Тени великой любви часть2 глава10

Эржебет Батори и Ференц Надашди
Кровавая Графиня с лицом ангела



Тот, кто не чувствует боли,
не верит в её существование.

Сэмюэл Джонсон



«Венгерские равнины — бескрайние, как в никакой другой стране. Можно бесконечно бродить среди погруженных в тишину елей, виноградников и ручьев, так и не встретив ни единого человека. Пастухи там дуют в рога пятиметровой длины, сделанные из коры деревьев и издающие протяжные грубые звуки. Жители Арвы — пьяницы и воры и всегда носят с собой ножи. В тамошних гостиницах путешественникам приходится терпеть много неприятностей по самым разнообразным поводам. Леса там непроходимы, и без проводника нелегко добраться куда бы то ни было. Деревья искривлены причудливым образом, а дороги плохи, извилисты и меланхоличны».

Так описывал Венгрию Жан де Лябурер в «Истории путешествий польской королевы и маршала де Гебриана по Венгрии, Каритии, Штирии и другим землям в 1645 году».

***

Закат погас, кровь, разлитая на западе, стекла за рваный край леса, в его непроходимые чащи. Ночи в конце августа прохладны, а краткие вечера подобны осенним сумеркам. Чахтицкий замок, в XIII веке бывший сторожевой крепостью, на голом холме, открытый всем ветрам, погрузился во тьму. В такую же непроглядную тьму, как его владелица, замурованная в башне. Здесь, в этом склепе, она прожила 3 года, окончательно потеряв остатки рассудка.

Ее несчастная жизнь прервалась 21 августа 1614 года, когда Сатана, наконец, пришел за ней. Исчезла с лица земли Эржебет Батори, словно никогда ее и не было, оставив за собой кровавый след и черную молву.

О жизни и ужасных делах Чахтицкой Пани до последнего времени было мало известно. Существуют судебные материалы по делу графини Эржебет Батори, содержание которых потрясает. Все, что произошло, стало частью истории Венгрии, ее легендой и позором, эти страшные подземелья мрачных замков, серийные убийства, психопатия, садизм, некромантия, ощущение непрекращающегося ужаса – все это так вписывалось в полотно эпохи.

Эржебет Батори жила в сумеречный век, когда магия была столь же реальна, как сегодня телевидение, когда люди верили в чудодейственную силу амаранта и белладонны, в исполнение желания, загаданного в полночь на перекрестке трех дорог, когда по всей Европе пылали костры инквизиции, а питье крови невинных младенцев стало квинтэссенцией царившего повсюду мракобесия. В ту эпоху человеческая жизнь стоила слишком дешево, а непрекращающиеся войны с Османской империей, усобицы феодалов, недовольство народа, периодически перераставшее в восстания, слишком дорого, чтобы кого-то по-настоящему заботили исчезновения детей и девушек. Что с ними происходило в этой отсталой феодальной Венгрии, где жестокость была нормой, а аргументом – сила и угроза ее применения?

***

Одним из старинных влиятельных родов королевства был род Батори (Bathor означает «смелый»), восходящий к дакийским временам, под сенью свитого в кольцо дракона. Это был славный род, известный как доблестью, так и злодействами, из четырех его ветвей вышли правители Венгрии, Чехии, Трансильвании, Польши. Им сопутствовала удача, но их отличительной родовой чертой была жестокость, доходящая до садизма, и всякого рода психические отклонения.

Несмотря на то, что в Венгерском королевстве давно установилась католическая религия, все же это была языческая страна. Здесь правили Иштен (по-венгерски «Бог»), Хадур, бог войны, владычица непроходимых чащ Мнеллики, и Эрдег («Дьявол»), в сотворчестве с Иштеном создавший Средний мир, населенный людьми и невидимыми мистическими существами. Хищная птица Турул со времен Арпадов простирала над Венгрией свои крылья. Русалки расчесывали над водой свои струящиеся косы и заманивали в омут одиноких путников, эльфы и феи скрывались в лесах, Селкирай – король ветров – носился над горами, крылатый дракон Шаркань противостоял героям. Столь же древняя, как само человечество, черная магия процветала в этих диких краях. В непроходимых чащах Карпат ведьмы находили свое пристанище.

В этом краю 7 августа 1560 года в Ньирбаторе, одном из замков, принадлежащих Батори, появилась на свет девочка, которую впоследствии назовут Кровавой Графиней. Ее родители происходили из двух ветвей одной семьи. Ее отцом был амбициозный и злой Дьердь Батори из Эчеда, а матерью – Анна Батори, сестра польского короля Штефана Батори, имевшая за плечами два брака, один из которых стал причиной появления на свет сыновей Яноша и Дьердя. В 1553 году Анна вышла за своего кузена из династии Эчед, Дьердя Батори. Дама была плодовитая, но потомство ее оказалось такого сорта, что, если бы они и вовсе не были произведены на свет, земле было бы легче.

На протяжении нескольких веков в клане практиковались внутрисемейные браки; со всех концов королевства из мрачных замков выезжали десятилетние невесты навстречу своим братьям, предназначенные им в жены. За «голубую» кровь приходилось платить, уже к XV столетию в семье появились ужасные признаки вырождения. У Эржебет был полоумный брат Иштван, психопат и извращенец, поведение которого шокировало окружающих, и две сестры Жофия и Клара.

В те времена о замужестве дочерей заботились рано; в 1571 году в возрасте 10 лет Эржебет была помолвлена с Ференцем Надашди, представителем знатного, доблестного рода, чья жизнь до самого конца будет связана с войной. Эржебет была необычным ребенком. На ней как будто лежала отметина, мешающая проявлению нормальных человеческих чувств. Красота ее, проявившаяся очень рано, расцветала год от года, но красота ее была подобна заснеженным отрогам Карпат – совершенная и губительная. Демон владел ею с рождения, заставляя проявляться качествам, присущим темной душе; он смотрел из ее больших темных глаз, был в изломе ее губ, ее бледной коже. Она была замкнута в себе, никто не знал, о чем плачет и кричит ее душа, Эржебет, черный цветок, выросший из испорченного семени. Ее манеры, весь ее облик таил в себе какой-то скрытый порок, смутный намек на мрачное и тяжелое, как могильная плита, будущее.

