Души витают рядом

 Из цикла рассказов "ВОЙНА"
(В основу рассказа положены реальные события).
 

-Двенадцать, тринадцать, четырнадцать... - Босоногий мальчишка в широких парусиновых штанах искусно проделывал нехитрые движения, подбрасывая ногой  лянгу. Он тяжело дышал и, чувствовалось, что каждый новый прыжок давался ему нелегко.  Азарту, с которым он отбивал лянгу, мог бы позавидовать каждый. Перед ударом он  поднимал брови,  смешно закатывал глаза, собирал губы дудочкой, делал глубокий вдох и подпрыгивал. Отбивать лянгу – не просто. В том-то и заключается мастерство – удивлять, восхищать, быть неповторимым. Мало кто   знал, что Назир, прячась от чужих глаз в дальнем углу  двора большого отчего дома, помногу раз отрабатывал движения, чтобы стать чемпионом среди уличной братии.

Мальчишки окружили его плотным кольцом. Каждый новый взлет поддерживался громким  общим хлопком, сопровождавшимся словами «давай еще, ну же» или «не дотянешь, слюна побежала, слабак».  Звуковое сопровождение раззадорило болельщиков,  и вдруг, забыв про центральную фигуру в игре,  они кинулись друг на друга с кулаками.

-Сам слабак! - крикнул рыжий Карим,  набросившись на соседа с кулаками.

-Это ты про меня? Получай! – возмутился  он и  с завидной реакцией отразил  удары рыжего.
Назир остановился, попятился назад, освобождая место  драчунам, которых поглотила поднятая пыль.

-Ну, опять, - расстроился он.-  Опять война. Эй, вы!  Мы же играем...

-А ты не стой,- успевая работать и руками, и ногами, кричал рыжий. – Мы же  тебя защищаем!
На самом деле  любая игра была поводом, чтобы выпустить пар. Бег на перегонки, догонялки, игра в ащички неминуемо заканчивались взаимными тумаками. Назир не любил войны. Ни детские, мнимые, ни взрослые, настоящие. Он глубоко вздохнул, махнул куда-то в пространство рукой и пошел прочь.
Мальчик шел по пыльной тропинке, ведущей со склона холма, где часто собирались пацаны, к дому, где жила небольшая семья. Он любил  эту вьющуюся дорогу, которая напоминала безвозвратные дни, когда он с отцом,  Умаром, ходил в горы за сухими ветками. Они собирали большую  и  маленькую вязанки  и  взваливали их на спину. Шли друг за другом медленно, согнувшись под ношей, и молчали. В последний раз они  шагали по этой тропинке год назад. Сделали несколько ходок, чего раньше не бывало.  Во время последней Умар внезапно остановился, положил дрова на землю возле большого гладкого камня и присел.

-Садись, сынок, посидим.
Он вытащил маленькую высушенную тыкву, побил ее пальцами и высыпал на ладонь немного зеленого порошка. Забросив привычным движением носовой табак под язык, он  глубоко вздохнул.
Этот привал несколько удивил Назира - дорога недолгая и не в правилах отца рассиживаться. Поразмыслив минуту – другую, он сбросил со спины сноп и сел рядом.  Умар откинулся на камень и окинул взором округу.

-О, Аллах! И чего людям не хватает! Посмотри, Назир,  красота-то  какая!. Горы, солнце, чистое голубое небо. Посмотри, Назир!  А цветы какие - полевые, а какие красивые. Уже сентябрь, а все продолжают цвести. Как  я мог на все это не обращать внимания!
Назир удивленно посмотрел на отца. Раньше он не замечал за ним сентенций -  перед ним был совершенно другой человек.

-Как я люблю свою землю, и как бы я хотел умереть именно здесь, а не где-то.- Он произнес это с такой болью, что  мальчика пробрал холодок.
 Неужели случилось? Мальчик   не хотел верить,  боялся даже думать об этом. Он так надеялся на чудо. Но чуда не произошло. Назир вспомнил, что несколько дней назад взрослые о чем-то тихо говорили, когда же он вошел в комнату, все дружно замолчали. Тогда он понял-  отцу пришла повестка  на фронт.
Несколькими днями позже в дом пришли родные и соседи. Они толпились у ворот, не решаясь пройти дальше, и молча смотрели на хлопочущую зареванную Муниру, мать Назира,  деда- Али, сидевшего на тапчане с четками в руках. Старик что-то  бормотал, перебирая трясущимися пальцами играющие на солнце янтарные бусинки. Мать  Умара, Хадича-апа, словно статуя,  стояла рядом, уставившись стеклянными глазами в одну точку. Все молчали. Из дома вышел Умар. Он был одет в нарядную рубашку и  костюм. Улыбнулся:

-Почему все стоят у ворот? Почему не проходят в дом? А мрачные какие, что, на похороны пришли?
Хадича-апа расплакалась.

-Чего вы так шутите, пусть ветер унесет ваши слова, -  тихо, чтобы никто  не слышал, - сказала Мунира.- О хорошем надо думать. Вы уйдете, мы останемся. Постоянно думать что там, да  как там -  все равно что быть на войне.
Умар не любил, когда  жена занималась нравоучениями. Но сегодня все прощалось – через полчаса он закроет за собой калитку и уйдет на фронт.
Назир помнит, как, потрепав лохматые волосы младших братишек и погладив по голове сестренку, он повернулся к нему.

