О, Рудольф!..

(смех, овация)


Из цикла "Подробности"

От автора.
Я начинал писать этот цикл - "Подробности",- о том, чему свидетелем был сам, лично.
Сейчас разбираюсь в архиве, готовлю книгу к публикации.
Наиболее интересное отберу для книги.
Что-то опубликую здесь.



В Москву приехала Изабель Юппер, в честь чего нам показали “Мадам Бовари” Шаброля. Этот бесконечный сине-лиловый, наискучнейший Клод Шаброль!.. Если бы не артисты, можно было бы сойти с ума! И, конечно же, если бы не Юппер!
Великолепная актриса - это не нуждается ни в обосновании, ни в доказательствах. Я смотрел на нее (уже не на экране, после фильма) и долго пытался вспомнить, понять - на кого же она похожа? Кого она мне напоминает? И понял - саму себя.

Великолепна ее игра в венгерском фильме “Вторая жена”. Там есть сцена, когда ее героиня сидит в ресторане с капитаном какого-то гестапо, того отзывают, а потом официант ей сообщает, что господина капитана срочно вызвали, счет оплачен, и сдачу она может взять себе. Она отдает сдачу официанту (и как!) и принимается за сладкое - потрясающе беззаботная девчонка! И вот она в своем номере в гостинице, раздевается у зеркала, - и вдруг сзади вспыхивает свет! Она оборачивается - около постели сидит ее капитан и смотрит на нее. Я жду ее реакции - и вижу, как на миллиметр (есть ли мельче единица измерения?!) взлетают ее брови, при, казалось бы, абсолютно спокойном и почти отсутствующем взгляде. Не забуду эту мгновенную, крохотную, но наиточнейшую реакцию!..
Причем, надо отдать должное, Юппер - не просто порождение кинематографа, она безусловно талантливая театральная актриса.
В “Подлинной истории дамы с камелиями” идет сцена ее одевания: больная, умирающая, она собирается в театр. Ее одевает прекрасный мужчина - с огромной бородой и огромными, толстыми и нежнейшими руками. Кажется, она ничего не делает сама, все за нее делает он: поворачивает ее, одевает платье, застегивает, надевает браслеты, колье, серьги, - но невозможно оторвать от нее взгляда!.. К тому же, большинство киношных артистов не умеют играть такими большими кусками, - а тут минут пять подряд ее снимает камера, без монтажа... Потрясающе!


Я, к стыду своему признаюсь, никогда не читал “Мадам Бовари”. Точнее будет сказать - никогда не дочитывал до конца. Сначала я схватился за эту книгу, услышав от родителей о потрясающей Эмме Бовари, - но мне стало невероятно скучно, и книга улетела обратно на полку; тогда книги легко вылетали из рук... Потом книга Алисы Коонен придала истории Эммы некий новый смысл, новое тайное значение. И снова книга оказалась в моих руках, и опять я сошел с долгой дистанции...

Кто-то сказал, что графоман - это не плохо пишущий человек, а тот, кто, увидя чистый лист бумаги, не успокоится, пока не заполнит его с обеих сторон каракулями своих сочинений. Мне кажется, что Флобер - это гениальнейший графоман (к каковым я отношу и Льва Толстого).  Продраться сквозь висящие лианы его предложений, слов, описаний, - невозможно! Сплошной снегопад прилагательных, под которым изнемогаешь - и сворачиваешь с пути. Впрочем, может быть, мне просто было скучно, или я не дорос до вершин литературы...

...И я никогда не догадывался, что Эмма Бовари не жила в Париже! Я был уверен по началу романа, что окончание ее судьбы не разминется с Парижем, этим городом разочарований... Ее отсутствие в нем стало для меня огромным открытием. Или это просто инерция восприятия? “Город русской мечты” - все, что связано с Францией, непременно должно начинаться или заканчиваться в Париже...


...Одна сцена у Шаброля мне понравилась: он очень хорошо ее начал, но потом сам же и сломал. Эмма получает письмо от Рудольфа, - где он отказывается и от нее, и от их плана бегства, - и начинает подниматься с письмом по лестнице на второй этаж дома. Ее ноги уже скрылись на ступеньках в верхней части кадра, а весь кадр занимает ее тень, - свет падает откуда-то сверху. И я вижу тень Эммы на деревянной стене и - очень отчетливо! - дрожащий листок в ее руке. Ах, как жаль, что Шаброль тут же сменил кадр, и мы увидели глаза Эммы, читающей письмо... Ах, как жаль, - какая прекрасная могла бы быть сцена!..

В Киноцентре “Мадам Бовари” переводил на русский молодой переводчик Саша, фамилии я не запомнил. Первые полчаса он корректно и строго шел вслед за артистами, но, как только начались первые романы у Эммы, он разошелся. Он страдал, охал, мяукал от страсти, сюсюкал, - нам был представлен совершенно отдельный спектакль, абсолютно гениальный и безукоризненный в своей беззастенчивости. Кульминации своей он достиг в сцене жарких ночных поцелуев Эммы и Рудольфа на садовой скамейке. “О, Рудольф!..” - это с баритональным придыханием... “Рудольфик!..” - это уже тенором-альтом, полушепотом. И - наконец, - тихо взвизгнул: “Рудик!” - под гомерический хохот всего зала.
А такие выражения, как “высвистни его из дома”, просто восхищали.

...Если бы не “Рудик” и не Юппер, фильм смотреть было бы невозможно, - обменивались зрители после сеанса. Я вспомнил, как встретил этого “Сашу-Рудика” перед фильмом, нас знакомили, он страшно волновался: “Должна была переводить Маша, это было бы правильно, - уж больно женский фильм. Она заболела, вызвали меня...” Не бойся, Рудик, ты справился превосходно!..