Анна Керн и Аннушка Вульф. Фантазия

На одной из аллей старого запущенного парка в Тригорском поэт Александр Пушкин
самозабвенно целовался с Анной Керн – чужой генеральской женой и женщиной,
которая могла бы ему понравиться в самую последнюю очередь.

Но тускло желтела в ночи круглая луна, эта пошлая соблазнительница.
Её свет лился сквозь сплетение ветвей на такую же жёлтую, как она сама, дорожку,
посыпанную песком и гравием.
Пахло черёмуховым цветом, соловей то начинал свои рулады, то обрывал их внезапно и тоскливо.

Губы Анны Керн призывно пылали.
Эта женщина любила целоваться, она знала толк в любовных играх и готова была зайти в них так далеко,
как позволяли обстоятельства. О ней ходили  насмешливые и очень откровенные легенды.
А губы, несмотря ни на что, были у неё сладкими, они пахли лесными ягодами, скорее всего, земляникой.
Или Пушкину так казалось, потому что он был слегка подшофе и испытывал привычное лёгкое головокружение
от красоты ночной природы и флирта с женщиной.

- О, Анна! – шептал он.
- А стихи будут? – кокетливо спросила Керн.
- Стихи? – Пушкину внезапно стало неуютно. Его пронзил трезвый холодок раскаяния.
- Простите, – сказал он, – я должен идти.

Анна Керн усмехнулась:
- Что же вы так торопитесь, дорогой поэт. Ночь ещё в самом начале.
Или вспомнили другую женщину? Кто же она? Не иначе, моя мечтательная кузина.
Небось, сидит одна в тёмной комнате и вздыхает о вас.

Пушкин представил Аннушку Вульф в полумраке гостиной, её зябкие плечи, укутанные шалью,
и на душе стало совсем плохо.
- Прощайте! – резко сказал он и почти бегом устремился к выходу.
Ему было стыдно.

Луна круглым порочным диском висела над головой.
Казалось, она изучает поэта. Пушкин прибавил шаг.
Луна стремительно неслась следом. Пушкин остановился.
- Стихи, пробормотал он, – кто достоин стихов, так это Аннушка,
её трогательная нежность, её жертвенность.

Он пошёл медленно, не замечая приставаний луны.
Вскоре, увидев, что Пушкин погрузился в раздумья, луна отстала.
- Аннушка преданна и даже покорна, – убеждал сам себя поэт. –
Она прекрасный человек, добрый друг.
Но в ней совершенно нет женского очарования. Вот Керн…

Пушкин увидел прямо перед собой, между тремя притаившимися на небольшом холмике берёзками,
пылающие желанием губы Керн. Снова закружилась голова.
Вынырнула из-за облачка луна и напрямую спросила:
- Кто?
- Пошла вон! – огрызнулся поэт.

На него уже медленно наплывало таинственное сладостное томление.
Он знал, что будут стихи, хорошие стихи, необычные, красивые, лёгкие.

- Я помню чудное мгновенье, – произнёс он и попытался представить Аннушку,
зябко кутающую плечи в персидскую шаль.
Аннушка жалко улыбнулась и улетела прочь, растаяла в туманной дымке.
И тут же её место заняла победительная Керн.

Она вольготно расположилась в тёмном пространстве ночи и усмехнулась:
- Это мои стихи – отчётливо произнесла она. – Мои и ничьи больше!
Вы слышите, Пушкин?
Завтра вы преподнесёте мне их на виду у всех.
И пусть мою добродетельную кузину передёрнет от зависти.

Сказав это, Керн стала медленно истончаться в ночной мгле.
Вот она уже совсем исчезла.
Только алые губы, хмельные и зовущие, висят над сплетением берёз.
Или это луна?

Пушкин зажмурился.
Он не любил полнолуния, боялся его.
Ему на мгновение почудились бесы, которые слетаются под бесстыдницей-луной
на свои безумные игрища. Анна Керн была среди них.

- Я помню чудное мгновенье, – упавшим голосом произнёс Пушкин.

                Р.Маргулис