На шару!

Ваня Гемотваль был первым чукотским кларнетистом.
Надо сказать, свою малую родину он не посрамил. Например, те же марши Ваня лабал весьма неплохо. Зубрил, конечно, доводил их почти до автоматизма, но играл ведь! Очень уж любил Иван Петрович эти строевые марши.
А вот с обязательной программой складывалось не всё так гладко. Вещи давали Ване не такие сложные, как, например, тому же Попову. И внимания к себе, и времени Гемотваль требовал значительно больше, нежели Олег.
Вот стоит Ваня в классе перед пюпитром с нотами, разбирает новую вещь, которая, как и все произведения кларнетного репертуара, весьма непроста. Медленно идёт процесс, тяжело. То нотки не те вылетают, то ритмически что-то не выхиливается, а то заберётся Ваня вверх и летит из чёрного раструба «петух» – громкий, визгливый кикс. Выругается музыкант коротко, но ёмко, отвернётся от пюпитра и заведёт «Егерский марш». От начала и до конца сыграет, ни одну репризу не пропустит. Хорошо сыграет, чисто, с душою.
Но потихонечку, такт за тактом, мало-помалу, первый чукотский кларнетист расширял свой репертуар и его «сучок» со временем выводил «для души» не только марши, но и вещи посложнее.

Ещё будучи «абитурой», молодые люди на лету хватали разные сленговые словечки, популярные в среде музыкантов, и густо пересыпали ими свою речь. Молодёжи казалось, что таким образом можно быстрее привлечь к себе внимание музыкального бомонда, быть признанным там своим.
Юноша с румянцем во всю щёку, где только начинает виться первый пушок, нарочито громко – чтобы слышали окружающие – говорит своему приятелю:
– Да-а, клёво мы вчера с чуваками покиряли! Башлей немного осталось, пойдём в «Асторию», побирляем, а то что-то тремоло у меня с утра – полная лажа!.. Ща посурляю на дорожку, и – в кабак!
Парень только что окончил восьмилетку, и «клёво покиряли» – это стакан-полтора сладкого «Рубина», купленного на «башли» родителей. На оставшиеся деньги он приглашает товарища пообедать в ресторане «Астра». Молодому человечку нет ещё и шестнадцати лет, но речь его – уже не юноши, а матёрого кабацкого лабуха.

Ваня Гемотваль к своим двум языкам – чукотскому и русскому – с радостью добавил и музыкальный сленг. В буфет он шёл «бирлять», в общагу – «друшлять», в магазине Иван «башлял» за «кир».
Язык этот несложный так запал в душу человеку, что освоил он его довольно быстро. Ване казалось, удивить его уже нечем, мол, всё он уже знает. Как выяснилось – не всё.
Попросил он однажды закурить у Вольнова.
– Что, Вань, на шару и дымок сладок? – улыбнулся Игорь, угощая кларнетиста табаком.
– Ага, – ощерился Гемотваль. – На шару!
Пропал Ваня! Так ему запало это «на шару», что целый день он ходил по училищу, сообщая всем о звучном пополнении в своём словаре:
– На шару!
И смеялся от души, обнажая некрасивые мелкие зубы.
В буфете:
– Вань, дай десять копеек…
– На шару! – Иван щедро отваливает горсть мелочи.
В курилке:
– Вань, есть папиросы?
– На шару! – парень достаёт пачку «Беломора».
– А спички?
– На шару!..
– Ваня…
– На шару!

Такое несчастье может случиться с каждым.
Приклеится словцо к языку, как жвачка к подошве ботинка, и маешься с ним целый день. Вставляешь его в свою речь, где надо, а чаще – совсем не к месту. Уже злишься, начинаешь выходить из себя, а словцо не отпускает, накрепко засело. Сидит долго, до тех пор, пока само себе не надоест. Лишь после этого выбирает себе новую жертву и приклеивается к ней.

