Бунт, который спешили забыть...

                Весна в Кокчетавском уезде Акмолинской области была дождливой, но наступившее лето обрадовало долгожданным теплом. Согретая солнцем земля тут же одарила степь и леса зеленью. Буйно пошли в рост травы, глаза радовали яркие краски распустившихся цветов. На пашнях дружно поднима-лись и крепли всходы зерновых, а в сельских огородах набирали с каждым днём богатырской силы кусты картошки, ставшей для сибиряков вторым хлебом.

 К осени жители уезда ждали обильного урожая, а пока не приступили к сбору большого хлеба, все мужчины усердно занимались сенокосом. Они то-ропились. Пока стоит хорошая погода, им надо было больше свалить травы, чтобы успеть её просушить, сгрести да уложить в копны. Потом эти копны сена ещё нужно было собрать в стога и вывезти себе на усадьбу, на сеновал. Надо было спешить, надо было всё успеть.

 Бабы закончив с домашними делами, приготовив еду, тоже спешили помочь мужьям на сенокосе. Пока мужики махали косой, они гребли свежее подсохшее сено в валки, потом вилами таскали в копны, а если в какой день их помощь была не нужна, хватали лукошко и бежали в лес по ягоды. Лесная земляника уродилась крупная. Было её много, а запах от неё шёл такой ду-шистый и манящий, что не могли ягодницы устоять от великого соблазна со-бирать её бесконечно.

 Мелькали по лесным опушкам бабьи сарафаны, да их белые платочки, а лес был наполнен их ауканьем и жизнерадостным гомоном. И ведь всё успе-вали эти кудесницы. К тому времени, когда вечером уставшие мужики на те-легах возвращались домой с сенокоса, они уже и скот успевали встретить из стада, и подоить коров, и управится в хлеву. Мало того у расторопных ста-ничниц и ужин был готов, а детишек, накормив,  успевали спать уложить.               

           Казак станицы Котуркульской Фёдор Семёнов, только заезжал во двор своего дома, как из избы навстречу ему выскочила его жена Анастасия.

 - Федя, что так долго? Я уже волноваться начала.               

- Всё хорошо. Просто в этом году такой травостой, что грех не воспользо-ваться. Один такой день, весь год кормит. Лучше сейчас поболи поработаю, а уж потом зимой отдохну.               

– Молодец. А я тебе вареники с земляникой приготовила. Со сметаной поешь, как ты любишь, поэтому управляйся поскорей с лошадью и заходи, пока они горячие.               

– Когда успеваешь? Ладненько, я не долго. Только вынеси чистое полотенце, ополоснуться хочу по пояс, уж больно я потный.               

– Полотенце, уже вон на заборе висит, а холодную воду с колодца не бери, не дай бог простудишься. Я тебе с озера тёплую воду принесла. Давай, полью тебе.
                С удовольствием, смакуя любимые вареники с ягодами, Фёдор с любовью смотрел на жену, сидящую за столом напротив него. Сразу приглянулась ему Настя, дочь местного кузнеца, ладненькая, шустренькая, рассудительная. Время показало, что не ошиблось его сердце. Хорошей заботливой женой оказалась Анастасия, и замечательной хозяйкой. Всё у неё складно, и щи наваристые, и шанежки нежные, и пельмени самые вкусные, и в хате чисто, уютно.

Двух детей родила ему Анастасия, сына Костю и дочь Пашу. Вон они сопят носами на полатях, спят без задних ног. Оба растут тоже вёрткими, да озорными. Глаз да глаз за этими проказниками нужен. Их так и дразнят на улице: «бедокуры», но они спуску обидчикам не дают. Шибко любил Фёдор своих малолетних детишек. Лицом они были в мать, а характером в него.

                - Детей то варениками вдоволь покормила? Как они сегодня дневали?

            
- Конечно, вдоволь. Они наелись, но как всегда, из-за последнего вареника поссорились. Никто не хотел уступать друг другу. Оба настырные.