-Теперь ты за старшего. Дед стар и болен, бабушка тоже.  Мама, братья и сестра нуждаются в заботе. Держись. Когда вернусь, ты доиграешь то, что прервала война.

...Шагая по тропинке, Назир остановился у камня. Здесь они сидели в последний раз и любовались природой.  Мальчик присел на заветное местечко и положил голову на согнутые колени. Прошел год, как ушел отец. Поначалу приходили письма – сдержанные и короткие.  Но вот  уже полгода, как с фронта нет известий. Дед, не дожидаясь почтальона, каждое  раннее утро ходит на почту. Он стоит возле Сано, когда та разбирает корреспонденцию, и жадно наблюдает за  ее действиями. Сано виновато поднимает глаза и пожимает плечами:

-Еще не дошло.

-Ну да, ну да,- дед машет головой, извиняясь за назойливость.

-Чего расселся?- раздался голос.

Назир поднял голову. Перед ним стоял Карим.

-Из-за тебя там драка, а ты, как последний трус, сбежал.

Назир сжал кулаки.  Вскочив на ноги, он бросился на рыжего.

-Я трус? Получай, вот тебе, получай! - Карим, чувствовалось, попался под горячую руку.

Назир сшиб с ног обалдевшего  Карима и покатил его по земле.

-Ты чего? - заорал тот,- с ума сошел? Я за тебя отбивался как мог, а ты вот как? На тебе, сам получай!- и Карим крепко схватил обидчика за чуб.
Вцепившись друг в друга, они, пыхтя, перекатывались по земле. В какой-то момент Назир оказался на лопатках и изворотливому  Кариму не стоило трудов его оседлать.  Забравшись на противника, рыжий, не выпуская чуб, второй, свободной рукой,  пытался схватить правую руку побежденного. Но, выкрутившись из цепких «объятий»  Карима, Назир схватил лежавший рядом камень и  ударил седока по бедру. Озверевший от боли Карим заорал  так, словно  на него  двигался трактор. Выпустив жертву, рыжий сел на землю, потирая больное место. Назир медленно поднялся и в растерянности посмотрел на друга.

-Ты че? Ты че орешь? Больно, что ли?

-Дурак! –Карим,  шмыгая носом, обиженно отвернулся.  Глубоко вздохнув, философски продолжил,- сейчас всем больно.
Поднявшись и поглаживая ушибленное место, рыжий медленно пошел вниз по тропинке.

-Сегодня утром нам принесли похоронку. Моего дядьку убили,- бросил он, не оборачиваясь.
Назиру стало не по себе.

-А нам? Нам ничего нет?- поравнявшись с другом, взволнованно спросил он.

-Откуда я знаю. Я убежал, там  такое творится.  Пришел сюда, на холм, а ты лянгу бьешь.  Значит у вас все в порядке?
Назир обогнал рыжего и бегом спустился вниз. Во дворе дома никого не было. Мальчик заглянул на летнюю кухню, в комнаты – тишина.  Младшая сестренка расчесывала волосы  ободранной пластмассовой  кукле, сидя на полу веранды.

-Где все?- задыхаясь, спросил Назир.

-Там, у соседей. Плакать пошли.

-Ну тебя, - махнул рукой на четырехлетнюю девчушку Назир и выбежал со двора.
 Навстречу шла мать. Мальчик бросился к ней и  настороженно заглянул в заплаканные глаза.

Мать обняла сына и тихо сказала:

-Дядю Юсуфа убили.
 
      
 Прошло еще полгода. Настала весна. Все чаще из-за туч выглядывало солнце. Оно стало ласковее и мягче.  Ожила природа – проклюнулись ростки ранних цветов, а деревья, словно юная девушка, налились соком.  Воздух волнами доносил аромат душистых трав, покрывших  еще не до конца проснувшуюся землю.
Однажды   Мунира вынесла во двор одеяла , чтобы просушить после долгой зимы.
Открылась калитка и вошел свекор.

-Ну, что? - задала дежурный вопрос невестка.

-Как обычно, ничего,- Али  махнул рукой.
В дверях дома появилась Хадича -апа.  Какое-то время  она выжидающе  смотрела на мужа, который сделал вид, что ее не видит.  Хадича-апа опустила глаза. Назир, всегда ждавший возвращения деда с почты,  знал, что если бабушка опускала глаза и приподнимала брови, значит, через секунду по щекам побегут слезы.

-Не плачьте, мама,- как обычно, стала успокаивать Мунира.- Когда случается недоброе, приходит известие, мол, лежит в госпитале,  или без вести пропал. Или еще что там. Вон соседям же   пришло  известие. Нам ничего нет. Значит жив. Я уверена, у него все хорошо. Плакать без причины, мама, сами знаете, нехорошо.
Это был назубок уже заученный текст. Каждый раз, когда  Хадича-апа начинала плакать, невестка подходила к ней и говорила одни и те же слова. Это успокаивало старую женщину и она, шмыгнув носом, быстро вытирала слезы, дабы не накликать беды.