Сначала было весело, потом не очень. Коллега стал порядком надоедать со своей «шарой». К обеду он всех достал.
Вольнов, парень прямой, вволю отвеселившись, вдруг посерьёзнел и заявил:
– Ваня, ещё раз скажешь, дам в глаз!
И добавил, подмигнув нам с Поповым:
– На шару, причём!
Иван знал не понаслышке, что с Вольновым шутки плохи. Взял он свой кларнет и скрылся в пустом классе – от греха подальше. В паузах между маршами из-за двери негромко доносились высокие шипящие, по которым нетрудно было догадаться, какое слово там твердил Гемотваль.
Музыкальная литература сменила сольфеджио, после народного творчества шли индивидуальные занятия по специальности, общему фортепиано, родственным инструментам…
Вечером на Ваню было больно смотреть. Стоит человек в коридоре у окна бормочет что-то, а потом вдруг громко выдаёт:
– На шару! Шара!.. На-а ша-а-ару!
Походит взад-вперёд, остановится на месте и опять:
– Ша-ра! Шара! На ша-ру!..
Вольнов ушёл домой, и Ваня вырвался из тесного кабинета на простор. Он давно перестал улыбаться, ничего вокруг его не радовало.
Немного постоит парень молча, глядя в окошко. Потом вдруг покрутит длинноволосой головой, и вновь за своё:
– На шару!..
Мы с Поповым смотрели на товарища с сочувствием, не зная, как ему можно помочь.
По лесенке бодро сбежал Дмитрий Монахов, молодой педагог, по совместительству – комсорг училища, который каждый раз при встрече сватал нас с Олегом в свой коммунистический союз.
И теперь Монахов не преминул использовать минутку для агитации:
– Попов!
– Я! – вытянулся Олег, как новобранец перед «дедушкой».
– В понедельник идём в горком.
– Зачем? – у Попова глаза становятся круглыми.
– В комсомол вступать будем, – берёт быка за рога Монахов.
Комсорг перевёл строгий взгляд на меня.
– И товарища твоего прихватим.
– Не знаю, как товарищ, а я не готов к такому серьёзному шагу, – продолжал валять дурака Олег.
– Э-эх, – улыбнулся педагог. – Олег Попов, он и есть Олег Попов. В комсомол тебе надо, Попов! Хоть немного серьёзнее станешь. Правильно, Ваня?
Что мог ответить в это день несчастный кларнетист?
– Ну-у… – несколько потерялся Монахов, пытаясь как-то собрать всё вместе. Видимо, несомненная польза, полученная от молодёжной организации абсолютно бесплатно, удобно выстроилась в голове комсомольского вожака. Он увидел в Иване союзника.
– Вот ты бы, Ваня, как старший товарищ разъяснил всё молодёжи, растолковал им популярно.
Гемотваль хотел было сдержаться, но не получилось. Монахов поправил очки и насторожился:
– Ну да, а как же иначе у нас – комсомольцев? Не за деньги же!..
Он положил руку на плечо нашего старшего товарища, и будто опытный психиатр по-доброму заглянул в карие глазки учащегося. Ничего хорошего он там не увидел, а после очередного «на шару!» поспешно убрал руку с Ваниного плеча.
– Ладно, – вдруг заторопился Дмитрий Викторович, бросил взгляд на часы на руке и удивительно быстро исчез.
Слёзы катились из глаз ручьями, животы болели от смеха. Ваня смотрел на нас с Поповым, смотрел, махнул рукой, коротко бросил главную фразу дня и тоже пошагал куда-то.
Спустя час Ваня ввалился в класс, где сидели мы с Олегом. И по виду, и по запаху, который сразу заполнил небольшой кабинет, было понятно – парень выпил, и немало.
– О, ребята!.. – Ваня полез обниматься и лобызаться, что, понятно, нам не понравилось. – А я выпил!
Чистосердечное признание повеселило:
– Да ну?! – якобы удивились мы. – На шару, небось?
– Нет! – чуть ли не крикнул Иван. Погрозил в сторону кулаком, собрался и спокойнее добавил:
– В магазине купил… Сам. Купил…

Сленговое «на шару» Ваня больше не использовал в своей речи. Да и действительно, зачем, если в русском языке для этого понятия есть несколько всем понятных синонимов?


http://www.nasto-pro.ru/news
https://soundcloud.com/artyom-bocharov