Сильвио. Фантазия

Пушкин шёл вдоль гудящих, звенящих, жужжащих, мычащих торговых рядов.
Хмельная ярмарка качалась и пела, вскипала бражкой и катала огромные полосатые арбузы.
Пушкин легко вскинул на руки один из этих красавцев, чуть слышно сдавил, арбуз пообещал сладость.
Белозубо улыбнувшись, Пушкин бережно положил арбуз на место.

Рядом, на телеге, беседовали два мужика. Разговор шёл о нём.
- Из цыганов, что ли? – спросил один.
- Не-а, – ответил другой, – это барин из Михайловского.
- Чудной какой-то барин, – заметил первый.
- Чудной, – согласился второй, – хозяйством не занимается, книжки сочиняет.
- Пустой человек, – решил первый. – Ну его. Лучше выпьем, кум.
- И то, – ответил второй.
Они проводили Пушкина взглядами и тут же забыли о нём.

Ярмарка продолжала качаться и петь. Песни были всё больше плясовые, с притопом.
Пыль окутала плотной завесой торгующих, кричащих, жующих людей.
Стоял знойный месяц июль. Дождей давно не было.
Кое-где начала выгорать трава, голубые чашечки цветов наклонились вниз, прося воды.

Пушкин вспотел. На нём была широкая, ярко-красная рубаха, подпоясанная чёрным шнурком.
Простые крестьянские портки говорили не столько о причудливом вкусе, сколько  о бедности и неустроенности быта.

Пушкин был не барином, а ссыльным поэтом.
Его очень не взлюбил когда-то августейший тёзка, российский император, который не мог простить Пушкину насмешек,
пролившихся в эпиграммах, и особенно то, что поэт засматривался на Лизу.

Император не любил жену, но на людях пытался соблюсти приличия.
Кто такой этот Пушкин?
Прощелыга, шалопай, безродный дворянчик, что-то возомнивший о себе.

А ярмарка гудела и качалась.
Внезапно поэта бесцеремонно схватил за локоть некто, закутавшийся в чёрный плащ.
- Что за чертовщина! – подумал Пушкин. – Июль. Жара. А этот – в чёрных одеждах. Мистика какая-то.

Он с любопытством оглядел незнакомца, приключение его позабавило.
- Эй, любезный! – зачастил он обычной своей скороговоркой, – ты мне руку  оторвёшь.
- Не оторву, – ответил незнакомец, и повернул к поэту бледное худое лицо.

Вспышкой пронеслось в голове узнавание.
- Сильвио! – воскликнул поэт. – Как ты здесь? Ты должен быть в молдавских степях.
- У меня дела, – ответил тот, кого назвали Сильвио.
- Какие? – живо спросил поэт.
- Это, брат, тайна. И не моя. Когда-нибудь узнаешь.
- Когда же?
- Надеюсь, что скоро.

Теперь уже Пушкин цепко держал своего собеседника за локоть.
- Не отпущу. Ты должен сказать.
Сильвио медленно освободился.
- А рука у тебя крепкая, – одобрительно произнёс он, – молодец, натренировал тростью.
- Скажи, Сильвио, – умоляюще попросил Пушкин.
- Не имею права. Впрочем, ждать осталось недолго. Прощай же.

Сильвио резко повернулся и хотел уйти. Пушкин прошептал:
- Постой.
- Что? – обернулся Сильвио.
- Я могу вызвать его на дуэль. Будешь секундантом?
- Глупо, – ответил Сильвио, – он не будет стреляться, он царь.
- Что же мне делать?
Сильвио улыбнулся. Странно расцвела эта улыбка на аскетическом лице.
- Пиши «Онегина» и не дури, – прошелестел он и исчез в пыли.

Пушкин шёл вдоль торговых рядов.
Он не знал, что скоро наступят перемены. Новый император, который придёт на смену тёзке,
расстреляет из пушек бунтовщиков, а потом позовёт его в Петербург и обласкает.
У нового императора не будет ещё личных пристрастий.
Пушкин вздохнул:
- Надо бы написать рассказ о Сильвио. Колоритный типаж.

И этого он ещё не знал – что прольётся на него листопадом Болдинская осень, и он сочинит «Выстрел» –
повесть, полную недомолвок и загадок. Там  впервые оживёт Сильвио, который исчез бесследно
на российских просторах, а, вернее всего, был закопан в мёрзлую землю в декабре 25-го.

Но это когда ещё будет!
Ах, нет, уже скоро! Даже очень скоро.
 
Ведь ярмарка близится к концу.
               
Р.Маргулис
6 июня 2014г.