Эржебет с юных лет бывала на охотах, наблюдала, как загоняют и убивают животных, как, еще живых, их разрывают собаки, как ловчие освежевывают туши. Говорят, маленькой, она видела, как ее отец расправился с кем-то из своих врагов. Раздетого донага, несчастного связали и, зашив в брюшной полости мертвой лошади, оставили гнить вместе с трупом. Возможно, это как-то повлияло на ее психику. Или дурная кровь сделала свое дело, но из маленькой девочки выросло чудовище.

После ее смерти прошло без малого четыреста лет, но, ни останков, ни могилы ее так и не нашли. Словно сама природа наложила на Эржебет Батори печать забвения. Та брутальная, воинственная, не оставляющая человеку сомнений в жестокости и несправедливости самого принципа жизни, эпоха стремительно удаляется, и историкам все труднее становится отыскивать истину.

Несомненно, Эржебет была дочерью своего времени, времени, когда разум, отравленный ядовитыми испарениями религиозных проповедей, ужасами войны с Османской империей, яростными феодальными усобицами, печально знаменитой охоты на ведьм, чумными поветриями и общим скотским существованием, тонкими ростками пробивался сквозь пласты мрака. Однако характер, данный ей Дьяволом, взял верх; настал день, когда твердыни разума пали, и графиня Батори, как с обрыва, шагнула в первобытную дикость, и именно тогда она захотела ощутить вкус чужой крови.

Дух противоречий томился в этой женщине, темные волны жажды поднимались со дна ее души одна за другой. Окружающий мир не имел ничего общего с ее собственным, она была раз и навсегда отсечена от него. Но на охоте, почуя в морозном воздухе запах зверя, она пробуждалась от тяжелого сна, ее больная меланхолия и отрешенность исчезали; припадая к гриве коня, она летела вперед. Случалось, в замок Чахтице забредали цыгане со своей дикой музыкой и вакхическими танцами. Эржебет оживала, глаза ее загорались злобным, не свойственным обычным женщинам огнем. Сорвав с себя меха, она пускалась в пляс с цыганками, растрепанная, с черной волной волос на груди, с красными губами, но все такая же бледная. Она пила вино, осыпала цыган золотом, хохотала, но какая тоска душила ее…

- Господи, Боже мой! Какая тоска!

Эржебет была красива, тело ее не имело изъяна, она могла бы стать чьей-то иконой, если бы только пожелала. Но зверь, сидящий в ней, не давал ей расслабиться, стать женщиной, могущей быть счастливой. Звуки жизни слились в один неразличимый шум, и вот она одна перед свечой, опять шепчет свои заклинания. Она была темная, и никого не брала в расчет, вырванная из жизни, она бодрствовала, но не жила по-настоящему.

Трудно представить, что столь мрачный портрет мог соответствовать действительности. Но на фоне своих близких родичей Эржебет уже не кажется столь нереальной фигурой. Ее кузены Батори-Шомъе были королями Трансильвании и Польши, темпераментными и жестокими людьми. Между Габором, королем Трансильвании, и его сестрой Анной существовала инцестульная любовь и даже были рождены две дочери, умершие в отрочестве. Жизнь порочного, патологически жадного Габора прервалась внезапно: он умер от руки наемного убийцы. 

Польский король Штефан Батори, дядя Эржебет, умер в ужасных муках от эпилепсии – наследственной болезни семьи. Другой дядя, Иштван, наместник Трансильвании, был жестоким человеком, отпетым мошенником и отъявленным лжецом. Еще один ее дядя, Габор, живший в Эчеде, был одержим бесами. Маленькая Эржебет не раз видела, как он бился в судорогах, издавая горлом такие звуки, от которых у девочки волосы шевелились на голове.

Клара Батори, тетка Эржебет по отцовской линии, дочь короля Трансильвании Андраша IV, известная в свете садистка и лесбиянка, любившая развлекаться в постели со служанками, пережила четырех своих мужей, с двоими из которых расправилась по собственной инициативе. Личность была настолько скандальная, что, в конце концов, ее признали «недостойной носить имя Батори». Ее экстравагантность и ветреность были такой степени, что она, не гладя на ранги, подбирала для себя любовников на всех дорогах Венгрии. Увлекшись, одному из них подарила замок; именно там трагически закончилась жизнь обоих. Они попали в руки туркам. Юношу, как дичь зажарили на вертеле, а Клару насиловал целый отряд. Потом ей, еще живой, перерезали горло.

Смерть ее отца, Андраша Батори, так же была драматичной. Его убили на горном перевале, отсекли голову и надругались над телом.

Эржебет увлекалась черной магией. Рассказы о дьяволе не пугали ее, она знала толк в колдовских снадобьях, случалось, ведьмы посещали ее замки. Она была так же смела и жестока, как мужчины ее рода. Добродетель и смирение не входили в число ее достоинств. Под сенью фамильного герба, в сумерках времени как гордо держится эта женщина! Опасностью, страстями, отгремевшими горной грозой, и тишиной склепа веет от ее биографии, и все ее предки стоят у нее за спиной с мечами в руках.

Род Батори является ответвлением еще более древнего рода Гуткелед. В XI веке его основатели, братья Гут и Келед, покинули Германию и обосновались в Венгрии. В 1279 году король Ласло IV за военные заслуги наградил представителей этого рода Ходаша, Дердя, Бэнэдэка и Бэрэцка замком Батор в графстве Сабальч. С 1310 года замок принадлежит одному только Бэрэцку, и с этого времени его потомки стали носить имя Батори. В 1325 году шляхетский род получил фамильный герб: крылатый дракон держит в лапах щит, обвив его хвостом, на щите горизонтально изображены три зуба дракона.

