Вспомнилось

Запах крапивы и чуть подвяленной скошенной травы, куст персидской сирени, мальчишка, упавший с велосипеда… – и время устраивает мне сердцебиение, отбросив почти на полвека назад.

Вижу… Сидим с подружкой на корточках у ручья около забора, в белых панамках, синих трусах и сандалиях. Ковыряем прутиками камушки на дне, ищем головастиков. Пахнет крапивой после дождя. Дача.

Меня окружает огромный мир, придуманный и воплощенный кем-то очень добрым, и нет никого в моей тогдашней маленькой жизни, кто бы не понимал этого:  Финский залив все взрослые называют морем, шиповник с мелкими белыми цветами – розой, а маленький, снимаемый нами на три летних месяца сарайчик с керосинкой на улице –дачей. С пяти своих лет и до сих пор я тоже именно так всё это и называю – море, розы, дача… Меня сейчас, конечно, поправляют те, кто любит точность – нашла, мол, море… лужа! – но я только улыбаюсь.
 
Каждый год первые неделю-другую на даче нам, мелкотне, разрешают не спать часов до двенадцати ночи – тем, кто сам выдержит, конечно! Почти каждый вечер наши пап-мамы, празднуя начало, пекут в костре картошку, а огонь в темноте горит красивее, поэтому все ждут, пока хоть немного стемнеет. Посадив нас на скамью в ряд, нам моют ноги из лейки, надевают носки и не разрешают больше бегать. Можно только со всеми вместе сидеть и есть картошку с крупной солью. Я сама умею отколупывать черную шкуру, добираться до белой рассыпчатой вкуснятины… Моя мама всегда выносит тарелочку с постным маслом и мелко-накрошенным туда чесноком, а еще накалывает черный хлеб на веточки и жарит над углями. Это очень вкусно – повозить картошиной или поджаренным хлебушком в масле. Потом, в тазу, нам отмывают руки и носы.

Пап-мамы у всех хорошие, все очень разные, но хорошие. Мне нравится один мальчик, его зовут Дима, он не дачник, местный. Его папа – капитан! Или матрос. В общем, он в море работает. Дядьвова. Он очень смешит нас, прямо неудобно столько смеяться над взрослыми… Но мы не можем сдержаться – ему даже делать ничего не надо, посмотрит на нас, подняв одну бровь и прикусив ус, и минут на десять родители могут о нас забыть: мы, обессиленные от смеха, лежим животами на лавке, и лавка трясется…

Димина мама, Тётьтоня, самая красивая, не считая моей мамы. У неё, у Тётьтони, теперь ярко-белые волосы и красные ногти на руках и ногах, а по нашему двору и даже в огород она ходит в босоножках на каблуках. Все босиком или в шлепках, а она на каблуках. Нет, она и босиком тоже ходит, но только когда Дядьвова в море.

У Димы есть собака, болонка Микки, черненькая, вредная. Никогда не знаешь, какое у неё настроение. Дядьвова зовет её Баллон или Гризли. Это тоже необычно, как и всё у Димы – здесь у многих есть собаки и кошки, но они все беспородные, ласковые, общие… А Микки любит только Бабманю, Димину бабушку – очень маленькую, кривоногую  и тоже вредную. Когда Бабманя выходит из своего огорода и забирается на скамейку семечки грызть, Микки тут как тут, садится с ней рядом и рычит, не переставая, – а вдруг у Бабмани кто семечки захочет отнять?!

Каждый год по телевизору показывают четырех танкистов и собаку. Телевизор есть только у Димы, и Тётьтоня нам всем разрешает  приходить и смотреть – она не только красивая, но и добрая. Если мы, конечно, не будем орать и мусорить в доме. Когда мне было лет десять, на какое-то время я даже больше чем Диму полюбила одного из танкистов, Янека…

Через дорогу тоже сдают дачу, но там всё не как у нас. Там тихо. Мы видим иногда толстого мальчика,  выходящего из этого дома со своим дедушкой для прогулки по улице – тогда мы все бежим к забору и громко здороваемся, нам же интересно! – они вежливо отвечают, но никогда не останавливаются поговорить с нами. Мальчика зовут Гриша.

Мы с мамой ходим к морю не по дороге, а через лес по тропинке. Для этого нужно обойти дом, где живет Гриша. Это моя мама придумала так ходить – ей очень нравится персидская сирень, а её тут так много, что и дома-то самого не видно – поэтому мы каждый раз останавливаемся и тихонько дышим… вдыхаем красоту и аромат.

Однажды мы натыкаемся на Гришу – он тоже, оказывается, ходит этой тайной тропкой к морю.

– Ой, здрась, – говорю я. – Меня Маша зовут, а это мама моя. А ты Гриша?

Гриша старше меня года на три, а тяжелее килограммов на сто.

– Здравствуйте, очень приятно, – говорит мальчик.

Я смотрю на него, не отрываясь. У него милое лицо с веснушками, темные кудрявые волосы, светлые глаза. И огромное тело. Я молча разглядываю его.

– Маша, – говорит мальчик, – следующий вопрос, который ты мне должна задать, звучит так: а сколько ты весишь? – Гриша улыбается.

– Ничего подобного,  и не собиралась даже, – нагло, не моргнув, вру я. – Очень надо… Я хотела спросить, не хочешь к нам во двор приходить играть? У нас детей много. И на море тоже вместе можно, загорать-купаться… Ты тут с кем живешь? С дедушкой?

– С папой и бабушкой. Папу ты видела, а бабушка почти не выходит, на веранде сидит.

Ничего себе, это его папа…

– А загорать мне нельзя, у меня какие-то нарушения. Я думаю, вы заметили.

Мама сжимает мою ладонь в своей, хочет что-то сказать, спасти ситуацию – не получилось, видно, у меня вести приличную беседу, всё невпопад ляпаю! Но меня не остановить, и я опережаю маму: я лично, Гриша, ничего не заметила, никаких нарушений!

Гриша и мама смеются… И мы еще долго болтаем.

Вечером моя мама собирает нас всех в кучу.
– Значит так, спиногрызы, – говорит она, – будем взрослеть. Маруська моя уже начала… девочка моя! Дай поцелую… Если придет Гриша, обратите внимание как он красиво говорит, как он воспитан хорошо. Как вам повезло, что у вас появится такой друг!

– И не спрашивайте, сколько он весит! – не выдерживаю я.


                *****


Мы встретились случайно в аэропорту не так давно, оба летели в Москву – узнали друг друга сразу! А ведь последний раз виделись, когда мне было тринадцать… У него всё в порядке. Он такой же большой и необычный.
 
– Угадай, как зовут мою дочь? – спрашивает Гриша.