Однажды, когда семья села за скудный дастархан, состоящий из отваренной самодельной лапши, густо посыпанной зеленым луком, в калитку постучали. Обычно в дверь никогда не стучали, так как она   не запиралась. Даже бездомная собака могла спокойно забежать в поисках  каких-нибудь объедков.
Мунира поднялась с курпачи и подошла к двери.  За порогом стояли председатель колхоза и начальник почтового отделения. Почуяв недоброе, женщина  побледнела и тихо вскрикнула. Следом за невесткой подошла свекровь.  Назир  и Али услышали, как она громко крикнула  «Вох!» и ударила себя по груди. Али, казалось, прирос к месту. Начальник виновато  подошел к нему и протянул конверт. Али взял его бережно, словно боялся уронить и разбить что-то очень хрупкое.  Растерянно улыбаясь ,он положил конверт в карман.

-Что там?- прохрипела бабушка.

Али медленно сполз с топчана  и молча пошел в дом. Назир юркнул в дом вслед за дедом. Начальник почты и председатель колхоза, не ожидая такого поворота дела, молча закрыли за собой дверь. Обычно  конверты с фронта вскрывались на месте. Но не тут-то было – старик слишком долго ждал известий, чтобы вот так, сразу, прилюдно, прочитать письмо.
 
Мунира заплакала,  сетуя на свою горькую долю. Хадича-апа, почему-то  легла на курпачу, «обратившись» в мумию. Весть о долгожданном известии с фронта мгновенно разнеслась по кишлаку. Один за другим  в дом приходили  соседи и, как в день проводов Умара, молча стояли у ворот. Некоторые, опережая события, несли еду. Кто похлебку из лука и моркови, кто лепешку,  иные несколько картофелин или горстку риса.

Старик долго не вскрывал конверт. Назир, не дыша, сидел за шкафом на корточках. Он боялся шевельнуться, чтобы дед не выгнал его прочь.  Мозг напряженно работал - мальчик  строил догадки о содержимом  письма. Он искренне верил, что командиры сообщают о том, что отец находится на передовой, откуда невозможно написать. И чтобы родня не беспокоилась, они посылают уведомления, мол, не волнуйтесь, скоро война закончится и солдаты вернутся домой. Наконец, громко произнеся «Помоги нам, Аллах!» дед вытащил конверт и положил перед собой. Разгладив его своей  шершавой от некогда тяжелой работы ладонью, он взял ножичек и аккуратно стал вскрывать конверт.  Внутри лежал листок бумаги с мелко напечатанными на полстраницы словами.

-Принеси очки,- сказал Али дрожащим голосом.

Внимательно прочитав написанное, он поднял голову кверху так, что послышался хруст позвонка. Глядя в потолок,   Али  быстро, быстро заморгал и шумно выдохнул воздух.

-Ты иди, я потом тебя позову,- сказал он Назиру.-Постой. Никому ничего не говори.

Назир послушно качнул головой. Ему очень хотелось узнать, что же написано в письме. Если бы радостная весть, дед бы всех позвал и усадил вокруг, чтобы вслух прочитать письмо. Так было всегда, когда с фронта еще приходили вести. Али  деловито надевал очки, оглядывал всех своим пронзительным взглядом и, убедившись, что все обратились во внимание, крякнув удовлетворенно, читал  письмо  сына-солдата. На сей раз по дедовским жестам  Назир ничего не смог понять.

Во дворе, на топчане, в окружении соседей,  находились  Мунира и Хадича. Они о чем-то возбужденно спорили, поглядывая на дверь, где укрылся  Али. Увидя Назира, дружно его позвали.

-Что делает дед?

-Сидит.

-Просто так?
-Да, дремлет, - солгал Назир.
-Так сидит или дремлет?
-Дремлет, сидя,- нашелся Назир.
-Письмо где, не знаешь?

Назир равнодушно зевнул, делая вид, что ничего страшного не произошло.  Ну, пришла бумага,  пишет командир, что отец ваш там-то и  там.

-Чего болтаешь? Какой командир? Делать им нечего, чтобы про всех писать, кто и где находится, - разозлилась Мунира, замахав на сына руками. Вдруг она осеклась, косо взглянув на  свекровь.

- Хотя, кто-то говорил, что солдаты сами просят своих командиров, чтобы за них писали их родным.
 
Мунира все поняла. Ей стоило больших усилий не закричать. Чуткая, добрая  и  жалостливая, способная в нужный момент приносить свои чувства в жертву, она  мгновенно  сообразила, что плохую весть поначалу надо бы скрыть от свекрови. Свекор должен сам найти нужные слова и сообщить  о трагедии.   «Вспомнив», что забыла  поставить чайник, она пошла на кухню, плотно закрыв за собой дверь.  Хадича-апа с благодарностью в глазах посмотрела невестке вслед, тяжело поднялась и  неустойчивой походкой поковыляла за ней.
Скрипнула дверь.

-Я прожила долгую жизнь. И если я не умею писать и читать, это не значит,  что не умею соображать. Я  знаю жизнь,   набралась мудрости. – Хадича  села возле невестки.- Вытри слезы. Пойдем к деду. Нам надо выплакаться, всем вместе,  так будет легче.

Назир стоял за дверью. Он прислушивался к каждому слову и шороху в кухне. Когда услышал приближающиеся шаги, отбежал в сторону.

-Назир, пойдем к деду. Ты должен быть с нами тоже.- Бабушка крепко, до боли, сжала в руках его ладонь.
Это был большой жизненный урок. Урок мужества, выдержки и взаимоподдержки, который впоследствии не раз помогал  Назиру  в жизни.
 
