Шторм
Надолго закрутил штормюга, уже больше недели бушует Нептун, не может успокоиться. Мы, моряки, вымотаны яростной стихией ветра и волн, а что говорить о наших учёных, до этого смутно представляющих, что такое ураган на море по рассказам моряков, приукрасивших свои, может и не существующие, подвиги.
Учёные мужи не покидали кают, до того им было плохо. Особенно страдал ботаник, Николай Алексеевич, сухонький, щупленький, неболь-шого роста старичок, который настоял на том, чтобы его взяли в трудное, опасное плавание. Он лежал в каюте, глаза его были закрыты, нос заострился, на впалых и без того щеках, появился синюшный оттенок. Он только при крайней нужде выходил на ослабевших от бешеной качки ногах на палубу и почти ничего не ел – так утомила, измотала его качка.
Наш зоолог, Кондрат Евграфович, высокий, стройный, нос картошкой, глаза зелёные, обветренный и загорелый, всю дорогу, пока не было шторма, спорил с ботаником, чья наука важнее, нужнее; кто первым вышел на сушу из океана – растения или животные и этот научный диспут продолжался часами, благо в открытом океане нет наземных животных и растений. Изредка на палубу падала летучая рыба и тогда разгорался с новой силой диспут между учёными мужами. Судно шло не останавливаясь и учёные, заворожённые излучением ночного океана, зачарованно взирали на переливы цветовой гаммы океанических светящихся организмов. Они часами могли наблюдать свечение, исходящее как будто из таинственных глубин.
Во время шторма и зоолог сник, стал вялый, раздражительный, уже не вступал от вынужденного безделья в словесную перепалку со знатоком растительного царства. И рудознатец Филимон Пантелеевич сник, его серые глаза потускнели, буйная шевелюра обвисла. Его активная натура не могла примириться с тем, что ничего не надо делать, в открытом океане ведь нет и намёка на горы, он откровенно скучал по работе, а шторм окончательно выбил его из колеи. Ему и в хорошую погоду было стыдно выходить на палубу, чувствовать себя бездельником, никому не нужным на корабле человеком и он хмуро сидел в каюте и неохотно покидал своё насиженное гнездо, когда звали к столу.
Океан бушевал ещё четыре дня, и вдруг один из матросов, спускавшийся в трюм, закричал, что судно дало течь. Все кто мог, встали к помпам, матросы начали заводить пластырь, но вода медленно прибывала. Наши учёные спустились в трюм и встали у помп.
- Господа учёные, идите в каюты. – приказал боцман. – Нужна будет ваша помощи – скажем.
Учёные начали робко возражать, но помощи от них почти никакой не было.
По морю ходили громадные волны, и каждые 3-4 минуты обрушива-лась гора воды. Шпигаты не справлялись со спуском воды за борт.
Очередная волна сломала фок-мачту чуть выше фока-рея, накренила судно, матросы бросились рубить такелаж, чтобы мачта не пробила флортимберс корабля. Вскоре штаг грот-мачты сорвало, мачта начала раскачивать корабль. Пришлось срубить и её у самого шпора. Сгущались сумерки, скоро наступит ночь, полная опасностей. Шторм, казалось, усилился. Мы были на пределе возможностей.
В довершение ко всему наше судёнышко наскочило на мель. Корабль глубоко засел в песке, нам оставалось одно – покинуть судно. Впереди в вечернем сумраке смутно виднеются невысокие горы. Волны яростно об-рушиваются на береговые скалы и с шумом откатываются назад, чтобы в следующий момент снова наброситься на желанный нами берег. Берег, как хочется ступить не на ускользающую во время изнуряющего шторма из-под ног палубу, а на надёжную землю.
- Всем покинуть судно! – раздался приказ капитана.
Корабль в любой момент может перевернуться и затонуть - закруглённое днище в случае размыва волнами мели наклонит корабль и он непременно потонет.
Заскрипели лебёдки – шлюпки, одна за другой, опускались в неспокой-ную воду. Моряки помогают учёным спуститься в пляшущие в волнах шлюпки.
Продолжение
Свидетельство о публикации №214060701476