                – Ну, это мне понятно. Казачата растут, каждый хочет быть атаманом, вот и соперничают.
                - Федь, шла я с озера, встретила  куму Дарью. Привет она тебе передаёт. Сте-пан её тоже на сенокосе пропадает с утра до ночи. А она за грибами ходила, маслят, подберёзовиков много набрала. Груздей в этом году будет много. Нам тоже надо пару бочек груздей собрать, да засолить. Такой год урожай-ный!
                Только пару месяцев назад, стали Фёдор с Анастасией кумовьями Степану и Дарье. На Троицу в станичной церкви Николая Чудотворца, крестили Степан с женой сына, а крёстным отцом попросили быть Фёдора, друга Степана, с чем он с радостью согласился. Быть кумом приятно, и уважение, и доверие, тем более у своего лучшего друга.

У них дружба завязалась давненько, когда ещё холостыми парнями на станичные посиделки вместе бегали. Потом они со Степаном служили в од-ном полку и сотне в Семиречье четыре года на действительной службе. До-велось им, как принято говорить, из одного котелка армейскую кашу есть. Вместе домой вернулись, вместе в один год и свадьбы сыграли.

                - Как управимся со всеми делами, 8 сентября, на Рождество Пресвятой Бого-родицы, надо будет кума с кумой в гости пригласить. А сейчас давай спать ложиться, завтра утром пораньше по холодку опять выеду. Литовку надо успеть  отбить до отъезда.

                Убрав посуду со стола, потушив керосиновую лампу, Настя поспешила за своим мужем.
 

Рано утром, выгнав скот в стадо, Анастасия спешила домой, а Фёдор уже вы-езжал на телеге со двора. Он заметил, когда укладывал в бричку отбитую ко-су, заботливо укутанный узелок с харчами и, отдельно, большой жбан ржано-го кваса под охапкой сена.    До сенокоса Семёнов докатил быстро. Располо-жился Фёдор как обычно в тенёчке, в березняке. Распряг лошадь. Пустил её пастись в ложбинку, рядом с дорогой, а сам привычно принялся размашисто и равномерно косить траву.

 На соседних угодьях тоже появились косари, все были заняты своим важным делом, изредка приветствуя друг друга громким голосом, или жестом руки. По мере того как солнышко пригревало землю, громче становился стрёкот кузнечиков и щебет птиц. Часа через два работы, Дмитрий в мокрой от пота рубахе, присел под берёзкой. Он достал жбан, с ещё холодноватым  квасом, и сделал несколько жадных глотков. Лёгкий ветерок приносил прохладу.

 Наступившая  усталость отступала, а приятная истома обволокла тело. Ще-бетание птиц и треск кузнечиков делали окружающий мир спокойным и без-мятежным. Закрыв глаза, Фёдор слушал эту самую прекрасную музыку живой природы, но через какой-то миг он  почувствовал в этой музыке какой-то слабый посторонний звук. Этот звук медленно всё возрастал, и наконец, он узнал его. Это был конский топот.
 
Фёдор резко повернул голову к дороге. По ней галопом летел верховой казак. Заметив косарей, верховой перешёл на рысь и его крик достиг ушей встрево-женных людей: «Мобилизация! Германия объявила войну! Срочный сбор!». Фёдор почувствовал, как мгновенно разрушился окружающий его безмятеж-ный мир. Люди бросали косы и бежали к лошадям.
                Казаки - народ служивый. На роду у них написано быть готовыми в любое время выступить в поход. Все казаки мужского  пола считались обязанными к военной службе  со сроком 20 лет. В отличие от регулярной армии, призыв в которую был обусловлен рядом льгот, казаки были обязаны службе все по-головно. Начиная с 18-летнего возраста, казак числился в приготовительном разряде в течение трёх лет.

 В течение этого времени он был обязан обзавестись конём и обмундирова-нием. Затем казак зачислялся в строевой разряд, и проходил действительную службу в течение четырёх лет, после чего переводился «на льготу». Казаки «на льготе» продолжали числиться в «льготных» частях, первые четыре года — второй очереди, затем переводились из строевого разряда в запасной, и в части третьей очереди. Но фактически все казаки «на льготе» уже не служили, больше числились до особого случая, стало быть, войны. В 33 года казак переводился в запас, в 38 лет - в ополчение.