      
Прошло тридцать лет. Затянулись раны войны, оставив  глубокий след в душе каждого человека. Не было семьи, которую эта чума не задела бы своим крылом. Но жизнь продолжалась,  уходили из жизни старики, росли дети, рождалось новое поколение.

Назир занимал в правительстве высокие посты. Усердный, трудолюбивый, ответственный, болеющий душой за дело, он снискал уважение  среди знающих его людей.  Когда ему предложили пост председателя горисполкома  столицы, он, не раздумывая, согласился. Если народ поддержит, обязательно поработаю. Город поддержал. Через некоторое время в просторный светлый кабинет руководителя столицы вошел высокий черноглазый человек с густой шевелюрой. Это был Назир Умарович Еров. Он сел за широкий стол и задумался. Перед глазами пронеслись пережитые годы, воспоминания о босоногом и полуголодном детстве, гибели отца,  уходе из жизни дорогих людей – бабушки и дедушки.   С особой теплотой он думал о матери,  которая подняла четверых детей, дала им возможность  получить высшее образование. Каждый раз, подходя к портрету отца, что висит на стене гостевой комнаты, она разговаривала с ним, как с живым.  Рассказывала обо всем – кто чем занят, какие в доме успехи, какие горести. Отец, так и оставшийся тридцатидвухлетним, смотрел на нее серьезно и испытующе. Порой,  подросшему уже  Назиру,  казалось, что он вот-вот сойдет с фото  и обнимет всех своими крепкими руками.  Вот и сейчас он вновь ощутил внутреннее волнение: отец  хочет сказать сыну что-то очень важное.

Прошло три месяца. Как-то Роза Мухамедовна, заведующая отделом с зарубежными связями,  зашла к мэру с папкой бумаг.

-Мы получили письмо из Клагенфурта, города - побратима. Мэр этого города собирается посетить нашу столицу.
Назир Умарович ознакомился с бумагами.

-Рады будем принять, -  сказал он.

Когда  Роза Мухамедовна  вышла,  у Назира  Умаровича  учащенно забилось сердце. Клагенфурт - город в Австрии. В далеком сорок пятом, в похоронке о гибели отца, сообщалось, что в ожесточенных боях на территории Австрии, Умар Еров геройски погиб. После войны, отправив в различные инстанции немало запросов, так и не удалось установить  места  его захоронения.  Ответы приходили многословные, но все какие-то общие.

Вернувшись домой поздно вечером, Назир вытащил с антресолей старенький коричневый портфель с документами отца и деда. Среди старых фотографий, удостоверений, писем он нашел то самое письмо, в котором сообщалась страшная весть. Назир аккуратно развернул пожелтевший от времени лист бумаги. Так оно и есть,  геройски погиб, защищая австрийскую землю от фашистов. Здесь же лежали  письма-запросы старика-Али о сыне. После войны дед ходил в райвоенкомат и просил походатайствовать, чтобы дали разрешение поехать на поиски в Австрию.  Но там развели руками.

- Отец, - говорили они, - знаешь,  сколько советских солдат полегло за границей – и в Польше, и в Болгарии, и в самой Германии.  И всех ищут, все хотят к могилкам. Попробуй «наверх» обратиться, может, повезет.
 Старик не дождался часа, когда смог бы преклонить колени у могилы единственного сына. Отошел он в мир иной вслед за женой, матерью солдата, которая рано ушла из жизни,  пережив своего родимца всего на три года. Волевая и сильная, она  геройски держалась, но вынести  горечь невосполнимой утраты было выше ее сил. Внутренняя боль, нечеловеческие  переживания, словно огонь, выжгли душу, оставив пепел  от  пожарищ проклятой войны. Она умерла ранним утром, прижимая к груди фотографию, которую часто рассматривала втайне от всех.
Поиски отца продолжил Назир. Ему также приходили отрицательные ответы.
 
Голубоглазый блондин  господин  Ганс  Гурберг сошел с трапа самолета и, широко улыбаясь, протянул руку Назиру Умаровичу.

-Я был очень дружен с бывшим мэром. Очень надеюсь на взаимосотрудничество с новым хозяином города, - сказал он.
Назир Умарович крепко пожал руку   мэра,  давая понять, что связи будут продолжаться и дальше. Несколько дней напряженной работы сблизили коллег. Было подытожено сделанное, намечены новые  мероприятия.  По законам гостеприимства принимающая сторона подготовила культурную программу для гостя.

-Люблю бывать в вашем живописном ущелье,- сказал господин Гурберг.
 Назир Умарович с готовностью  согласился  выполнить это пожелание.  От уютных коттеджей и глубоких бассейнов с голубой водой господин Гурберг отказался:

- Нельзя ли просто побродить у склонов гор, вдоль реки и расстелить таджикский  дастархан  прямо на земле?
 
Желание гостя – закон и скатерть со всевозможными национальными яствами легла на  выгоревшую от солнца траву.
Назир Умарович,  Ганс Гурберг и переводчик  Игорь гуляли по каменистому склону отвесной скалы и любовались ландшафтом.

-Какая  красота! Стыдно, но за постоянными хлопотами не замечаешь той прелести, которая тебя окружает. Посмотрите, Назир,  ведь это обычные полевые цветы. А какие красивые!

