Байки серебряной пуговки полные на сегодня

              Давным – давно  на  краю  села  Чернышево,  на  речке  Кусце  стояла  мельница.  Таких  в  округе  было  немало,  но  эта  была  особенная – помещик Петров  выписал  её  из  Германии,  как  и  мастеров,  которые   мельницу   поставили.  Она  не  только  молола  зерно,     но  и  подавала  воду  в  парковый  пруд  -  так  рассказывали  старинные  люди.  Теперь  этой  мельницы  давно  уж  нет,  но  когда  началась  наша  история,  мельница  вовсю  работала...
              Большой,   глухой  деревянный  ящик,  из  которого  зерно  попадало   в  жернова,  назывался    каморкой.   За  зерном  и  за   каморкой   смотрел  мужичок   Григорий  Смирнов.  Работал  он  возле  этого  ящика  почти  всю  свою  жизнь,  а  народ   и  его,  и  всю  его  родню  прозвал   Каморкиными.   Теперь   уж  немногие  знают,  что  такое   каморка,   но  в   Чернышеве    и  сейчас  живёт  дядька  Серёжа   Каморкин,     и  уж  точно     его  настоящую фамилию  знает только  почтальонка,     которая  разносит  пенсию.
              Жену   его  деда,   Григория,  звали  Настей.  И  было  у  них  трое  сыновей:  Александр,    Максимка,   и   Васенька.     Вечером   бывало       трудно  угомонить  мальчишек...    Дед  Феактист   загонит  их  на  полати   и  давай  сказки  или  истории    рассказывать.   Что  ни  вечер,  то  новая.  А  когда  дед  помер,  Григорий  сам  пробовал,  да  у  него   не  заладилось.  Настасьины  роcсказни  про  картошку  Глафиру  или  редьку  Нюрку   мальчикам  не  по  вкусу  пришлись.  Загрустили  дети.  Но  тут,  однажды,   как  всегда,  смотрел  Григорий  на  поток  зерна  и     увидел  в  нём  что-то  занятное,  успел  схватить.  Оказалось  это  занятное  маленькой  серебряной  пуговкой.   Конечно,  он  сразу  узнал   её -  это  старинная  пуговица  с  жилетки  отца...  И  откуда  она  тут  взялась?  Положил  пуговку  в  карман,  а  вечером  попросил  жену:  «Пришей  мне  эту  пуговицу  на  куртку,   не  зря  же  она  чудным  образом  мне  опять  в  руки  попала.   Буду  чаще  отца  добрым  словом  вспоминать».
             Тем  вечером  вернулся  Григорий  домой,  повесил  свою  куртку  на  гвоздь  у  печки,   поужинал  с  семьёй  и  спать  лёг.  Дети на  печку  залезли,    шушукаться  стали,   а  хозяйка  со  стола  убрала  и  у  лампы  с  рукодельем  села.     Тихо,  тепло,  уютно.    Вдруг  кто-то  забубнил: «Ду-ду-ду    ду-ду-ду  сидит  ворон  в  тёмном  лесу.   Ля-ля-ля ля-ля-ля  на  носу  висит  сопля»   Настя  сначала  подумала:    кто-нибудь  из  детей  шалит,   шикнула  на  них.   Cыновья  присмирели,  но  не  поняли: «сама  их  развеселила  ,  а   сердится ,  что  смешно...»
«Тру ля- ля    тру  ля -ля  мама  вас  ругала  зря.        Извиняюсь  за  себя  я,  что    болтливая  такая»   Все  так  и  обомлели.
                -  Кто  это?  -  спросили  разом
                -   Я!
                -   Ты  кто   ?
                -   Маруся,  пуговка  говорящая.   
            C   той   поры,   только  стемнеет,  братьев  и  уговаривать  не  надо.   После  ужина  посуду  сами  моют,  чтоб  мать  мисками  не   гремела,  слушать  не  мешала  и  -  на   печку ,  а  там - пуговка...

