фашиствующий режим, За честные выборы. Долой орду Путина. Свободу! Свободу! Плакаты мелькали перед глазами, как стаи внезапно налетевших ярких птиц. Передовые шеренги, куда странным образом попал и Артём, подошли к малому каменному мосту. Перед мостом оказалось полицейское оцепление, почти полностью перегораживающее улицу. Полиция оставила лишь маленький проход. Вправо, на набережную.

Людей вынесло ближе и Артём увидел в первых рядах полицейского оцепления субтильных мальчишек в форме. За ними в 30-40 метрах стояли плотные ряды  омоновцев. Они казались богатырями по сравнению с тщедушными полицейскими. А дальше, вдоль кинотеатра “Ударник” и перед Большим Каменным мостом, увидел ряды зелёных автозаков и мощных оранжевых грузовиков,  перегораживающих въезд на мост. Над площадью реяли два вертолёта.

Зачем перегородили мост - мелькнула мысль -  сзади идут десятки тысяч людей на митинг. Ведь разрешили выйти на Болотную площадь. А омоновцы и  автозаки зачем?
Демонстранты неумолимо сближались с направляющей цепочкой полицейских, естественно тормозя, замедляя шаги. Сзади напирали тысячные толпы, не видящие оцепления. Возникала давка. Артём заметил испуг в лицах мальчишек полицейских. Судорожные движения.

Толпа и оцепление сомкнулись. Прямо перед Артёмом возникло лицо мальчишки полицейского. Закрыв глаза и стиснув зубы, он размахивал дубинкой, нанося беспорядочные удары направо и налево. Люди поднимали руки, стараясь увернуться от ударов, но сзади напирали всё сильнее и демонстранты отвечали на удары полицейских, стараясь перехватить их руки и повалить ментов под себя. Вдруг слева из толпы полетели камни, бутылки. Кто-то закричал - провокация… провокация….хватайте провокаторов за руки. Артём увидел как из соседней шеренги выскочил Немцов. Вскочил на парапет и стал в мегафон призывать людей взяться за руки и мирно продавливать оцепление. Идти на Болотную площадь. Но рядом на парапет вскочил другой и пронзительным голосом призывал бить полицию и строить баррикады. Мы здесь власть - доносился другой голос из толпы - нам не о чём говорить с узурпаторами. Кто-то бросил дымовую шашку. Одну, вторую, третью… Над толпой повисло белое облако. Бей ментов….- неслось из толпы.

Голоса тонули в рёве толпы. Люди, подпираемые сзади, были вынуждены прорываться вперёд, боясь быть затоптанными. Они разметали металлические барьеры, полицейских и столкнулись лицом к лицу с омоновцами. И тут началось побоище. Плотно сомкнутые ряды профессионалов выставив щиты двинулись вперёд. Они действовали продуманно, избирательно. Нанося мощные удары увесистыми дубинками в такт движения, они вдруг размыкали свою шеренгу, окружая группку особо неистовых демонстрантов и тех тут же подхватывали и скручивали сзади идущие омоновцы и волокли в автозаки.

Артёма вынесло в передние шеренги демонстрантов. Какая остановка, какому мирному продавливанию - подумал он - кто его может услышать, да и как можно остановить многотысячную толпу.
Давка стала невыносимой. Правую часть толпы, где оказался Артём, понесло к узкому проходу, коридору на малую Болотную набережную. Но он был слишком узкий. Его несло. Он старался перешагивать через упавших, хватающих за пальто в попытке встать на ноги. Старался не упасть. К нему плотно прилепились две женщины из числа группы, принявших его в начале демонстрации. Они крепко держались друг за друга. Врезались в память огромные испуганные глаза одной и орущий, перекошенный от ярости, брызгающий слюной, ярко красный рот другой.

Вдруг рядом возникли омоновцы,  без разбора наносящие удары дубинкой. Одна из его спутниц схватилась за голову и он увидел как брызнула кровь. Она дико заорала и стала опускаться на асфальт. В это же мгновение он почувствовал острую боль от ударов дубинкой. Прямо перед собой увидел в прорезе маски жестокие наглые глаза и мгновенно озверев, вцепился двумя руками в горло омоновца. Страшная ярость охватила сознание. Он что-то орал и душил, душил, душил.  Чувствовал болезненные удары справа и слева. Но ярость не оставляла. Дальше он не помнил ничего. Туман сковала все члены.

Пришел в себя возле какого-то облупленного здания в переулке. Он полулежал, прислонённый к стене и над ним светилось лицо старушки, вытирающей кровь со лба и щёк. Она всё, почему-то шепотом, приговаривала. Потерпи сынок, потерпи. Сейчас тебя в скорую понесут. Как же ты так!
Куда тебя занесло! Ах ты боже мой страсти-то  какие.
Он попытался подняться. Острая боль пронзила голову и грудь, но сознание работало. Он всё же встал, опираясь на стену. Старушка отряхивала его пальто, всё причитая и стараясь вытереть кровь тряпкой, макая её в миску с водой. Наконец, Артём полностью пришел в себя и огляделся. Увидел висящую на груди белую ленточку. Всю в каплях крови. И засмеялся. Старушка с изумлением уставилась на модно одетого окровавленного мужчину.

Окстись милок! Ты хоть знаешь, что с тобой стряслось-то. Понимаешь!
Да бабушка, да! Где тут метро рядом.
Да тебе лучше на такси. На метро загребут в милицию. Вон тем переулком выйдешь на Полянку, там и лови машину.
Дома его встретили испуганные глаза мамэлочки. Боль потихоньку утихала. С болью исчезало и радостное возбуждение. С перевязанной головой он сидел в мягком кресле и разглаживал измятую кроваво белую ленточку, тупо уставившись в угол богато обставленной гостиной. Размышлял.
Дурак! Куда полез! Против лома нет приёма…

PS. Прошел год. После тех событий Артём быстро покинул Россию. Даже не попрощался с Филиппом. Месяц отдыхал, приходил в себя. Жена ни о чём не расспрашивала. А у старого деда он замечал слёзы и виноватые глаза, словно втянувшие сына в трагические события.
Время лечит. Вскоре Артём с головой окунулся в привычную американскую жизнь и постепенно забывал о случившемся на Болотной площади. Правда, дед иногда осторожно рассказывал о процессе в Москве над арестованными демонстрантами и тогда возникала гаденькая раздражающая мыслишка. А может правы и тот попутчик в самолёте, Браиловский, и мой брательник Филипп. Вот ведь движение либералов из больших городов задавлено, а те, для которых писал реформы, молчат. Как молчали все предыдущие десятилетия и столетия. Несчастная страна. Любимая страна!    
Он постепенно терял ощущение, что это его страна.

3 января 2014 года.
       



 
 


    




 


 

 


 
 

.