Назир остолбенел. Ему показалось, что  с ним говорит его отец из далекого прошлого. Он вспомнил ту самую тропинку, где в последний раз они любовались  природой. Спустя несколько десятилетий  его устами заговорил человек,  живущий  в совершенно другой стороне.

-Вы верите в судьбу?- спросил он,  вернув восторженного Ганса на грешную землю.

Игорь недоуменно посмотрел на шефа. Повернувшись к гостю, он дословно перевел вопрос не по теме.

-Конечно, верю. Мы вообще очень верующие люди.

-Я тоже, хотя и коммунист, - признался Назир Умарович.

Господин Гурберг  понимающе глянул на Назира.

-Мне кажется, вы что-то хотите спросить,- сказал он.

-Да, хочу, но не знаю как. Может, я делаю что-то предосудительное, но эхо войны до сих пор раздается в ушах. - И Назир Умарович  рассказал свою историю.
 
Ганс Гурберг внимательно выслушал рассказ. Присев на корточки, он сорвал травинку и закусил ее зубами.

-Война, война... Вы правильно подметили – прошло столько лет, а эхо все еще звенит в ушах. В Вене есть  монумент, посвященный советским воинам. Мы свято чтим  эту память…  Я хочу вам помочь. Я постараюсь отыскать место захоронения вашего отца.

Назир похолодел. Он  крепко обнял человека, который не отмахнулся сухим «сочувствую»,  а протянул руку помощи.
Этот час стал временем отсчета новой жизни Назира.
 
 
Прошло  несколько месяцев. В адрес мэрии пришел международный конверт.  На нем значилось: «Назиру Ерову. Лично» Обратный адрес – Клагенфурт, Австрия.
Назир Умарович взял конверт, положил его на стол и посмотрел в окно. Он не спешил его вскрывать. На память пришел тот злополучный день, когда точно так же дед, получив похоронку, сознательно оттягивал минуты, которые подтвердят страшную догадку.
 
 Назир Умарович  бросил  взгляд на конверт. Гриф «лично» настораживал. Он почти был уверен, что внутри конверта лежит лист бумаги, содержащий сообщение о том, что, мол,  в результате поисков  не удалось установить место захоронения вашего отца. Холодный пот выступил на лбу. Но могло быть и другое известие, успокаивал он себя, – в результате поисков установлено место захоронения вашего отца.
Непроизвольно рука потянулась к конверту, и Назир Умарович неосознанно  стал  его разглаживать. Испугавшись до боли знакомого  жеста, он отдернул руку, тихо произнеся «мистика какая-то». Назир Умарович вытащил из ящика стола ножичек и аккуратно вскрыл конверт. Прочитав содержимое, заплакал. Он резко поднялся с кресла, подошел к окну. Там, на улице, шли по своим делам пешеходы, гудели машины, пели птицы. Никому, ровным счетом никому, не было дела до человека, стоящего у окна и переживающего тяжелую душевную трагедию. Так распорядилась судьба – он дважды получил горестные известия об отце - одно в далеком сорок пятом и второе в мирное время - семьдесят пятом.

Назир Умарович по селектору вызвал водителя. Домой ехал молча, нахмурив брови.
-Пока свободен, позвоню, когда надо будет,- мимоходом бросил он шоферу.
Водитель посмотрел на часы- стрелки показывали 10 часов утра. Никогда прежде шеф не приезжал домой в это время. Выезжая из дома с рассветом, он возвращался домой поздно вечером.

Назир Умарович  открыл своим ключом замок. На  шум в прихожей никто не вышел. Он прошелся по комнатам, заглянул на кухню.  Из ванны послышался шум воды. В приоткрытую дверь Назир Умарович увидел мать, сидящую на табуретке возле ванны – она красила свои седые редкие, источенные временем волосы.  Покраска волос – целый ритуал. Обычно Мунира -апа, проводив утром домочадцев, принималась за  занятие, к которому относилась с большим старанием. Она готовилась по нескольку дней, неустанно повторяя, что в такой-то день будет красить волосы. Домашние подшучивали: «Сам себе парикмахер».

Назир смотрел на  сидящую спиной мать. Наклонив над ванной голову, она наносила деревянным гребешком кашицу из хны и  басмы медленно и тщательно, что-то про себя бормоча.

-Мама, - тихо позвал сын.

-Ой, напугал меня,-  Мунира -апа смешно повернула голову, чтобы не испачкаться краской, и искоса посмотрела на сына. - Что случилось, ты что-то забыл?

- Нет. Ладно, красьте, я подожду.
Мунира отложила миску с  хной  и потянулась за смесителем.

- Сейчас, сынок, смою и выйду.

Назир Умарович хотел было помочь матери полить воду на голову, но передумал – Мунира-апа не любила, когда ей помогали делать то, с чем она может справиться самостоятельно.  До сих пор, несмотря на свой весьма  почтенный  возраст, она обслуживала себя  сама. Ухоженная, всегда в свежих одеждах,  она  выглядела солнечно. « Старость не красит женщину. Значит, природе надо помогать», - считала она.  Мунира-апа красила волосы ежемесячно.  Последний раз это было  неделю назад. На сей раз интервал не был выдержан. «В гости, наверное, собирается», - решил Назир Умарович.

Мунира-апа нашла сына в зале. Она придерживала руками полотенце, из которого соорудила на голове подобие чалмы.