 Как и все котуркульские казаки, Фёдор  Семёнов проходил в своё время дей-ствительную службу во второй сотне 1-го Сибирского казачьего Ермака Ти-мофеевича полка, теперь находясь на «льготе» он был приписан к второоче-редному 4-му Сибирскому казачьему полку. Оседлав коня, поцеловав плачу-щую жену и детей, Семёнов в полном обмундировании, вместе с другими станичниками спешил на сборный пункт.

          После подписания 30 июля 1914 года Николаем II Указа о всеобщей мобилизации запасные 4 и 7 полки Сибирского казачьего войска, приписанные в Кокчетавском и соседних уездах, должны были за сутки собраться в Кокчетавском сборном пункте для отправки на фронт. В Кокчетаве он раз-мещался за городом на берегу реки Чаглинки. Места здесь были красивые. Горы омывала бурная речка. Стоял густой лес. Рядом просторные луга. Пер-воначально даже именно здесь планировалось заложить город. Теперь здесь всё ожило, пришло в движение.

Между бараками сборного пункта замелькали пешие и конные озабоченные люди. Первыми к сборному пункту потянулись казаки из близлежащих ста-ниц уезда. Среди них были щучинцы и котуркульцы. Идя на службу, кроме полной походной экипировки строевики каждый должны были иметь особого строевого коня. Казак и его лошадь проходили медико-ветеринарный осмотр и комиссию.

              Офицеры, осуществляющие осмотр и входящие в комиссию, держа-лись сейчас надменно, порой, даже грубо, придирались к каждой мелочи, случалось рукоприкладство. В полках с первого дня были установлены стро-гие порядки и муштра. Доведённые до предела напряжённой обстановкой, казаки стали возмущаться в разговорах друг с другом произволом офицеров, особенно начальником лагеря подъесаулом Бородихиным, человеком высо-комерным, вспыльчивым и нервным. Возмущение стало приобретать массо-вый характер. Гнев людей копился, не хватало только маленькой искры.

                - Кому война, а кому мать честна! За каждый пустяк цепляются, деньги вы-могают. Мы идём Отечество защищать, а они нас мордуют. Назначали офи-церов - чужаков, а они нашей жизни и обычаев не знают. Как с ними на фронт идти?

                – Да и те казачки, у кого рублики есть, на фронте не пойдут. Их эти офицеры, как пить дать,  хворыми признают. В тылу крысы отсидятся.
                Атмосфера в лагере сборного пункта с каждым днём ухудшалась. 
                Фёдор с котуркульскими станичниками стояли отдельной группой на площа-ди между бараками. Лица у всех казаков угрюмые, не успели ещё пережить столь резкую разлуку с семьями. Больше молчали, дымили самокрутками, изредка перебрасывались репликами.

 - Наши-то все комиссию прошли? Уж больно придираются при осмотре.
               

- Наши, славу богу, все, а многие казаки других станиц ещё нет. Шкуру жи-вьём с них дерут. Вон у Данилова с Сандыктавской станицы коня забраковали по мелочному поводу. Бедолага теперь за голову схватился, не знает, что делать. Ему хоть в петлю лезь, денег то на другого коня  нет.
               

– Да придёт беда, открывай ворота. Тут и времени нет, другого коня искать, и стоит он не дёшево, а если ещё и с деньгами туго, то совсем каюк.
               

– Говорят, что Данилов к своему станичному атаману и казакам за помощью обратился. Они всем миром решили помочь. Шапку по кругу пустили. Завтра в воскресенье базар в городе, надеются подходящую лошадь сторговать. Дай им бог, может, что получится.

                Воскресный день заладился с утра ясным, казаки суетились возле бараков, каждый пытался решить оставшиеся свои мелкие бытовые проблемы до от-правки на фронт. Все в лагере были заняты каждый своим делом. Семёнов тоже возился с амуницией, правда не столько по острой необходимости, сколько ради того, чтобы убить время, и не выделяться от других казаков своим бездельем. К обеду в барак зашёл один из станичников с вестью.
               