                История  первая   
                Про  то,  как   Журавские  мужики  разбогатели.
               
            Собрались  четверо  мужиков  из   Журавок   на  медведя.   День   по  лесу  ходили,   ночевали  в  сторожке.  Утром  опять  пошли  по  следу,  но  либо  зверюга  такой  хитрый    попался,  либо  охотники  они  были  такие,      возвращаться   ни  с  чем  пришлось.   Идут   невесёлые,  о  насмешках,   которыми  встретят  их  односельчане,  рассуждают.    Вдруг,  видят  медвежонка,   не  большого  ещё,  но  уже  и  не  маленького.  Изловчились  поймать  его.     В  деревню  на  верёвке  привели.   В  бане  напарились,  поели  да  выпили.   Медвежонка   в  той  же  бане  и  заперли.      Сидят,  рассуждают,  за  что  и  кому  медвежонка  продадут,   что   жёнам,    что  детям,  а  что  и  себе   купят...   Далеко  зашли - самому  Дурову  в  цирк  везти  решили.  Да  и  кто  больше  знаменитого  дрессировщика  даст...   Но  утро  вечера  мудренее.     Устали,  по  домам  спать  разошлись.
           А  утром   вышел  хозяин,  в  чьей  бане  накануне   парились  и добычу  драгоценную  заперли,   и  пошёл  к  берегу,  где  по  тамошнему   обычаю,    деревенские  бани  стоят.  Глядит  и  глазам  своим  не  верит: баня то  его  вся  с  крыши  разворочена,  медвежонка  след  простыл. Собрался  народ,  недолго  рассуждал,  что  произошло,  оно  сразу  видно -  мать  вызволила. 

                ИСТОРИЯ  ВТОРАЯ
                Про  то,  как  появляются  пословицы
          
           Семён  Сабуров,  не  самый  богатый  из  бояр,  в  числе  прочих,  встречал  в  Архангельске  один  из  первых  английских  кораблей.   В  думской  избе  по  лавкам  уселись  именитые  и  богатые,  Семёну  же  путного  места  не  досталось,  а  рядом  с  бедными  и  не  сильно  родовитыми  он  сам  не  захотел  сесть,     потому  взял  на  себя  роль  этакого  распорядителя.  Он то  с  достоинством  ходил  по  залу,  то  беседовал  с  думскими  дьяками,    а  когда  вошли  англичане,  остановился  в  центре   и,  широко  разведя  руки,   радушно  изрёк:  «Добро  пожаловать,  гости  дорогие!»     Гости  дорогие  пожаловали,  поджарые,  в  шапчонках  плосконьких,    зычными  голосами  что-то  говорили,  и  каждый,     не  по  одному  разу,  его,  Семёна  Васильевича  Сабурова,    «Сенькой»  обозвал.  Виду  Семён  не  подал,  но  внутренне      негодовал :  «Ишь,  ты  прыщи  английские  понаехали,  ни  чести,  ни  совести  нет.   Не  будь  вы  гости,  я  бы  вам  показал  «Сеньку».       Воротился  домой  злющий,   дворню,  кто  под  горячую  руку  попался,   за  волосы  оттаскал   и   допоздна  не  мог  успокоиться:  «Сенька  да  Сенька   « А  по  Сеньке  шапка,  а  по  говну - накрышка!»
                Учите,  дети,   ENGLISH !
               


                ИСТОРИЯ  ТРЕТЬЯ
                «ОТКУДА  ТЫ  МАРУСЯ?»
               