-Могилу отца нашли,- без предисловий начал Назир Умарович.
Мунира-апа ойкнула, всплеснула руками. Полотенце упало с головы, обнажив старческие залысины.

-Сегодня из Австрии пришло письмо. Я не говорил вам, чтобы не тревожить. Недавно у нас в гостях был мэр одного австрийского города. Я рассказал об отце. Он сказал, что попробует помочь.  Не надеялся, что найдут, поэтому  никому не говорил.

-Вот почему он мне сегодня приснился,- задумчиво  сказала мать.- Стоит на горке и зовет. Иди, говорит, посмотри какое у меня место хорошее. - Она замолчала.- Я подумала, что мне уже пора... Решила подготовиться, вот волосы покрасила.
Назир обнял мать. Она тихо заплакала. Худенькие плечики  задрожали.

-Где Австрия-то, сынок, далеко?

-В Европе, на границе с Германией,  мама.  Это далеко.
Мунира -апа умоляюще посмотрела сыну в глаза. На немой вопрос  Назир ответил неопределенно:

-Постараюсь что-нибудь придумать.

Весть разнеслась с невероятной быстротой.  Родственники,  близкие и дальние, знакомые, соседи приходили, чтобы узнать поподробнее о случившемся, помочь советом,   поддержать.  Мунира-апа  вытащила альбом  со старыми фотографиями и  положила на стол. Гости рассматривали снимки. Задавали вопросы – кто, да где и с кем. Счастливая женщина без устали рассказывала  о прежней жизни, делилась воспоминаниями.  Никто и никогда еще не видел Муниру-апу такой радостной и счастливой. Складывалось впечатление, что Умар,  спустя десятилетия, нашелся и возвращается домой. Она вытащила из сундука, где хранила памятные вещи, мужнины рубашку, стоптанные калоши и тюбетейку и  так же положила на стол. Каждый предмет имел свою историю, о чем Мунира-апа спешила поведать  с точностью до года покупки и событиях, происшедших в это время.  В  часы исповедей  у нее загорались глаза, словно она спешила на свидание. Невестка, жена Назира Умаровича, глядя на разительные перемены в настроении свекрови, поняла - огонь любви в сердце женщины никогда не угасал.

Однажды Назир Умарович сообщил домочадцам, что получил разрешение выехать в Австрию. Мунира-апа по-молодецки спрыгнула с кресла и засеменила в свою комнату. Она вернулась с зеленым пальто, которое не одевала со дня смерти   мужа.

-Мне в этом не будет холодно?- спросила она.

Назир Умарович удивленно посмотрел на мать.

-Где будет не холодно?

-В Австрии.

Все переглянулись. Мунира-апа надела пальто, которое  за давностью лет оказалось на пару размеров больше, и  прошлась, словно по подиуму.

-Но... разрешение дали...- неуверенно начал Назир.

 Мунира  сосредоточенно рассматривала точку на рукаве.

-Неужели моль проела? –Всем своим видом она показывала, что не слушает сына.  Вернее не  хотела слышать. Ей не  было дела до разрешений и прочих сложностей. Если не она, то кто должен поехать туда, где навсегда остался лежать  заботливый  отец,  добрый, отзывчивый муж, дорогой, любимый  человек!
В аэропорт вышло много народу. Кто-то восхищался женой солдата, кому-то была не понятна затея старой женщины. Мунира, казалось, помолодела – она браво расхаживала взад и вперед, подходя то к одним, то к другим провожающим. Зеленое старомодное пальто  смотрелось на ней довольно-таки смешно. Но убедить сменить хотя бы по такому случаю гардероб никому  из домашних не удалось. Благо, добротная ткань вполне могла конкурировать с некоторыми современными образцами.
-Я - человек старый, со своими привычками. Это пальто  из калыма, которое дали за меня. Оно очень нравилось твоему отцу, Назир, он сам его покупал. И сейчас он тоже очень обрадуется.
 
В венском аэропорту гостей встречало несколько человек. Господин Гурберг радостно обнял Назира Умаровича и склонил голову для поцелуя руки жены солдата. Они сели в машину и поехали по улицам старинного города. Мунира-апа  смотрела в окно и восторгалась чудесной архитектурой. Красота! На какое-то время ее даже охватила гордость за то, что ее муж похоронен именно здесь.  Она сильно выругала себя за кощунственные мысли. Что же за существо человек – даже в смерти он должен быть неповторимым, единственным и оригинальным.

Машина подъехала к многоэтажному стеклянному зданию.   

-Неужели здесь, - подумала  Мунира-апа.

Человек в мундире учтиво открыл дверцу машины и улыбнулся.

-Приехали, мама,- сказал Назир Умарович.

-Это кладбище?- недоверчиво оглядываясь, спросила Мунира-апа.

Назир Умарович улыбнулся. Мать прежде никуда дальше родной республики не выезжала. Самолет, Москва, аэропорты – были ее первым опытом.

-Нет, это гостиница. Мы устроимся, отдохнем,  а завтра поедем на кладбище.
Мунира-апа не скрывала своего расстройства.

-Ты не понимаешь, он ведь ждет.

Это Назир-то не понимал? Под видимым  спокойствием скрывалось нервное напряжение, не отпускавшее его много лет. В детстве ему не хватало отцовского авторитета и влияния, в молодости –совета и поддержки, в зрелые годы - жизненного опыта, мудрости, страстного желания присутствия рядом дорогого человека. Но, прождав  жизнь, Назир пытался найти в себе силы дожить до утра - австрийская сторона  подготовила специальный план, где с точностью до минуты расписаны все мероприятия.
 