- Несчастный  Данилов со своими земляками на базаре у местного кокчетавца Джабакова за 70 рублей сторговали подходящего коня. Не дёшево берут, но конь того стоит. Уговорились с  хозяином, рассчитаться с ним сразу же, как только конь пройдёт комиссию.
               

Все удовлетворённо закивали головой. Всем казалось что, всё встаёт на свои места. Ничего не предвещало надвигающейся беды, и то что случилось через короткое время вызвало у казаков эффект разорвавшейся бомбы.


 Всё произошло мгновенно. Фёдор потом с трудом вспоминал черёд проис-ходящих событий. Всё было похоже на страшный дурной сон. С небольшой группой казаков, пожелавших тоже взглянуть на коня-красавца, он поспешил на плац, к месту работы комиссии.


 Когда привели породистого вороного жеребца показать комиссии, подъесаул Бородихин, лично осмотрел животное. И вдруг он предложил, без всякого смущения присутствующих казаков, увести скакуна к нему домой, пообещав его хозяину Джабакову заплатить больше предложенного ему ранее сандыктавскими станичниками. Оторопевшие казаки застыли от такой нагло-сти. Ими было потрачено столько усилий, времени, чтобы успеть найти этого коня, и их так нагло оставили ни с чем.

 
Первый возмутился происходящим вдоволь настрадавшийся казак Данилов.


 - Не отдам коня! Я его первый сторговал, и не кому не уступлю!
               

- Молчать, забыл, с кем разговариваешь? – голос Бородихина зазвенел от злости.
 

Он подскочил к Данилову и ударил по лицу молодого казака.               
Кто-то из станичников громко произнёс.
               

- Бить нельзя, нет у вас такого права!               

- Кто сказал? - нервно выкрикнул Бородихин, поворачиваясь к группе каза-ков, из которой исходил протестующий голос. Ответа не последовало.
               

– Распустились! Службу забыли! Трусы, вы способны только за спиной ге-ройствовать!
               

Но стоило только Бородихину отвернуться, как вслед ему понеслись руга-тельства и оскорбления. Разъярённый подъесаул выхватил револьвер. Он за-метался перед казаками и закричал:
               

- Буду стрелять, если не замолчите и не прекратите ругань!
               

В ответ сразу, от казаков и вольных, последовала реакция:
               

- Мало германских пуль, ещё и свои офицеры по казакам стрелять собирают-ся. Ничего, и мы не лыком шиты.
               

Это была уже открытая угроза.


 Начальник лагеря немедленно вызвал офицеров, приказал развести казаков по баракам и казармам, выявить и представить ему всех недовольных. Однако казаки уже были возмущены до предела, вся площадь гудела от негодования. Фёдор Семёнов видел вокруг перекошенные от возбуждения лица. Спо-собствовало народному гневу и неправильное поведение офицеров, попы-тавшихся как обычно грубо усмирить подчинённых, но казаки от защиты пе-решли в наступление.

 Началась драка. Кто-то с боку врезал Фёдору в ухо, он разворачиваясь тоже ударил кулаком в лицо какому-то офицеру. Творилась необъяснимая кутерь-ма, слышалась ругань со всех сторон. Большинство офицеров разбежались. Многие офицеры были избиты, а часть из них сгруппировалась в общежитии и стала стрелять по окружившим их казакам.
                Отстреливаясь от наседавших бунтовщиков, Бородихин целился прямо в лю-дей. Первым был тяжело ранен И. Булатов из станицы Нижне-Бурлукской. Он сразу лишился зрения и с криком упал. Строевики, увидев кровь, залившую лицо их товарища, выхватили шашки, стремительно ринулись на обезу-мевшего подъесаула.

 Понимая, что дело худо, Бородихин, размахивая револьвером, быстро побе-жал к бараку офицеров, надеясь на их поддержку. Но оставшиеся офицеры, видя наступающую толпу, рассыпались кто куда. Оставшись один, подъесаул заперся в помещении, надеясь, что казаки не посмеют ломать двери. Они действительно их не стали ломать. Кто-то крикнул: - Жги его, гада!