Существует семейная легенда, согласно которой Витус, один из первых представителей Гуткельдов, убил дракона, получив прозвище Батор, и замок в придачу. Итак, род Батори восходит к 1310 году; от него пошло несколько ветвей. Старшая ветвь – Батори-Шомъе, позже Баторе-Симолины и Батори-Санисьлефи. Младшая родовая ветвь – Баторе-Эчед – ведет свою историю от Лекеша, младшего сына Бэрэцка. Он владел землями у Сатмаре, а позже, с легкой руки короля Карла Роберта, и областью Эчед, называемую иногда Ньирбатор.

Семья была богаче самого короля, пользовалась огромным авторитетом. Когда в 1610 году вскрылись ужасные преступления Кровавой Графини, именно родственники смогли повлиять на короля, и спасли Эржебет от публичной казни, считавшейся несмываемым позором. Ее могли не поддерживать, но осуждать во всеуслышание не стали бы никогда. Что бы она ни совершила, она всегда оставалась для членов семьи своей.

Эржебет знала о власти, данной ей магией и кровавой луной, под которой она родилась. Так похожая на своих родственников, она никому не позволяла подходить слишком близко, скрывала свои порочные импульсы. Это, правда, было семейное – они все в той или иной степени, испытывали недоверие друг к другу. Безупречная, с эмблемой клыков дракона на одежде, в жемчужной диадеме, она оставалась наедине со своим безумием, самовлюбленностью, подозрительностью и мучительными видениями.

Охота в ночном лесу давно стала ее привычкой. Как призрак в белом платье скакала она в стволистой мгле, прислушиваясь к шепоту и крику леса, к неясному, полуреальному раю или… аду. Она не испытывала угрызений совести, безумие было ее путеводной звездой, и то, что в глазах других казалось падением, для нее было полетом.   

Садистские наклонности Эржебет рано или поздно привели бы ее на эшафот. Ей уже было мало просто избивать служанок, ее воображение, питаемое изуверскими воспоминаниями детства, подсказывало ей изощренные пытки. А с появлением Дарвули, ведьмы, пришедшей с бескрайних равнин, стало еще хуже. До конца своих дней Эржебет помнила ту девушку, убитую ею впервые. Чувство было такое, словно в ней самой что-то умерло и воскресло. До того дня Эржебет ничего подобного не испытывала. Вспоминала, и горячая волна окатывала ее с головы до ног, снова и снова, всякий раз.

Педантичная, как все психопаты, она вела дневник, в котором детально описывала каждое убийство. У нее была еще одна тайна, нисколько не проливавшая свет на ее личность. Эржебет, как и ее тетка Клара, была лесбиянкой. Она знала толк в женской красоте, она окружила себя женщинами, мучила и убивала их.

***

В католической Венгрии Эржебет находила в себе смелость быть протестанткой. В какой-то степени она верила в Бога, но не была религиозной. Вопреки проповедникам, возглашавшим с амвонов о благостной райской жизни, высшим благом Эржебет считала эту жизнь, здесь и сейчас. Но, каких бы убеждений человек ни придерживался, он никогда не сможет стать творцом, если жестокость становится способом его существования.

Она подолгу жила одна в своем замке, чьи толстые стены не прогревались даже летом, где было так мало места для жизни, зато подземелья расходились на десятки километров, а стены были прошиты слуховыми окошками и тайными ходами, где было так много оружия, а в башнях гнездились летучие мыши. Она так много времени проводила в одиночестве, перед своим темным зеркалом в тяжелой раме, любуясь собой, меняя платья и драгоценности. Случилось так, что она стала центром своей собственной вселенной, где не было ничего, кроме этого огромного, вечно голодного «Я». Другие стали просто инструментом, средством для ее существования, они были не «Я», и поэтому с ними можно было жестоко обходиться, мстить, убивать, это никак не нарушало гармонии ее мира.

Она пробуждалась от своего сна, когда в замок ненадолго приезжал ее супруг Ференц Надашди с компанией таких же грязных, грубых, отъявленных рубак, как он сам. Замок наполнялся лаем охотничьих псов, запахом военных лагерей, солдатской бранью, дымом открытых очагов на заднем дворе, где слуги забивали скот и зажаривали туши на вертелах. Эржебет ни на минуту не отходила от мужа, вместе с ним пила, крепко выражалась и хохотала, на охоте их кони скакали голова к голове, Эржебет вся стремилась навстречу ветру, мчалась, обгоняя свою тень. Дремучие леса, окружавшие замок, как всегда открывали ей свои объятия, и она проносилась по своим землям, глядя на их долины и нивы, укрытые серыми туманами, горы в хрустальном воздухе и яркое солнце на сумасшедшем небе, от которого по телу пробегала дрожь. Это бывали безумные дни. А ночи…

Отношения мужчины и женщины в те времена строились не на нежности, в них не было ничего от романтики. Это была животная страсть, грубость во всех ее проявлениях. Они оба бывали пьяны, они дрались, если Ференцу приходило в голову приревновать ее к кому-то из гостей или воображаемых любовников, но утром, просыпаясь в его объятиях, она знала, что принадлежит ему, и снова желала его. Кстати, любовники у Эржебет были, и, отнюдь, не воображаемые. Но, они сменялись, не оставляя ни следа, ни воспоминаний, не сумев приручить ее, так и оставшись для нее никем – один за другим. Любила ли она Ференца?  Может быть… Как тут что-то скажешь за женщину, для которой единственной открытой дверью была дверь к себе самой? Но она была с ним одной крови, дышала одним воздухом, то, что нравилось ему, нравилось и ей. Она так же, как он, была нечувствительна к чужой боли, могла стойко выносить холод и лишения, и она так же была способна на убийство. Может быть, это тоже одно из проявлений любви.