Сопровождающие раскланялись и, пожелав приятного отдыха, удалились. Мунира-апа подошла к окну. Из него открывался вид на чудесный город. Особое внимание привлекла голубая лента полноводной реки - Дуная.  Она растекалась   параллельно искусственному каналу, словно соревнуясь в красоте и величии.  Река упиралась в горизонт, где  алел  огненный шар дневного светила. Две земные стихии – вода и огонь, живущие в  поразительном содружестве, придавали силу всему земному. На это яркое зрелище можно смотреть по-разному – глазами восторженного романтика, художника, поэта, философа. Но увидеть глубокий вселенческий смысл могут лишь избранные. Мимо окна пролетела птица. «Мне бы ее крылья,- очнувшись от нахлынувших дум, подумала Мунира-апа. - Унеслась бы я туда, где лежит дорогой мне  человек».

-Пойдемте в ресторан, мама, поужинаем. Ночь пройдет быстро,- прервал ее мысли Назир Умарович.

Мать не шелохнулось. Всем своим видом она показывала сыну, что он предает не только ее, но и отца. Тридцать лет она жила   ожиданием и теперь, когда  они, наконец, нашли могилу, происходит то, чему нет оправдания!

-Одевайтесь,- решительно сказал Назир Умарович, видя как мать украдкой вытерла сбежавшую слезу.- Едем.

Таксист подвез к мрачным черным воротам.

-Это здесь,- сказал он на ломанном русском языке.

Теодор, так звали водителя, оказался родом из Болгарии. В Австрии живет 14 лет.

Узнав, что пассажиры прибыли  из Советского Союза, разулыбался.

-Я знаю русский язык, мы в школе учили,- гордо заявил он.

Адрес кладбища Теодор знал хорошо.

-Там много наших похоронено,- сказал он. Под словом «наши» Теодор подразумевал солдат, гнавших фашистов со своих земель. «Наши» не имели национальности.  Это были русские, украинцы, грузины,  киргизы, таджики, болгары, венгры, поляки, образовавшие великую армию освободителей.

-Мой дед пропал без вести. –Теодор помолчал.- Вам повезло, вы знаете, где теперь покоится прах отца. А мы до сих пор ищем... А сколько человек полегло в самой Болгарии. В нашей стране 420 памятников советским воинам. Он помолчал, потом робко спросил:  «Можно мне с вами?»

Ворота кладбища оказались запертыми.

-От кого закрывать-то?- недоумевала  Мунира. –Самое ценное- жизнь уже отобрана.
Подошел сторож и сказал, чтобы пришли завтра. Теодор  на немецком языке объяснил, что посетители приехали издалека и  сразу сюда поспешили. Сторож пожал плечами и открыл ворота. Он шел впереди угрюмый и неразговорчивый. Временами он покачивал головой, словно до сих пор не мог успокоиться от  растянувшегося на десятилетия  людского горя, нанесенного  войной. Он шел  грузно,   тяжело дыша. На вид ему было лет 65-70 и чувствовалось, что чума ХХ века не обошла  и его стороной. Сторож остановился возле обелиска и молча указал рукой.

-Еров его фамилия,- поспешила объяснить Мунира.

Старик вновь указал на обелиск. В тусклом свете кладбищенских фонарей едва просматривались  высеченные    фамилии.
Мунира-апа  растерянно оглянулась.

-Где его камень, где  четко и ясно написана его фамилия?

-Мама, это братская могила, -  дрогнувшим голосом произнес Назир Умарович.
Вспыхнула зажигалка. Теодор поднес мерцающий огонек к надписям. Пламя медленно скользило вниз по коричневому граниту  и, вдруг, дрогнуло в руках Теодора. Оно, словно свет зарницы,  выхватило из темноты строку, где с трудом читалась надпись – «Еров  Умар».

-Нашел!-  громко выкрикнул Теодор, и звонкий радостный голос рассек тишину.

Стая сидевших на дереве ворон испуганно взметнулась ввысь, нарушив кладбищенский покой недовольным карканьем. Мунира-апа  вздрогнула, как-будто  испугалась разразившегося  грома. Назир Умарович  подошел поближе. Зажав руку водителя в своем кулаке, он поднес огонек еще ближе. Сомнений не оставалось - на граните высечено имя отца. Услышав за спиной слабый всхлип, мужчины расступились в скорбном молчании. По тропинке, ведущей от дороги к обелиску, медленно, гордой походкой шла дрожащая от волнения жена. Она высоко держала голову и  невозмутимо смотрела вперед. Всем своим видом она подчеркивала, что теперь на  этой многострадальной Земле ей уже ничего не надо. Вся ее жизнь прошла в ожидании, тяжелых думах и невоплощенных планах.  Теперь, когда   она удостоверилась, что на  неверии в смерть мужа можно поставить точку,  жена солдата  расслабилась  и приняла случившееся как неизбежность.
 