                И казачья толпа ринулась к конюшне, где лежала солома. Её тут же перета-щили и обложили строение. Подожгли. Языки пламени моментально охвати-ли стены, стали облизывать ставни, перекинулись на соломенную крышу. В окна полетели камни. Едкий дым заполнил помещение.

Находиться в горящем бараке подъесаул долго не мог. Бородихин, задыхаясь в дыму, выскочил на веранду. Он метался по веранде в надежде найти любую лазейку, но кругом были возбуждённые казаки.
               

- А, сволочи, скоты! Будьте прокляты!: завопил он от ненависти.
               

И выстрелы снова раздались в казаков. Кольцо вокруг офицера неумолимо сжималось. Метавшийся Бородихин понимал, что теперь от возмездия ему не уйти. Отстреливаясь от наседавших бунтовщиков, он израсходовал все па-троны. Последнюю пулю, он выпустил в себя, но был ею только ранен,  и тут же был добит преследователями.


 Лезвие чьей-то шашки пришлось по лицу и предплечью подъесаула. Из без-дыханного тела сквозь одежду сочилась кровь. Тело обидчика лежало у ног казаков. Только теперь служивые, спохватившись, поняли, что натворили. Они бросали растерянные взгляды на труп, словно искали ответа на вопрос: что теперь  будет? Погрузившись в оцепенение и тяжкое раздумье, они мед-ленно расходились по баракам.


 Успокоившись, насколько это было возможно, представители обеих казачьих полков собрались на совет на площади. Надо было принимать какое-то решение. Слово взял один из  казаков, урядник 7-го полка:

                - Станичники, что делать теперь будем? Наломали мы дров, отвечать придёт-ся перед трибуналом, по закону военного времени.
               

- И на какую холеру нам этот Бородихин сдался. Будет нам теперь укорот.
               

- Братцы, да неужто нам не поверят про офицерский произвол, ведь наши полки и 4-ый и 7-ой за геройские дела в русско-японской войне Государем-Императором к коллективным георгиевским наградам были представлены.
               

- Чего быть, тому не миновать, но у нас тоже есть человеческое достоинство, мы не скотина, чтоб нас бить. За свои грехи ответим. Готовы всё на фронте кровью смыть. Нам не впервой за Отечество жизнь отдавать.
               

- Может расследование справедливое будет, может, разберутся, что не мы первые побоище затеяли. 
               

- Будет вам всё по справедливости, держите карман шире. Лучше скажите, как сейчас поступить? Всё офицеры разбежалось, ни одного командира в лагере не осталось.
               

- Есть один офицер, наш командир, сотник 4-го полка хорунжий Анненков Борис Владимирович. Он нормальный офицер. К каждому казаку сотни с уважением относится, поэтому и мы к нему с уважением.
               

- А, он из лагеря с другими офицерами не удрал? Где он сейчас?
               

- Здесь он, в расположении сотни. Предлагаю послать за ним. Пусть погово-рит с нашим обществом, может, уговорим его на временное командование лагерем.
               

Послали трёх бывалых казаков за сотником, сами нервно дымили цигарками.


 Хорунжий Анненков пришёл быстро. Он был молод годами, среднего роста, физически развит, лицом походил на калмыка. Держался хорунжий просто, но с достоинством.


 - Что, казаки, от меня хотели? 
               

- Беда у нас, Борис Владимирович, сам знаешь, прими командование лагерем.
               

- Если приму командование, буду действовать только по уставу. Дисциплину, казаки, сами соблюдать будете?   
               

- Не сомневайтесь, господин хорунжий, не подведём. С нами по-человечески, и мы тогда тоже по-человечески. Не мы первые эту кутерьму затеяли. Всё обещаем, будет по Уставу.
               

- Тогда выставить в лагере назначенный наряд. В каждом бараке по дневаль-ному! Расположение полков никому не покидать.
               

Сделал паузу. Задумался хорунжий, потом продолжил: - О происшествии, я буду обязан доложить в Омск войсковому атаману. Если вопросов нет, всем разойтись по подразделениям.
               

