Хвост Трубой

                ХВОСТ ТРУБОЙ
Он был самый обыкновенный кот, каких много бегает по деревенским дворам. Гладкошерстный, черно-белый, с яркими желтыми глазами. Со мной он подружился быстро, то ли оттого, что чуял с моей стороны огромную симпатию к себе, выражавшуюся в лакомых кусках, которые я таскала ему из-за стола тайком от всех, то ли и я понравилась ему, потому что всегда имела желание завести кота или собаку, чему сбыться в то время было не суждено. Все произошло как-то само собой.
Он отличал меня по-особенному, терся головой о ноги, урчал и заискивающе смотрел в глаза, задрав свой черный хвост, от восторга чуть подрагивающий на самом кончике.  Имени у него не было. Да и какие имена в деревне! Так, покличут: «Кис-кис!» - и то хорошо.
Но хвост свой он держал так выразительно и крепко, так умело разговаривал им, что невольно привлекал к нему внимание. Вился хвост задиристо и кокетливо, как принято говорить, трубой. Так и прилипла к нему эта чудная кличка. Потихоньку кот стал на нее откликаться, и между нами установилось полное взаимопонимание.
Мы настолько привязались друг к другу, что Хвост Трубой сопровождал меня, даже когда я уходила довольно далеко от дома,  в магазин или на речку купаться. Он покорно плелся сзади, издавая негромкое мяукание, словно просил вернуться, но не отставал и терпеливо ждал, когда я, закончив свои дела, пойду домой. Тогда он резво бежал впереди, беспокойно оглядываясь на меня, не отстала ли. Ватага ребятишек, видя все это, смеялась и поддразнивала кота, но он не обращал на них никакого внимания, признавая хозяйку только во мне одной.
Симпатия наша росла день ото дня. Мы настолько были неразлучны, что, если нужно было найти меня, искали и кликали кота, присутствие которого означало, что я где-то  рядом. Деревенские коты не избалованы хозяйским вниманием.  С ними не сюсюкают и не нянчатся, как с городскими, а потому они более самостоятельные и независимые. Деликатесами их не балуют, и получить кусочек колбаски или мясца, яйцо или рыбешку – большая удача. Хозяева предпочитают использовать их по прямому назначению и на капризное «Мяу!» частенько отвечают грубоватым отказом.
- Чего клянчишь, - недовольно осуждают они, - вон в сарае полно мышей, ступай да лови! Нечего бездельничать да христарадничать! Вот те и мясо!..
Перепавший кусок коты с громким урчанием хватают в зубы и мчатся в укромный уголок, где с грозным рычанием жадно поглощают его. Хвост Трубой не был исключением. До меня жизнь его была довольно суровая, и теперь, вкушая что-нибудь вкусненькое, он блаженно посматривал на меня с чувственным урчанием. Баловали мы его с дедом вдвоем, кроша в миску яйца, куски колбасы и обрезки мяса, что несказанно выводило из себя бабку, которая считала это все напрасным баловством, которое портит кота.
- Чертедерито! – Вопила она и замахивалась на кота тряпкой. – Шел бы в сарай мышей ловить, а то трется здесь! И ты, черт старый, - напускалась она на деда, - очумел совсем, играт с котом, точно дитя како… Вота, вскочил: «Кис, кис!», - и ну пузом трясти перед ним! Тьфу! – Бабка сочно сплевывала и порскала кота.
Хвост Трубой опрометью мчался от нее и забивался под сундук, откуда высматривал, что будет дальше, пережидая бурю. Дед поначалу молчал. Но бабка не унималась и распалялась все больше. Тогда, потеряв терпение, дед переходил в контратаку.
- Пошла ты… - говорил он в сердцах и прибавлял крепкое словцо, от которого бабка чуть притихала, но еще долго продолжала бухтеть, бубня себе под нос.
Когда бабка уходила с террасы, где стояла  миска кота,  он потихоньку выбирался из своего укрытия и, скользя по дощатому  полу, бежал к приготовленной трапезе, после чего непременно находил меня, где бы я ни была.
По ночам он гулял и приходил, когда я уже спала, будя меня громким мелодичным урчанием. Он терся о щеки и ложился в головах, продолжая урчать прямо мне на ухо. И тогда с сундука, на котором мне стелили постель, звучал целый концерт, слышимый по всему дому.
Но однажды кот с гулянья не вернулся. Не пришел он и на следующий день.  Мы с дедом впали в тоску, и всех наших разговоров только и было, что про кота. Бабка, слушая нас, выходила из себя, раздражалась и ругала нас почем свет.
- Неча делать двум дуракам, - злилась она, - болтают,  сами не знают, что… Кот у них с языка не сходит!
- Жалко, бабаня, - хлюпала я, - кот-то какой! Такого больше не сыщешь!
- Да чертедерито, - возмущалась бабка, - вон их сколько бегат, нашли о чем жалеть!
Увещевать ее было напрасно, и мы с дедом замолкали, пока она не уходила куда-нибудь по своим делам. Кота не было дней десять, и дед уже решил, что случилось самое непоправимое, когда Хвост Трубой чудесным образом вновь очутился дома. Он не исхудал, не опаршивел, а все так же был весел и ласков. Я радовалась, потому что в отличие от деда, почему-то не верила, что он не вернется, а все время ждала, и ожидание это было предчувствием благополучного исхода. Даже бабка, увидев его, смягчилась и уже не бухтела на нас, а посматривала снисходительно и иронично, как на играющих любимой игрушкой детей.
Однако радость наша была недолгой. Недели две спустя, кот пропал снова и уже навсегда. Что случилось с нашим питомцем, осталось загадкой. Но в тот раз у меня уже не было предчувствия, что он вернется… Никто не приходил ко мне на сундук и не пел звонких песен на весь дом. И даже бабка долго не убирала его миску, словно не хотела отбирать у нас надежду на то, что кот жив.
По вечерам мы садились с дедом на крыльцо и молчали, говорить не хотелось. Место, на котором обычно лежал Хвост Трубой,  сиротливо пустовало. И уже никто из ребят не завидовал мне, когда он бежал за мной на речку и терпеливо скучал на берегу, в то время как мы радостно плескались в воде.
- Должно, пришиб кто… - озвучила наши думы бабка. – Долго ли…
По моему лицу потекли слезы. Я вспомнила его умные желтые глаза, дрожащий кончик хвоста и мне подумалось, что все это враки, что у животных нет души. Есть! И даже лучше, чем у иных людей…