В висках стучало, обжигало грудь. Мунира - апа остановилась у обелиска, протянула руки к холодному камню. Прижавшись щекой к  граниту, она заключила в объятия четырехгранный столб и закрыла глаза. Женщина стояла молча  и, казалось, вместе с ней замерла вся Вселенная. Небесное ночное светило  не удержалось от сострадания и  отогнало назойливую тучу,  чтобы осветить кладбище. Назир Умарович смотрел на мать и молчал. Он не знал, что делается в такие минуты, когда трудно подобрать нужные слова. Одно знал твердо – сейчас мать далеко, в тех довоенных летах, когда лицо светилось радостью при виде мужа, вернувшегося с работы, когда с любовью накрывался дастархан и ставилась горячая, только что из печи, ароматная лепешка, когда, незаметно коснувшись руки любимой жены, он, смущаясь, озорно  поглядывал вокруг, боясь осуждающих глаз строгих родителей. Несомненно, она вспоминала и те дни, когда сообщала радостную весть - в семье будет пополнение.

Теодор почесал голову и жестами показал, что пойдет к машине. Он понимал, что в  тяжелые минуты  родным хотелось бы остаться вдвоем.

Мунира-апа  сделала шаг назад. Превозмогая боль в коленях, она опустилась на землю и прильнула губами к сырой земле. Назир Умарович, не дыша, смотрел на мать. Его охватило желание проделать то же самое, но не посмел  встревать в сцену встречи матери с отцом. Мунира-апа  вытащила из кармана пальто старые часы. Уходя на фронт, муж оставил их на столе. Трудно сказать, забыл ли он их или не взял умышленно. Но через несколько часов стрелки остановились.
 
Было 9 часов реального времени. На отцовских оно остановилось в десять  двадцать пять. Дрожащими пальцами Мунира – апа  крутанула колесико справа и услышала слабое тикание. Для нее начался новый отсчет времени.

-О, Аллах, ты забрал его у меня! И сам же вернул его мне, наградив за смиренность и терпение!

Мунира-апа благодарила Бога, Землю, всех людей за то, что перед смертью посчастливилось узнать место захоронения мужа. Да, это счастье – ведь миллионы людей до сих пор не знают, где,   когда и при каких обстоятельствах погибли их родные. Как же надо любить, чтобы, пронеся сквозь годы мучительную скорбь утраты, не обозлиться, не очерстветь, а найти в себе силы остаться светлым и добрым человеком.

Наутро к гостинице подъехала машина.  Сотрудник мэрии сообщил, что господин Гурберг ждет гостей в своем кабинете. После приема все вместе поедут на кладбище.

Мэр встретился с гостями точно по расписанию, предложил кофе. Поговорили немного о погоде, первых впечатлениях от города и разных делах, попили кофе.
Прошло какое-то время, прежде чем все поехали на кладбище. Мунира-апа  с победным выражением в глазах смотрела на сына – мол, видишь, как затянулась встреча с отцом.  Если бы не вчерашняя  настойчивость,  он  бы этого не простил.
Ворота, еще вчера выглядевшие мрачными и пугающими, при дневном освещении казались не столь ужасными. Светило солнце, летала стая голубей, по аллеям кладбища ходили люди.

Мэр шел впереди, указывая дорогу. Мунира-апа шла неспешным шагом, попутно рассматривая памятники у дороги. Назир, слушая в переводе историю  возникновения кладбища и тех известных людей, которые здесь похоронены, думал, как бы улучить минутку и признаться во вчерашнем сюда приходе.

-Господин Гурберг, мы с мамой приезжали сюда вчера.

Мэр резко остановился, посмотрел на Назира и улыбнулся:

-Знаешь, я бы, наверное, так же поступил. Извини, что не продумали .- Он задрал голову и, слегка раскачиваясь, сказал:

- Мой отец тоже погиб, в Италии. Могилу найти  так и не смогли.
Назир Умарович нахмурил брови. Мистика? Два человека,  которых разделяют сотни тысяч километров,   живут одной судьбой.   Сколько же зла, бедствий, насилия, искалеченных жизней  принесла война миру.

До дня отъезда мать и сын каждый день приезжали на кладбище. Они приносили свежие цветы, посадили куст сирени.  В могиле лежали солдаты, не дожившие до старости. Пусть же сиреневое дерево расцветает каждую весну, олицетворяя молодость и жизнь.

В аэропорт вышли новые друзья. Господин Гурберг крепко пожал руку гостя.

-Если бы я смог отплатить Вам за ваше добро,- сказал Назир Умарович.

-Теперь я твердо знаю - Бог мне поможет, - ответил  мэр.

Сказанная фраза показалась Назиру Умаровичу довольно странной. 
Недалеко от  уезжающих стояла знакомая фигура. Это был Теодор.  Он сложил кисти рук в большой,  сильный кулак и поднял его над головой. «До свидания, говорил его жест, пусть удача всегда сопутствует вам!»

Прошло время. Из Клагенфурта пришло письмо с пометкой «лично Назиру Ерову от господина Гурберга». Это было очередное потрясение.

«В жизни не бывает случайностей,- говорилось в письме.- После вашего отъезда я продолжил поиски своего отца. Недавно получил сообщение - могилу отца удалось найти. Я  срочно поехал в Италию. Стоя у братской могилы, я, как и вы в  ту памятную ночь, пережил второе рождение...» Назир Умарович вспомнил слова «Бог мне поможет». Он вспомнил и жест Теодора.  Добро  вечно - как  свет, побеждающий тьму.
                Вена,2005г.