Казаки медленно расходились по баракам, обсуждая итоги схода.


Ночь прошла хотя и бессонно, но относительно спокойно. Над лагерем висе-ла зловещая тишина. На второй день в пункт сбора собрались все офицеры полков. Прибыл генерал Усачёв с пехотным полком и экспедицией, начавшей расследование случившегося.


Генерал потребовал от хорунжего Анненкова назвать зачинщиков и лиц, причастных к убийству начальника лагеря. Хорунжий вёл себя порядочно, он ответил, что как офицер русской армии, не может быть доносчиком, чем вы-звал явное неудовольствие генерала. Он обвинил Анненкова в укрывательстве и бездействии, за что распорядился предать военно-полевому суду вместе с другими виновными казаками.

  Всех мобилизованных казаков построили, разоружили и маршевой колонной отправили в Кокчетав. Километра через полтора казаков остановили.                Прямо в строю на дороге начался первый допрос.               

- Кто был первым зачинщиком нападения на Бородихина!? Выходи вперёд! – крикнул офицер. Все молчали, опустив глаза. Строй казаков замер, не издавал ни звука. Фёдор слышал, как в наступившей тишине опять стрекотали в степи кузнечики, и пел жаворонок.
               

- Выходите, иначе будем отсчитывать каждого десятого... - повторилась ко-манда.
               

В строю по-прежнему царила безмолвие. Тогда невесть откуда в руках офи-цера появился лист. Он начал с него зачитывать фамилии казаков, которые, судя по всему, назвали избитые офицеры лагеря. Таких набралось человек двадцать. Среди них Фёдор увидел знакомые лица Данилова, Волгаева, Шаврина, Максимова, Светличного и,  еле стоявшего на ногах, с перебинто-ванной головой, Булатова. Их отделили от общего строя, и повели дальше в город.
                В тюрьме начались допросы. После выяснения некоторых обстоятельств в Омск отправили депешу. В ней говорилось: « В военном бунте, поджоге офицерского барака и убийстве офицера Бородихина, по показаниям свиде-телей-очевидцев, участвовало несколько сот человек - казаков 4 и 7 полков. Из них, на основании дознания и очных ставок, карательным отрядом под начальством генерала Усачева предано военно-полевому суду 39 человек, а командиры полков и, все остальные офицеры за бездействие власти будут преданы суду Омского военного окружного суда.               

Судебное разбирательство вёл полковник Казаков. Членами суда являлись есаул Белов и штабс-капитан Ушаков.  Приговор военно-полевого суда был                суровым. Казака из станицы Сандыктавской Данилова В., трубача из станицы Арыкбалыкской Волгаева А., младшего урядника Булатова И. и казака Палаткина С., обоих из станицы Нижне-Бурлукской, казака Духнова М. и трубача Максимова Г., обоих из станицы Лобановской, казака Богаева С. и приказного Шаврина А. из станицы Чалкарской приговорили к смертной казни.

Осудили двадцать девять человек к каторжным работам на срок от 20 до 40 лет. Светличного Е. и Емельянова Д.- приговорили к бессрочной каторге.                13 августа в 8 часов утра в двух вёрстах юго-западнее города, в долине про-тив сопок семь человек расстреляли. Булатова И. казнили после выздоровле-ния. Всего различным мерам наказания были подвергнуты 80 человек.
                Совершенно неожиданно суд оправдал хорунжего Анненкова, однако окруж-ной суд с таким решением не согласился и приговорил его к одному году и четырём месяцам заключения в крепости с ограничением в правах. Отбытие наказания затем всё-таки заменили направлением на германский фронт.

Котуркульские и щучинские казаки под суд не попали, но случившееся                происшествие подействовало на них болезненно. Многие осуждённые казаки были хорошими знакомыми, друзьями, боевыми товарищами. Их потеря бы-ла глубокой заживающей раной в их душе на долгие годы, и даже фронтовые тяготы не могли заглушить эту боль.