           Утром  мальчишки  спохватились,  что  не  спросили  Маруську:    Откуда она взялась ?  Сколько  ей  лет?    Кто научил её говорить?     Как  она  к  деду  попала?   Кто  её  Марусей  назвал?  Едва  дождались  вечера.    А  тут  ещё    отец   на  работе  задержался.   Они  готовы  были  голодными  лечь  спать,  да  куртка  с  Маруськой - на  нём...
           Отужинали,  наконец,    посуду  быстро  перемыли  и - на  печку.  Тут  посыпались  вопросы...  Если  б  у   пуговки  были  руки,  она  б  ими  за  голову  схватилась,  да     и  головы – то  по  сути  тоже  нет...   Ойкнула  Маруся  и  начала  свой  рассказ:
            Говорить  она  сама  научилась,  у  их  деда.   Когда  тот  заболел,   а  мальчишки  ещё   бестолковыми  были  и  так   докучали   больному  старику:   «Расскажи» да «расскажи»,  что  он  в  сердцах  ругнулся  на  них  сначала,  потом  креститься  стал,  да  рука  о  пуговку  споткнулась,   а  дед,   ни с  того  ни  с  сего,  и  скажи:  «Хоть бы  ты,  Маруська,  им  чего  рассказала... »      Пуговке   так  захотелось  помочь  хозяину,  что  откуда  и  взялось...    А   то,  как  ласково  он  её   назвал  именем,    вовсе  счастливой  сделало   Марусю.  С  тех  пор  дед  отдыхал,  и  сам  слушал  пуговку,  это  только  ребятам  казалось,  что  дедушка   рассказывает.   Историй  же  она  знает  тьму – тьмущую,   ведь  ей  без  малого  триста  лет,  и  где  только  она  не  побывала  за  это  время,  и  чего  только  не  слыхала,     и  чего  только  не  видела  ...
               -  Марусенька,  расскажи  всё-всё  по- порядку,  ну пожалуйста!
               -  А  перебивать  не  станете?
               -  Не-е-т!


               
             Давным – давно  в  селе  Красное – на Волге  Сашка  Васин,  крепостной  мастер  Афанасия  Петровича  Смурова,  сделал  две  дюжины  таких,  как  Маруська,  пуговиц,  и  барин,  в  числе  прочих  подарков,  повёз  их  в  Петербург,  ко  дню   Ангела  Петра  Алексеевича.   Ох  и  долго  же  ехали,  скучно.   Пуговицы  в  сафьяновом   футляре  в  темноте  тряслись – тряслись,  насилу  добрались  до  места.   Кроме  тёмной  Сашкиной  мастерской   да  барского   кабинета  Маруся   ничегошеньки  на  свете  ещё  не  видела,  да  и  в  кабинете  барин  только  раз  открыл  футляр – жене  показал,   та   губы  поджала – не  понравились  пуговки...   простоваты,  дескать.     Тут   Афанасий  Петрович  спорить  с  супругой  не  стал,  но  он - то  уж  точно  знал,  что  император  не  любит  вычурного,  а  любит  достойное.  Куда  б  ему  не  приходилось  возить работы  своих  крепостных,    а  Сашкину  работу  везде  выделяли.    
            В   Петербурге   Маруся  мечтала,  что  сразу  дворец  увидит  и  самого  царя,   а  коробку  сафьяновую  так  и  не  открыли  перед   именинником.   Не  помнила  пуговка  сколько   дней – ли,    годов – ли,  пролежали  они  в  царских  запасниках,  слушая  разные  разговоры,   но  однажды  пришёл  человек,  коробку  забрал  и  отнёс  портному.  Тот  царский  камзол  парадный  дошил  и  все  двадцать  четыре    пуговицы  на  него  пристроил.    Маруське  место  на  правом  рукаве  досталось.