Всякий раз Эржебет сама выходила встречать мужа, в нарядном платье, жемчугах, юная, бледная, с дерзкими глазами. Время проходило быстро, Ференц уезжал, и она снова оставалась одна, растерзанная, растревоженная, обреченная на новое ожидание. Под покровом темноты в замок приходила ведьма, одна из тех, что давно проторили сюда дорожку, неся приворотное зелье для нового визита мужа-воина. Так продолжалось 30 лет ее замужества, где в главной роли была не любовь, а война. Тридцать лет ожидания, прерываемого краткими мгновениями, когда она неистово отдавалась мужу и рожала детей.

Ференц любил свою жену, восхищался ее красотой и… боялся. Было в ней что-то такое, что смущало и тревожило его: эта бледность, болезненный изгиб губ, быстрый внезапный взгляд черных дьявольских глаз, жалящий, как острый клинок. Он подозревал, что она живет скрытой от него жизнью, жизнью хищника. Ференцу было известно, что она истязает своих служанок, но это мало волновало его. Наказание нерадивых слуг было обычным делом, а в подробности он не вникал. Ему, уставшему от бесконечных походов, было попросту не до этого.

Точно неизвестно, когда Эржебет начала убивать, но есть мнение, что еще при жизни мужа. Не исключено, что Ференц не знал об этом, или предпочел закрыть на преступление глаза. Для него она была безупречна, ее образ навсегда запечатлелся в его сердце: амазонка в черной шляпе с пером аиста, обладающая красотой не этого мира, питающейся из источников вечного мрака, гордая, самолюбивая, опасная, убивающая на охоте все живое.

Характер ее был невыносим, она не подчинялась человеческим законам, она была всецело во власти луны, ее бледного мертвого света, химер и странных видений, громоздящихся там, снаружи, за вуалями ночи. Этот свет имел над ней власть, и Эржебет не могла бежать, ничего не могла с этим поделать. Она вдруг начинала томиться, сон покидал ее, она все порывалась куда-то, и не знала – куда. Резкая головная боль и ослепление могли настигнуть ее внезапно, опрокинуть, раздавить, и в одно мгновение она облетала все царства. Это было дикое наслаждение, сродни сексуальному. И полное отупение после приступа. Наследственная болезнь – эпилепсия – рано пустила в ней свои корни. Эржебет снова ощущала голод, и когда на нее накатывало, остановиться она уже не могла.

В отсутствие мужа Эржебет все же находила развлечения под стать себе. Она собирала вокруг себя шумную орду маргиналов, ублюдков, представителей социального дна и криминальных элементов, всегда готовых погулять на чужой счет, и в каретах, с цыганами, под звон гитар, мандолин, бубнов, под стук кастаньет и плач скрипок они кочевали в обширных владениях графини, от замка к замку. Охота, оргии, пьянство были основными их занятиями, это еще больше расстраивало и без того не блестящие дела имений.

Наследственность как угроза нависала над ней, в жилах бродила дурная кровь, действуя постепенно и неотвратимо, как медленный яд. Эржебет обзавелась приспешниками, которые были верны ей, как псы, выполняли все ее требования, ели из ее рук и были повязаны с ней кровью. Это были настоящие человеческие отбросы, для них было выгодно находиться рядом с графиней, и они ревностно хранили тайну своей госпожи. Главными надзирателями и «сборщиками» были карлик Уйвари Янос, по прозвищу Фицко, злобное существо отвратительного вида, Йо Илона, кормилица всех ее пятерых детей, и ключница Доротея, пристанище всех мерзостей. 

С этими негодяями графиня спускалась в подземелья,  и там, кружа, словно хищная птица, находила комнату, никогда не видевшую дневного света. Туда Фицко приводил девушку, назначенную в жертву Кровавой Графине, и пока гости наверху пили и шумели, Эржебет, возбужденная, растрепанная, одетая, как простая девка, истязала свою жертву. Она испытывала наслаждение от того, что творила, и наслаждение это подпитывалось дьявольской тайной: те недоумки в залах не слышат криков жертвы, никогда не узнают, что здесь происходит. Никогда!

В замках графини больше половины слуг были мужчины, но они не присутствовали при убийствах (за исключением Фицко). Только несколько женщин были в курсе происходящего, запуганные до смерти, либо с такими же садистскими наклонностями, они были в услужении главных палачей Фицко, Илоны и Доротеи, убирали трупы и замывали кровь.

Когда волна эйфории откатывала, и графиня приходила в себя, гости быстро ей надоедали, она пинками выгоняла их из замка, напутствуя грязной бранью, и те могли считать, что им еще повезло. Если настроение было подходящим, она устраивала псовые травли этих паразитов, умудрявшихся за несколько недель проматывать целые состояния.

Гнездом графини был Чахтицкий замок, самый мрачный и отдаленный, стоящий на вершине холма, посреди океана первобытных лесов, уходящих за горизонт, чьи шпили прокалывали низкие тучи. Из всех 16-ти замков, которыми владели Эржебет и ее муж, она выбрала именно этот.

***

…Дождь лил такой силы, что его ледяные струи проникали за ворот плаща. Дорога на холм раскисла, и кони, несущие двух всадников, постоянно оскользались. В замке их ждали. В сторожке горел свет, оранжевая щель окошка была маяком, на свет которого они шли. Впрочем, и без этого они не заблудились бы. Одна створка ворот стояла приоткрытой, и всадники въехали во двор. Горбатый карлик с фонарем бросился под ноги коням. Всадники спешились. Один бросил другому поводья и, не оглядываясь, направился к крыльцу вслед за карликом, торопливо ковылявшим впереди.