 
Позднее казак Акан-Бурлукской станицы Ступаченко Ф., бывший очевидцем казни казаков, рассказал станичникам.
               

- Когда осуждённых привели на место расстрела, их заставили рыть ямы в один ряд, в которые потом вкопали столбы. Осуждённые к расстрелу казаки выслушали свой смертный приговор настолько спокойно, что даже не заявили полевому суду своего ходатайства перед Государем Императором о смяг-чении им участи.


 Затем всех казаков привязали к этим столбам. Но один приговорённый по-стоянно умолял: «...не убивайте меня, я невиновный, у меня осталось дома семеро детей, жена болеет, пощадите...» Когда же офицер подал команду «пли» и грохнули выстрелы, все казнённые замертво повисли на верёвках. И только тот, что просил пощады, стоял нетронутым.


 Тогда капитан с бородкой подал повторно команду. Но и после этого залпа казак стоял и продолжал просить пощады. Команды и выстрелы повторялись трижды. Видимо, солдаты умышленно стреляли мимо, считая приговорённо-го казака действительно невиновным. Тогда капитан вынул из кобуры ре-вольвер, подбежал к казаку и сделал выстрел ему в голову.


Так закончилась история этого стихийного казачьего бунта. Судьба ещё све-дёт Фёдора Семёнова с многими участниками тех трагических событий. Придёт время, и капитану с бородкой казаки напомнят расправу у кокчетав-ских сопок, только произойдёт это в другое время и в иных условиях, что по-вергнет того в отчаяние.


 А с хорунжим Анненковым казаки вместе в 1915 году в составе 4-го Сибир-ского казачьего полка ещё участвовали в боях в Белоруссии. После тяжёлого поражения в районе Пинских болот, он вместе с остатками полка выбрался из окружения, добрался до Гродно, где добился разрешения служить в форми-ровавшихся там партизанских частях и был назначен атаманом отряда.


 В 1915-1917 гг. он с успехом командовал отдельным партизанским отрядом, созданным для выполнения разведывательных и диверсионных задач в тылу противника. Костяк отряда составили лихие казаки станиц Котуркульской, Щучинской, Арык-Балыкской, а также села Имантау. Традиции и правила жизни сибирских казаков в отряде были сохранены атаманом на весь период войны. В его частях бойцы и командиры носили отличительную нашивку, изображавшую чёрный с красным угол, череп и кости, а также значок с ана-логичной эмблемой и надписью «С нами Бог».


 Враги знали и страшно боялись казаков его отряда. Военные действия Борис Анненков закончил в чине войскового старшины, был награждён отече-ственными и иностранными орденами. Он обладал высшей наградой Россий-ской Империи за личную храбрость в бою — золотым Георгиевским оружием с надписью «За храбрость» со знаками орденов Св. Георгия и Св. Анны. В лихолетье гражданской войны надолго загремело опять его имя по                Западной Сибири и Семиречью, но пришло время и отчаянному атаману сложить свою голову от большевицкой пули.


    Казак Фёдор Семёнов на фронте высоких наград не заслужил, но был три-жды ранен, один раз тяжело. Долго он лежал в госпитале, борясь со смертью, но всё же здоровье казака взяло вверх над болезнью, и Фёдор пошёл на по-правку. Грянувшая революция позволила ему вернуться в родную станицу, где его с радостью ждали любимая жена и дети. Много что ему ещё пришлось пережить, но тот кокчетавский казачий бунт он не забыл до глубокой старости. Жила в душе старого станичника обида за несправедливо постра-давших тогда товарищей-казаков.

               
- От несправедливости, и революция, и гражданская война случились. Люд-ской крови зазря пролили много. Нельзя так жить не по совести, Бог накажет! - шептал старик, сидя у ворот на лавке. Да никто уже не слушал его слов, слишком много крови было пролито за прошедшие годы по всей стране.


 Никому не нужна была та неудобная казачья правда. Зачем ворошить про-шлое? При любой власти народ нужен покорный. Ни старая власть, ни новая власть не вспоминали кокчетавскую трагедию 1914 года, вернее, поспешили её забыть.