             Наступил  день,  и  портной  понёс  камзол  императору.  Маруся  много  слышала  про  новый  город,  а  тут  увидела  его  своими  глазами – красотища!  А  перед  царёвыми  хоромами  и  ночью  светло – фонари  горят. 
             Полюбился  пуговке  царь – император.  Он  и  казнил,  и  миловал,  и  корабли  строил,  и  ассамблеи  устраивал,  и  даже   сапоги  сам  себе  сшил...  Где   только  не  побывала  с  Петром  Алексеевичем  Маруська,  чему  только  не  училась.  Нынче  вот   праздник,  Новый  год,  а  ведь  и  его    царь  Пётр  праздновать  научил:   и  ёлки  наряжать,  и  подарки  дарить.  А  когда  пуговка   первый  раз  фейерверк  увидела,  да  что  увидела,  услышала,  так  думала,  рассыплется  на  зернинки  со  страху.   Зело хорошо  жилось  Марусе  в  то  время,  интересно,   но  поехал  как – то  Пётр  на  Волховские  верфи,   где  корабль  большой  «Полтаву»  строили,  там  рукавом  за  снасти  кoрабельные  зацепился,    покатилась  пуговка  по  палубе  и  пропала,  а  царь  даже  не  заметил...   Пока  корабль  строили,   Маруська  так  между  деревянными  брусьями  на  палубе  и  пролежала,  а  как  на  воду  стали  спускать  «Полтаву»,   она  из-за  бруска  выкатилась,  тут  её  молодой  плотник  увидел,   хвать  и - в  карман ...   Вечером,  в  кабаке,  на  водку  променял...  Долго   пуговка  в  кабаке  на  шнурке  болталась,  на  шее   хозяйской  жены,  да  как – то  раз  забрёл  в  тот  кабак  богатый  купчина,  пуговицу царскую  сразу  узнал,     ни  словечком  не  обмолвился,  чья  эта   вещица,  а  сам  того  хозяина  подпоил  да  подхвалил  и  купил  у  него  царёву    пуговицу  за   рубль... 
            Сам  недолго  царской  пуговицей  гордился – пошёл  с  караваном  в  Персию,  пока  в  дороге  хворал  тяжело,  проворный  турчонок  снял  с  его  шеи и  крест  золотой,  и  пуговицу  драгоценную...   Многих  хозяев  переменила  пуговка,  пока  их  дед  не    купил  её    у  немецкого  мастерового,  что  барскую  мельницу  в  Чернышеве   ставить  приехал.  С  тех  пор  дед  с  пуговицей  никогда  не  расставался.  Только  когда  совсем  плох  стал,  отнёс  волшебную  в  каморку,   и  строго   наказал,  как  помрёт  он,  чтобы  Маруська  не  сразу  об’’явилась  а  только  через  год.   
                История  четвёртая
                Нюра
       