Этот гость появлялся в замке редко, неожиданно и всегда под покровом темноты. На нем был мужской костюм, лицо скрывала маска, но хитрый Фицко сразу понял, что это женщина, что она не принадлежит к семье, и то, что она, несомненно, высшего сословия. Кем она являлась и откуда приходила, было неизвестно. Но вот зачем, палачи Эржебет знали очень хорошо. В такие ночи в замке выли собаки, и кричали в лесу оборотни. Всякий раз гостья уезжала до рассвета, а старухи выносили в ров несколько тел убитых девушек. Лица их больше не были красивыми, они несли на себе следы мучений последних минут.

О том, что творилось в пыточных подземелья в такие ночи, даже Фицко не хотел знать. При этих убийствах никто никогда не присутствовал, это была еще одна тайна графини, коснуться которой не смел никто. По утрам, слыша, как старухи возятся там, окатывают водой из ведер стены, забрызганные кровью, чувствуя, как нарастает в нем панический страх, горбун подходил к раскрытой двери пыточной.

Голод на время притуплялся, Эржебет успокаивалась, сидела перед зеркалом, глядя на свое отражение. Там, за окном, мерцал свет, и крупные мокрые хлопья падали в безветренной ночи.

У нее с Ференцем было пятеро детей: старшая Анна, Екатерина, Миклош, Урсула и Пауль. Всякий раз, ощущая в себе зарождение новой жизни, она не испытывала радости, единственное, чего она хотела, это поскорее избавиться от бремени, так уродовавшего ее. Родовых мук она не страшилась, но ненавидела, считая оскорблением для себя.

В возрасте 11 лет Эржебет была обручена, а в 15, в 1575 году, стала женой Ференца Надашди, принадлежавшему к древнему дворянскому роду с богатой историей. Ференц родился 6 октября 1555 года, на момент женитьбы на Эржебет ему было 20 лет. Он был непритязателен в быту и не обладал изысканными манерами, с юных лет проводил все свое время в военных учениях на австрийской границе. Война была для него, так же как и для его отца, призванием и смыслом всей жизни. Вскоре после свадьбы, состоявшейся во Вранове, молодой супруг вернулся в войска, оставив Эржебет на попечение своей матери. Они переехали в Чахтицкий замок, которому отныне суждено было стать резиденцией Кровавой Графини, где, говорят, и по сей день в его развалинах слышны стоны замученных девушек и самой графини.

Целыми днями юная Эржебет бродила по замку, изнемогая от скуки, вспоминая супруга и жаркие, страстные ночи во Вранове. Проводила часы перед зеркалом, примеряя свои драгоценности. Этого занятия Оршоля не одобряла, считая, что у Эржебет теперь одна задача – принести мужу-воину наследника. Эржебет стискивала зубы от бешенства, когда свекровь снова и снова подходила с одним и тем же вопросом, но, усилием воли сдерживая себя, опускала глаза и смиренно качала головой. Ее приводила в ярость мысль, что ее воспринимают как самку, обязанную принести породистое потомство. Когда приезжал Ференц, ночи снова были полны страсти, но иметь детей Эржебет отказывалась.

Через 3 года после свадьбы, в 1578 году, Ференц был назначен командующим войсками в войне против Османской империи. С этого времени домом Ференца стал лагерь, а в замок к жене он совершал лишь краткие набеги. Мало известно, каким он был человеком в обычной жизни, но его жестокость к туркам была прямо-таки маниакальной, за что его прозвали Черным Витязем. Детей Эржебет все-таки родила, правда, после смерти свекрови, которая умирала с чувством выполненного долга, а как же иначе, ведь она женила сына на такой прекрасной девушке! Правда, внуков понянчить не удалось, это было единственное, что омрачало дух Оршоли.

Обручена Эржебет была не по любви, да и о какой любви можно было вести речи с маленькой девочкой? После помолвки ее сразу же увезли в замок Шарвар, принадлежащий Надашди, где ее воспитанием занялась будущая свекровь. Ференц уже тогда часто пропадал в войсках, а когда приезжал домой, с удивлением смотрел на угрюмого ребенка, предназначенного ему в жены, которого выводила к нему его мать, Оршоли, пожимал плечами и уходил. У него были заботы иного рода, и грязь из-под копыт лошадей ему была привычнее крахмальных простыней, о которых так заботилась его мать.

В Венгрии не утихала яростная междоусобная борьба феодалов, учащались столкновения с турками, перешедшие в активные захватнические действия Османской империи, результатом которых в первой половине XVI века стало прекращение существования единого Венгерского Королевства. В мгновение ока его растащили по кускам. Северные и западные области Венгрии оказались во владении могущественной династии Габсбургов, расширив Священную Римскую Империю, в составе которой уже находились Нидерланды, Австрия, Германия, Чехия, Испания, часть Италии. На востоке находилась Трансильвания, принадлежавшая Венгрии с XI века, политически зависимая от Османской империи, однако свободная во внутренних делах. В Трансильвании с 1571 года правил дядя Эржебет – Штефан Батори; помолвка, пришедшаяся как раз на начало правления, должна была связать два могущественных клана: Батори и Надашди.

Династия Надашди пользовалась благосклонностью императоров Священной Римской Империи, в то время поддержка Вены много значила, Габсбурги были на взлете своего могущества и власти, оказавшейся тяжелее турецкого ига. Союз с Надашди для Баториев был чрезвычайно выгоден. Венгрия в своем развитии от других европейских стран отставала примерно на 200 лет. Это было раздробленное феодальное государство, где землевладельцы были вспыльчивы, драчливы и постоянно воевали: то с соседями, то с мятежниками, с Габсбургами или турками. Что касается власти в собственных владениях, то она была абсолютной; согласно феодальным законам, землевладелец нес всю полноту ответственности за происходящее в его владениях, имущество и живущих там крестьян. Вмешиваться в дела соседей считалось дурным тоном. Поэтому преступления Кровавой Графини так долго оставались в тени.

Во время частых отлучек мужей, их жены, оставаясь в замках, вели жизнь, которая была по вкусу обыкновенной посредственности. Окружали себя толпами сластолюбивых поклонников, довольствуясь пошлыми супружескими изменами, потихоньку продавали в Турцию самых красивых девушек, иногда покидали хорошо укрепленные замки и отправлялись в гости к соседям.

Может быть, и Эржебет стала бы такой же пышнотелой, надежной, как земля, хозяйкой и матерью многочисленного семейства, будь в ней хоть капля того смирения и той глупости, которые нужны для этого. Будь она хоть сколько-нибудь нормальной. Но ее темперамент, отвага, гордость, все события жизни, наслоившиеся одно на другое, не позволили ей этого. Она могла бы стать новой Жанной д’Арк, сражаться рядом с мужем за короля и страну, но вместо этого укрылась за толстыми каменными стенами от посторонних глаз, мучила и убивала свои жертвы, тех, кто перед ней заведомо был беспомощен. Вместо поля битвы, залитого ярким солнечным светом, она выбрала затхлый подвальный мрак. Произошло это потому, что не было в ней веры, она была ведома своими пороками, а высокий социальный статус позволил ей увериться в своей безнаказанности. И если в ее дневнике напротив женского имени стояла пометка: «она была хороша», значит, девушка последовала за другими, которых было уже слишком много.

В Вене на балах она стояла особняком, и на семейных сборищах, когда в чье-нибудь поместье съезжались представители клана, дома, в своем излюбленном замке – она всегда была одна. В шелках расшитых жемчугом, пышных рукавах, заканчивавшихся узкими манжетами, в куньем мехе, с белой кожей, которую оттеняли темные волосы и черные без блеска глаза, она сама была демоном. Другие женщины были ничем в сравнении с ней. Она была безупречна, притягательна, как магнетический свет свечи, она подчинялась только мистическим позывам своей сумеречной души. Она создала свой собственный мир, и однажды в нем заблудилась, и стала убивать, потому что жестокость стала способом ее существования, потому что она сама загнала себя в угол. 

В ее арсенале щипцы, клещи, ножи и огонь. Стоны, крики, мольбы о пощаде для нее звучат, словно музыка, подогревающая ее тщеславие, а действия соответствуют эпохе садизма во всех его проявлениях. Служанки графини жили в постоянном страхе, а замке существовала система наказаний. По каждому ничтожному поводу следовало избиение, длительный пост или заточение в подвале, где пищали крысы и стояла нестерпимая вонь от разлагавшихся трупов. Случалось, графиня убивала служанок, однако для этой цели были предназначены другие девушки, которых приводили «охотники за головами» Фицко, Йо Илона, Дорко и ведьма Дарвуля. О Чахтицкой Пани давно уже ходила дурная слава, но, несмотря на это, родители охотно продавали своих дочерей, стоило посулить им новые башмаки или несколько мелких монет. Условия жизни этих девушек у родительского очага зачастую бывали хуже, чем у домашнего скота, крестьяне, отдавая своих дочерей графине, верили, что обеспечивают им лучшую долю. Крепкие голубоглазые красавицы поднимались за посланниками графини на холм, входили во двор Чахтицкого замка и пропадали навсегда.

Ни одной из жертв Кровавой Графини не удалось умереть быстро. Им приходилось выдерживать сильнейшие мучения, а некоторые свои последние дни проводили в подвале замка, под чьим закладным камнем лежали останки девушки. В средневековой Венгрии существовал зверский обычай: перед началом строительства хватали первую попавшуюся молодую женщину и заживо закапывали там, где поднимутся величественные башни. Это якобы должно было обеспечить продолжение рода. Чтобы жертва графини продержалась как можно дольше, ей давали пищу и время для отдыха между пытками. Стоны девушки доводили графиню до экстаза, почти экзальтации, она грязно выражалась, выкрикивала угрозы, наносила раны своей жертве сама или смотрела, как это делают другие. «Еще! – кричала она. – Еще! Сильнее!» Вид мучений другого, вид крови давал мощный импульс наслаждения, сродни оргазму. Издевательства всегда заканчивались одним – сладострастным убийством. И Фицко отправлялся на поиски новых жертв.

При убийствах, как правило, присутствовало несколько доверенных лиц. Были, правда, и случайные свидетели творящихся в замке ужасов, но эти люди хранили молчание до самого суда.

В 1604 году умер супруг Эржебет, ее рыцарь, единственный мужчина, который для нее что-то значил. Он не дожил и до 50-ти лет, растратив свой жизненный потенциал в бесконечных походах и сражениях. Сорокачетырехлетняя Эржебет осталась одна. По меркам той эпохи она была уже пожилой женщиной, с целым выводком детей, судьбу которых обязана была устроить. Двух старших дочерей она выдает замуж, сына Пауля передает на воспитание Эмерику Медьери, своему заклятому врагу, надо сказать.

Она порывает все светские связи; отныне Чахтицкий замок становится ее единственным местом пребывания. В мире, где нет Ференца, ее одиночество непререкаемо, возведено в абсолют; при свете свечей она вглядывается в свое отражение. Красота Эржебет не поблекла, наоборот, она в самом расцвете своей сексуальности. Кожа по-прежнему бледна и бархатиста, густые ресницы обрамляют глаза, обладающие этим медленным магнетическим взглядом, но… Уже появились изменения, видимые только ей, но что, если кто-нибудь другой их увидит? Неужели это конец, неужели молодость в прошлом, и отвратительная старость стоит у порога, которую предрекла ей та мерзкая, беззубая бродяжка, которую она встретила на дороге неподалеку от замка? Вспылив, Эржебет приказала своим телохранителям убить старуху за дерзость, но вдруг по лицу, изъеденному оспой и морщинами, промелькнула улыбка. Чья? На мгновение Эржебет показалось, что перед ней стоит девушка, юная и свежая. Чья это была улыбка? Она не знала. Улыбка промелькнула в дальнем закоулке сознания, и пропала во мраке. Но в этом был какой-то скрытый смысл, который она почти расшифровала, код молодости, который ей почти удалось взломать. Эржебет очнулась. Старуха была уже далеко в поле, хотя вот только что стояла здесь. Эржебет дала шпоры коню и полетела к замку.