            Тот  купец,  что   пуговку  в  кабаке  на  Волхове  высмотрел  и   купил,   Матвей  Спирин,   родом  был  из  Тулы.  Крепкий    человек,  матёрый.  Караванами далеко  ходил,  даже  в   Индию.     В  Туле  торговлю  большую  имел,  a  на  царские     верфи  скобянку  поставлял.  И   надумал  он  в  Персию  караваном  идти...  Персы   тогда  немного  присмирели,  да  и  турки  притихли  ненадолго...  Как  водилось  в  те  времена,  он  письма  другим  купцам  разослал,   в  тех  письмах  профициты  разные  расписал...  Так  и  собрались. 
            Первыми     тверские  вышли,      к  ним  московские   присоединились,  потом  ярославские.  В  Тулу  уже  караван  пришёл.   За  каждым,  кроме  обоза  с  товаром,   воз   провианта:    крупa ,  мукa ,  соль,  клетки с  курами,  овёс  лошадям,  всё  с  собой  везли,   со  своих  земель.    Пополняли  запасы  в  дороге,  по  мере  надобности.
             Спирин  в  поход     взял  молодого  тульского  купчика  -  Андрея   Лазарева,  сына.   Тот   родом  частью  из  армян,  и  по-персидски  был  немного  обучен.   Отец  его   товаром  снабдил,  как  положено,  шёл  он  полноправным  купцом,  не  прихлебателем...  До  Воронежа  на  санях  дошли  легко,   всего  за   восемь  дней.    Дальше,   как  степи  бесснежные  начались,  ночевать  над  кострищем    стали:    ближе  к  вечеру  каждый  себе   костёр  разожжёт,    недалеко  друг  от  друга,  чтоб  вся земля    вокруг  прогрелась,  на  костре     сами  себе  пищу   готовили .   Поедят,  уголья  разгребут,   караул выставят,  улягутся  на  тёплой  земле,   помолятся   и  спать.   Первый  вечер,  что  на  земле  ночевали,  Лазарев  курицу  выпотрошил,  щипать  не  стал,  всю   прямо  с  перьями,   глиной  обмазал,  внутрь    посолил,  репу  целиковую  в  неё  засунул  и  неглубоко  под  костром   испёк.  Сотоварищи  его  сначала  «в  рукавы  хмыкали»,   а  он  ту  курицу  запечённую  о  телегу  хрясь,    глина  вместе  с  перьями  осыпалась…     Там  и  сами  по  его   рецепту  кормиться  стали – так   быстрее,  и  уставшему  человеку  сподручней.   
               Трудно  шли,  однако  ж,  как  не  длинен  путь,  а  преодолели  его...      Хлеб,  пушнину    выгодно  сдали,  коврами,  шалями, медниной  разной  нагрузились   и  обратно   собрались,  кораблём  до  Астрахани...
                Тут – то  и   произошла  история  ...   В  один  из  последних  дней, пировали  наши  с    персами,  и,  каждый  на  свой  манер,  хвастались:  русичи богатством,  простором  земель  своих   да  удалью  молодецкой,  а  персы  - красотой  своих  дочерей.    Русские,  которые  постарше  да  поопытней,  обходить  эти  темы  умели,   ибо  знали,   что  у  персов  чего – чего,  а  дочерей  «пруд  пруди»,   и  что  нет  у  них  иной  заботы,  как   пристроить  их  в  замужество,  да  подороже.   Как  увидят  подходящего  в  женихи  (богатого   и  щедрого) тут   в  него  и  вцепятся.   А   коли  вцепятся,  держись – не  оскорбив,  не  отвяжешься.   Оскорбишь – зарежут.  На  том  и  попался  Андрюха  Лазарев…
                Возвращался  он  из  похода  с  красавицей  женой,  но  без  половины товара,    на  отцовские  деньги  приобретённого...   Трепетал  душой,  а        товарищам страху    своего   не  показывал.   
                Отец  же  его  не  только  крут  был,  но  и  умён  достаточно,  чтоб  «после  драки  кулаками - то  не  махать».   Андрюхе,  в  каретном  сарае,  по – полной  выписал,  однако,  «жену»  велел  крестить,  для  начала,  а   как кончились Святки, тут и обвенчал  молодых.    Так  Нури  стала  Анной.  А  в  роду  у  Лазаревых,  и  без  того  невысоких,  с  той  поры  девки  все  стали,  как  на  подбор,  полтораметровые  красавицы.  Конечно,   товарищи   Лазарева – отца   советовали  ему  «нехристянскую»   девку   в  деревню  куда  отослать,  сына   «скрутить»,   пока  не   опомнится;   но  тот  решил  Божьей  силе  любви  не  противиться,  но  смириться  с  нею,   ибо   думал:   «Неведом  человеку  промысел  Божий,   и     мало – ли  кому  из  потомков  хитрость  персидская  змеиная  пригодится  либо  жестокость  их  невиданная…  » 
                Сама  же  Нюра  скоро  полюбилась  всем,  лопотать  по-русски  быстро  научилась,  а  искусством  расшить  что  шёлком-ли,  жемчугами  или  бисером  превзошла  всех,  и  потянулись  к  ним  в  дом  жёны   родовитые,  у  Нюры   что  перенять.   Самые  же  именитые  её  к  себе  привечать  стали.    Тут  и  свёкор   суровый  бычиться  перестал,  а  внуков  и  вообще  всем  сердцем  принял.     Такая  вот  история.