Вот как случилось, что теперь ей стала необходима кровь девушек. Она вновь обратилась к черной магии, которой увлекалась в юности. Теперь она забирает кровь девушек всю, до последней капли, обмазывается ею, и глухими ночами поднимается на самую высокую башню, где порывы холодного ветра сменяются его ровным сильным давлением. Она читает заклинания, обращается к бледной, злой луне, под лучами которой пришла в этот мир. Если не помогают обычные средства, поможет колдовство, но свою молодость Эржебет не отпустит.

Иногда Эржебет слышит голос совести; она говорит, что еще не поздно остановиться, что Эржебет еще может найти утешение в церкви, спасти свою душу.

- Хорошо звучит. Заманчиво и интригующе, - говорит Эржебет. – Только непонятно, что это значит.

Убийства продолжались много лет, за это время Эржебет Батори убила несколько сотен девушек. Она уверовала в свою безнаказанность, в то, что ее высокий социальный статус сделает ее недосягаемой для правосудия, в то, что частная жизнь землевладельца скрыта каменными стенами замка, и никто не имеет права в нее вмешиваться.

Однако информация просачивалась, высокие крепкие стены, которым она так доверяла, не смогли удержать шепоты ужаса, которые расползались по окрестности, как проказа. Эржебет с ее характером не трудно было заводить врагов; это были враги как личные, так и клана Батори. Одни были просто пошлые завистники, другие – могущественные, обладающие статусом и авторитетом. Одним из таких был Эмерик Медьери, воспитатель сына Эржебет, вхожий в свиту короля Матиаша. По каким-то причинам он ненавидел графиню, и даже, говорят, публично поклялся погубить ее. Возможно, этому человеку стала известна тайная жизнь графини, может быть, в дело вступили религиозные убеждения. Напомним, члены семьи Батори были протестантами в католической Венгрии, с приходом к власти короля Матиаша на протестантов начались гонения. А могло быть и еще проще: огромные владения Эржебет кому-то не давали покоя.

Эмерик Медьери начинает полномасштабную компанию против Эржебет. Обвинения следуют одно за другим, а Эржебет, потерявшая над собой контроль, продолжает убивать, эта страшная тайна вырывается, наконец, из-за стен замка и становится достояние общественности. Свидетелем обвинения стал новый священник в Чахтице, который, не в пример прежнему, не стал мириться с происходящими в замке убийствами. Над Эржебет Батори сгустились черные тучи. По приказу короля начинается тайное следствие, и в январе 1611 года в замке Бисе судья приговаривает графиню к публичной казни – отсечению головы. Ей, Эржебет Батори, так привязанной к жизни, придется умереть? За что? У нее не укладывалось это в голове.

Клан Батори не может допустить такого унижения. Сначала семья добивается отмены публичной казни, а затем – замены смерти на заточение. Мир отвернулся от Эржебет, мир, который всегда был чужим для нее. Ее замуровали в башне замка Чахтице, так любимого ею, наедине с зеркалом, которое видело слишком много смертей, навеки, на бесконечных три года…    

Это отрывки из судебных материалов. Допрос приближенных слуг графини Эржебет Батори. Признания этих людей поражают воображение жестокостью действий и полным отсутствием раскаяния.

 Уйвари Янос по прозвищу Фицко.

- Как долго вы жили в замке графини?
- 16 лет, с 1594 года, меня насильственно привел Мартин Чейте.
- Сколько женщин вы убили?
- Я не помню, сколько всего, я убил тридцать семь девушек, госпожа пятерых из них закопала в яме, когда пфальцграф был в Пресбурге, двух - в маленьком саду, в пещере, двух - в церкви в Подоли. Еще две были привезены из замка Чейте, и их убила Дорко.
- Кого вы убивали? Откуда привозили девушек?
- Не знаю.
- Кто привозил их?
- Дорко и еще одна женщина отправлялись на их поиски. Они заверяли родителей, что девушки будут в услужении у графини, и с ними будут обращаться хорошо. Мы целый месяц ждали последнюю девушку из отдаленной деревни, и она была убита сразу же. Женщины из различных деревень соглашались поставлять девушек. Я сам уходил шесть раз на поиски вместе с Дорко. Была женщина, которая не убивала, а только захоранивала. Женщина по имени Яна Барсовни также нанимала слуг из округи Тапланафальв; также женщина, хорватка из Шарвара и жена Матиаша, которая напротив дома Жалай. Одна женщина, Цабо, привозила девушек, даже свою дочь, хотя знала, что та будет убита. Йо Илона тоже привозила их. Ката никого не привозила, но захоранивала девушек, убитых Дорко.
- Какие пытки вы применяли?
- Им связывали крепко руки и избивали до смерти, пока все тело не становилось черным, как уголь. Одной девушке суждено было вынести более двухсот ударов, прежде чем она испустила дух. Дорко обрезала им пальцы один за другим, а потом перерезала вены.
- Кто участвовал в пытках?
- Била Дорко. Йо Илона раскаляла докрасна кочергу и прижигала им лицо, засовывала в рот раскаленное железо. Когда швеи плохо выполняли свою работу, их отводили в пыточную для наказания. Однажды сама госпожа вложила одной пальцы в рот и разорвала его. Женщина по имени Илона Кочишка тоже мучила девушек. Госпожа колола их иголками, она убила девушку из Ситки за кражу груши.
В Керецтуре была убита молодая знатная девушка из Вены; старуха спрятала трупы, а потом закопала их; я помогал им закапывать одну в Подоли, двух - в Керецтуре и одну - в Шарваре.
Госпожа всегда награждала старух, после того, как они успешно мучили девушек. Госпожа сама разрывала тела девушек щипцами и разрезала кожу между пальцами. Она выводила их обнаженных зимой на улицу и окунала в ледяную воду. Даже здесь, в Биче, когда госпожа собиралась уезжать, она заставила одну служанку стоять по шею в ледяной воде; та пыталась сбежать и за это была убита.
Даже если госпожа не мучила их сама, это делали другие. Иногда девушек на целую неделю оставляли без еды и питья; нам запрещалось приносить им что-либо. За какую-либо провинность швеи должны были выполнять работу обнаженными на глазах мужчин.
- Где закапывали трупы, и сколько их было?
- Была старуха, которая захоранивала. Я сам похоронил четверых. Они были закопаны в нескольких замках: Лезтитце, Керецтуре, Шарваре и Бечко. Эти девушки были заморожены заживо, так как их облили водой и выставили на мороз. Одна из девушек сбежала, но ее поймали.
- Графиня сама принимала участие в пытках?
- Иногда, но чаще она принуждала делать это других
- Где все происходило?
- В Бечко - в кладовке, в Шарваре - в безлюдной части замка, в Чейте - в прачечной и в подвальных каморках, в Керецтуре - в маленькой комнате для переодевания. В карете, во время путешествий, госпожа колола их иголками.
- Кто видел это или знал об этом?
- Мажордом Дежко Бенедек, слуги, Иезорлави Ионтек по прозвищу Железная Голова, убежавший в Нижнюю Венгрию и знавший о многом, так как развлекался с Эржебет Батори. Он похоронил много девушек, но никто не знает где.
- Сколько времени графиня занималась пытками?
- Все началось, когда еще жив был ее муж, но тогда она никого не убивала. Граф знал обо всем, но не обращал особого внимания. Только с появлением Дарвули пытки стали более жестокими. У госпожи была маленькая шкатулка с зеркальцем, глядясь в которое она произносила заклинания целыми ночами. Колдунья Майорова из Майавы приготовила специальное зелье, которое принесла Эржебет, и искупала ее однажды ночью в воде, которую использовала потом для приготовления теста. После она отнесла оставшуюся воду в реку. После того как она искупала ее второй раз в оставшейся воде, она замесила в этом корыте тесто для пирога, который предназначался королю, пфальцграфу и Меджери. Те, кто съели его, заболели.   


Признательные показания Йо Илоны.

Она находилась в услужении у графини 10 лет, ее взяли как няньку к трем девочкам и Палу Надашди. Она не знала, сколько девушек было замучено, но сказала, что очень много. Она не знала ни их имен, ни откуда они. Сама лично убила около 50 девушек.
Она била девушек жестоко, Дарвуля обливала их холодной водой и оставляла так на всю ночь на холоде. Сама графиня клала им в руки раскаленные монеты или ключи.
В Шарваре Эржебет на глазах своего мужа Ференца Надашди раздела молодую девушку, его родственницу, вымазала ее медом и выставила в саду на растерзание муравьев и насекомых. Ей, Йо Илоне, поручали класть масленую бумагу между ног девушек и поджигать ее.

Цабо из Вены привозила много девушек в обмен на деньги и одежду. Силвачи и Даниэль Ваз видели, как госпожа раздевала и мучила девушек. Она убила даже Зитчи из Экседа. Женщинам, приводившим девушек, раздавали подарки - жакет или новую юбку. Дорко перерезала им вены на руках ножницами. Было столько много крови, что надо было разбрасывать уголь вокруг кровати графини и менять ей одежду. Дорко также надрезала распухшие тела девушек, а Эржебет разрывала их щипцами. Однажды около Вранова она убила девушку, которую Йо Илоне было поручено немедленно похоронить. Иногда их закапывали на кладбище, иногда под окнами. Даже в ее замке в Вене графиня искала место, где она могла бы мучить. Постоянно приходилось мыть стены и пол. Когда Дарвулю разбил паралич, за мучения принялись другие слуги.

Она не знала, где захоранивали все трупы, но в Шарваре пятерых зарыли в яму для хранения зерна. В Керецтуре школярам платили за то, чтобы они закапывали тела. Куда бы ни приезжала Эржебет, она первым делом искала подходящую комнату для пыток.
Бальтазар Поки, Штефен Ваги, Даниэль Ваз и другие слуги знали обо всем; знал и некто Кошма. Ио Илона не знала, сколь долго все это продолжалось, так как, когда она поступила на службу, пытки уже практиковались. Дарвуля научила Эржебет самым изощренным пыткам; они были между собой очень близки, Йо Илона знала и даже видела, как Эржебет прижигала девушкам вагину свечой.


Показания Дорко.

В услужении пять лет, служила Анне Надашди до ее замужества. Йо Илона сделала ей протекцию. Девушки поступали из различных мест. Барсовни и вдова по имени Коечи из деревни Домолк приводили многих. Она добавила, что графиня мучила девушек раскаленными ложками и прижигала им подошвы утюгом. Она рвала их плоть в наиболее чувствительных местах, например груди, маленькими серебряными щипчиками. А когда графиня болела, девушек приводили к ее постели, и она кусала их. За одну неделю умерли пять девушек; Эржебет приказала их бросить в комнату, и, когда она уехала в Шарвар, Ката Бенизки должна была закопать их в яме для зерна. Иногда, когда трупы не удавалось скрыть, их хоронили с участием пастора. Однажды она вместе с Ката и слугой отнесла девушку на кладбище в Подоли и закопала ее.

Эржебет мучила своих служанок, где бы ни находилась. На остальные вопросы Дорко ответила так же, как и первые свидетели.